Блытов В. Блытова О. Цусима. Гибель эскадры. Эскадренный броненосец «Князь Суворов» (окончание)

Материалы расследования и опросы основных должностных лиц 2-ой Тихоокеанской эскадры по результатам Цусимского сражения

Примечание:

Показания офицеров при расследовании причин поражения:

Показание бывшего Командующего 2-ю Тихоокеанскою эскадрой Вице-Адмирала в отставке Рожественского.

С весны 1904 года до 14 мая 1905 года был Командующим 2-ю эскадрою Тихого океана.

1) Когда снаряжалась для посылки на Восток 2-я эскадра, то целью посылки постановлены были совместные действия с 1-ю эскадрой, под начальством Командующего флотом Тихого океана.

2) Во время приготовления к походу, я, в качестве Командующего второю эскадрою, не получал письменных указаний о плане предположенной операции, — т. е. о плане совместных действий 1-й и 2-й эскадр Тихого океана. Накануне отплытия 2-й эскадры из Либавы — 1 октября 1904 года, ко мне прибыл, присланный из Владивостока, флаг-офицер Командующего флотом, капитан 2 ранга Кладо. Он шел со второю эскадрою от Либавы до Виго, дал добавочные сведения о минных заграждениях и о наблюдательных пунктах, получил от меня подробности маршрута второй эскадры и уехал.

Когда 2-я эскадра собралась у Мадагаскара, и когда от первой эскадры остался один отряд из трех Владивостокских крейсеров, я получил от Командующего флотом запрос о сроке, к которому вторая эскадра может переплыть Индийский океан. Наконец, у берегов Аннама, я узнал частным путем, что Командующего флотом в Тихом океане не стало. Высшее начальство в Петербурге, почитая вторую эскадру составною частью флота Тихого океана, имеющую, по прибытии в воды Дальнего Востока, поступить в распоряжение Командующего флотом, требовало от меня разработки той части плана операции, которою обеспечивался переход до театра военных действий. Эта часть плана была рассмотрена и утверждена.

3) Я не мог относиться пассивно к тем действиям, которые ожидались от второй эскадры, по прибытии ее на Дальний Восток: предусматривая, что Командующий флотом может быть лишен возможности руководить второю эскадрою, я составил план соединения с остатками первой эскадры, блокируемыми в Порт-Артуре, и плане действий на сообщения неприятеля, в случае, если, до прибытия второй эскадры, первая была бы уничтожена в морском бою, в котором и японский флот понес бы потери, хотя бы и малые, соответственно превосходству его сил перед силами нашей первой эскадры, после боев 28 июля и 1 августа 1904 года. Эти предположения не рассматривались высшим начальством, потому что предначертания для пользования второю эскадрою на театре военных действий имели исходить не от меня. В собрании представителей ведомств военного, морского и иностранных дел, в августе 1904 года, я имел случай упомянуть об одном из моих предположений; но внимание присутствовавших было поглощено его основанием, и мне не было предоставлено войти в изложение приемов для его осуществления. Так как, ни одно из предположений, намеченных мною перед отплытием второй эскадры из Балтийского моря, не осуществлялось, то я не считаю позволительным излагать их в настоящее время.

4) Со сдачею японцам первой эскадры в Порт-Артуре, перестала существовать та цель, которая имелась в виду при снаряжении второй. А, так как, потеряв первую эскадру, мы не ослабили японского флота, по сравнению с состоянием его в начале августа 1904 года, то и предположения, о действиях одною второю эскадрою на сообщения неприятеля, должны были быть переработаны.

Однако, как бы далеко не простиралась осмотрительность в этих действиях, нельзя было устранить возможность нападения на вторую эскадру сосредоточенных сил японского флота, так как, устранив таковую возможность, нельзя было бы ожидать и производительных действий эскадры. В предвидении же неизбежности столкновения, было весьма важно привести вторую эскадру на соответствующее расстояние от театра военных действий в кратчайший срок, после капитуляции Порт-Артура: чем скорее, после сдачи первой эскадры, прибыла бы в воды Тихого океана вторая эскадра, тем меньше времени имели бы японцы для приведения в исправность судов своего флота; чем ближе к театру военных действий пододвинута была бы при этом вторая эскадра, тем меньше была бы возможность японскому флоту отделять из своего состава даже и отдельные боевые суда для капитального ремонта, требующего продолжительного пребывания в порту. Видоизмененный, на основании этих соображений, план операций также не был осуществлен: эскадра была задержана у Мадагаскара два с половиною месяца.

Первоначальною причиной задержки было стремление увеличить численность судового состава эскадры с тем, чтобы она могла исполнить ту же задачу, которая ожидалась от соединенных действий первой и второй эскадр, — т. е. овладеть морем в пределах театра военных действий. А, пока, происходил обмен моих представлений о вреде задержки и требований, мне предъявлявшихся, возникла и вторая существенная причина задержки эскадры у Мадагаскара: немецкая компания, договорившаяся поставлять уголь на всем пути эскадры до Чусанского архипелага включительно, отказалась посылать свои суда далее Мадагаскара, несмотря на то, что контрактом было обеспечено возмещение ее убытков от захвата судов неприятелем. Я просил Министерство понудить немцев к исполнению договора и, в то же время, обеспечить эскадру от новой измены их немедленною заготовкой нагруженных углем пароходов через наших агентов в Батавии и Сайгоне. — Только в конце февраля 1905 года, после заключения в Петербурге нового договора, уполномоченный компании на Мадагаскаре получил от своих хозяев разрешение направить наличные транспорты, по моему указанию, в один из нейтральных портов Южно-Китайского моря, не выше, однако, 12° северной широты и с тем, чтобы, вне нейтральных портов, отнюдь не производить сдачу угля. В это же время получены были известия о поражении наших армий под Мукденом и слухи об опасном положении Владивостока. Тогда и я получил разрешение переплыть со 2-ю эскадрой Индейский океан, не ожидая присоединения отряда контр-адмирала Небогатова, дабы, известием об уходе эскадры от Мадагаскара, парализовать ту часть японского флота, которая могла быть приведена в готовность для операций против Владивостока. С прибытием 2-й эскадры к берегам Аннама, положение ее оказалось тяжелым сверх ожидания.

Агенты наши за два месяца не успели получить даже приказания из Петербурга о найме угольщиков, а французское правительство неотступно изгоняло эскадру из бухт Аннама и ставило на вид, что не имеет склонности игнорировать угрозы японцев, как не имеет ни желания, ни средств помешать их союзникам применять силу, даже и в территориальных водах Франции, в том случае, если какое-либо из наших судов позволит себе, хотя бы, осмотр нейтрального корабля прежде, чем последний транспорт эскадры не оставит этих территориальных вод. Поздние усилия наших агентов организовать снабжение углем не имели успеха. Агенты покупали по непомерно высоким ценам старые пароходы, но достать для них уголь в восточных портах не могли, так как, вслед за появлением второй эскадры и Сингапуре, английское правительство воспретило торговцам вывозить уголь без удостоверения местной власти о том, что отправка не назначается для русских судов. Во второй половине апреля 1905 года стянуты были к Аннамскому берегу угольщики, укрывавшиеся еще в Зондском архипелаге, — но это был уже последний ресурс эскадры.

В конце апреля, когда прибыл к Аннаму и догрузился углем отряд контр-адмирала Небогатова, эскадра имела наибольший запас угля за весь период пребывания в тех водах; но запаса этого могло быть достаточно, примерно, на десять дней стоянки под парами в половинном числе котлов и на переход экономическим ходом во Владивосток.

5) Таким образом, расстраивались последние предположения о пользовании временными и летучими базами и оставалось избрать одно из трех решений: возвратиться в Кронштадт, испросив на то разрешение англичан, которые, вероятно, не отказали бы и в средствах на обратный поход, или дожигать в бездействии уголь и, затем, интернироваться в нейтральных портах, убедившись, что и месячным присутствием эскадры в Южно-Китайском море нельзя было воспользоваться для переговоров о мире, или, наконец, идти во Владивосток, с уверенностью в неизбежности боя с противником, имевшим, во всех отношениях, большие преимущества. Я избрал последнее решение.

В настоящее время ни во флоте, ни в народе не найдется голоса за такое решение: оно представляется безумным предательством с тех пор, как для самых бедных умов открыта степень моего невежества в военно-морском деле и неподготовленность личного состава, погубленной мною эскадры. Мне же и теперь ясно и тогда было очевидно, что если бы я повернул вспять от Мадагаскара или от Аннама, или если бы я предпочел интернироваться в нейтральных портах, то взрыву народного негодования не было бы границ, а разложение флота, первопричиною которого ныне считается Цусимское поражение, удивило бы крайних анархистов.

Итак, первоначальная цель посылки второй эскадры исчезла со сдачею неприятелю первой эскадры. Предположения же о действиях на сообщения неприятеля, с опорою на временные и летучие базы, расстроены были, во 1-х, тем, что сдача первой эскадры состоялась без всякого вреда для японского флота, во 2-х, неразумною агитациею в русской печати, вызвавшею вредную потерю времени на попытки усилить вторую эскадру сомнительными средствами и панику контр-агентов по поставке угля, в 3-х, крайне недружелюбным отношением к нам союзной Франции, в период вынужденного скитания второй эскадры у берегов Аннама и, в 4-х, лояльною беззастенчивостью англичан в их услугах союзной Японии.

6) Вышеизложенным я старался показать, что прорыв во Владивосток был необходим и уже неотложим в ту пору, когда он предпринят, т. е. в мае 1905 года.

Подготовка к прорыву состояла в сосредоточении способных к бою судов в избранное время в том месте, где наиболее вероятна была встреча сосредоточенных сил противника, в освобождении при этом, эскадры от лишних транспортов и в некоторых мерах и движениях, имевших целью отвлечь часть сил неприятеля от места, в котором должен был произойти бой. Подготовка должна была состоять в надлежащей организации эскадры и в должном обучении личного состава. Самый прорыв через узкость, по мнению многих публицистов, не должен был быть предпринят без подготовки его дальнею разведкой.

Без сомнения, сам я считал подготовку настолько достаточною, насколько я не мог или не умел сделать более целесообразной. В частности, по организации эскадры и по обучению личного состава, я сделал возможное, по мере моего уменья, соответственно времени и средствам, имевшимся в моем распоряжении и применительно, как к условиям плавания, так и к характеру, способностям и силам лиц, мне подчиненных.

Я не применял разведки для прорыва потому, что признавал ее в данной обстановке излишнею и даже способною ослабить вторую эскадру и дать неприятелю добавочные преимущества. По этому поводу я буду иметь случай сказать еще несколько слов в дальнейших показаниях. Теперь повторю, что, каковы бы ни были мои взгляды на достаточность подготовки, прорыв во Владивосток был необходим и неотложен.

Что касается донесений моих, по вопросу о том, рассчитывал ли я или не рассчитывал на победу в бою, то Следственная Комиссия могла бы получить от морского начальства все те мои донесения, которые начальство признает возможным ей сообщить.

7) Я ожидал, что эскадра встретит в Корейском проливе или близ него сосредоточенные силы японского флота, значительную долю бронепалубных и легких крейсеров и весь минный флот. Я был уверен, что днем произойдет генеральное сражение, а, по ночам, суда эскадры будут атаковываемы всем наличием японского минного флота. Тем не менее, я не мог допустить мысли о полном истреблении эскадры, а, по аналогии с боем 28 июля 1904 года, имел основание считать возможным дойти до Владивостока с потерею нескольких судов.

8) Я решил прорываться Корейским проливом, а не Сангарским, потому что прорыв последним представлял бы в навигационном отношении более трудностей, был бы сопряжен с большими опасностями в виду того, что японцы публикациями обеспечили себе право прибегать в том проливе к пользованию плавучими минами и заграждениями в подходящих местах и потому, что, сравнительно медленное, движение эскадры к Сангарскому проливу было бы, непременно, с точностью, выслежено японцами и их союзниками, и прорыв был бы прегражден теми же сосредоточенными силами японского флота, какие были противопоставлены нашей эскадре в Корейском проливе. Что же касается перехода в мае месяце от Аннама во Владивосток через Лаперузов пролив, то таковой представлялся мне совершенно невозможным: растеряв в туманах часть судов и потерпев от аварий и крушений, эскадра могла быть парализована недостатком угля и стать легкою добычей японского флота.

9) Поставленный в необходимость прорываться во Владивосток с боем, я пытался, хотя отчасти, нарушить сосредоточение японских сил такими демонстрациями и маневрами, которые были, единственно, по силам эскадры, но цели не достиг: японский флот, повидимому, получил сведения о демонстративных движениях эскадры и отдельных судов позже, чем я мог рассчитывать, и остался 14 мая сосредоточенным на пути моем в Корейском проливе.

Я не умею, однако, и теперь ответить на вопрос, было ли бы выгоднее прорываться через тот же пролив не 14 мая, а позже, например, 15-го.

10) Цель, которая преследовалась эскадрою при прорыве через Корейский пролив, определяла собою сущность плана сражения: эскадра должна была так маневрировать, чтобы, действуя по неприятелю, по мере возможности, подвигаться на север.

Броненосцы в трех отрядах должны были действовать соединенно против неприятельских броненосцев; крейсера «Жемчуг» и «Изумруд», с четырьмя миноносцами, должны были отражать попытки минных атак на линию броненосцев (из за дыма) со стороны противоположной расположению главных сил неприятеля. Остальные крейсера и пять миноносцев должны были быть использованы распоряжениями командующего крейсерами для защиты транспортов и в помощь потерпевшим и выпавшим из строя броненосцам против крейсеров и миноносцев неприятеля.

