«Синегорск» стоял уже неделю на дальнем рейде залива Америка. Никому ненужный и брошенный, он ждал своего полярного рейса. Только майские туманы заволакивали его палубы и надстройку, да изредка навещал рейдовый катер. А так, казалось, на нём, как будто всё вымерло. Несколько человек экипажа, да пожарная вахта поддерживали его жизнь.
Экипаж разъехался по домам. Кому по делам, кому на медкомиссию, а многие просто отдохнуть и попрощаться с родными и близкими перед долгим рейсом в полярку.
А Иванов ждал замену. Уже четвёртый день, как обещанная замена должна быть на борту, а её всё не было.
Он уже привёл в порядок все бумаги. Полностью заполненный акт передачи дел уже несколько дней лежал на столе. Который раз он обходил палубы и машинное отделение, чтобы устранить все неисправности и навести должный порядок со всеми механизмами. Всё было готово к предстоящему трудному рейсу, только вот замена куда-то запропастилась.
Вообще-то он и сам бы не торопился оторваться от семьи и столь приятных хлопот по дому. Но, хорошо зная своего однокашника, он тем более прощал ему его задержку.
И всё бы ничего, но тут к несчастью, разболелся зуб. Он ныл и дёргал под коронкой. Иванов что только не пил, чтобы уменьшить боль, но зуб всё ныл и ныл. От этой постоянно изматывающей боли, Иванов не находил себе места. Он уже не знал, куда себя приткнуть и что бы ещё выпить, чтобы уменьшить столько дней изматывающую его боль.
Сегодня боль перешла все пределы. Или уже лопнуло всё терпение, которое он потратил на борьбу с ней и с ожиданием замены, или он полностью был выжат после года непрерывной работы. Но, терпеть эту невыносимую боль, уже не было сил. И он решил всё-таки съездить в поликлинику. Может быть, они, чем-нибудь ему помогут? Сколько же можно мучатся? И Иванов пошёл на мостик.
Договорился с рейдовым катером, чтобы он подошёл к «Синегорску».
Катер, как всегда неожиданно, вынырнул из тумана и сразу же требовательно загудел.
— Да вижу я, вижу тебя, — недовольно бурчал вахтенный матрос у трапа.
Он осторожно смайнал трап и Иванов спокойно сошёл на палубу катера. Недовольный вахтенный матрос катера торопливо указал ему на входную дверь. И так понятно. Кому хочется у каждого судна выскакивать на этот промозглый туман и встречать – провожать пассажиров. Криво усмехнувшись, Иванов спустился в тёплый салон. Да, удовольствие выскакивать каждые десять минут на промозглую палубу было не из больших.
Пассажиров в этот субботний день было мало, и он быстро нашёл себе место, где бы он никому не мешал и никто бы ему не мешал. Осторожно пристроившись в уголке салона он, от нечего делать, принялся рассматривать пассажиров.
Сразу видно, что вон тот парень только что пришёл из рейса, а его счастливая спутница не сводила с него сияющих глаз.
Да. И у Иванова, сколько было таких встреч, когда жена, сломя голову, летела к нему во все точки Приморья.
А того, слегка подвыпившего парня, скорее всего, послали в магазин. То-то он такой недовольный и с такой огромной пустой сумкой приткнулся у самого трапа. Это для того, чтобы, когда катер только ткнётся в причал, сразу выскочить на берег. Но быстрее, чем сам катер дойдёт до причала, с него на берег не сойдёшь. И под эти мысли, то тревожащие, то ласкающие воспоминания и под тарахтенье мерно работающего двигателя, Иванов незаметно задремал.
От резкого толчка в плечо, он неожиданно проснулся. Ворчащий и вечно недовольный матрос, бубнил себе под нос.
— То им быстрее надо, а то видишь ли позасыпали, да понапивались все тут. Выходите, пришли уже. Вон он — Морвокзал.
И в самом деле. Катер уже стоял у стенки Морвокзала. Сладко потянувшись, Иванов пружинисто встал, поднялся на палубу и легко спрыгнул на причал.
Вот это да! Вот это здорово! Зуб, который не давал ему житья целых четыре дня, прошёл. Это же красота! Вот и ласковое солнышко выглянуло, разгоняя надоевший туман. Небо заголубело. И вообще-то жизнь — это хорошая штука! Но что же делать? Ведь до следующего катера как-никак целых четыре часа и их надо где-то провести. Вообще-то надо чего-нибудь прикупить.
