Глава вторая. Отход, столкновение
После обхода я зашёл в ЦПУ. Температура там была двадцать пять градусов. Если сделать меньше, то перепад с пятидесяти градусов в машине до двадцати градусов в ЦПУ приведет к немедленной простуде – сопли, ангина и прочее. Поэтому в ЦПУ всегда поддерживалось двадцать пять – двадцать шесть градусов.
Когда в машинном отделении пятьдесят градусов и выскакиваешь из ЦПУ пекло машины, чтобы поработать или произвести простой обход механизмов, то тебя хватает только минут на двадцать, максимум на полчаса. Больше физических сил не хватает. Приходится возвращаешься в ЦПУ полностью мокрым, как мышь, потому что с тебя не пот капает, а вода струями льётся. И если в ЦПУ будет двадцать –двадцать два градуса, то после одной вахты — ты сразу простынешь. У нас было выработано правило. После получасовой работы в машине ты отдыхаешь, минут десять – пятнадцать в ЦПУ. Там всегда есть горячий чай. Ты пьёшь его, а не холодную воду из холодильника. И только таким методом мы избегали простуд.
До обеда я все обошел, осмотрел, пролез по трюмам и перемерил с Джимми топливо в танках.
Иванов так и не появлялся в ЦПУ. Ну что же делать? Не появлялся, так не появлялся. Тут звонит капитан, Андрей Сергеевич:
— Владимирович, поднимись ко мне в каюту.
Моя каюта была на пятой палубе, капитанская на шестой, если считать от главной палубы, а ЦПУ на две палубы ниже её. То есть моя каюта была на седьмом этаже, а капитанская на восьмом, а мостик — на девятом. Лифта не было, потому что надстройка узкая, специальная, как на всех контейнеровозах с узкими трапами и отсутствием широких межпалубных площадок. Пока дойдешь до Андрея Сергеевича, язык на плече.
С непривычки взбираться было тяжеловато, хоть мне и было всего лишь сорок восемь, но все равно, карабкаться по высоким трапам наверх было тяжело. Если, не дай бог что-нибудь забудешь в каюте, то это были настоящие соревнованию по горному слалому. А если десяток раз за день сбегаешь на мостик или в каюту из ЦПУ …, то тогда все соцнакопления, которые приобретены непосильным трудом во время отпуска, сами собой улетучиваются.
***
Я что-то стал полнеть в последнее время, особенно дома, где стоит мир и благодать, где все нормально. Еда изысканная, а не то, что здесь, чем кормит филиппинский повар, дети идеальные, будем так говорить, жена любящая, со слезами провожавшая меня в аэропорту.
До сих пор, как отвлекусь на минутку, то невольно вспоминается это. Душу скребет от сознания, что еще позавчера во Владивостоке она провожала меня, как слезки текли у нее, как обнимала она меня, целовала. А сейчас ты тут один и от тебя требуется работа и только работа на ближайшие четыре месяца. Никто не спросит, устал ли ты, почему не спал ты, голоден ли ты, или как? Не важно. Главное — чтобы все крутилось, вертелось и работало идеально. Для этого я и был поставлен здесь на такую должность и такую неплохую зарплату. Только этим я и успокаивал себя. Хотя, а какую бы работу я нашёл себе на берегу с такой зарплатой? А кому я там вообще нужен? Но это был другой вопрос, который я от себя постоянно отбрасывал и старался об этом не думать.
***
Я поднялся к Андрею Сергеевичу. Мы с ним переговорили о техническом состоянии судна и перспективах нашей работы. Заканчивая разговор, он предложил:
— Давай, подписывай с Ивановым акт сдачи дел, и мы съездим с тобой в город. Ты как, всё уже проверил? Я хочу, чтоб ты мне показал магазин меховых изделий. Все-таки я буду уезжать в ноябре-декабре. А в Одессе уже будет холодно. Заодно и жене кое-что присмотрю. Сейчас Фарид нас отвезет в Бур-Дубай, а по пути заодно и Иванова поселим в гостиницу. Когда сделаем все дела, то Фарид привезет нас обратно. Заодно сходим на Gold souk.
Капитан что-то ещё хотел купить там для жены. Я понял его намерения, да и самому напоследок, перед трудным рейсом, хотелось прошвырнуться по городу. Потому что в ближайшие четыре месяца вряд ли удастся просто так вырваться в город. Во время этих коротких стоянок надо будет делать всё, чтобы судно без промедления и поломок было готово выйти в следующий рейс, а не думать о том, что куда-то надо сходить и что-то надо купить. Поэтому и ответил ему:
— Хорошо. Сейчас с Ивановым подпишем акты. Минутное дело. Но сейчас — время обеда. Давай, пообедаем и тогда уже тронемся, — капитан согласился, и мы вместе с ним спустились в кают-компанию.