11) Было известно, что неприятель может противопоставить нашим главным силам — равное число броненосных судов, имеющих преимущество в скорости хода и в силе артиллерии; нашим крейсерам — двойное число крейсеров и нашим миноносцам — подавляющее превосходство минного флота. Было понятно, что, по причине сравнительной быстроходности японских броненосцев, инициатива в выборе относительного расположения главных сил, как для начала боя, так и для различных стадий его, равно, как и в выборе дистанций, будет принадлежать неприятелю. Ожидалось, что неприятель будет маневрировать в бою в строе кильватера. Было предположено, что он воспользуется преимуществом в скорости хода и будет стремиться сосредоточивать действие своей артиллерии на наших флангах.

Второй эскадре оставалось признать за японцами инициативу действий в бою, — а потому, не только о заблаговременной разработке деталей плана сражения в разные его периоды, как на заранее подделанном двустороннем маневре, но и о развертывании сил для нанесения первого удара не могло быть. и речи.

12 и 13) Всему личному составу эскадры была известна неотложность прорыва во Владивосток, т. е. цель, преследуемая боем ь Корейском проливе, определяемая этою целью, сущность плана сражения и назначение каждого отряда. Все флагмана и командиры имели, не только указания в приказах и циркулярах о маневрированиях, которыми могли быть в известной мере нарушаемы, или расстраиваемы намерения неприятеля, но и практику в этих маневрированиях. Все офицеры и комендоры знали, что следует стремиться сосредоточивать артиллерийский огонь на том корабле, по которому стреляет флагман, если командир не возьмет на себя отступить от этого правила или если флагманом не будет указана другая цель.

На всем пути эскадра пользовалась всякою возможностью, чтобы учиться действовать в бою.

Собрания же флагманов и капитанов для обсуждения детально разработанного плана сражении не было, потому что не было и самой разработки.

14) Транспорты, оставленные при эскадре на последнем переходе, должны были отдалиться от нее перед началом боя.

Защита их, как уже упомянуто, предоставлена была инициативе командующего крейсерами.

По вопросам, предложенным Следственною Комиссиею для выяснения подготовки эскадры к бою, имею честь показать следующее:

15) Я не возбуждал вопроса о замене матросов, призванных на вторую эскадру из запаса, более молодыми матросами действительной службы.

16) На второй эскадре было очень мало практической стрельбы. Я не помню, сколько именно было сделано выстрелов из пушек каждого калибра.

Морское Министерство могло бы с достаточною точностью ответить на вопрос, была ли возможность дополнительного снабжения второй эскадры боевыми запасами для практики в стрельбе во время плавания и указать, что для этого делалось.

17) Мне было обещано прислать вдогонку на транспорте «Иртыш» боевые запасы для обучения стрельбе, но, по отплытии эскадры из Балтийского моря, поступившие с заводов запасы получили другое назначение.

18) Задачи разведочной службы исполнялись крейсерами эскадры в весьма редких случаях и лишь в то время, когда эскадра держалась у Мадагаскара и у Аннама. Крейсеров было немного. У Мадагаскара и у Аннама все крейсера чередовались на сторожевой службе, а в пути те, которые имели сравнительно большие запасы угля, несли ежедневно дозорную службу.

Я не буду утруждать внимание Комиссии изложением тех серьезных причин, которые заставили меня воздержаться от развития разведочной службы.

Считаю достаточным отметить, что до настоящего времени никем из интересовавшихся переходом второй эскадры до Аннама не обнаружено, чтоб малым применением на нем разведочной службы причинен был вред эскадре. За то, рассуждая о мерах, принятых и не принятых мною для прорыва эскадры через Корейский пролив, многие публицисты ставят мне в вину отсутствие дальней разведки. По их мнению, для того, чтобы оставаться верным вечно-юному принципу внезапности, при прорыве тихоходною эскадрою через узкость, заведомо обороняемую сильнейшим флотом, действующим в связи с близлежащими береговыми наблюдательными станциями и опорными пунктами и выславшим в море цепь разведчиков, мне следовало послать таковую же цепь не менее, чем на сто миль вперед от эскадры, дабы эта цепь, внезапно обрушившись на неприятельскую разведку, дала знать второй эскадре по беспроволочному телеграфу о месте нахождения неприятельских разведчиков, по крайней мере, десятью часами ранее, чем неприятельская цепь могла сама открыть эскадру, шедшую без разведчиков (если бы эскадра шла без разведчиков). С таковым мнением я не согласен.

19) Эскадра не была перекрашена в серый цвет, потому что матово-черный лучше скрывает суда ночью от минных атак.

20) По вопросу Комиссии, считал ли я, что в мае 1905 г. эскадра была достаточно подготовлена к бою в тактическом отношении. я должен напомнить, что одним месяцем позже, т. е. в июне 1905 года, эскадра не могла бы ни в каком случае существовать, как сила, применимая для каких бы то ни было военных действий в Русско-Японской войне: если бы в мае эскадра не двинута была на Владивосток, т. е. в бой, то в июне она была бы, или на обратном пути, под конвоем англичан, или интернирована. Отвечая по существу вопроса, должен признать прежде всего, что нравственный элемент был в эту пору в периоде упадка: отправляясь из Балтийского моря, личный состав эскадры, знавший условия предстоявшего плавания, не верил в способность эскадры дойти на Дальний Восток. У Танжера, при делении эскадры на части, которым следовало идти разными путями, был проявлен упадок духа. Правильная, хотя и тяжелая, работа на дальнейшем пути подняла настроение, а прибытие обеих частей к Мадагаскару в назначенный по маршруту день укрепило в личном составе веру в свои силы. Задержка у Мадагаскара, возмутительная агитация одного из «аматеров» (по оценке английского адмирала Фриментля) военно-морского публицистического спорта и его сообщников в некоторых органах русской прессы, корреспонденция из России, отражавшая эту агитацию, в связи с параллельными происками революционеров, снабжавших эскадру, под видом частных посылок (пакетов табаку и др.), изданиями своей пропаганды, расшатали дисциплину. Новый переход Индейским океаном и торжественный марш Сингапурским проливом возродили было эскадру, но месячное блуждание под Аннамом, оказавшееся, к сожалению, бесцельным и то же, что и на Мадагаскаре, губительное действие, подвозившихся каждою почтой, старых русских газет, привело к новому шатанию духа, которое несколько успокоилось с присоединением, наконец, к эскадре судов контр-адмирала Небогатова, бунтовавшие еще в Либаве экипажи которых, принятыми мерами, лишены были возможности влиять на экипажи остальной эскадры. Обучение личного состава оставляло желать многого.

Команды новых судов плохо справлялись с электрическими приводами во всех частях корабельной техники.

Телеграфирование, крайне сложными и быстро расстраивающимися, приборами фирмы Telefunken было в высшей мере ненадежное.

Все корабли плохо стреляли и, за неимением боевых запасов, офицеры не могли упражняться в управлении огнем. Обрастающие суда с каждым днем теряли в подвижности. Котлы, паропроводы и холодильники прогрессивно изнашивались. Из девяти миноносцев только два способны были по нужде развить 22 узла.

Корабли умели держаться в строе кильватера, но с эволюциями справлялись вяло. Броненосцы отряда контр-адмирала Небогатова были к ним вовсе непривычны и чрезвычайно невнимательно относились к сигналам.

В предвидении того, что в бою более быстроходные японские броненосцы будут наседать на головной отряд нашей линии и что парализовать такую тактику возможно развертыванием нашего концевого отряда в строй фронта, я, за тринадцатидневное, совместное с отрядом контр-адмирала Небогатова, плавание, держал этот отряд 10 суток в замке эскадры в строе фронта и, несмотря на непрерывные настойчивые требования за все это время, не мог добиться от этого отряда порядка, близкого к строю. Но, повторяю еще раз, положение, в которое вторая эскадра была поставлена, благодаря запрету англичан продавать нам уголь, заставляло меня не медлить движением на Владивосток, как бы ни была слаба подготовка Эскадры в тактическом отношении.

21) 13 мая эскадра занималась эволюциями — развертывания фронта, по сигналам: «Неприятель впереди» и «Неприятель сзади», чтобы еще раз подтвердить начальникам отрядов, что именно им следует делать, когда неприятеля нет в обстреле бортовых орудий.

22) Вступая в бой, суда второй эскадры имели от 50 до 70 процентов нормального запаса угля и почти полный комплект боевых припасов. Так, например, новые броненосцы, уходя от Аннама 1 мая 1905 года, брали до 1600 тонн угля; за две погрузки в море могли принять около 400, а израсходовали за 13 суток, не менее 1400, так что могли иметь налицо утром 14 мая не более 600 тонн.

Боевых припасов на всех судах одинаково не доставало около пяти процентов одного комплекта.

Провизия принята была у Аннама в количестве, соответствовавшем вместимости погребов. Вообще же суда были перегружены против проектированной осадки не запасами, а уклонениями при постройке от утвержденного проекта чертежа.

22 bis) Транспорты были отправлены утром 12 мая в Шанхай затем, чтобы вечером того же числа появились телеграммы о их прибытии в Вузунг и сообщения о том, что они разлучились со второю эскадрою близ Седельных островов. С транспортами должны были появиться у плавучего маяка вспомогательные крейсеры «Днепр» и «Рион». Эти же крейсеры могли бы быть опознаны 13 мая в Желтом море. Если бы такие сведения дошли без промедления до Командующего японским флотом, как я неправильно рассчитывал, то он мог послать в Желтое морс для разведки несколько крейсеров, которые, таким образом, были бы отвлечены на 14 мая от Корейского пролива.

23) При эскадре оставлены были только три, вооруженных артиллерией, военных транспорта, один коммерческий пароход с необходимым грузом и два буксирных парохода без груза. Оставленные при эскадре транспорты не уменьшали ее хода.

С появлением главных сил неприятеля, они должны были отдалиться от эскадры под защитой крейсеров, малоценных для поддержки главных сил.

24) Начальник транспортов ушел с коммерческими транспортами в Шанхай, потому что присутствие его там почиталось мною необходимым.

25) Госпитальные суда «Кострома» и «Орел» шли в ночь на 14 мая с топовыми огнями, потому что того требовала конвенция о госпитальных судах.

26) На переходе от Седельных островов к Корейскому проливу, чужие телеграфные знаки впервые получены аппаратами второй эскадры вечером 12 мая, но на горизонте (ограниченном, правда, пасмурностью) не видно было ни дымков, ни вершин рангоута.

27) Утром 13 мая чужое телеграфирование возобновилось. Крейсер «Урал» просил позволения мешать чужим переговорам волнами своей, так называемой, мощной станции (фирмы Телефункен), которая, однако, сама всегда расстраивалась, как только ею начинали действовать.

Я не разрешил «Уралу» этой попытки потому, что имел основание сомневаться в том, что эскадра открыта.

Насколько я припоминаю теперь, мне было доложено около полдня, что в числе понятых знаков были такие, из которых составлялись японские слова: «десять огней»… «большие звезды».

28) Но и такой доклад меня не вполне убедил, что эскадра была открыта в предшествующую ночь.

Я, и в настоящее время, не могу утвердительно сказать, когда, именно, неприятельские разведчики открыли нас: Командующий японским флотом, в своем рапорте о Цусимском бое, говорит, что первым пришел в соприкосновение с второю эскадрою вспомогательный крейсер «Shinano-maru» и только в пятом часу утра, в день боя. Но, может быть, в рапорте, предназначенном для обнародования, умышленно не сообщено о более ранних извещениях. Эскадрою, однако, и крейсер «Shinano-maru» не был усмотрен. Только в седьмом часу утра с правой стороны во мгле обрисовался силуэт крейсера «Idzumi».

29) Я уже показывал, почему нами не применена была дальняя разведка, которая могла бы, если не пробиться через цепь неприятельских разведчиков, то, во всяком случае, показать наши крейсера неприятелю ранее, чем его разведчикам удалось бы увидеть остальные суда второй эскадры. Простым изложением взводимого на меня обвинения, я старался выяснить, как несовместимо применение дальней разведки в том случае, когда, вслед за нею, должен иметь место прорыв слабейшей эскадры через узкость, сильно обороняемую, а как странным мне представляется стремление — рейдом своих разведчиков, возбуждать в подобном случае напряженность внимания противника и упреждать на несколько часов его готовность к отпору; ведь, без всякого сомнения, цепь неприятельская, столкнувшись с нашею, должна бы была, в самый момент столкновения, сообщить своему адмиралу, столь нетерпеливо им ожидаемое известие; следовательно, соединенными усилиями наших и неприятельских разведчиков, японский флот мог бы быть осведомлен о приближении нашей эскадры несколькими часами раньше, чем если б мы ему в том не помогли. Словом, насколько всем очевидна безусловная важность посылки японцами разведочной цепи, чтоб не прозевать нашего прорыва, настолько мне был и остается ясным безусловный вред предпосылки разведчиков от той эскадры, которая должна неотложно прорываться.

Посылка крейсеров, по направлению к Корейскому проливу могла бы иметь смысл, если бы я решил не прорываться вовсе этим проливом или прорываться им через большой промежуток времени в течение которого, частыми появлениями моих крейсеров, можно было бы приучить неприятеля к мысли, что я только задался целью беспокоить его демонстрациями. Но, как я уже объяснял, состояние снабжения эскадры не позволяло мне тратить время на продолжительные демонстрации.