— Лёха любит свеженькое, — невольно подумав о своей замене, он направился к небольшому базарчику, расположенному невдалеке.
Да, пройтись не мешало бы. Засиделся на судне. Ноги неуверенно топали по земле. Он заглянул в магазинчик у вокзала, перешёл через виадук и уже спокойно прошёл на базар мимо железнодорожного вокзала, окружённого, начинающими зеленеть, тополями.
Прилавки были полны всяческой зеленью. Всё свеженькое, прямо с грядочки. Красота! Есть на что посмотреть.
Разбитная молодуха излучала обаяние во все стороны. Она нахваливала свой товар, не умолкая. А когда Иванов оказался в пределах её видимости, то всю мощь своего обаяния, она сосредоточила на нём. Залп её слов пробил броню мрачного механика, за столько месяцев отвыкшего от женского общества. И он, полностью обезоруженный хитрющими глазками и потоком комплиментов в свой адрес, без всякой торговли забрал у этой горластой, краснощёкой девахи всё, что ему было надо и не надо.
Уже рассчитавшись и, отойдя от базара, он всё ещё был под воздействием её чар и ещё переваривал поток слов, который обрушился на него почище твоей лавины. И что он и такой и рассякой и хороший и хозяйственный и семья у него самая лучшая, а жена, так вообще, красавица и в доме у него всего полным-полно, а дети, так вообще, просто чудо. О….
Надо же быть такой тарахтелкой. Но всучила она ему, в основном, всё то, что ему было надо. Теперь он был точно уверен, как всё, что он купил, он приготовит и разложит на столе в день подписания акта. И от этого предчувствия, на душе стало вновь легко и радостно.
Впереди была заветная мечта! Отпуск…. Лето….
Остановившийся таксист прервал его фантазии.
— Куда надо? Или долго мечтать будем? – от таких вопросов Иванов резко спрыгнул с небес на землю.
— Вообще-то надо, — непроизвольно ответил он таксисту.
— Тогда куда едем? Садись, да поехали, — таксист излучал желание покататься.
Вообще-то, какой стол без бутылки? Надо купить что-нибудь приличное. Абы что Лёха пить не станет.
— Давай в «Альбатрос», — как бы размышляя, предложил он таксисту.
— В «Альбатрос», так в «Альбатрос», — согласился таксист и рванул с места. — А что не весел и озадачен? С женой, что ли, поссорился или к подружке собрался? — тарахтел таксист и, не дожидаясь ответа, продолжал уже своё. — Я вот тоже со своей в контрах. И не жалею. Мало ли красавиц у нас в Находке? А на Кинотехникуме, тем более.
Но, видя, что Иванов не собирается поддерживать разговор, замолк и, уже когда тот выходил, бросил ему в след
— А, вообще-то — я не женат. Мне девок и так хватает.
— Вот это уже лучше. Счастливо, — пожелал ему Иванов.
В «Альбатросе» всё было чинно. Солидный дядечка у входа проверил пропуск, продавцы были все в форменных платьях и монументально непроницаемы из-за важности выполняемой задачи.
Ты что! Абы кого сюда не пустят, тут без чеков ВТБ делать нечего. И чеки эти просто так не даются. У Иванова была с собой одна книжка. На мелкие покупки её вполне могло хватить.
Он обошёл все прилавки, для блезира поглазел на всё то, что было на них, прикинул цены с заграничными. Тут было, конечно, дороже. Но что делать? Чеки всё равно придётся тратить и нашёл заветный прилавок.
Тот искрился разноцветьем всевозможных бутылок. Такого изобилия «опиума для народа», можно увидеть даже не в каждой free zone в аэропортах заграницы. Конечно, пару водочек надо взять и ещё что-нибудь такого. Макарова было трудно чем-либо удивить, но всё равно. Стол надо было бы чем-нибудь ещё украсить.
Выбор остановился на «Baileys». Какой-то ликёр. Иванов повертел его в руках и решил взять. Дороговато, но для такого случая, можно.
Довольный покупкой, он вышел из магазина и, не спеша, обогнув группку фарцовщиков, пошёл к остановке. Не хотелось торопиться.