Сейчас главным поваром был бывший боцман Черноморского морского пароходства. Здоровенный, высокий, тучный дядька. При нашем знакомстве он представился мне, как Александр Иванович. Из-за больных ног он перестал боцманить и перешел в повара. Готовил он отлично. На обед была окрошка из холодильника, сиротский кусочек мяса с картошечкой по-домашнему и холодный компот. Замечательный был обед! После такого обеда меня опять поволокло в сон. Но спать нельзя. Надо было заканчивать с пересдачей дел. Да тут и сам Иванов прибежал:
— Давай, быстро подписывай документы, агент меня ждет, надо срочно ехать в отель, — торопливо, чуть ли не в панике, протарахтел он.
— Ну, если срочно, — пожал я плечами, — то пошли.
Поднявшись в каюту, я подписал акты о приеме-передаче дел. Посмотрел, в каком состоянии находятся папки с документами отчётности. Это была новая файловая система, которую Нейдзель захотел сделать на судне. Может быть, для него это и была новая файловая система, а для меня это было повторением прошедшего. У нас в пароходстве это уже было, и давно отошло, потому что пароходство перешло на другую степень отчетности, а Нейдзель захотел это делать только сейчас, стараясь поспевать за изменениями в работе флота.
Бегло осмотрев папки, я понял, что ни фига Иванов с бумагами не делал. Только так – месячный отчет напишет по образцу, который я ему оставил – и Вася не чешись. В папках было шесть одинаковых отчетов, которые только и отличались тем, что где-то была изменена буква или цифра, а остальное все было написано под копирку. Проверил компьютер. Там было то же самое. Ничего не сказав Иванову, мы пошли к Андрею Сергеевичу. Он, бегло просмотрев акты, неопределённо хмыкнув:
— Ну всё, пошли вниз, Фарид уже приехал, — а потом Иванову. — А ты, давай-ка быстренько тащи вещичка вниз и поедешь в отель. До отхода судна уже и так осталось немного времени.
Мне в городе делать было нечего. Только напоследок очень хотелось походить по городу и помочь капитану. С Андреем Сергеевичем предыдущие два контракта мы отработали отлично. Нормальный мужик, чуть моложе меня, одессит. Решил дом строить у себя в Одессе. Не хочет он жить в многоэтажном доме, а хочет жить в собственных хоромах поближе к земле. У него в компьютере даже был проект этого дома, и он целыми днями строил его по какой-то программе, а потом, когда уезжал в отпуск, то эту программу приводил в действие уже на берегу.
Сели в фаридовскую машину и выехали из порта. Через десять минут уже были в гостинице, где Иванова и вселили.
Иванов был весь сосредоточенный, важный, изображая видимое спокойствие. Ни с кем не разговаривал и был чем-то озадачен. Неожиданно он заявил:
— У меня могут украсть мои документы. Мне нужно положить их в сейф.
Я попытался объяснить ему, что в номере, есть сейф и там он всё может безопасно сложить. Но Иванов упёрся:
— Нет, мне нужно, чтобы они находились у администратора. Пусть он мне напишет расписку, что принял у меня документы на хранение.
Мы с Андреем Сергеевичем аж подпрыгнули:
— У тебя, что там – миллионы, что ли, что ты собираешься хранить их у администратора?
— Нет, там мои личные документы, — невозмутимо парировал он наши возмущения.
С английским у Иванова, мягко говоря, было слабовато. И поэтому все переговоры с администратором приходилось вести нам с Андреем Сергеевичем.
Администратор не подал виду, что ему такое предложение не нравятся. Выучка сказалась, по которой ему только и оставалось, что соглашаться со всеми требованиями клиента. От него только и слышалось:
— Хорошо, сэр. Будет сделано, сэр. Извольте, сэр. Проследуйте в номер, сэр. Ваш багаж сейчас принесут, сэр.
От таких слов Иванова раздуло от гордости:
— Всё-то у них есть. Всё-то они могут, если только посильнее на них надавить, — важно цедил он сквозь зубы.
Мы прошли в его номер, чтобы посмотреть, в какие это такие апартаменты заселили нашего Иванова.
Номер стоил шестьдесят семь долларов за сутки, которые оплачивала компания. Точно в таком же номере нас поселили с Андреем Сергеевичем после предыдущего контракта, когда мы попросили компанию оставить нас на день в Дубае на пару суток для шопинга. Но тогда мы оплатили его сами.