Я должен был ограничиться демонстративным движением к Шанхаю и посылками крейсеров в Желтое морс и по восточную сторону Японских островов. При этих условиях, посылка к проливу такой разведки, которая лишь на несколько часов предупреждала бы прорыв эскадры, не представлялась и не представляется на мой взгляд ничем иным, как пособничеством неприятелю.

Моим вышеизложенным соображениям могут быть противопоставлены указания на те преимущества, которые получал японский флот, вследствие того, что им были высланы крейсера на разведку. На такие указания я могу ответить повторением утверждения моего, что преимущества неприятеля были бы еще больше, если бы его разведчики встретили моих, несколькими часами раньше, чем они встретили мою эскадру.

Я знал в точности численность японского флота, который целиком мог препятствовать прорыву; я пошел на него, потому что не мог не идти. Какую же пользу могла дать мне разведка, если бы, в предвидении ныне торжествующего мнения публицистов, я решил застраховать себя таковою? Говорят, при большой удаче, я заранее знал бы строй, в котором надвигается неприятель. Но такая осведомленность не могла бы быть использована для моей, сравнительно, тихоходной эскадры: неприятель, придя на вид моих сил, не дозволил бы мне начать бой ранее, чем не расположился бы для первого удара так, как ему угодно.

Во всем, только что мною показанном, содержится ответ на вопрос Комиссии, почему не было принято мер, чтобы не допустить неприятельских разведчиков на вид нашей эскадры: если я считал вредным иметь сам разведчиков, то, конечно, моя эскадра должна была, рано или поздно, придти в соприкосновение с неприятельскими разведчиками.

30) Я не пытался гоняться за ними, потому что должен был сосредоточенно подвигаться вперед.

Младший флагман, командовавший крейсерами, тоже считал неразумным, перед боем, рассылать свои суда для побочных предприятий, особенно имея в виду, что мгла закрывала горизонт утром за пределами пяти миль, и, только, к началу боя, постепенно раздвинулась до семи, восьми миль.

31) В ночь с 13 на 14 мая, эскадра, следуя к Корейскому проливу в походном строе, имела в голове цепь из крейсеров: «Светлана», «Алмаз», «Урал», «Жемчуг» и «Изумруд», протяжением более мили поперек курса эскадры. Цепь эта, не несшая никаких огней, кроме фонарей малого углового освещения на корму у первых трех судов, занимавших средние места, ориентировалась сама по отличительным огням; эскадра была невидима ни спереди, ни с флангов и служила заслоном от встречных минных атак, причем на сигнальных постах и у заряженных орудий всю ночь бодрствовали люди, обладавшие лучшим зрением в темноте. (Подобными же заслонами по длине походного строя и с тыла эскадры служили не несшие внешних отличительных огней колонны боевых судов). Из числа судов составлявших переднюю цепь, протянутую поперек курса эскадры, «Светлана», «Алмаз» и «Урал» принадлежали к разведочному отряду, не исполнявшему в данное время разведочной службы, по вышеобъясненным соображениям моим.

Утром 14 мая, эти три корабля, по отданному накануне приказанию, ушли в тыл эскадры, чтобы не стеснять перестроения эскадры из походного строя в боевой, когда в том явилась бы надобность.

32) 14-го мая новые броненосцы эскадры могли бы развивать до 13½ узлов хода, а прочие от 11½ до 12½. Крейсер «Олег», с поврежденным в Кронштадте цилиндром, стянутым обоймой, мог по нужде идти 18 узлов, с тревогой, однако, за целость машины. Крейсера «Светлана», «Аврора», «Урал» и «Алмаз» могли иметь также 18-ти узловой ход, причем «Алмаз», как всегда, рисковал бы целостью своих паровых труб. Крейсера «Жемчуг» и «Изумруд» могли делать короткие переходы по 20 узлов при огромном расходе масла. Крейсера «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах» имели предельную скорость 13 узлов. Наиболее тихоходные транспорты «Иртыш» и «Камчатка» доносили о неспособности держать ход более 10 узлов, но донесения эти не оправдались исследованиями флагманских механиков.

В бою, головные броненосцы имели от 9 до 10 узлов хода, крейсеры же имели переменные хода от 9 до 17 узлов.

33) Принимая во внимание, что во втором отряде броненосцев — «Наварин» не мог развивать более 12-ти, а третий отряд имел предельную скорость в 11½ узлов, головные броненосцы, в сомкнутом строю, не имели права держать более 10 узлов. По ходячему ныне мнению, бой мог принять другой оборот, если бы броненосцы разной подвижности не стремились держаться соединенно, а распределены были на отдельно действующие отряды. Я не согласен с таким мнением.

Двенадцать японских броненосцев действовали в сомкнутом строю, сосредоточивая свой огонь в первом периоде боя последовательно на головных, из числа наших наиболее быстроходных броненосцев, которые все же при этом получали некоторую поддержку следовавших за ними мателотов.

Если бы четыре или пять наших броненосцев, развив свою предельную скорость, отделились от своих слабых товарищей, то японские броненосцы, имея возможность развить скорость большую, чем наши лучшие ходоки, держались бы своего образа действий и, лишь в более короткий промежуток времени, одолели бы сосредоточенными силами цвет нашей эскадры, чтобы, затем, шутя, догнать и побороть покинутых.

Единственно правильною тактикою второй эскадры для нанесения сколько-нибудь чувствительного вреда японским главным силам было соединенное действие наших броненосных отрядов, возможно тесный строй и только захождение, по мере надобности, концевого отряда для действия из фронта или пеленга, хотя бы и неправильного, по хвосту, забегающей в нашу голову, японской броненосной эскадры. Но и этот заходящий фланг не должен был отрываться от прочих судов линии. Так, вот, для того, чтобы наша эскадра могла при настойчивом добром желании сохранять тесный строй и чтобы концевые, форсируя ходом, могли исполнять захождение, не разрывая строя, голова этого строя должна была бы иметь отнюдь не более 10 узлов.

34) Я почитаю необходимым несколько подробнее остановиться на вопросе: почему вторая эскадра была введена в бой не в таком порядке, чтобы все суда могли сосредоточить наисильнейший огонь на одной цели: несколько ранее 1 час. 20 мин. пополудни (по часам броненосца «Князь Суворов») и несколько правее пути по курсу N0 23°, на котором лежал наш І-й броненосный отряд (как и вся эскадра), открылся головной броненосец японских главных сил. Броненосцы второй эскадры были в этот момент построены так: І-й отряд из 4-х судов — в правой колонне, ІІ-й и ІІІ-й отряды, всего 8 судов — в левой; расстояние между этими кильватерными колоннами было около 8 кабельтовов, а головные корабли I и II отрядов были на одной высоте. Я просил бы обратить внимание на мое категорическое утверждение, что расстояние между колоннами было около 8 кабельтовов, а не 15, как значится в историческом документе, помещенном в официозе, издаваемом Великим Князем Александром Михайловичем, который составлен на основании большого числа неверных данных, освещенных предвзятым враждебным намерением: строй двух колонн до боя вызван был обстоятельствами, подробно описанными в моем официальном рапорте. Получился он так: все три отряда броненосцев шли перед этим в одной кильватерной колонне со скоростью 9 узлов. Головной первого отряда, не меняя хода, поворотил на 8 R вправо, а за ним ворочали последовательно 2-й, 3-й и 4-й по порядку мателоты, расстояния между которыми были в 2 кабельтова и, может быть, несколько меньшие, но никак не большие.

Когда 4-й корабль кончал свой поворот на 8 R вправо, головной І-го отряда начал ворочать на 8 R, влево, а голов-ной ІІ-го отряда остался на курсе.

Второй, третий и четвертый мателоты І-го отряда, ворочая в свою очередь последовательно влево, образовали, с «Кн. Суворовым» в голове, правую колонну. Очевидно, что эта правая колонна не могла быть удалена от левой на 15 кабельтовов, а отстояла всего лишь около 8 кабельтовов, и что левая колонна была не впереди и не позади правой, а на одной высоте.

Как только с «Суворова» открыть был «Миказа», «Суворов» немедленно прибавил хода до 11½ узлов, сделав сигнал: «I—отряду иметь 11 узлов», и склонился немного влево, чтобы войти в голову левой колонны. В памятной книжке Великого Князя совершенно неверно утверждается, что «в 1 ч. 20 м. правая колонна повернула вдруг на 8 R влево», т. е. внутрь моря.

Я не настолько был парализован ужасом при появлении неприятеля, как то силится доказать публицист, сотрудник Великого Князя, имеющий, повидимому, доступ ко всем официальным сведениям Морского Министерства. Итак, головной первого отряда (Суворов) склонился влево в 1 ч. 20 м., а в 1 ч. 49 м. выправился на курсе NO 23° впереди колонны II и III броненосных отрядов; 2-й, 3-й и 4-й мателоты I — отряда держали ему в кильватер все это время.

Чтобы определить, какое расстояние было в 1 ч. 49 м. между головным первого отряда и головным второго отряда, можно принять, что первый шел, со средней скоростью, близкой к 11¼ узлам, по линии, близкой к гипотенузе треугольника, 29 минут (и прошел, следовательно, около 5,5 миль), а другой шел по большому катету, со скоростью 9 узлов, и прошел в 29 минут 4 1/3 мили. Так как малый катет того же треугольника (расстояние между колоннами) был равен 0,8 мили, то вся длина большого катета должна была быть равною 5,4 мили, а расстояние между «Суворовым» и «Ослябя» в 1 ч. 49 м. должно было быть 5,4 — 4,33 = 1,07 мили.

Таким образом, я ввел эскадру в бой с таким расчетом, что к моменту поворота моего флагманского корабля на курс колонны II-го и III броненосных отрядов, все корабли І-го отряда могли поместиться, между моим флагманским и броненосцем «Ослябя», даже считая двухкабельтовые расстояния корабля от корабля, не между их центрами (серединами), а между форштевнем одного и ахтерштевнем другого. Когда в 1 ч. 49 м. «Суворов», приведя на NО 23°, открыл огонь, мне показалось, что «Ослябя» находится не на створе мачт «Суворова», а несколько левее, сажен на десять, на пятнадцать. Поэтому я приказал поднять сигнал: «II отряду быть в кильватере І-го».

В настоящее время, повидимому, выясняется, что броненосец «Орел» (4-й—в І-м отряде), при вышеизложенном построении, оттянул и в 1 ч. 49 м. находился не на своем месте, а за правым бортом «Ослябя». Я не имею права этого оспаривать.

Может быть, «Орел» и оттянул по своей вине или по вине третьего в строе (второй номер шел за «Суворовым» в безупречном расстоянии).

Если это верно, то, значит, к моменту моего первого выстрела, я ввел в бой не 12 кораблей, а только 11. Необходимо, однако же, иметь в виду, что, когда с «Суворова» сделан был первый выстрел по броненосцу «Миказа», с расстояния в 32 кабельтова, тогда, «Миказа» был менее одного румба впереди траверза «Суворова»; а, так как, длина строя трех отрядов броненосцев второй эскадры должна была составлять 2,8 мили, то от концевого мателота в III отряде до броненосца «Миказа», расстояние должно было быть не более 42½ кабельтовов. Таким образом, я ввел в бой вторую эскадру в строе, при котором все мои броненосцы должны были иметь возможность стрелять в первый момент по головному японской линии с расстояний прицельной его досягаемости для главных калибров. Не по причине моей сообразительности, а по оправдавшейся вполне самонадеянности, а, может быть, и по ошибочному расчету японского адмирала, в момент первого выстрела с «Суворова», один только броненосец «Миказа» успел уже лечь на курс, параллельный или несколько сходящийся с курсом второй эскадры. Из прочих же японских броненосцев, два разворачивались вслед за «Миказа», а остальные девять еще не подошли к точке последовательного поворота и лежали по отношению ко второй эскадре, за «Миказа» носом в SW-ую четверть. Поэтому точка, в которой находился «Миказа» в момент первого выстрела с Суворова и в которую последовательно приходили, вслед за «Миказа», еще 11 японских броненосцев, оставалась под выстрелами всей второй эскадры (под, так называемым, первым ударом ее) столько времени, сколько потребовалось японской линии, длиною в 2,8 мили, чтобы пробежать через эту точку. Если принять, что японцы циркулировали даже с огромною скоростью в 16 узлов, то на пробег 2,8 мили им требовалось не менее десяти минут. А за эти 10 минут наша эскадра все же продвигалась вперед со скоростью, хотя бы, и 9 узлов. Значит, и концевой нашего III броненосного отряда мог продвинуться по курсу NО 23° на 1.5 мили; и, следовательно, его расстояние до точки, в которую один за другим приходили японские корабли, могло непрерывно уменьшаться и, к концу перестроения японцев, —  уменьшиться до 35 кабельтовов, при чем, в эту точку могли бы быть наводимы все орудия левого борта эскадры и все башни с орудиями больших калибров. Очевидно, по обстоятельствам, хотя и не от меня зависевшим, первый удар нашей эскадры был поставлен, движениями моего флагманского корабля, в необычайно выгодные условия: в момент первого выстрела с «Суворова», головной японский броненосец один мог отвечать на огонь 12 — или (если допустить, что «Орел» не вышел еще тогда из-за борта «Ослябя», то) 11—наших броненосцев, а, затем, в течение десяти минут, пока японцы собирали свою линию, самый отдаленный из наших кораблей мог и должен был уменьшить свое расстояние от японской линии с 42½ кабельтовов до 35 кабельтовов. Пока петля японских броненосцев развязывалась, «Суворов» проходил вперед, а от траверза, кончавших циркуляцию японских броненосцев, приходился ближе «Суворова», флагманский корабль нашего II-го броненосного отряда, «Ослябя». Естественно, что на него и направлялись первые залпы неприятельских кораблей, начиная, может быть, с третьего или четвертого корабля по порядку строя и кончая двенадцатым, — направлялись в те именно моменты, когда каждый из них кончал свою циркуляцию.