Погодка разошлась! Мягко светило солнце, свежие листочки излучали аромат. На газонах вовсю зеленела травка, и красовались, недавно высаженные, цветочки. Красота!
Как давно он не видел всех этих прелестей весны! Но это лето, уж точно, он захватит полностью. Это прошлое лето было вычеркнуто Чукоткой со всеми её суровыми прелестями. Теперь пусть другие там поработают, а он заслужил на это лето свой отдых.
Автобус, в этот субботний день, был почти пуст, и быстро доставил его к вокзалу.
Нет, это всё-таки прекрасно ходить по земле, дышать весенним воздухом и наслаждаться теплом предстоящего лета.
О боже! Что за знакомая фигура в облаках дыма стоит у кромки причала?
— Да это же он, мой Лёшечка – Макарошечка! Это же моя долгожданная замена, — молний обожгла его мысль. — Это же мой отпуск, отдых, семья, дом! – и танцующей походкой, он скорее не подошёл, а беззвучно подплыл сзади к Макарову.
— Здорово, Лёха! – Иванов сзади треснул его по плечу.
Извержения дыма прекратились. С вытаращенными глазами, полными слёз от застрявшего в горле никотина, Макаров повернулся. Бычок из его рта вывалился сам собой, и его только и хватило, чтобы прохрипеть:
— Серёга…, — как он зашёлся кашлем, а потом уж перечислил всех богов и матерей, Христофора Колумба, Панамский канал и остальные достопримечательности своей цветастой жизни, в адрес этого растакого и рассякого Иванова. Тот слушал всю эту незабываемую тираду с вожделением. Это была музыка, это было больше, чем музыка, это был гимн началу его отпуска.
Наконец то Макаров выдохся и, еще раз набрав в лёгкие побольше воздуха, хотел ещё что-то продолжить, но Иванов обнял его от души.
— Здорово, гад ползучий! Где же тебя так долго носило?
Они ещё долго стояли так в обнимку. Пока тот же недовольный матрос с катера не крикнул им.
— Эй! Деды. Хорош лобызаться. Сейчас отходим.
Они вернулись с небес на этот причал, к этому катеру. Да, надо торопиться. Но не тут-то было. Два неподъёмных баула Макарова не так-то легко было сдвинуть с места.
— Ты туда что, кирпичей натолкал? – еле выдохнул из себя Иванов на катере. — Как на борт поднимем всё это? – он кивнул на баулы.
Макаров хитро улыбался. У него там было всё на все случаи жизни судового механика.
— Краном, — ехидненько хмыкнул он в ответ. — Я тебе потом всё покажу, как это делается.
— А то я не знаю. В полярочке то и делали, что на кранах этих тренировались, а вот сейчас и твоя очередь потренироваться настала, — ехидно заметил Иванов, на что Макаров не обратил вообще никакого внимания. Ведь жизнь – есть жизнь. Сегодня я пашу в полярке и бултыхаюсь по волнам, а завтра придёт твоя очередь. Так что от этого никто никуда не денется, если связал жизнь с морем.
Они нашли себе место в глубине салона катера, чтобы их беседе никто не мешал, и начался тот самый морской трёп, который может остановить только конец света. А где тот? А что с этим? А помнишь?… И пошло и поехало.
Два часа пролетели, как минута. Воистину арабская мудрость говорит правду: самая короткая дорога, это дорога с хорошим собеседником.
Вечером, за чашкой чая, они еще допоздна перебирали в памяти всех знакомых и всякие случаи, произошедшие с ними, за столь долгие годы после того, как они молодыми щеглами разлетелись из стен училища по разным судам.
Зато утром Макарова было не узнать. От добродушного вчерашнего собеседника не осталось и следа. В чистом комбинезоне, сапогах, фонариком у ноги, перчатках, он излучал только энергию. Его стремление узнать всё и сразу побольше, иногда повергало Иванова в уныние.
Он уже не раз пожалел себя и только молился, чтобы эти три дня передачи дел прошли побыстрее. Он уже сорвал голос, но всё равно старался ответить на все вопросы этого не в меру дотошного Макарова.
Что куда наливается, а что откуда выливается. Что случается, если нажать это или включить то, а как это и когда делалось то? Где формуляр и почему там пишется так, а не этак?