В номере была двуспальная кровать. Но на ней и вчетвером можно было лечь. Туалет с ванной и душем. Большой холл с холодильником и телевизором. Холодильник, естественно, с мини-баром. В холле работает кондиционер, окна плотно зашторены. На полу мягкий палас. Так что в номере было уютно и прохладно.
Но Иванов не захотел оставаться там. Когда мы осмотрели номер и собрались уходить, он неожиданно заявил:
— Я поеду с вами.
— Ну, пошли, — уже думая о чём-то, о своём, бросил Андрей Сергеевич.
А у меня была только одна мысль:
— Когда же я от тебя избавлюсь, чудо моё разлюбезное? – но не всё было так просто. Иванов увязался ехать с нами.
Фарид отвез нас на другую сторону речки, в Дейру, где мы высадились около многоэтажного здания из стекла и бетона. Большинство магазинов в этом здании держали русские (мягко выражаясь) бабы.
Ой! Сейчас это были не бабы, а бизнес леди. В свое время, будем мягко говорить, они чем-то заработали здесь в Дубае (понятно, чем) денежки, оставив их у себя в кармашке, и стали очень респектабельными леди, образовав свой бизнес, так как у них в своё время были состоятельные и влиятельные клиенты, у которых всё было связано и повязано. Поэтому у многих из них с организацией бизнеса не возникло проблем. Вот эти красавицы и организовали в этом здании из стекла и бетона, почти в центре Дубая, меховые магазины.
Здесь было всё из натуральной кожи и мехов — шубы, и дубленки, и всё-всё, чего пожелает душа русского человека по вполне разумным ценам. Магазины ломились товарами из Аргентины, Бразилии и ещё неизвестно откуда, подходящими для нашего сурового северного климата. Из всех магазинов неслись зазывные крики, но мы с Андреем Сергеевичем пока только ходили и смотрели, приценивались. Он всё выбирал сам. В отношении торговли и умения выбрать товар – ему надо было позавидовать. Сказывалось одесское воспитание. Наконец-то он все-таки выбрал дубленку. После примерки, осмотрев себя в зеркало и оставшись довольный покупкой, Андрей Сергеевич решил:
— Надо и бутылочку взять для обмывки столь тёплого товара, — на что я возразил ему:
— Андрей Сергеевич, ничего не покупай тут. Тут в два раза всё спиртное дороже, чем в Duty Free. Когда в порт будем заезжать, вот там в Duty Free ты и возьмешь бутылочку и всего, чего захочешь по божеской цене, а вот уже когда выйдем после Ормузского пролива, то спокойно сядем и обмоем все твои обновы.
На такое разумное предложение он сразу согласился:
— Ну, тогда ладно, не будем сейчас брать ничего, и выпивать ничего не будем. Точно. Вот когда уже выйдем в море, тогда и сделаем всё, как положено.
Я, конечно, согласился с ним. А что? Работа — прежде всего. Мы ведь приехали на работу, а не для того, чтобы квасить, и отлынивать. Я сам заставлял своих механиков работать, а он – штурманов. Но у него в подчинении — весь экипаж. Бывали времена, что он с нас не слезал. Выжимал все силы из нас, чтобы и судно было в должном виде, и работа велась на высшем уровне. Экипаж наш всего-то восемнадцать человек, и поэтому каждый должен был отдавать себя полностью работе.
Выбрав себе дублёнку, а жене шубу, Андрей Сергеевич поинтересовался:
— А Gold souk далеко отсюда?
— Минут десять ходу до него, — прикинул я.
— Давай, пошли туда, — заторопился капитан. – Надо и жене кое-что купить за сына. Ты тут всё знаешь, веди.
Андрей Сергеевич, хоть и делал третий контракт на Дубай, но на Gold souk был первый раз.
Человек, попавший туда впервые, от всего увиденного обалдевает. Он перестаёт воспринимать действительность, потому что от блеска и огромного количества золота, вывешенного в витринах, его глаза становятся квадратными, он ничего не понимает, что ему делать, а только смотрит по сторонам и кидается от одной лавки к другой. Им овладевает неудержимая страсть – купить всё это. Ну, а если не купить, то просто потрогать или хотя бы посмотреть.
Такого человека сразу можно узнать по характерному алчному блеску глаз и лихорадочности передвижений. Местные продавцы давно это усвоили, и для них такой клиент был лакомым кусочком. Они сразу взвинчивали цену, расхваливая свой товар на все лады перед новичком.
Я это уже знал, потому что с Инной мы тут уже были, а впервые я здесь был ещё пять лет назад, когда работал на «Александре Фадееве» от Дальневосточного пароходства.