Затем, по мере их движения вперед, они переносили залпы на «Суворова» и на «Александра».

Неприятельских залпов, выпущенных по «Ослябя» в первые минуты было, к несчастью, достаточно, чтобы смертельно подбить его; а, затем, концевыми японскими мателотами он был быстро доведен до гибели. Тогда-то, под влиянием паники, вытащенные из воды офицеры и нижние чины команды «Ослябя» горько сетовали, что Командующий эскадрой подвел их под первый удар японцев. Но эти сетования неосновательны: первые выстрелы неприятеля с двух, а, может быть, и с трех головных кораблей выпущены исключительно по «Суворову»; затем ряд кораблей, выходивших на позицию, выпускал по залпу на «Ослябя» и, продвигаясь вперед, присоединял свой огонь к огню кораблей, непрерывно громивших «Суворова», а, несколько позже, и «Александра».

В официальном донесении я подробно разобрал эту легенду. Прежде, чем продолжать показание, я прошу позволения повторить, что моим движением с 1 час. 20 мин. до 1 час. 49 мин. и самонадеянностью адмирала Того, вторая эскадра должна была быть поставлена в неожиданно выгодные условия для нанесения первого удара неприятелю.

Выгода, относительно расположения нашей эскадры, должна была сохраняться от 1 час. 49 мин. до 1 час. 59 мин., или несколько долее, если скорость японцев на циркуляции была менее 16 узлов. Но, без сомнения, наша неспособность воспользоваться этою выгодою лежит всецело на моей ответственности: я виноват и в дурной стрельбе наших судов и в том, что они не удержались так, как я им предоставил возможность держаться.

В памятной книжке Великого Князя Александра Михайловича указывается, что я не кончил построения и тем спутал всю эскадру к тому моменту, когда японцы начали громить ее.

По всей вероятности, автор статьи заимствовал это неверное положение из опубликованного рапорта японского адмирала.

Японский адмирал, получив от разведчиков донесение о наших двух колоннах и, подойдя на вид эскадры, действительно увидел две колонны. Затем, двигаясь перпендикулярно нашему курсу от О-а на W и пересекши нам курс, он все время продолжал видеть две колонны; спустившись к S-ду, с целью напасть всею силою на слабую левую колонну, он ожидал, что колонны состворятся, — и, действительно, скоро хвост правой колонны начал для него створиться с левою колонной. Считая, что головы колонн на одной высоте, он принял этот момент за надлежащий для поворота в NO-ую четверть. Поворачивая, он рассчитывал, что забежит достаточно в голову левой колонны, а, окончив поворот, увидел, что имеет дело с правой колонной, которая, неожиданно для него, выдвинулась. Но он продолжал думать, что правая колонна находится в отдельном плавании и на большем от него расстоянии, чем левая и, судя по английскому переводу его рапорта, стал объяснять себе, что наши суда, после начала боя и уже под влиянием нанесенного им поражения, стали перестраиваться в одну линию (both their right and left lines gradually wended their way to the east, the enemy’s fleet in consequence formed in to an irregular single column).

Его, очень темное и правильное, вероятно, лишь в том, что касается оценки им промежутков между нашими судами, объяснение было прочтено всеми нашими офицерами, в том числе и пленными, которые стали на нем базировать и свои заметки и свои донесения. Вероятно, в этом роде объясняет себе обстановку и капитан 1 ранга Озеров, рапорт которого мне впрочем неизвестен, как и многие другие бывших командиров судов 2-ой эскадры. В дополнение к показанному по этому вопросу имею присовокупить, что сигнала сосредоточить огонь на одном головном неприятельском корабле, я не делал. Свобода выбора цели представлялась командующим отрядами, и уже корабли каждого отряда стреляли по цели обстреливаемой адмиралом.

36) По вопросу — «Почему крейсерам не было назначено во время боя самостоятельной задачи», — мною было уже говорено, что командующему крейсерами предоставлена была инициатива в пользовании подведомственными ему средствами, как для защиты транспортов, так и для поддержки потерпевших броненосцев.

38) Условного сигнала о передаче командования, в случае выбытия из строя Командующего эскадрой и флаг-капитана не было.

Но, если б таковой и был установлен, то следовало бы впредь установить и способы его передачи с корабля, на котором сбиты мачты и, на обстреливаемой палубе которого, нет возможности держаться для устройства временных приспособлений для сигналопроизводства.

39) Со дня начала кампании второю эскадрою в Кронштадте, миноносцы имели приказание атаковывать неприятеля, где бы к тому ни представился случай и возможность. В бою же 14 мая, я и броненосцам не отдавал приказания открыть огонь.

40) Вечером 14 мая я был неспособен распоряжаться, но если б и был способен, то, вероятно. не имел бы возможности напомнить командирам миноносцев обязанности их боевой службы.

44) Все суда эскадры знали, что должны идти во Владивосток.

45) По вопросу — «Был ли сделан в начале боя сигнал II и III отрядам броненосцев вступить в кильватер», имею показать, что такой сигнал был сделан второму отряду ранее, чем был открыт огонь.

А огонь был открыт броненосцем «Князь Суворов» в 1 час 49 мин. пополудни и был немедленно принят теми из задних мателотов нашей линии, которые не стремились уклоняться от боя. Из наших кораблей в 1 час 49 мин. только броненосец «Орел» признается, показаниями очевидцев, не вступившим в свое место в головном отряде, а находившимся под ветром броненосца «Ослябя» и потому не имевшим возможности тотчас же поддержать огонь.

В неприятельской линии броненосных судов в это время один лишь «Миказа» окончил поворот из SW-ой четверти в NO-ую и находился на румб впереди траверза «Суворова» на расстоянии 32 кабельтовов.

Из прочих японских броненосцев в 1 час 49 мин. второй, третий и четвертый циркулировали, следуя повороту «Миказа», а остальные восемь, не вступив еще на дугу поворота, продолжали лежать на SW и последовательно створились со своими головными.

Словом, в 1 час 49 мин. мог отвечать на наш огонь только один неприятельский броненосец «Миказа», но и он начал стрелять минутою позже, чем открыл огонь «Суворов». Вместе с «Миказа» в 1 час 50 мин., начал стрелять, выравнявшийся к тому времени на курсе своего головного, второй корабль неприятельской линии, а еще через минуту — и третий. Первые три стреляли исключительно по «Суворову». Не ранее, как через три минуты после открытия огня «Суворовым», четвертый корабль неприятельской линии, окончив циркуляцию, начал стрелять по «Ослябя», который, как было уже объяснено выше, оказался ближе к траверзу четвертого корабля неприятельской линии и на меньшем расстоянии, чем «Суворов».

48) По поводу гибели броненосца «Ослябя», были слухи, что кто-то видел плавающие на поверхности мины заграждения. Тем, кто столкновению с этими минами приписывал гибель броненосца, сомневавшиеся в том или отрицавшие участие мин возражали, что взрывом неприятельского снаряда у ватерлинии, мог быть разрушен борт минного погреба на самом броненосце «Ослябя» и, что при этом, собственные его мины заграждения могли выплыть через пробоину.

На основании таковых разговоров, одни стали называть виденные третьими лицами мины — шаровыми, другие — сфероконическими. Уверенный, что броненосец «Ослябя» утоплен артиллерийским огнем, я допускаю. что наиболее впечатлительные из участников боя могут в настоящее время настаивать, что видели сами то, о чем, и сущности, слышали только разговор, основанный, может быть, и на ложных слухах.

49) Рассказы о минах Уайтхеда, виденных разными лицами в дневном бою 14 мая, более правдоподобны, но я убежден. что и это оружие не причастно в гибели «Ослябя».

Что же касается донесений некоторых командиров о маневрированиях, которыми они днем спасали свои суда от взрывов этими неприятельскими минами, то я не вижу цели в проверке таковых донесений.

Я готов бы был допустить даже правдивость рассказа командовавшего III-м отрядом броненосцев в Цусимском бою, напечатанного на английском языке в альбоме Jane’s Figting Ships 1906—07 о том, что, в очень темную ночь с 14 на 15 мая, он спас свой флагманский броненосец «Император Николай I» от взрыва миною тем, что, рассмотрев эту мину «in complete darkness» с расстояния одного кабельтова, собственноручно положил на «Николае I» руль на борт.

Но, во всем английском письме командовавшего III-м отрядом, так много неправды, что к рассказу о подвиге самого автора следует отнестись критически, сопоставив, хотя бы время, потребное на пробег одного кабельтова тридцати узловым ходом, с величиною угла, на которую за такое время может быть отклонен корабль, имевший руль прямо, когда мина была усмотрена.

55) По предложению Следственной Комиссии: «Определить момент, когда меня и чинов штаба эскадры перевезли с «Суворова» на миноносец «Буйный», могу показать лишь нижеследующее: когда ко мне вернулось сознание и я понял, что лежу в каюте миноносца, то мне казалось, что я только что был на «Суворове».

А, так как, на «Суворове» я сознавал окружающее до исхода третьего часа пополудни, то, очнувшись, я сообразил, что меня перевезли на миноносец не раньше, чем в начале четвертого часа. Только дней через десять, из рассказов товарищей по несчастью, я узнал, что меня, с чинами штаба, перевезли на «Буйный» около 5 час. 30 мин.

56) Мой флаг не был поднят на «Буйном», потому что раненый флаг-капитан чувствовал себя не в силах командовать эскадрой и счел необходимым немедленно передать командование следующему но старшинству флагману.

56 bis) На броненосце же «Император Николай I» не подняли моего флага, как я заключаю из последовавших движений, потому что командовавший ІІІ-м отрядом броненосцев, получив приказание принять командование эскадрой, не был к тому расположен, находя, вероятно, что командование эскадрой связало бы движение его флагманского корабля: по свидетельству участников боя, он, зная о беспомощном положении «Суворова» и о гибели «Ослябя» — флагманских кораблей броненосной эскадры, долгое время не видел сигнала о передаче ему командования, который был поднят на «Буйном» и отрепетован крейсерским отрядом; а когда содержание этого сигнала было сообщено ему словесным приказанием, переданным командиром миноносца, приблизившегося к борту «Николая І», тогда он, вступив (не ранее удаления главных сил неприятеля) в голову уцелевших наших броненосцев, прибавил ход до полного, развил 11½ узлов, при каковой скорости, без сомнения, не мог держать оставшуюся эскадру соединенно и скоро растерял ее.

57) Я не знаю, шел ли миноносец «Буйный» на юг 14 мая в 6 час. 35 мин. вечера и очень сомневаюсь, чтобы бывший командир крейсера «Олег», капитан 1 ранга Добротворский, вел в то время запись курсов миноносца «Буйный». Я думаю, что «Буйный» следовал, насколько позволяла ему расстроенная машина, за адмиралом, которому передано было командование эскадрой, хотя, может быть, и менял курсы, чтоб уклоняться от неприятельского огня. Я имел возможность совершенно убедиться в том, что движениями «Буйного», капитан 1 ранга Добротворский не мог быть настолько введен в заблуждение, относительно моих намерений, чтобы иметь право проявить неповиновение, несшему флаг на «Олеге», контр-адмиралу Энквисту и увести свой корабль по направлению к Шанхаю, в предположении, что путь на юг был указан в 6 час. 35 мин. вечера курсом «Буйного», на котором я находился. Предположение это было бы совершенно произвольным, так как вполне точно установлено, что с «Буйного», вместе с сигналом о передаче мною командования, было сигналом же отдано и последнее приказание — идти во Владивосток, каковые сигналы были репетованы «Олегом».

60) На тех кораблях 2-й эскадры, по которым в бою 14 мая неприятель сосредоточивал артиллерийский огонь своих отрядов, зажигались разрывными снарядами деревянные шлюпки, палубы, чемоданы, а также тросы, брезенты и койки, употреблявшиеся, вместе с сетями, для защитных преград, хотя, именно, на всех расстреливавшихся неприятельских судах, шлюпки, окрашенные с примесью трудновоспламеняемого состава, были наполнены водой. Палубы, пропитанные жидкостью Новосельского (испытанною в противопожарном отношении комиссиею под наблюдением Великого Князя Александра Михайловича), непрерывно обливались из пожарных помп, а все временные защиты были также смочены.

Кроме вышеупомянутого дерева, троса и парусных вещей, горели местные шкафы, часть мебели, которая не могла быть убрана в трюмы, и попадавшие в сферу действия бомб ящики и тележки с патронами.

Но, особенно, обильным материалом для пожаров служила масляная краска, несмотря на то, что последние слои оной, наложенные у Аннама, обрабатывались испытанным, упомянутою комиссией, веществом, специально предназначавшимся для предохранения краски от горения.

Командовавший ІІІ-м броненосным отрядом, в жалобе на меня, напечатанной, за его подписью, в альманахе Jane’а на 1906 — 07 год, утверждает, что пожары на судах эскадры были так губительны, потому что я приказал ко дню боя набить углем сверх угольных ям, верхние и жилые палубы, проходы в батареях и казематах и капитанские каюты. Этот лишний уголь, перегрузив корабли и лишив их большой доли остойчивости, служил, по мнению командовавшего III-м отрядом, для питания чудовищных костров, не дозволявших командам действовать артиллерией и поглощавших большую часть личного состава прежде, чем корабли тонули от накопления внутри их той самой воды, которою обезумевшие люди стремились тушить пожары.