Иванов уже не знал, куда деться от натиска Макарова и только с тоской смотрел вечерами на одинокий акт на столе, где тот должен был поставить свою решающую подпись.
А Макарова было невозможно остановить. Мотористы уже шарахались от него. То он хотел лезть в топливные танки. Открой горловины. То в льяла – открой плиты. То, осмотреть картер главного двигателя – открой лючки, а потом их закрой. То по кладовкам ….
А потом всё надо было закрыть, прибрать и навести прежний порядок. Его горящие глаза и потный, мясистый нос, залезали во все щели. Он уже сменил три комбинезона, десяток пар перчаток и ему все было мало. Вечерами он пропадал в канцелярии, где вгрызался в инструкции и компьютер.
Всё было понятно. Кто потом ответит на все эти вопросы, когда Иванов уйдёт? Кто примет решение, которое должно быть единственным и верным? Кто будет отвечать за жизни людей в ледяной Арктике и штормовом море? Иванов это прекрасно знал сам, и поэтому не обижался на Макарова, который выуживал из него всю информацию до последней крошки, до последнего секрета и нюанса всех машин и механизмов.
Но Земля вращается, и куда ни глянь, а три дня прошли. Это всего лишь три дня, это только семьдесят два часа. Они всегда пролетают с неизбежно одинаковой скоростью, как пролетали и прежде, как пролетит всё. В том числе и жизнь.
Иванов закончил накрывать стол. Всё было отсервировано на высшем уровне. Ещё раз придирчиво оглядел мозаику яств на банкетном столе, поправил акт приёмки на письменном столе и пошёл к Макарову.
Тот сидел, уткнувшись в какую-то инструкцию, и ничего вокруг не замечал. В углу валялась куча грязной робы, на столе был кавардак из бумаг.
— Лёха, — как можно вкрадчивее, произнёс Иванов. – А три денёчка уже ту-ту….
— А? — Макаров отрешённо поднял голову и, с трудом соображая, о чем ему говорят, опять вернулся с небес на землю.
— Точно! Пора прекращать эту бодягу. Я сейчас, — и начал стаскивать с себя пропотевший комбинезон.
Иванов не стал ему мешать с переодеванием и вернулся к себе в каюту. К накрытому столу и неподписанному акту.
Но вот, дверь резко открылась, и в каюту вошёл он.
Выбритый, с ещё влажными волосами, в облегающей кремовой рубашке и такого же цвета отутюженных брюках, вновь испечённый стармех. Это уже был не тот, измазанный в мазуте, и вечно пристающий с вопросами, замухрон. Это был именно дед. Каждый его жест и взгляд выражал уверенность и значимость. Вся его внешность излучала надёжность и основательность.
— Ну и где этот твой акт? – потребовал он.
Иванов небрежно кивнул на стол. Макаров взял исписанные бланки, бегло просмотрел их, и размашисто поставил в конце свою подпись. У Иванова с души упал груз.
Всё! Можно отдохнуть! А Макаров аккуратно, по-хозяйски, вложил свой «Паркер» в пенал, уже на своём собственном столе и, ещё раз поправив бланк акта, вопросительно глянул на хозяина.
— Ну что? Чего это ты там наготовил? Зови. Попробуем от щедрот небесных.
Иванов только указал на красочный стол.
— Ой, ты, боже мой, какая красотища! – невольно вырвалось у Макарова. — Ну ты удружил! Шикарно! Спасибо! – и уже, садясь за стол, он обратил внимание на необычную красочность бутылок. — Ну ты это уже зря, могли бы и за простенькой посидеть, — довольно ворчал он.
Молча выпили по первой. С удовольствием налегли на свежести этого года.
Аппетитно хрустела на зубах редиска. Салат из черемши с яйцом и майонезом захватывал дух. Ломтики селёдочки так и таяли во рту. После третьей, откинувшись в кресле и закурив, Макаров спросил.
— Что, только мы сейчас на судне? Больше никого? Познакомиться бы не мешало с командирами.
— Вообще-то все на берегу, но сейчас звякну, — неохотно отреагировал Иванов на просьбу Макарова.
Оказалось, что только электромеханик и начальник рации свободны.
— А что? Пусть зайдут. Нам всё равно этого не одолеть, — Макаров кивнул на батарею бутылок и тарелки с закуской.