Я провел своих спутников туда, где я знал, что там есть то, что им надо купить и можно хорошо сторговать понравившиеся украшения.
Сейчас цена на золото стала немного расти. В изделии оно было, если изделие не очень сложное, около десяти долларов за грамм. Это восемнадцати каратное золото!
Андрей Сергеевич решил купить жене золотую вещь, потому что она недавно, родила ему сына. Он был несказанно рад такому подарку судьбы, и был очень благодарен жене за это. Ещё перед базаром он поделился этой мысль со мной:
— Хочу купить серьги, да такие, чтобы с виду они были большие, а весели немного.
Я понял — дутое золото. Что скажешь? Одессит.
Выбрали ему такие серьги, как он и хотел, — дутые и красивые серьги. Торговался Андрей Сергеевич виртуозно, до последнего, но остался доволен покупкой. Потом он ещё долго и нудно выбирал цепочку. Такой торговли даже я не видел. Да…. Я и не ожидал, что капитан будет именно так торговаться. Инночка бы позавидовала. Тут даже навык опыта торговли с китайцами не шёл ни в какое сравнение.
Он зафиксировал у себя в мозгу цену – десять долларов за грамм. И торговал любой товар ниже этой цены. Бедный продавец даже руки опускал от такого напора и упрямства покупателя.
В какую-то минуту я не выдержал такого спектакля и у меня как-то само собой вырвалось:
— Да нормальная это цена. Больше он не скинет, — на что капитан, посмотрев на меня, как на дурака, отрезал:
— А мне его цена не нравится. Я хочу, чтобы он продал мне эти серьги по моей цене.
Продавец, как будто поняв русскую речь, обречённо махнул рукой и согласился с предложенной ценой.
Видя такое дело, и Иванов тоже решил раскошелиться. Он купил жене цепочку, а себе перстень с чёрным агатом.
На этом покупки золота закончились, и мы двинулись на выход из базара.
Было уже начало шестого вечера. Фарид, стоя у машины приплясывал от нетерпения. У Фарида рабочий день до семнадцати, а ему ещё надо оформить документы на отход.
Увидев нас, он обрадованно закричал:
— Давай быстрее, мастер, чиф! Что вы там так долго? Давайте, поехали в отель, а потом в порт. Ой, надо дела делать! Надо документы делать! Как ты пойдёшь без документов в море?
— Подожди, Фарид, не тарахти, — прервал его тирады капитан. — Всё мы успеем сделать. Сейчас завезём старого чифа в отель, а потом будут и остальные дела.
Фарид успокоился, но только с виду. Он резко рванул с места, насколько позволяло движение по улицам в центре Дубая и, через насколько минут, был уже у отеля, в котором поселили Иванова.
Когда Иванов вышел из машины, он с важным видом пожал нам руки и уставшим голосом произнёс:
— Надо мне выспаться, потому что рано утром у меня самолет, — выдав на прощанье столь сакраментальную фразу, он, не спеша, с чувством собственного достоинства, стал подниматься к стеклянной двери отеля, оставив нас с открытыми ртами у основания лестницы.
Ему хорошо. До утра он может спать. А нам уже срочно надо было ехать в таможню, в порт-контроль, чтобы оформить отход, а затем вернуться на судно и готовиться к отходу.
Мы быстро запрыгнули в машину, и Фарид помчался в порт.
Там, никуда не спешащие, дородные арабы в белых одеждах поставили штампы во все, заготовленные Фаридом судовые документы, и мы, с заходом в Duty Free, направились в сторону судна.
Приехав на судно, капитан дал Фариду большущую банку хорошего кофе, от чего тот был очень доволен подарком. Фарид был большой любитель кофе. Затем, оставив его со старпомом в грузовом офисе, мы с капитаном поднялись к себе в каюты.
Вокруг царила предотходная суета. Времени для прохлаждения почти не оставалось, хотя мы и приехали за час-полтора до отхода.
Переодевшись в комбинезон, я спустился в ЦПУ. С вахтенным механиком мы ещё раз обошли машину и стали готовить её к отходу.
Когда ты занят делом, то не замечаешь хода времени. Казалось, что я был в машине минут пятнадцать, а когда посмотрел на часы, то удивился, что прошёл уже целый час. С мостика поступила команда о начале подготовки машины. Через пятнадцать минут на борт должен был прибыть лоцман.
Вова с мотористами начал запускать главный двигатель. Двигатель завёлся без каких-либо проблем и разогнался до необходимых оборотов, потом мы его прогрели, проверили и передали управление на мостик. Всё! Сидим, ждём отхода. Наше дело, чтобы во время манёвров двигатель не заглох или не произошёл какой-нибудь сбой в работе механизмов.