Командовавший ІІІ-м отрядом, нагромоздив в своем сочинении столько неправды, старался доказать свидетельством одного японца, что на сданных неприятелю броненосцах «Император Николай I» и «Генерал-Адмирал Апраксин» оказалось утром 15 мая угля больше, чем могло помещаться в угольных ямах. По этому поводу я просил бы припомнить, что в ответе на предлагавшийся мне ранее вопрос Следственной комиссии, — «С каким количеством угля суда второй эскадры вступили в бой, — я принимал, что расход угля в пути от Аннама до Цусимы был так мал, как он на деле никогда не бывал, и при этом показал, что новые броненосцы, т. е. те имению, которые горели в бою, не могли иметь 14-го мая более 60 процентов от нормального запаса угля.

Если так и если б была верна также и повесть дли иностранцев, сочиненная командовавшим в Цусимском бою нашим ІІІ-м броненосным отрядом, то, пожалуй, иностранцы могли бы придти к неожиданному для автора заключению, что корабли с неполным запасом угля страдают от пожаров в бою больше, чем такие, как «Николай I» и «Апраксин», у которых, сверх угольных ям, палубы, батареи и капитанские каюты завалены были углем: ведь, сам командовавший ІІІ-м отрядом, в той же повести, самодовольно сообщает читателям, что за все продолжение боя 14 мая на «Николае I» и на «Апраксине» не было пожаров. Не думаю, однако, чтобы серьезные исследователи обстоятельств, имевших место в Цусимском бою, оставили без критической оценки «факты», указанные командовавшим нашим третьим отрядом броненосцев и его японским сотрудником; всякому здравомыслящему ясно, что флагману III-го отряда не следовало бы гордиться ни отсутствием пожаров на «Николае I» и на «Апраксине», ни тем, что он вывел эти корабли из жестокого боя 14 мая, не подставив их огню неприятеля. Нашлись, впрочем, между иностранцами, не привыкшие к печатной лжи, люди, которые, не решившись заподозрить бывшего русского адмирала в клеветнических измышлениях, разрешили свое недоумение так: отправляясь от берегов Аннама, корабли второй эскадры заполнили избыточными запасами угля верхние палубы и даже капитанские каюты, а за тринадцать дней пути расходовали только уголь, вмещавшийся в ямах; и, таким образом, ко дню боя, корабли, независимо от количества наличного угля, оказались лишенными остойчивости и приспособленными для возжигания угольных костров при разрывах попадающих японских снарядов.

В опровержение таких заключений, поставляю себе в обязанность разъяснить, что, не только на последнем переходе от Аннама к Корейскому проливу, но и на всем пути от Либавы, было обращено строжайшее внимание на точное исполнение инструкции, состоявшей к следующем: пока имеется уголь в помещениях, вне предназначенных для нормального запаса, до тех пор обязательно расходовать уголь из ям в такой мере и такой последовательности, чтобы, на место израсходованного из данной ямы, немедленно подгружался уголь избыточного запаса из точно указанного места на корабле, в целях сохранения наилучших морских качеств его. Места для избыточных запасов, количество угля в каждом из избранных мест, путь подачи угля при нагрузке с транспортов, порядок и путь передачи в угольные ямы, по мере расхода в них угля, в связи с группами котлов, в определенной очереди вводившихся в действие, — все эти детали установлены были комиссиями из судовых механиков и плававших на судах эскадры судостроителей; а, затем, на обязанности флагманских механиков и флагманского корабельного инженера лежало наблюдение за неуклонным исполнением инструкции.

При таком порядке было совершенно немыслимо, чтобы на кораблях эскадры угольные ямы были пусты, а места хранения избыточного запаса, например, капитанские каюты были заполнены углем.

Без всякого сомнения, этого не было даже на судах, находившихся под ближайшим ведением командовавшего III-м  броненосным отрядом, хотя на этот отряд, слишком поздно присоединившийся к эскадре, не был распространен вышеупомянутый контроль флагманских чинов эскадры.

В той же напечатанной в английском альманахе повести, командовавший III-м отрядом сообщает, что только на кораблях его отряда было убрано перед боем лишнее дерево и при том по частному его распоряжению; из прочих же судов эскадры, один броненосец «Орел» очищен был от горючего материала по инициативе командира, но не по приказанию Командовавшего эскадрой.

Результаты, по заявлению автора, налицо: броненосцы ІІІ-го отряда и «Орел» не горели.

В статье, принадлежащей тому же перу и печатавшейся в начале текущего 1906 года в разных русских газетах, сообщалось еще определеннее, что мною было приказано на всех судах, кроме деревянных шлюпок, нагромоздить в ростры огромные запасы деревянных брусьев и досок и что, благодаря этому моему невежественному распоряжению, броненосцы «Суворов», «Александр III», «Бородино» и другие пылали под огнем неприятеля в то время, как броненосец «Орел» избег печальной участи товарищей, потому что командир его имел достаточно мужества — не исполнить моего приказания. По поводу этих очень распространившихся в публике сообщений, считаю долгом дополнить мое показание по настоящему вопросу следующим разъяснением: по моему распоряжению на всех судах эскадры действительно был сделан запас деревянных брусьев и досок. Но, уже в пути по Индейскому океану и в пору пребывания эскадры у Аннама, по указаниям и под руководством флагманского корабельного инженера, из запаса этого были частью подготовлены, а частью и пригнаны упоры и клинья для подкрепления горловин, люков, дверей и переборок в разных отсеках под броневою палубой. На переходе от Аннама к Корейскому проливу, весь этот материал был распределен по тем местам трюма, для которых он предназначался. В рострах и в незащишенных бронею пространствах, доступных действию разрывных снарядов, из всего запаса не оставалось ни одной щепки. Я глубоко чту память, павшего в бою, командира броненосца «Орел» и уверен, что те, кому дорога эта память, не были бы огорчены, если б командовавший в Цусимском бою III-м отрядом броненосцев не тревожил ее своею защитой. Броненосец «Орел» ни с капитаном 1 ранга Юнгом, ни с заместившим его, смертельно раненого, капитаном 2 ранга Шведе, во все продолжение боя, не прятался в хвост эскадры. Он начал сражаться четвертым в боевой линии и кончил головным, подвигаясь неуклонно вперед, по мере того, как «Суворов», «Александр III» и «Бородино» выбывали из строя. Но наступление ночи помешало японцам перенести и на него, по очереди, сосредоточенный огонь артиллерии целого отряда судов.

Поэтому на нем и не было таких пожаров, какие были на трех первых броненосцах его типа, погибших в бою.

Утром 15 мая, на броненосце «Орел» оставались негоревшими и деревянные шлюпки в рострах. В виду всего вышеизложенного, я признаю злонамеренною неправдой рассказы о том, что склады лишнего угля и поделочного дерева на броненосцах второй эскадры служили очагами пожаров в бою 14 мая, и совершенно отрицаю существование таких складов на тех броненосцах, которые под сосредоточенным огнем неприятельских отрядов горели, как факелы.

64) В штабе эскадры имелись сведения о местах нашего дальневосточного побережья, в которых находились станции обыкновенного и беспроволочного телеграфов, и сведения эти не держались в секрете от флагманских чинов и судовых командиров, но и не подлежали оглашению в, так называемых, секретных приказах.

66) Переходя к вопросу о том, какое значение имела отправка всеподданнейшей телеграммы моей из последней стоянки эскадры в Тонкине, я, почитая нравственным долгом служить своими показаниями, как для освещения обстановки Цусимского боя, так и для исследования обстоятельств, которые могут быть вменены мне в вину, прошу позволения не вносить дополнений и разъяснений к тем сведениям, которые ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ благоугодно было Всемилостивейше повелеть предоставить в распоряжение Комиссии в их подлинной форме. Мой ретроспективный взгляд на прошедшее мог бы повлечь меня в объяснения, которые, в настоящее время, Комиссия должна была бы признать, по меньшей мере, запоздалыми.

67) По вопросу о пробоине, которая была получена на «Суворове», около 2 час. 15 мин., вблизи левого подводного аппарата, у меня нет определенных сведений.

69) Я не могу подтвердить донесения лейтенанта Кржижановского о том, что, в день боя, транспортам был сделан сигнал: «Не уходить далее пяти миль от эскадры». Я этого не приказывал. Удаление транспортов на пять, на шесть миль, не ожидая распоряжения Командующего эскадрой, предписано было в одной из походных инструкций, на случай столкновения с неприятелем, при обстоятельствах, когда рандеву неизвестно заранее и не назначено при появлении неприятеля.

При прорыве же Корейским проливом всему личному составу было известно, что эскадра стремится достигнуть Владивостока и что без этого рандеву дальнейшее существование эскадры немыслимо.

70) Я не имею никаких данных утверждать, что миноносцу «Бедовый» было отдано приказание идти к «Суворову» и снять с него только чинов штаба после того, как меня перенесли на миноносец «Буйный».

Разъяснение этого вопроса могло бы быть получено Комиссией из следственного дела о сдаче «Бедового».

А) По вопросу, — «Считал ли я полезным присоединение ко 2-й эскадре отряда контр-адмирала Небогатова», — я уже имел честь показать, что трехмесячною задержкой эскадры, вдали от театра военных действий, потребовавшейся для присоединения отряда, создана возможность обновления средств японского флота, чем совершенно парализован численный прирост судового состава 2-й эскадры. Отряд контр-адмирала Небогатова присоединился к эскадре 26-го апреля 1905 года у берегов Аннама. Но, если бы присоединение не могло состояться, то задержанная эскадра необходимо должна была бы решиться тогда же на прорыв во Владивосток в том составе боевых судов, в котором она сделала переход Индейским океаном, — и, может быть, исход столкновения с тем же наличием японских сил выразился бы не таким полным истреблением нашей эскадры, каким он оказался в присутствии отряда контр-адмирала Небогатова.

B) К сожалению, я пришел к этому заключению не перед боем. Идя в бой, я рассуждал иначе: признав, что вред от задержки 2-й эскадры под Мадагаскаром и под Аннамом уже непоправим, я старался воспользоваться фактом присоединения отряда, чтоб поднять дух личного состава эскадры, угнетенной бесцельною проволочкой, и сам верил, что 12 кораблей в боевой линии сделают больше, чем 8.

Ныне, по внимательном изучении совершившегося факта, я пришел к совершенно противоположному заключению: двенадцать кораблей сделали гораздо меньше, чем могли бы сделать восемь. Едва завидев неприятеля, ІІІ-й отряд оттянул настолько, что, к тому моменту, когда «Суворов» вышел в голову колонны второго и третьего отрядов, флагманский корабль ІІІ-го отряда находился от «Суворова» не в 20 кабельтовах, как надлежало бы девятому кораблю в строе кильватера, а в 38. Поэтому и японский броненосец «Миказа» оказался, в момент нашего первого выстрела, в расстоянии пяти миль от броненосца «Император Николай I», тогда как должен был быть в расстоянии меньшем четырех миль. Затем, пока вся японская броненосная эскадра в тесном строе обстреливала наши головные суда, ІІІ-й отряд все более отставал от головы эскадры и, вследствие, присущей необстрелянному личному составу, слабости, притягивал на себя некоторые суда ІІ-го отряда, которые, таким образом, также отвлекались от поддержки головных. Когда же некоторые из подбитых и объятых пожарами головных вынуждались выпадать из строя, то они, по мере того, как справлялись со своими бедами, примыкали к хвосту III-го отряда, причем призрак боевой линии растягивался так, как не мог бы быть растянутым, если б в линии не было четырех кораблей, по несчастью, все более и более оттягивавших от мест падения неприятельских снарядов.

Командовавший III-м отрядом справедливо говорит в своем английском повествовании «I began the battle the ninth from the leading ship and in an hour I was already a fifth», но, к сожалению, в пространстве между пятым и четвертым кораблями нашей линии, в это время могли маневрировать суда, а японцы, и по истечении часа от начала боя, держались в тесно сомкнутой колонне из двенадцати кораблей и били нещадно нашу голову, состоявшую из четырех кораблей. Когда, в исходе четвертого часа, японские главные силы потеряли нас в дыму, вследствие того, что между нашими головными броненосцами и их главными силами неосторожно врезались, надвигавшиеся е юга неприятельские крейсера, занятые перестрелкою с нашими, тогда III-й отряд приблизился к голове нашей боевой линии, а в шестом часу, когда отряд адмирала Того, много пробежавший на юг, успел, возвратившись, вновь насесть на голову нашей эскадры, а отряд адмирала Камимура, еще более заблудившийся, догонял броненосцев, упавших в хвост нашей линии, — тогда, по счастливому стечению обстоятельств, наш ІІІ-й броненосный отряд занимал середину линии, причем флагманский броненосец «Император Николай I» был сначала четвертым от головного, потом, когда Того выбил «Александра III», — третьим, и когда перевернулся «Бородино», — вторым, но на весьма приличном расстоянии от «Орла», который, в последние минуты артиллерийского боя 14-го мая, один служил мишенью для отряда, под личною командою Того. Наконец, когда Того, не успев пустить ко дну «Орла», увел перед заходом солнца, всю броненосную эскадру с поля сражения, тогда командующий III-м отрядом, с флагманским кораблем своим, обошел «Орла», прибавил ход до полного и за ночь ушел от тех, кто не мог за ним поспеть.