Когда эти два, вновь прибывших джентльмена, вошли в каюту, Макаров сразу узнал одного из них. Это был Олег. Они вместе работали на «Александре Фадееве». Олег был очень грамотным электромехаником. У них с Макаровым даже возникла дружба, что привело к тому, что даже и жёны их подружились.
Макаров обрадовался, когда увидел его:
— Ты где был? Я уже три дня на судне, а тебя ещё не видел, — крепко пожимая руку Олега, радостно воскликнул он.
— Да, только сегодня после обеда приехал из Владика, — скрывая улыбку радости, ответил тот.
— Проходите, проходите, — приглашал вновь прибывших Иванов.
Те скромно устроились напротив дедов, дабы не мешать их беседе. Но по мере наливания, их разговор как-то устранился от общей беседы по передаче дел.
Притушив верхний свет, включив бра и музыку Хампердинка, два деда, как бы продолжали незаконченную беседу в катере. Макаров рассказывал о доме, детях и жене, от которых он только что оторвался, а Иванов мечтал о том же, только немного опасался встречи с ними и мечтал об отпуске.
Плавно лилась музыка в полумраке каюты и мечты обоих механиков, как бы витали над ними. А на другом конце стола беседа обострялась. Олег в запале рассказывал, как перед тем, как ворваться в дом в пылающем Кандагаре, он бросал в дверь гранату, а уже затем, от пуза, из автомата, выпускал во внутрь всю обойму.
А начальник рации, утверждал, что они в Брюсселе знали о перегибах полковника Лебедя и его, Максимыча, лично послали указать ему на них, чтобы обеспечить большую безопасность внутреннего контингента войск.
— Они что, афганцы? Хотя, насколько я помню, Олег никогда не был в Афгане – поинтересовался Макаров.
— Ага, после второго стакана они все вояки, а после третьего пойдут в разведку и, конечно, нас с тобой туда не возьмут, бо мы слабо подготовлены для выживаемости в экстренных условиях.
— Да, да – не готовы, — услышал их Олег. — А я спас этому Лебедю жизнь, когда он прыгал с парашютом. Одна лямка у него перехлестнулась…, — уже с трудом шевеля языком, на себе показывал Олег, как он снимал воображаемую лямку.
— Ты им не давай детективов, а то они вот начитаются, и у них тут различные перевоплощения, после восприятия определенной дозы.
Макаров уже не мог говорить. От смеха он почти потерял голос и реагировал на очередные опусы братьев-разведчиков только мелким повизгиванием и икотой.
Иванов же видя, что разведчики пошли по третьему кругу воспоминаний, поднял их и, осторожно подталкивая к двери, начал их выпроваживание. А они, не обращая внимания на насилие, всё продолжали обсуждать позицию перехлёстнутой лямки и, необходимо ли было применение в этом случае других превентивных мер.
— Артисты, — только и смог выдавить Иванов, глядя на корчащегося от смеха Макарова. — Но утром они опять войдут в свои должности, и проблем не будет. Спецы они классные, — заверил он.
Посидев ещё немного за столом и, успокоившись от дозы полученного юмора, Макаров помог Иванову прибрать со стола и оставил того собирать оставшиеся вещи.
Рейдовый катер так же неожиданно появился из тумана и все так же недовольно загудел его тифон. Тот же самый вахтенный матрос у трапа все так же недовольно что-то бурчал:
— Да слышу я, слышу я тебя.
Однокашники стояли у трапа. Уже было всё сказано, и только молчанье объединяло их. Трап спустился до палубы катера. Серёга сошёл первым, а потом, следом за ним, сошел и Алексей, прихватил оставшиеся вещи Иванова. Поставив их на палубу катера, они обнялись.
— Ну, счастливо отдыхать, Серёга.
— Спокойного моря тебе, Лёха, — похлопал он Макарова по плечу.
— Да ладно, что уж тут, — махнул рукой Макаров, вспрыгнув на нижнюю площадку трапа.
Катер дал задний ход и потихоньку стал отходить в туман. Иванов стоял на баке с поднятой рукой, а Макаров с площадки трапа махал ему, пока катер не растворился в тумане.
«Синегорск» снова входил в залив Америка. Его обшарпанные борта многое испытали за прошедшие полгода.