По нагрузке приборов и компьютеру определяем режимы работ всех механизмов судна и следим за работой главного двигателя.
Расстояние до выхода из порта – небольшое. Двигателю задан режим среднего хода. Вскоре пройден и небольшой канал выхода из порта. Лоцман сдан. И сразу же поступает команда с мостика о задании режима полного хода и вводе главного двигателя в режим для длительного морского перехода.
Всё, как и прежде. И, в самом деле, создавалось впечатление, что не было никакого отпуска, не было перелётов, не было свидания с семьёй. Была только работа. Было только ЦПУ, гул работающих механизмов, и тот же свет ламп дневного освещения, которые никогда не тухнут и никого не греют.
Ввели в работу валогенератор, который работает от привода главного двигателя и питает электросеть судна. Остановили вспомогательные дизеля, чтобы не жрали лишнюю солярку. Все-таки дизельное топливо дорогое. А так как электросеть питается от валогенератора, а он приводится в движение от главного двигателя, который работает на топливе триста восемьдесят сантистоксов, то и расхода дизельного топлива нет. Чартеру – экономия. Нам – меньшая наработка вспомогательных дизелей, меньшие затраты на их ремонт и техобслуживание. Всем хорошо.
Расход топлива, который показывал компьютер, был около двадцати четырёх тонн. Да, да, да. Значит, форсунки никакие. Тут заходит Серёга.
— Серёга, ты форсунки с таких дизелей когда-нибудь делал? – поинтересовался я у него.
— Такие? Не делал, — осторожно протянут он, подозрительно осматривая меня. Ведь помнил же, жук, мой непредсказуемый характер. В его взгляде так и виделось подозрение, что я задумал какую-то очередную пакость.
— Ерунда, — начал я оправдывать его подозрения. — Вот тебе чертёж. Там нарисованы приспособления для притирки форсунок. Пока заводим двигатель в режим – читай. Что непонятно — спросишь. С завтрашнего дня будем потихоньку их делать. Два дня до Кандлы, успеешь сделать пару форсунок. Вот так, рейса за три, мы их все и сменим на всём двигателе.
Потому что это десять форсунок на пяти цилиндрах нашего главного двигателя.
От моего предложения настроение Серёги круто изменилось. Он рассчитывал, что мы с ним ударимся в воспоминания, возможно, пропустим и по стопочке, а тут — такой облом — сидеть и читать, как притирать эти долбаные форсунки. А что сейчас он от этого никуда не денется, он прекрасно осознавал. Ему было давным-давно известно, что если я что задумал, то это будет сделано обязательно. И никакие катаклизмы его не спасут от поставленной задачи. Ему всё равно придётся это делать.
— Ты же тут будешь в ЦПУ их тереть, — подбодрил я огорошенного Серегу, видя его недовольный вид. — Тут двадцать пять градусов, а не пятьдесят, как в машине. Вот если я тебе скажу: «Иди с Джимми динамку делать», ты же пойдешь её делать, но там жарко, под пятьдесят. Зачем тебе туда идти? Ты будешь тут форсунки делать, спокойно сидеть, со мной беседы вести. И ты со всем справишься. Так что, всё успеем сделать до конца твоего контракта. Кстати, когда он у тебя заканчивается?
— В конце ноября, — пробубнил недовольный Серёга, но, взяв чертежи, ушёл за ГРЩ читать их.
Двигатель ввели в режим полного хода, на вахте остался электромеханик до двенадцати часов ночи, и я позвонил на мостик:
— Андрей Сергеевич, все, я пошел в каюту, — проинформировал я капитана. — Машина в режиме полного хода. На вахте в ЦПУ остаётся электромеханик.
— Хорошо, иди, но смотри, — огорошил он меня. — Когда будем проходить узкости в Ормузском проливе, то твое присутствие там будет обязательно.
Не ожидав такого поворота, я ответил ему:
— Андрей Сергеевич, но там же уже будет не электромеханик, а Вова. Тот моментом меня поднимет, если что будет надо. А пока я пойду. Дай мне помыться после перелета и, хотя бы вещи разложить.
Помолчав немного, капитан согласился:
— Ладно, все. Уговорил ты меня. Иди, мойся. Старпом тоже никакой вообще, я его сейчас отпущу, а сам останусь на вахте до нуля. Отпущу всех, чтобы отдыхали. А пока идём по Заливу, я буду на мостике с матросом. Потом уже, после прохождения узкости, тоже отпущу всех матросов, пусть отдыхают.