С) На вопрос, почему я не отправил отряд контр-адмирала Небогатова обратно, прежде присоединения его к эскадре, должен сказать, что до прибытия 2-й эскадры к Аннаму, как эта эскадра, так и отряд контр-адмирала Небогатова составляли часть сил, имевших быть под общим начальствованием Командующего флотом в Тихом океане, по избранию которого и был назначен контр-адмирал Небогатов.

Поэтому я мог представлять высшему начальству только соображения о вреде, который наносится делу задержкою эскадры, ради присоединения к ней III-го отряда, но, отнюдь, не был в то время облечен властью возвратить отряд в Кронштадт. А, затем, когда наиболее драгоценная часть времени была уже бесплодно потеряна, я, как выше объяснено, не сумел предусмотреть, что присоединением четырех броненосцев III-го отряда я ослаблю, как это оказалось в бою, ядро эскадры, состоявшее из восьми броненосных судов.

Предусмотреть это было тем труднее, что в числе броненосцев ІІ-го отряда было три таких, которые, по скорости хода, имели весьма небольшое и, скорее, сомнительное превосходство перед броненосцами присоединявшегося отряда.

В вышеприведенных показаниях нет ответов на вопросы за номерами 36, 37, 41, 42, 48, 47, 50, 51, 52, 53, 54, 58, 59, 61, 62, 63, 65 и 68, потому что таковые мне не предложены и остаются мне неизвестными.

Отставной Вице-Адмирал Зиновий Петрович Рожественский.

Н. Небогатов.

В эскадре адмирала Рожественского я командовал третьим броненосным отрядом. Перед уходом из России никаких инструкций от Морского Министерства я не получал относительно предстоявшего мне плавания; единственною напутственною бумагою было предписание Управляющего Морским Министерством, которым предписывалось мне идти, с возможною поспешностью, на соединение с эскадрой адмирала Рожественского, причем, по пути, усиленно заняться военным и морским воспитанием офицеров и команд.

Относительно цели посылки 3-й эскадры, я могу сказать следующее: если не ошибаюсь, то в ноябре месяце вице-адмирал Бирилев подал докладную записку на имя Генерал-Адмирала, в которой доказывал необходимость немедленно послать для усиления эскадры адмирала Рожественского вспомогательный отряд из следующих судов: бр. «Император Николай I», бр. бер. об. «Адмирал Ушаков», «Сенявин» и «Апраксин», кр. «Владимир Мономах» и воздухоплаватольный парк — пароход «Русь». Такое предложение адмирала Бирилева весьма жарко поддерживалось в обществе зажигательными статьями капитана 2 ранга Кладо, который неистово обвинял Морское Министерство в бездействии и убедительно доказывал разумность такой посылки, и, вот, когда, под этил двойным давлением, Морское Министерство приступило к изготовлению 3-й эскадры, то ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР, по докладу высшего морского начальства, желая предварительно узнать по этому поводу, мнение адмирала Рожественского, послал ему на Мадагаскар телеграмму, в которой выразил, что, так как, эскадра адмирала Рожественского послана с тем, чтобы отнять от японцев обладание Японским морем, которое всецело перешло к ним, после уничтожения ими нашей Порт-Артурской эскадры, и, чтобы в возможно большей мере споспешествовать этому предначертанию, высылается в помощь эскадре адмирала Рожественского III-й отряд судов.

На эту ВЫСОЧАЙЩУЮ телеграмму адмирал Рожественский телеграммою же донес, что, так как, Порт-Артурской эскадре, состоявшей из более чем 20-ти боевых судов, при значительном количестве миноносцев, не удалось завладеть морем, то он считает, что его эскадра много слабейшая, чем бывшая Порт-Артурская, не в силах исполнить этого предположения, а потому, его намерения ограничиваются прорывом во Владивосток, и уже по совершении этой операции, опираясь на этот порт, можно будет, смотря по обстоятельствам, приступить к наступательным действиям против неприятеля; что посылку III-го отряда считает не только излишнею, но даже нежелательною, так как, он состоит из слабых и малозначительных в боевом отношении судов, присоединение которых к эскадре неминуемо повлечет за собою и увеличение числа транспортов, по крайней мере, на 8 пароходов, что, в свою очередь, усилит трудность плавания эскадры, и, без того, обремененной большим числом их.

Вышеупомянутая телеграмма ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА была послана ЕГО ВЕЛИЧЕСТВОМ, на основании доклада ЕМУ Генерал-Адмиралом мнения совещания, состоявшегося под Его, Генерал-Адмирала, председательством из адмиралов: Великого Князя Александра Михайловича, Авелана, Алексеева, Дубасова, Бирилева, Дикова и Вирениуса; в это совещание был приглашен и я. На этом совещании Генерал-Адмирал высказывал некоторое сомнение в целесообразности дальнейшего следования эскадры Рожественского; Дубасов цифрами указывал на перевес сил на японской стороне, другие же ничего определенного не высказали.

Один только адмирал Бирилев горячо стоял за успех эскадры Рожественского и за необходимость посылки III-го отряда, с целью еще более обеспечить победу над японцами, которых флот, по его словам, после сражения 28 июля весьма значительно потерял в своей силе, некоторые броненосцы имеют сильно избитую броню, что ему известно из заказов, которые сделали японцы в Англии; артиллерия на японском флоте сильно расстреляна и почти все орудия утратили весьма много из своих первоначальных боевых качеств; котлы на всех судах от долгой службы тоже далеко не в удовлетворительном состоянии, так что суда, в большой мере, утратили их боевую скорость. С мнением адмирала Бирилева, видимо, согласились и все остальные, была составлена, соответственно этому решению, телеграмма на имя адмирала Рожественского, которая, по утверждении ЕГО ВЕЛИЧЕСТВОМ, и была послана.

Что касается до того, как я лично понимал свою задачу и в чем видел цель отправления III-го отряда, то должен сказать, что, не преувеличивая боевого значения слабых и устаревших кораблей этого отряда, я не считал их способными с пользою вступить в генеральный бой с японским флотом, но, тем не менее, полагал, что и эти корабли, будучи употреблены на назначения, соответствующие их слабым силам, могли бы принести существенную пользу при прорыве эскадры адмирала Рожественского, в смысле отвлечения на себя, хотя бы какой-нибудь, части японского флота, например, в то время, как эскадра Рожественского форсировала бы какой-нибудь проход ко Владивостоку, ІІІ-й отряд мог демонстрировать в другом месте, и, если бы подобная операция велась бы с сохранением секрета, то, несомненно, могла бы принести немало хлопот японскому адмиралу. Характеристикой того обстоятельства, что само морское начальство не сознавало цели посылки III-го отряда, может служить отзыв адмирала Ирецкого, который, на некоторые требования командира бр. «Сенявин» об исполнении каких-то дефектных работ, отвечал командиру: «Что же вы думаете сражаться с неприятелем? Ведь вы идете только до Суды, и весь ваш поход есть ничто иное, как демонстрация!»

Попыток получить какие-нибудь более определенные инструкции, по отношению к III-му отряду, не делал по той простой причине, что ясно видел, что и само начальство не имеет никаких взглядов по этому вопросу, а, во-вторых, потому, что не считал себя начальником этого отряда, так как Управляющий Морским Министерством адмирал Авелан поручил мне только наблюдение за изготовлением этого отряда, прибавив, что в настоящее время он избирает начальника, который и будет назначен перед отправлением отряда в море; и, действительно, 28 января, будучи в Либаве, я получил телеграмму из Министерства с приглашением немедленно прибыть в Петербург для сдачи дел, назначенному начальником отряда контр-адмиралу Данилевскому; но не более, как через два часа, я получил вторую телеграмму в которой говорилось, что контр-адмирал Данилевский отказался вести отряд, и что все остается по старому; таким образом, я, совершенно неожиданно для себя, попал в начальники этого отряда за два дня до выхода в море; тут уже не время было хлопотать о каких-нибудь специальных инструкциях, да видно было, что если бы я и возбудил эти хлопоты, то они остались бы совершенно бесполезны.

Вооружение отряда, ко времени выхода в море, далеко не было закончено, пришлось взять с собою большое количество мастеровых для окончания работ; мастеровые были возвращены в Россию из Суды; при обыкновенных условиях, отряд, конечно, не вышел бы в море в таком положении, но, в данном случае, нельзя было поступить иначе, так как начальство торопило уходом; что касается до снабжения, то отряд был снабжен вполне достаточным количеством материалов и провизии.

Комплектование судов командою было произведено в высшей степени неудовлетворительно: старой судовой команды было очень мало, да и то более опытные и лучшие люди были взяты на вновь строившиеся минные крейсера и, несмотря на все мои старания, обратно получить их не било никакой возможности; большинство же команды состояло из запасных и новобранцев, не получивших даже строевого рекрутского воспитания; комендоры из запаса совершенно позабыли спою специальность и многие даже не видали пушек и приборов последнего образца; в общем команда представляла собою сброд со всех экипажей, портов и флотов; береговое начальство старалось сбыть со своих рук всех больных, слабых, штрафованных и даже политически-беспокойных людей. Все мои представления по этому поводу порождали только неприятности и оттяжки в назначении людей с тем расчетом, чтобы, в последний момент перед уходом и море, все-таки выслать на суда тех людей, которых желало береговое начальство: последние партии людей прибыли на суда за несколько часов до ухода в море.

Несмотря на такое, в высшей степени, преступное укомплектование судов командою, командирам и офицерам, благодаря их стараниям и такту, удалось за кратковременное плавание превратить этот сброд в согласную дисциплинированную массу: все усиленные работы, ученья производились и высшей степени старательно и безропотно; за все время плавания, ни на одном судне не было ни одного проступка против дисциплины, существовало полное согласие, как между собою, так и между офицерами и нижними чинами.

Одним словом, в этом отношении, за краткое время плавания, были достигнуты самые утешительные результаты; к сожалению, нельзя того же сказать по отношению к обучению команды: краткость времени до соединения с эскадрой Рожественского (всего 83 дня), заканчивание работ, неисполненных в Либаве, постоянные погрузки угля, утомительная, весьма напряженная, вахтенная служба все время на ходу, скудость снарядов, для практики стрельбы, несмотря на усиленные боевые занятия, не дали возможность приготовить команду в боевом отношении так, как этого требовала боевая опытность неприятеля.

Должно признать, что команда вступила в бой, будучи много слабее подготовлена, чем неприятель.

Но должен опять повторить, что эта слабость подготовки зависела не от меня и офицеров или самих нижних чинов, она вытекала из тех преступных обстоятельств, при которых снаряжалась и посылалась 3-я эскадра; в этом виновата вся система, или, скорее, бессистемность Морского Министерства!

За время похода, удалось сделать только две боевые стрельбы — более нельзя было, так как отряд должен был употребить все усилия, чтобы возможно скорее присоединиться к эскадре адмирала Рожественского.

До соединения с адмиралом Рожественским, я не только никаких сношений с ним не имел, но даже не знал о месте пребывания его эскадры.

Перед выходом из Джибути, не имея никаких сведений об эскадре Рожественского, я обратился в Министерство телеграммой с просьбой дать мне указания о последующих действиях, на что получил следующий ответ: «Идите, возможно скорее, на соединение с эскадрой Рожественского, который вышел с Мадагаскара такого-то (не помню) марта, маршрут его нам неизвестен, транспорты для него отправляем в Батавию».

Получив такой неопределенный ответ, я послал госпитальное судно «Кострому» в Батавию, предписав командиру его, по приходе туда, постараться или через консула или же через Министерство, добыть какие-нибудь сведения об адмирале Рожественском и прибыть в известный день на назначенное мною рандеву в Южно-Китайском море; сам же, с отрядом, отправился через Индейский океан Малаккским проливом в Южно-Китайское море; вместе с этим, телеграммою просил Министерство выслать мне из Коломбо в избранную мною точку океана, вне обычного пути коммерческих пароходов, хотя какие-нибудь инструкции для дальнейшего следования.

Министерство этой моей просьбы не исполнило и высланный мною транспорт на условленное место, прождав назначенное время, присоединился к отряду.

Прибыв с отрядом в Южно-Китайское море, в назначенном мною рандеву, встретил, вместо парохода «Кострома», паровой катер с консульским агентом из Сингапура, через которого и получил приказание адмирала Рожественского идти в одну из бухт на Аннамском берегу; близ этой бухты, в море, 26 апреля, присоединился к эскадре адмирала Рожественского. На тот случай, если бы мне, по каким-нибудь обстоятельствам, не удалось соединиться с адмиралом Рожественским и, таким образом, пришлось бы самостоятельно идти во Владивосток, мною, совместно с флаг-капитаном капитаном 2-го ринга Кроссом и флагманским штурманом подп. Феодотьевым, был выработан план следования во Владивосток: выйдя в Тихий океан, южнее Формозы, в обход по восточную сторону Японии, держась от нее в расстоянии не менее 200 миль, войти в Охотское море одним из проходов между Курильскими островами и далее, под покровом господствующих в это время года весьма густых туманов, через Лаперузов пролив достигнуть Владивостока. Имевшиеся при отряде весьма большие запасы угля на транспортах, благоприятная погода в это время в Тихом Океане, установившийся уже опыт погрузки угля с транспортов к океане, возможность буксирования малых броненосцев транспортами — все эти обстоятельства позволяли мне смотреть на этот план достижения Владивостока весьма вероятным в исполнении, тем более, что я был убежден, что весь японский флот не решится крейсировать в это время в Охотском море, вследствие опасности плавания в этих водах, да и кроме того, ему необходимо будет оберегать морское сообщение Японии с Квантунским полуостровом, это последнее соображение позволяло мне надеяться, в худшем случае, встретиться в Лаперузовом проливе только с частью японского флота и, при том, состоящею не из лучших судов.