Их кромсали льды в проливе Лонга, об них бились баржи во время рейдовых выгрузок Ванкарема, Уэлькаля, Майнопыльгино. Их безжалостно били волны штормового Берингового моря и Тихого океана. Но сейчас «Синегорск» шёл с юга. Диспетчер, как премию за хорошую работу, сделал ему рейс из полярки домой через Японию.
Но и тут случилась накладочка. Все были недовольны. Каждый отсек «Синегорска» чуть ли не кипел. Эмоции моряков чуть ли не расплавляли переборки. Ещё бы! Ведь шли во Владивосток. А тут с утра повернули на Находку.
Капитан, злой как чёрт, ничего уже не объясняя, только приказал штурману лечь на новый курс, и ушёл в каюту. Его лучше не тревожить. Нарвёшься…. Да я и сам был не меньше зол. Приготовил все бумаги на предстоящий межрейсовый ремонт во Владивостоке. А тут – Находка! Всё надо перепечатывать заново.
Да это-то бог с ним! Вчера только Инночке говорил по телефону одно, а сейчас…. Значит встреча, о которой так мечталось целые полгода, сорвалась. Так твою в растарары….
Я сидел в ЦПУ и наблюдал за работой главного двигателя. Вернее, делал вид, что наблюдаю. От бессилия, злобы и несправедливости чёрные мысли бродили в голове. Механики и мотористы тоже были расстроены полученной новостью. Не радовали новые машины, только вчера от которых, все восторгались взахлёб. Неунывающий электромеханик Олег шаровой молнией вкатился в ЦПУ. Его вид был преисполнен важности и загадочности. Неунывающая его натура много раз помогала выкарабкиваться из многих злосчастных ситуаций, возникавших при работе на Чукотке. Руки его были напрямую приделаны к его светлым мозгам и всё, за что бы он ни брался, у него получалось. Вот и сейчас он загадочно подошёл ко мне.
— Владимирыч! Удалось уговорить телефонистку на один звонок вне очереди. Максимыч расстарался. Я своей сказал, чтобы обзвонила всех и рассказала об изменениях с портом.
Вот это молодец! Это уже намного лучше! Его Ольга деловая колбаса, она все стены пробьет, если захочет. У неё на пути лучше не стой – снесёт.
— Значит, она и Инночке позвонит, — пронеслась мысль.
Что же, может быть, тогда уже завтра я её и увижу. Хорошо бы с детьми. Они, наверное, тоже соскучились. Известие вселило в меня бодрость.
Я помчался к компьютеру. Быстро переделал программу и отпечатал новые документы на приход.
Видя моё оживление, зашевелились и механики. Они уже делили, кто и когда поедет домой первый, потому что надо было срочно оформлять машины в таможне и ГАИ.
Вошли в порт и, под проводкой лоцмана встали на рейде.
На удивление, на судно быстро прибыла таможня, пограничники и портовые власти.
Все процедуры с таможней прошли без задоринки. Да они сегодня и не злобствовали. Что приставать к ребятам из полярки? Подумаешь, по одной машине хапнули. Тут почище ребятки бывают.
Так что после отъезда таможни, было ещё время подождать заводчиков. Их катер к левому борту подошёл первым. Каюта наполнилась людьми в спецовках. С мастерами всё быстро оговорили и пошли в машину.
Сколько в ней проведено часов за этот рейс?! Сколько всего сделано – переделано! Кажется, что и часть моей души где-то впиталась в эти болты, гайки, трубы, а главный двигатель смотрит моими глазами на мир и ждёт отдыха после трудной работы.
Объём работ показан, мастера довольны. Можно и уходить, но тут опять влетает Олег.
— Владимирыч, — выпаливает он. — Моя уже едет на рейдовом катере сюда, а твоя будет следующим. Успела всё-таки всем дозвониться! Побегу, надо подготовиться, — он исчезает с такой же скоростью, как и появился. У него всегда всё кипит.
Его запал энергии передаётся и мне. В каюте кавардак после работяг. Надо навести порядок, вынуть подарки. А то со злости я уже рассовал их по сумкам. И как из того фильма, я мечусь по каюте, делаю приборку, а на устах только песенка:
— Сто семнадцать оборотов, сто семнадцать оборотов…, — непроизвольно напеваю я эту мелодию на все лады известных мне мотивов. Это создаёт ритм моим действиям, заставляет откинуть все пакости, которые сегодня цеплялись ко мне, и надеяться на самое лучшее. Я дома! Скоро, скоро мы снова встретимся.