Ситуация была известной, и повторявшейся уже не один десяток раз. После раннего подхода, короткой стоянки, вымотавшей людей, предстоял проход узкостей и морской переход. Конечно, все были вымотаны, но судну идти надо, поэтому капитан и я делали всё возможное, чтобы с минимальными потерями выйти из такой ситуации.
За такое решение капитана, я был благодарен ему и, пожелав спокойной вахты, покинул ЦПУ и пошёл в каюту.
Вернувшись в каюту, я посмотрел на часы. Был первый час ночи. Помывшись в душе, и разложив вещи из сумки по шкафам, я просмотрел кое-какие бумаги, и прилег на кровать. Закутался в одеяло и закрыл глаза. В каюте было прохладно. Особенно это чувствовалось после душа. Я не поленился, встал, и установил температуру кондиционера повыше. Снова залез под холодное одеяло, закутался в него, закрыл глаза и моментально провалился в сон.
Разбудил меня страшный грохот. Меня ударило об переборку, потом, отскочив от неё, как мячик, я вылетел из кровати на палубу.
Судно так сильно тряхануло! Да с таким грохотом! Было непонятно. Что же произошло? Со сна, лёжа на палубе, я так ничего и не мог понять. Что же всё-таки произошло?
Налетели на мель что ли? Врезались в скалу на выходе из Ормузского пролива? Почему меня не поднял Славик?
Эти мысли молнией пронзили мозг. Я подскочил к носовому иллюминатору, затем к бортовому. В них ничего не было видно. Везде была чернота. Хотя бы звезды что ли, или отблеска волн на морской поверхности, но в них ничего не было видно. Ни в лобовой иллюминатор, ни в бортовой…. Но времени на рассуждения не было.
Схватив шорты и футболку, я вылетел из каюты, по дороге надевая их. В помещениях и по трапам освещение было нормальное. Натягивая на себя прихваченную одежду, я помчался вниз по трапам, проскальзывая на ладонях по пластиковым перилам и не касаясь ногами ступенек, в машину. Вбегаю в ЦПУ.
В ЦПУ уже находился третий механик Славик, который, увидев меня тут же отрапортовал:
— Я уже завел дизель-генераторы, — вид у Славика был сосредоточенный и ничто не выдавало его волнения.
Мои действия тоже были автоматическими. Проверив обороты и частоту сети, я ввёл генераторы вспомогательных дизелей в параллель с валогенератором и вывел его из-под нагрузки. Как только всё это получилось, то набирал телефон мостика:
— Алло, мостик, что случилось? – я чуть ли не прокричал в трубку телефона.
– В нас врезался танкер с левого борта! Как машина? Мы можем сбавлять ход? – скороговоркой ответил старпом и повесил трубку.
Когда двигатели находятся в режиме полного хода, то, что ни делай, хоть ручку телеграфа на мостике ставь на «стоп», двигатель ты не остановишь. На мостике надо было нажимать специальную кнопку. Но не все штурмана о ней знали. И даже если ручку телеграфа поставить на «стоп», двигатель все равно не остановится, он начнет выводиться из режима полного хода по программе. То есть в течение сорока пяти минут главный двигатель будет выведен на режим холостого хода. Лопасти винта придут в нулевое положение, и только тогда судно остановится. Но оно будет иметь ещё инерцию. И, если не делать никаких манёвров, то судно само остановиться только через пару миль. Поэтому для срочной остановки судна, чтобы оно потеряло инерцию, надо было дать задний ход.
Внутри я где-то чувствовал, что нужно было срочно останавливаться и вновь набрал номер телефона на мостке. Трубку там сразу же подняли.
— Нажимай кнопку перевода управления на машину! – проорал я в нее.
— А где она? — из трубки слышался сдавленный хриплый голос старпома.
— Справа от телеграфа! Красная! Под крышкой! – недовольно крикнул я.
— Понял, — прохрипел старпом и на телеграфе зазвенел знакомый сигнал.
Управление было передано в ЦПУ. Прошло уже пять минут после удара, как я выбежал из каюты и три, как взял управление машиной на себя, и я начал сбавлять нагрузку до нуля.
Сбавив нагрузку, я вновь доложил на мостик по телефону:
— Нагрузка ноль, — но тут уже из микрофона громкоговорящей связи раздался спокойный голос Андрея Сергеевича:
— Да, вижу, я, понял. Стоим мы. Не надо никакого реверса. Выходи на палубу, будем осматриваться, что же с нами случилось. Не забудь взять фотоаппарат, — напомнил он.