Мои неоднократные плавания в Охотском море и приобретенное в них знакомство с условиями плавания в этих водах, давали мне надежду благополучно провести отряд во Владивосток.

Несомненно, что когда настало бы время приводить этот мой план в исполнение, то я представил бы его на обсуждение командиров и уверен, что они вполне согласились бы с моим мнением.

26 апреля в море, у берегов Аннама, мой отряд присоединился к эскадре адмирала Рожественского; тотчас же сигналом я был приглашен к адмиралу, который, встретив меня на верхней палубе, провел в адмиральскую столовую, где мы и беседовали в присутствии всех чинов его штаба; беседа эта имела вид общего частного разговора, так как предметом ее были вопросы совершенно постороннего содержания, ничего общего не имеющего с предстоящим делом.

Сначала я полагал, что адмирал не желает в присутствии чинов своего штаба говорить со мною о предстоящих действиях и что оп пригласит меня к себе отдельно для деловых разговоров, но этого не случилось, так как через полчаса такой частной беседы адмирал отпустил меня, с приказанием на утро с рассветом вести свой отряд в бухту Куа-бе для погрузки угля и для приготовления к предстоящему плаванию.

Во время разговора с адмиралом Рожественским, между прочим, я ему сказал, что, имел намерение, в случае не состоявшегося соединения с ним, идти во Владивосток самостоятельно, Лаперузовым проливом, но эти мои слова он пропустил мимо ушей и не поинтересовался никакими деталями. Это был единственный раз, когда я виделся с адмиралом Рожественским, так как, с тех пор, он ни разу не приглашал меня к себе и не был ни разу на моих судах. Ни о каком плане, ни о каком деле, мы с ним никогда не говорили; никаких инструкций, или наставлений, он мне не давал и после этого раза, я первый раз встретился с ним уже в Японии в июле месяце, когда он приехал из Сасебо в Киото.

Стоя в бухте Куа-бе 30 апреля, т. е. за три дня до нашего ухода, я получил от адмирала Рожественского предписание следующего содержания: «После первой части предстоящего пути предполагается отпустить некоторые из транспортов, после второй — другие транспорты, причем, первую часть перехода предположено сделать со скоростью 9-ти узлов, вторую — 10-ти узлов и третью—11 узлов; на время боя ход был назначен в 11 узлов; бой предполагается вести в строе одной кильватерной колонны, причем концевым отрядом был назначен мой ІІІ-й броненосный отряд, хотя, смотря по обстоятельствам, он мог быть назначен и в середину строя общей кильватерной колонны».

Никакого плана боя, или указаний, относительно ведения его, не было; вообще, какие намерения имел адмирал Рожественский, — это было для меня вполне неизвестно.

Считая свой отряд, как позднее отправившийся в плавание, значительно отставшим в тактическом и боевом отношении от эскадры адмирала Рожественского, я еще, до соединения с ним, внушил своим командирам и офицерам необходимость немедленного, по присоединении, ознакомления со всем тем, что выработано на эскадре, относительно предстоящих боевых действий и принятие экстренных мер к введению всего этого и на судах III-го отряда, но каково же было наше удивление и горькое разочарование, когда, при первом же знакомстве с эскадрою, мы убедились, что за все время плавания на ней ничего не было сделано, относительно боевой подготовки, как судов, так и личного состава, что в этом отношении наш, сравнительно молодой, отряд далеко ушел вперед, против эскадры адмирала Рожественского.

Так например, на моем отряде была выработана инструкция поверки дальномеров, а самая поверка практиковалась уже с самого вступления в Индейский океан, между тем, как на эскадре адмирала Рожественского этот вопрос совершенно даже не подымался, и, только, по ознакомлении с постановкой этого дела на судах моего отряда, адмирал Рожественский издал инструкцию, — испорченную копию с моей, и начал поверку дальномеров за несколько дней до боя. Не было выработано никаких инструкций по приготовлению кораблей к бою, одним словом, в тактическом и боевом отношении, эскадра Рожественского представляла собою какой-то сброд судов, ничего общего между собой не имеющих, никакими началами не руководимых, но только поглощенные заботами о погрузке угля и репетованием чрезвычайно сложных сигналов самого мирного содержания.

Но еще более удручающее впечатление на всех нас, вновь прибывших, произвело нравственное состояние всего личного состава эскадры адмирала Рожественского.

Командиры судов и офицеры эскадры Рожественского были возмущены и глубоко оскорблены его грубым, заносчивым и презрительным обращением с ними; таковое обращение роняло их престиж в глазах подчиненных.

Никакие соображения командиров не только не принимались адмиралом в расчет, но встречались презрительно, с ясными намеками на то, что в головах их нет и капли мозга, и тут же отдавались в самых, самых грубых выражениях приказания, диаметрально противоположные предложению командира, так например, на доклад командира бр. «Наварин», что прием 300 тонн пресной воды для его броненосца неблагоразумен, адмирал грубо приказывает ему принять 400 тонн воды. Многие командиры, на языке адмирала, имели прозвища, граничащие с площадной бранью, и адмирал нисколько не стеснялся употреблять эти прозвища громко на верхней палубе, в присутствии судовых офицеров и команды.

Так например, он отдавал громко на мостике флаг-офицерам такой приказ: «Поднимите такой-то сигнал этой похотливой стерве»; кто под этим прозвищем подразумевался адмиралом — было всем известно.

Понятно, что таким обращением, адмирал породил среди командиров и офицеров, угнетенное, озлобленное состояние духа и все с нетерпением и покорностью ждали какого-нибудь конца, благополучного, или нет, лишь бы скорее выйти из такой нечеловеческой обстановки.

Нравственное состояние нижних чинов тоже было не лучше: обессиленные дальним трудным походом, бессмысленными, часто совершенно бесполезными, перегрузками угля из одного транспорта в другой, удрученные бездельными, ясно не имеющими никакого боевого значения, ученьями, (напр., на Мадагаскаре производились шлюпочные ученья, десантное, вылавливание мин, — а боевая стрельба, хотя и производилась, но очень редко, и при том в каких-то наивно детских условиях), малой заботой адмирала о сохранении их сил, грубое обращение самого адмирала, не гнушавшегося собственноручно бить сигнальщиков, вестовых и других, — все это вселило в них дух недовольства, выразившийся в неоднократных бунтах на судах эскадры. Все это положение ясно сознавалось, как мною, так и всеми чинами эскадры, да и, вероятно, сам адмирал Рожественский, в данном случае, не был другого мнения, и собери он совет, то, несомненно, на нем были бы высказаны эти истины; но адмирал хранил глубокое молчание, держал себя неразгадываемым сфинксом, и эта таинственность его заставляла нас предполагать, что, может быть, он обладает какими-нибудь секретными сведениями, которые послужат нам в пользу при выходе из такого тяжелого положения. Но, к глубочайшему нашему огорчению, последствия показали, что адмирал Рожественский не только не обладал никакими сведениями, относительно предстоящей встречи, но даже и не заботился о получении их, (хотя бы из Шанхая), не имел никакого плана дальнейших действий и ввел свою эскадру в узкий Цусимский пролив по какому-то, до сих пор не разъясненному, ослеплению.

12 мая, после полдня, когда эскадра находилась в расстоянии 35 миль от Saddle I-s, по отделении от нее транспортов в Шанхай, сигналом с бр. «Суворов» был назначен курс NО 70, ведущий к Восточному Корейскому проливу, приблизительно, в расстоянии 20 миль от острова Квельпарт; только с назначением этого курса, можно было догадываться, что адмирал Рожественский имел намерение вести эскадру Корейским проливом.

13-го мая, до и после полдня, производили эволюции по сигналам адмирала: «Неприятель спереди» и «Неприятель сзади», целью которых, вероятно, адмирал имел показать, какого рода построения он желает произвести в обоих случаях; производилось это следующим образом: поднималось одновременно 5 сигналов, которыми указывалось, что делать каждому отряду, напр.: II-му отряду делать то-то, І-му то, III-му то, крейсерам, транспортам и т. д.; так как все эти соображения адмирала являлись перед нашими глазами впервые, то чтение, усвоение и уяснение себе цели каждого движения, требовали немалого времени, при чем, естественно, иногда появлялись недоразумения, которые требовалось разъяснить, а потому эволюции эти исполнялись весьма медленно и нестройно, что, в свою очередь, вызывало дополнительные указания адмирала; одним словом, все эти эволюции производились таким естественным образом, как всякое дело, которое ведется в первый раз, без всякой предварительной подготовки; послеобеденная эволюция так и не была доведена до конца, и эскадра построилась в походный строй для дальнейшего следования. О смерти адмирала Фелькерзама я узнал уже в Японии через несколько дней после сражения. Я убежден, что неприятель непрерывно следил за нами, начиная с времени нашего пребывания в бухте Куа-Бе; так, во время нашей стоянки в этой бухте, был замечен какой-то европеец, разъезжавший на шлюпке между судами, его арестовали и, если не ошибаюсь, по опросе его, он назвался корреспондентом какой-то газеты.

Что же касается до следования эскадры от бухты Куа-бе до Цусимского пролива, то оно совершалось так открыто, что не оставалось ни малейшего сомнения в том, что неприятель следит за нами посредством встречавшихся нам днем коммерческих пароходов.

Ночью же, эскадра шла без соблюдения малейших предосторожностей для скрытия своего места, все суда несли отличительные огни, а частая сигнализация, по системе Степанова, часто преображала эскадру в какой-то торжественный кортеж, ярко иллюминованных судов, растянувшийся на расстоянии 3 — 5 миль.

III-й броненосный отряд, бывший под моей командой, почти весь переход от Либавы, за малым исключением в первое время плавания, шел ночь без огней, при чем, время от времени, буксирный пароход «Свирь» посылался мною осматривать все суда отряда, не видно ли с них хотя малейшего огня; все узкости, в том числе Гибралтарский и Малаккский проливы, были мною пройдены ночью, при полном отсутствии каких-либо огней на судах, чем я объясняю полное неведение всей иностранной прессы о времени прохода моим отрядом этих проливов. Во время стоянки моего отряда у полуострова Скагена, через командира датской канонерской лодки, я получил уведомление от нашего посланника при датском дворе, что, во время предстоящего мне пути Немецким морем, японцы готовятся устроить мне засаду, с целью вызвать какой-нибудь инцидент, пытаясь помешать дальнейшему следованию отряда. Оставляя достоверность этого уведомления на ответственности того официального источника, из которого оно исходило, я решил, тем не менее, принять меры к избежанию этой, может быть, и фиктивной опасности, избрав курс вдоль голландского берега, т. е. путь, которому, обыкновенно, не следуют коммерческие суда при пересечении Немецкого моря и на котором не располагаются рыбачьи эскадры для ловли рыбы.

Отряд проследовал по этому пути совершенно спокойно, встретив очень малое число коммерческих судов.

В начале 1-го часа пополудни 14-го мая, последовал сигнал с бр. «Князь Суворов»: «1-му отряду иметь ходу 11 узлов и повернуть всем вдруг на 8 R, вправо, а второму и третьему отрядам иметь 9 узлов». До исполнения этого сигнала, эскадра следовала курсом NО 23°, в строе обшей кильватерной колонны, имея транспорты, миноносцы, крейсера и разведочный отряд позади эскадры; курс же NО 23° был взят в полдень, согласно сигнала, поднятого еще утром.

Когда І-й отряд, во исполнение предыдущего сигнала, отошел на 7 каб. вправо, то, повернув на прежний курс, выстроился в строй кильватера, после чего, сигналом было назначено иметь 9 узлов ходу.

Около 1 часу показались неприятельские суда по направлению правого крамбола, приблизительно, в расстоянии 10 миль, идущие перпендикулярным курсом, т. е. на пересечку эскадры. Когда выяснилось, что неприятельские суда имеют намерение, перейдя линию курса нашей эскадры, перейти на левую сторону ее, последовали сигналы с бр. «Князь Суворов»: «І-му отряду иметь ходу 11 узлов, а II-му и III-му отрядам вступить в кильватер І-му отряду, повернуть всем вдруг на 2 R влево».

Во время этого маневра, при приближении І-го отряда к линии курса ІІ-го и III-го отрядов, этим последним отрядам пришлось уменьшить ход, чтобы не набежать на подходивший первый отряд, отчего вся эскадра представляла собою весьма неправильный строй, так оказать, «скучилась»; за это время часть японских судов, сделав последовательно поворот на 24 R влево, поспела лечь параллельно нашему курсу в расстоянии 35 каб. (приблизительно) от бр. «Князь Суворов».

В 1 час 35 мин. с бр. «Князь Суворов» был открыт огонь и все наши суда также начали стрелять, исключая бр. «Император Николай I», так как расстояние от него до неприятеля (50 каб.) было недосягаемо для его орудий.