Объявление по судну заставляет меня вздрогнуть.
— К борту судна подходит рейдовый катер.
Я хоть и знаю, что её ещё не может быть на нём, но всё равно, поднимаюсь на мостик. Это первые наши родные, которые поднимаются на борт по трапу. Слышны смех, возгласы радости, приветствия. Промелькнул счастливый Олег. Максимыч, даже через свою всегдашнюю сдержанность, не может удержаться от улыбки. Он сияет. Ну а мне ещё придётся немного подождать. Вся наша жизнь — это ожидание чего-то хорошего, а моя морская — это прощания, разлуки и ожидание обязательных встреч.
Вот и сейчас — я жду. Я привык ждать.
В море – улучшения погоды, на выгрузке – прекращения зыби, прихода в порт, начала отпуска и, конечно, встречи со своими любимыми.
Это остаётся в глубине души. Иной раз туда никого не пускают. А иногда так хочется поделиться, что ты хочешь от этой новой встречи. Конечно, чтобы она была намного лучше, чем предыдущая. Ты готовишься, мечтаешь, и она приходит, обязательно происходит эта встреча. Разлука всегда заканчивается. Её забывают, а радость встреч всегда надолго остаются в памяти и на фотографиях.
С нетерпением поглядываю на часы. Скоро уже должен быть следующий рейдовый катер. Осматриваю каюту. Всё, вроде бы, в порядке, ничего лишнего не разбросано.
Только в спальне разложены подарки. Вновь поднимаюсь на мостик. Вахтенный помощник весел. Его молодая жена из Находки, и они о чём-то оживлённо щебечут на дальнем крыле мостика.
Вон он катер. Только что показался из ковша бухты. Как он пойдёт? По большому или малому кругу? Когда уезжаешь, то для тебя лучше по большому. Меньше толкаться в катере. А когда едешь на судно, то лучше, по малому.
А катер напрямую идёт к нам, без всяких заходов. Я с нетерпением смотрю на него.
Вот уже вполне отчётливо видны его иллюминаторы. Вышел вахтенный матрос. Сейчас начнут выходить пассажиры. И, в самом деле. Дверь открывается, и из неё начинают выходить люди. Лиц не видно. Я беру бинокль. Подстраиваю его под себя, и сердце приятно ёкает.
Вон та, до боли знакомая фигурка, в кожаном плаще. Она только что вышла из двери. Да, да! Это именно она! Это она и никто другой. Как же быстро она оказалась здесь? Какой ветер с такой скоростью забросил её на этот катер?
Я на мгновение отрываюсь от бинокля. Смотрю на катер. А кто это там крутится возле её ног? Ну, надо же, она и Данилку взяла с собой! Вот отважная женщина! Вон и Алёна уже машет мне рукой.
Катер приближается. Бинокль уже не нужен. Я свешиваюсь с крыла мостика и машу моим родным обеими руками. Они увидели меня и тоже машут. Уже видны их лица, можно различить голоса. Они радостно улыбаются и что-то оживлённо говорят. Инночка старается удержать Данилку за руку, а тот прилагает все усилия, чтобы освободиться из неё, крутясь вокруг её подола юлой. Инночка что-то ему выговаривает, Алёна тоже старается схватить его за руку, а тот, выкручиваясь и задрав голову, кричит:
— Папа, я тебя вижу, я иду к тебе!
Катер тыкается в борт. Я бегом спускаюсь по трапам к нему. И в мои руки влетает что-то визжащее, смеющееся и тараторящее без умолку. Я его крепко прижимаю к себе, но оно не терпит насилия и моментально начинает выскальзывать куда-то вниз из моих объятий. Подбегает Алёна. Она тыкается ко мне в щёку.
— Папуля, ты уже здесь, — стараясь крепко поцеловать.
— А где каюта? Помчались туда! – это уже голос Данилки.
— Да подожди ты маму, — старается оборвать его Алёна. — Задолбал ты своей суетой.
— Она вон уже идёт! — указывая пальчиком на маму, чуть ли не кричит он. — Я к тебе в каюту! — мимоходом выкрикивает он и исчезает в надстройке, на что я даже не успеваю ответить.