В ЦПУ уже собрались все механики. Все суетятся. Кое-кто ещё пытается натянуть на себя одежду. Кто-то ещё протирает глаза. Но все на месте. Все готовы к работе. И тут этот шмындрик, кадет, бегает, суетится:
— Мой чиф, какая моя помощь тебе нужна? Какие мои дела? Какие будут указания? — откуда что взялось во мне, но я чуть ли не прыснул со смеху, видя этого нового Александра Матросова. Сдерживая себя, я, насколько мог спокойно, выдавил из себя:
— Иди отсюда, чтоб тебя не видно было. Не суетись под ногами. Это твоя главная помощь.
— Понял, чиф, я тут стою. Если нужно, я буду помогать, — кадет смотрел на меня преданными глазами, ну что тот домашний пёс, который любит тебя и что хочешь сделает ради тебя.
— Хорошо! Будь здесь и помогай Джимми, — от такого зрелища тревога как-то ушла и я, схватив фотоаппарат и Walkie Talkie, выбежал на палубу.
На палубе…. Мама родная! В районе четвёртого трюма, по левом борту, у надстройки, в наш борт упирался нос громадного судна, окрашенного в черный цвет. Теперь мне стало понятно, почему в иллюминаторах ничего не просматривалось. Они были перекрыты этим чёрным бортом.
Я глянул вверх – фальшборт танкера был наравне, нет, даже выше крыла нашего мостика. На палубе валялись осколки от сбитого прожектора, который танкер сбил своим фальшбортом. Наше судно еще имело небольшой ход, да и танкер тоже имел ход, он давил на нас слева, и мы вместе двигались вперёд вправо. Все двигались по инерции. Правильно сделал капитан, что не дал задний ход. Потому что, если бы он дал задний ход, и этот танкер, который в нас врезался бульбой, тоже дал задний ход, то неизвестно, чем бы всё закончилось. Возможно, тем же, чем закончилось столкновение в Цемесской бухте «Нахимова» с «Васёвым».
— Фотографируй, что есть. Делай, как можно больше снимков, — услышал я по Walkie Talkie:
Задрав голову, я увидел капитана, который стоял на крыле мостика и говорил по рации со мной. В его руках тоже был фотоаппарат.
— Я тут со своей стороны фотографирую, а ты там – внизу, — продолжал говорить он.
— Хорошо. Я начну с надстройки левого борта и спущусь в туннель, — ответив ему, я начинал осматривать повреждения.
Палуба левого борта была настолько вмята, что прохода между комингсом трюма и фальшбортом не было. Так как оба судна еще имели ход, то нос врезавшегося танкера с диким скрежетом скользил вдоль нашего борта, нанося ещё большие разрушения палубным устройствам. Нос врезавшегося судна так смял палубу, что она была вплотную придвинута к комингсу четвёртого трюма, перегородив все проходы по левому борту. По ним невозможно было пройти.
Я доложил об этом капитану, на что тот ответил:
— Спустись в туннель, посмотри, что там делается в нём.
Вдоль обоих бортов были проложены кабельные туннели. По левому борту в них находились кабеля для питания механизмов бака и кабельные трассы балластных клапанов, по правому борту – тоже кабеля и топливные клапана с паровой магистралью.
Я попытался пролезть в этот туннель. В туннель-то я вошел нормально. Слез в него по скоб-трапу, через горловину. Но, когда я вошёл в него, то увидел, что туннель полностью перегорожен прогнувшимся бортом. Настолько обшивка борта вмялась внутрь? То есть она ушла от первоначального состояния метра на полтора. Водотечности не было. Сфотографировав всё, что увидел, я вылез из туннеля и побежал в грузовой офис. Включив пульт грузового компьютера, я осмотрел сигнализацию льял трюмов.
Трюмные льяла были сухие. В трюмных льялах воды не было. Я удивился, насколько эластичным был материал, из которого был сделан наш «Синар». Он прогнулся, как резина. Но потом, как еще оказалось, этому способствовало и то, что трюма были полностью загружены пустыми контейнерами, и на палубе стояло много таких же пустых контейнеров. Их должны были выгрузить в Корфаккане, куда после Ормузского пролива и повернул старпом на своей вахте. В Корфаккане судно должно было сделать выгрузку пустых контейнеров и, произведя последнюю окончательную загрузку, идти на Кандлу уже с полным грузом.
Вот эти пустые контейнеры и сыграли роль подушки, амортизатора. Возможно, это и спасло «Синар» от затопления.
В трюмах воды не было. Общий прогиб борта составил больше двух метров, насколько была глубока вмятина. После того, как мы убедились, что в трюмах воды нет, мы связались, с ударившим нас судном.
Это был танкер с корейским экипажем. На нем, во время столкновения, на вахте стоял старпом, который, скорее всего, уснул. Наш старпом, который тоже в это же время был на вахте, вероятно тоже уснул, потому что он почти сутки сидел и грузил контейнеры без отдыха и без сна, а потом еще и вышел на вахту с четыре утра.