Алёна отходит в сторону, а с трапа на меня смотрят глаза, которые мне снились в долгие одинокие ночи. Она стоит на одной из ступенек трапа, не в силах больше сделать ни единого шага. Я бросаюсь к ней. Подхватываю ее в объятья и поднимаю и переношу на главную палубу.
— Инночка, родная, — только и успеваю сказать, захлебываясь в первом поцелуе.
Она смотрит на меня сквозь слёзы радости, не в силах произнести ни единого слова. Только слезинки затаились где-то в уголках её глаз. Всем своим нутром она вливается в меня, в мои объятья. Я осторожно опускаю её и отношу немного в сторону, вновь вглядываясь в мои любимые глаза.
Они смеются, они плачут, они радуются, а руки крепко и нежно обнимают меня. Тепло её дыхания я вновь прерываю долгим поцелуем.
— Ну, наконец-то ты со мной, Алечка, — только дыханием вырывается из неё.
Никого нет вокруг. Только мы. Объятия невозможно разорвать. Нет сил в руках, чтобы их разжать и выпустить из них моё сокровище. Ведь рядом любимое лицо и, до боли знакомый, запах её волос.
— Пошли. Что тут стоять? Дети уже на месте, — стараясь уговорить её сдвинуться с места, предлагаю я.
— Ой, подожди, совсем, что-то силы меня совсем оставили, — говорит она своим грудным голосом. Мурашки от него бегут по коже, и я ещё крепче сжимаю свои объятия. Но идти надо. Я подхватываю её сумку, и мы, не спеша, поднимаемся в каюту.
Из спальни слышны только короткие возгласы и треск разрываемых обёрток.
А, войдя в каюту, мы, крепко обнявшись, застыли в её середине, не в силах ничего поделать с собой, стараясь насладиться счастьем, которое подарила нам жизнь.
Приоткрывается дверь. Заглядывает Олег.
— Ну, как? Встретились?
Следом влетает Ольга. И начинается энергичный женский разговор об этом долбаном диспетчере и о том, кто и как добрался. На пороге спальни появляется Данилка. Он увешан автоматами, ружьями, в руках у него машинки.
— Дядя Олег, смотри! — кричит он с гордостью.
— А кормить нас здесь будут? – появляется Алёна уже в новом платье.
— Да, девочки. В холодильнике всё на этот случай есть. Доставайте! — кричу я, разговорившим женщинам.
Олег загадочно выглядывает из спальни. Они там с Данилкой катают машины. Олегу бог дал только девок. Поэтому Данилка – это его любовь.
Я иду к ним. Помогаю Алёне застегнуть молнию на платье и забираю у Данилки лишнее вооружение. Глаза нам ещё понадобятся. Пересмеиваемся с Олегом насчёт нашего новоявленного солдата.
Вдруг на пороге появляется Инна.
— А почему пустая? – она держит в руках пустую бутылку «Балиса».
Надо же, где она её нашла? О! Это ещё та, которая осталась с приёмки дел!
— Как же это я не выкинул её? – невольно посещает меня мысль.
— Новая в баре, — только успеваю произнести я, как пустая бутылка выскальзывает из Инночкиных пальцев и медленно (как в замедленной съёмке) летит на, ярко освещённый солнечным лучом, покрытый медным листом, комингс двери. Бьётся об его острый блестящий край и, искрящиеся от солнечных лучей, брызги зелёного разбитого стекла летят в разные стороны. Я сделал движение, чтобы поймать бутылку, но рука пролетела мимо неё. А один из ослепительно зелёных осколков летит мне прямо в глаз ….
Механик Макаров дёргает головой, чтобы уклониться от неминуемого осколка и больно бьётся виском об полку над кроватью. Брызги и точно полетели из глаз. С перечислением всех известных анафем он слез с кровати, почти ничего не видя, проковылял в ванную к зеркалу. Глаз представлял собой печальную картину. Фингал обеспечен на неделю. Дёрнуло же лечь по-другому на кровать. И всё из-за этой резкой качки. А эту злосчастную полку для книг давно надо было снять.
— Вот так тебе и надо за твою вечную лень, — ехидно подумал он про себя. — Смеху будет достаточно. Попробуй-ка, докажи, что не подрался, — и он принялся обрабатывать ранку на лбу.
Март 2001
Пролив св. Георга