Суда столкнулись примерно в пять тридцать утра.
Начинался рассвет, стало вставать солнышко. Что делать? Танкеру была дана команда отходить. Он отошел. Вроде бы ничего. Мы вновь проверили трюма. Воды в них не было. А у танкера из пробоины в форпике вытекала вода.
Танкер шел на погрузку в Корфаккан с моря, а мы шли вдоль берега тоже в Корфаккан. Вот и встретились два одиночества, хотя в море очень много свободного пространства, но дорог не нарисовано. Вот так два одиночества и встречаются друг с другом. Танкер был полностью забалластирован. То есть только балластные танки были заполнены водой. Грузовые танки оставались пустыми. Форпик у него тоже был полностью заполнен водой. Вот эта вода из него и вытекала.
После поверхностного обследования судна, я поднялся на мостик. Перенесли все снимки в компьютер, просмотрели GPS. Там были нарисованы все наши маневры, и капитан сделал с них копию. Старпом, как обосравшийся юнец, бегал по мостику на побегушках. Он отлично знал, что во всём произошедшем виноват только он.
— Ты, что? Спал что ли? – допытывался у него капитан.
— Нет, я не спал, я не спал, — только испуганно твердил он. — Я только спустился вниз к компьютеру, чтобы откорректировать выгрузку.
— Но как же ты мог, вообще, покинуть мостик? – недоумевал капитан.
– Я выставил на локаторе зону безопасности в десять миль.
— Но как же он в тебя врезался, если зона была выставлена? – по-прежнему негодовал капитан. – Ты что? Не слышал зуммер локатора?
— Я не знаю, как это получилось. Меня не было на мостике. Я не услышал сигнал локатора, — невразумительно мямлил старпом.
Капитан тут же сообщили Нейтзелю в Германию о произошедшем событии.
Нейтзель только и сказал по телефону:
— Идти можете?
– Да, можем, — рапортовал капитан. — Водотечности корпуса нет, — хотя ни он, ни я в тот момент полностью не были уверены, что мы сможем идти и есть ли вообще водотечность.
Нейтзель помолчав и подумав, решил:
— Ладно, двигайтесь в Корфаккан, я скоро приеду.
Раннее утро. До Корфаккана осталось пути на два или три часа, если идти полным ходом. Завели главный двигатель. Вибрации на удивление не было. Значит, фундаменты не повело от удара, и я начал разгонять главный двигатель.
Когда я дал средний ход, Андрей Сергеевич позвонил в машину:
— Ты куда летишь? Ты какую нагрузку дал? – услышал я в трубку его недовольный голос.
Недоумевая, почему он меня об этом спрашивает, я посоветовал ему:
— Смотри на приборы. Видишь? Там же всё обозначено. Это средний ход по нагрузке.
А капитан смеётся:
— А ты на лаг смотри. Какая там скорость?
Я глянул на лаг – японский городовой, четырнадцать узлов. Вот так вмятина! При такой нагрузке мы должны были идти со скоростью восемь или десять узлов, не больше. А тут уже почти четырнадцать. Я уменьшил нагрузку и сделал малый ход. По лагу мы добились десяти узлов, и так, десяти узловым ходом пошли дальше в Корфаккан.
Несколько часов простояли на рейде, где экипаж собрался на корме. Произошедшее событие волновало всех. Что будет с нами? Продаст ли Нейтзель судно или будет ремонтировать его? Кто тогда и как поедет домой? А если ремонт? То где и как? Миллион вопросов.
А чтобы времени не тратить даром, закинули удочки и начали рыбалку. Глубина была около семидесяти метров. Ловились приличные, красные караси с огромными выпученными глазами. За насколько часов стоянки на рейде, наловили больше ведра таких карасей.
После того, как судно ошвартовалось у причала, я вышел на него и продолжал делать снимки повреждённого борта.
Сделав снимки, я поднялся на мостик, где в неведении метался Андрей Сергеевич:
— Ну, все! Хана! Будем становиться в ремонт или пойдём на металлолом, — выдвигал он одно предположение за другим. — Пошли лучше в Duty Free, — не выдержав нервного напряжения, неожиданно предложил он.
Ну, а что оставалось делать, если здесь был магазин Duty Free?
Мы и пошли в него. Взяли еще по бутылке водки, да по калабанчику австралийского вина. Поставили все это хозяйство в холодильник до лучших времён, потому что не знали, что ждет нас впереди.
А впереди нас ждал Нейтзель, который через два часа уже был на борту.