Что касается до последовательности основных причин пашей неудачи при Цусиме, то на этот вопрос затрудняюсь ответить, так как этих причин весьма много и перечислять их в настоящем почти невозможно, так как этот вопрос составил бы целую книгу, а потому, я ограничусь перечислением только некоторых и именно тех, искоренение которых, по моему мнению, хотя отчасти, могло бы, если не предотвратить, то уменьшить размеры катастрофы:

1) неприятель имел перед нами громадное преимущество, как в материальном отношении, так и в тактической и боевой подготовке;

2) принимая во внимание первую причину, безумно было предпринимать открытый, дневной прорыв через узкий пролив;

3) был-ли какой-нибудь план у адмирала Рожественского для исполнения этой операции, я до сих пор не знаю и сильно в этом сомневаюсь, могу сказать только, что никто из адмиралов и командиров этого плана не знал;

4) в последнюю минуту перед боем, адмирал, видимо, колеблясь, перестраивал свою эскадру, каковое перестроение повело к тому, что начало боя застало наши суда в какой-то неопределенной куче;

5) бесполезная, излишняя перегрузка значительно уменьшила скорость наших судов и без того меньшую неприятельской;

6) присутствие транспортов сильно ослабило боевые силы наши, так как отвлекло весь крейсерский отряд на охранение их и не позволило этому отряду действовать совместно с нашими главными силами; этот отряд, благодаря своей большой скорости мог бы держаться от неприятеля в особом благоприятном положении для оказания нам содействия;

7) полная осведомленность неприятеля о нашем приближении, с другой же стороны, — полнейшее наше неведение о месте нахождения его;

8) полнейшее пренебрежение принятием, хотя каких-либо, мер к замаскированию нашего движения;

9) устранение, или ослабление, этих причин было вполне в руках адмирала Рожественского, — но он ничего не сделал в этом отношении.

Извещение о передаче адмиралом Рожественским командования мне, я не получал; около же 5½ часов вечера, флаг-офицер лейтенант Сергеев доложил мне, что у нас по борту прошел миноносец, командир которого голосом и семафором передавал следующее: «Адмирал Рожественский приказал вам идти во Владивосток».

Около 5 часов вечера, не видя распоряжений Командующего эскадрой, а также, не имея никаких сведений о судьбе, старшего по нем, контр-адмирала Фелькерзама, я решил взять курс NО 23°, указанный еще до боя и ведущий во Владивосток, во исполнение чего, поднял сигнал «Курс NO 23°», каковой сигнал и был принят ІІІ-м броненосным отрядом; передовые же два броненосца «Бородино» и «Орел», хотя и не отвечали на мой сигнал, но маневрировали так, что склонялись к назначенному курсу.

В 7¼ ч., с заходом солнца, прекратился бой, японцы повернули на 8 R вправо, легли на 0 — и удалились; в это же время, на правом крамболе показалась флотилия неприятельских миноносцев; в этот момент я вступил в голову колонны, а «Орел» заступил место второго.

Когда миноносцы приблизились на расстояние 19 каб., то был открыт наш огонь скорострельной артиллерией правого борта, положено право на борт и взят курс в SW четверть, за линию наших крейсеров, (они, по моим соображениям, в это время должны были находиться позади нас на правую раковину), для того, чтобы не мешать их более многочисленной и крупной скорострельной артиллерии окончательно отразить атаку миноносцев. Атака была отбита.

Курсом в SW четверть шел до начала 9 часа, во избежание наскочить, на могущие быть разбросанными неприятелем, плавучие мины, после чего, привел на курс NО 23°.

Насколько можно было видеть, за темнотою, наши броненосцы и крейсера последовали за мной; полагаю, что, в это время, часть крейсеров не повернула за мною на NО 23°, а продолжала идти в SW четверть, вследствие чего и отделилась от меня для следования в Манилу.

При погрузке в море угля 10 мая, береговые броненосцы, по приказанию адмирала Рожественского, пополнили свой запас до 500 тонн; я полагал ограничиться 400 т., но адмирал Рожественский поднял сигнал: «Начальнику III-го броненосного отряда научить свои суда принять 500 т. угля», что и было, конечно, исполнено.

Таким образом, к началу боя, суда имели более 400 т. угля, а броненосец «Апраксин» 15 мая, в момент сдачи, имел запас угля и 380 т., каковое количество все-таки более предельного, — определенного указаниями Технического комитета и внесенного в формуляр этого судна.

Наибольший ход, который могли дать суда моего отряда, был 11,2 узла.

Предположение, что у неприятеля были подводные лодки, я категорически отвергаю, так как нет никаких указаний на это предположение.

По внешнему виду, неприятельские суда 15 мая были в полной исправности, впоследствии такое наше предположение вполне оправдалось, когда представились нашим офицсрам случаи ближайшего ознакомления с повреждениями японских судов; на другой день я сам видел бр. «Миказа» и «Фуджи» в полной исправности и порядке, что производило впечатление, как будто, эти суда накануне были на учебной стрельбе, а не участвовали в ожесточенном бою; на первом из этих броненосцев, я сам видел последствия удара нашего снаряда 8 — 10 дм. калибра в надводную часть, против основания кормовой башни: в борту броненосца образовалась круглая дыра, диаметром, почти равным калибру снаряда, затем снаряд, пролетев через буфетную каюту, пробил насквозь деревянный шкаф, дверь и, ударившись в основание башни, вероятно, раскололся на большие куски, не причинив никаких повреждений вокруг, если не считать, перебитой в нескольких местах, водяной трубы да попорченной краски. Такое слабое разрушительное действие наших снарядов, я отношу к следующим причинам:

1) полная неудовлетворительность устройства воспламенительных трубок снаряда, вследствие чего, по меньшей мере, 75% наших снарядов не разрывалось; это обстоятельство еще было замечено при попадании 75 мм. снарядов при стрельбе с бр. «Князь Суворов» по крейсеру «Аврора» в Немецком море, причем оказалось, что из нескольких попавших снарядов в крейсер ни один не разорвался;

2) от весьма малого количества пироксилина в самих снарядах; вследствие каких-то соображений в последнее время перед войной, были понижены требования на доброкачественность металла для снарядов, вследствие чего стенки их пришлось делать толще из боязни, чтобы снаряды не раскалывались в дуле орудия, или же преждевременно, а отсюда и естественное уменьшение количества пироксилина в снаряде; курьезно, что величина разрывной трубки для 11 дм. снарядов и для 75 м.м. одинакова, а потому разрывной заряд этих последних настолько мал, что часто даже не в силах разорвать стенок снаряда,

3) первоначальное качество бездымного пороха и пироксилина могло измениться к худшему по следующим обстоятельствам: за неимением в Либаве погребов для хранения судовых боевых запасов, они хранились в Кронштадте, таким образом, на суда 3-й эскадры, вооружавшейся в Либаве, весь боевой запас пришлось перевозить в зимнее время из Кронштадта сначала до Ораниенбаума по льду на лошадях, затем по железной дороге на открытых платформах в Либаву и здесь, в ожидании погрузки на суда, эти запасы оставались под открытым небом в продолжение недели и более; приняв во внимание перемены погоды от сильных морозов до оттепелей и мокрого снега, а также то, что впоследствии, при переходе тропиками, температура в боевых погребах держалась выше 40° R в продолжение двух месяцев, невольно возникает вопрос, не могли ли эти атмосферические аномалии вредно повлиять на бездымный порох и пироксилин, в смысле ослабления их боевых качеств, вредно отозвавшегося на меткости стрельбы и разрыве снарядов.

Все корабли эскадры были до чрезвычайности перегружены углем, пресной водой и разными запасами, не только излишними, но даже опасными по время боя.

Вот некоторые данные о состоянии броненосца «Орел» перед боем: водоизмещение — 15000 т., перегрузка, против проекта, — 1470 т., метацентрическая высота около —  2’3, вместо первоначальной, по проекту — 4′.

Крен, при котором начинает входить в воду батарейная палуба, — 7,5°, между тем, как этот крен в проекте был 11°.

Я привел здесь данные для бр. «Орел», хотя, должен сказать, что и другие броненосцы, да и вообще все суда эскадры, были перегружены в такой же, если не в большей, степени.

Если такая перегрузка могла считаться допустимой, перед выходом в море для предстоящего длинного океанского перехода при благоприятной погоде, то она же, перед вступлением в бой, является уже преступной. И в самом деле, благодаря такой перегрузке, суда имели очень малую метацентрическую высоту, т. е. уменьшили свою остойчивость до пределов, вне всякого благоразумия, и что же из этого произошло? Вода, употреблявшаяся для тушения пожаров в батареях и на верхней палубе, скоплялась в батарейной палубе, откуда не имела стока за борт, так как, по какой-то непостижимой кораблестроительной небрежности, в этой палубе не было устроено шпигатов, и эта вода, усиленная еще тою, которая попадала в эту же палубу, через разбитые полупортики 75 м.м. орудий и через бортовые пробоины в небронированных частях борта, представляла собой большой надводный груз, настолько вредно отзывавшийся на уже и без того ослабленной остойчивости судна, что и небольшой крен неминуемо оканчивался переворачиванием броненосца.

Вот истинная, очевидная причина, почему наши лучшие броненосцы перевернулись!

Что бр. «Князь Суворов» был потоплен вечером минами, а не перевернулся во время боя, подобно броненосцам «Император Александр III» и «Бородино», объясняется тем, что одним из первых существенных повреждений, полученных им от артиллерийского огня, было повреждение рулевого аппарата, вследствие чего, он не мог править рулем, а должен был управляться машинами; невозможность класть руля и было для броненосца спасением от перевертывания, так как, при положении руля, даже не на борт, эти броненосцы, даже и при обыкновенных обстоятельствах, получали значительный крен, часто продолжавшийся весьма долго, а потому, естественно, что при тех плачевных обстоятельствах и при массе воды в батарейной палубе этого броненосца, положение руля, сравнительно на небольшой угол, должно было произвести крен, ведущий к трагическим последствиям, как это случилось на злосчастных первых двух броненосцах.

Бр. «Адмирал Ушаков» отделился от эскадры в ночь с 14 на 15 мая, но в каком часу, сказать не могу.

Приблизительно через ¾ часа после начала боя, бр. «Ослябя», поврежденный, вышел из строя, а бр. «Сисой Великий», «Наварин» и крейсер «Адмирал Нахимов» оттянули линию кильватера и расстроили ее, вследствие чего образовался большой промежуток между І-м и ІІ-м отрядами, для заполнения которого, ІІІ-й отряд, следуя мне, обошел II-й по левому, обращенному к неприятелю, борту, занял вышесказанный промежуток и продолжал маневрировать, следуя, впереди идущему, І-му отряду.

Так как, во время боя, І-й отряд не держал более 9 узлов ходу, то и мой отряд ни одного момента не испытывал неудобства от недостаточности хода, напротив, по временам, приходилось даже уменьшать ход, так как бывали случаи, что мой отряд набегал на I-й.

Сигнала с бр. «Князь Суворов» в 10-м часу утра: «Когда неприятель покажется с тылу, то броненосцам построить фронт направо и налево, крейсерам и транспортам выходить вперед», я не видел и никогда не слыхал от других, чтобы он был поднят.

Н. Небогатов. Отредактированно vs18 (01.09.2010 23:36:55)

Показание бывшего Командующего крейсерским отрядом 2-ой Тихоокеанской эскадры Контр-Адмирала Энквист.

Крейсера, находившиеся под моей командой: «Алмаз», «Светлана», «Дмитрий Донской» и «Аврора» начали свое плавание на Дальний Восток совместно со всей эскадрой.

У мыса Скаген мой флаг был перенесен на «Дмитрий Донской» и мне было предложено Командующим вести отряд, состоявший из «Дмитрия Донского», «Авроры» и «Камчатки» в Танжер.

На вторые сутки плавания в Немецком море нас застиг густой туман, во время которого отделилась «Камчатка», у которой случилось повреждение в машине; для соединения с нею принимались все меры, находившиеся в нашем распоряжении, как-то: давались ей курсы и ход по беспроволочному телеграфу и т. п., но все это не помогло, т. к. горизонт не был достаточно чист для точного определения места. Соединиться с «Камчаткой» удалось только у Галлопера и после этого пошли соединенно до Танжера.

Я перенес свой флаг на «Нахимов», и под мое начальство, кроме этого крейсера, были отданы крейсера: «Аврора» и «Дмитрий Донской», а также и транспорты, причем последние скорее номинально, т. к. все распоряжения почти всегда исходили от начальника эскадры. Переход до Мадагаскара был сделан соединенно с эскадрой; крейсера не обучались крейсерской службе, вероятно, за недостатком времени; все учения на них производились по сигналу старшего флагмана и были совершенно тождественны учениям на броненосцах.

О предстоящих военных операциях во время нашего перехода вопрос не возбуждался; как я, так и мои командиры не были посвящаемы в планы Командующего. Мнения нашего также не спрашивалось.

Мне лично представлялось, что наша цель спешить, во что бы то ни стало, навстречу первой эскадре; после же ее гибели, я все ждал объяснения наших действий, но тщетно. Мое же личное мнение было, что одна наша эскадра настолько слабее японского флота, что если ее ведут к месту военных действий, то, стало быть, имеется соответствующий стратегический план, который заблаговременно и будет объявлен. Прорыв же, через Корейский пролив, казался мне рискованным, но возможным с большими потерями (я не допускал мысли, что наши новые броненосцы могут быть так легко потопляемы).

Поход с Мадагаскара до Камранга был удивительно удачен в смысле погод; на нем крейсера отсылались на несколько миль в стороны для практики броненосцев в прицеливании. Обучения разведочной службы не было.

В Камранге положение для меня нисколько не стало яснее, даже запутаннее, потому что раз адмирал Рожественский сказал мне, что считает данный момент наиболее подходящим для заключения мира и я мысленно с ним согласился, ибо видел, что наш колоссальный переход не дал нам достаточно боевой подготовки, и эскадра не готова для боя с японским флотом.

После выхода из Камранга, осведомленность моя о дальнейших намерениях оставалась в том же положении и я совершенно не знал, куда мы направляемся и с каким расчетом. Лично, я полагал более благоразумным идти кругом Японии; узнал же, что идем Корейским проливом только, когда эскадра взяла окончательный курс и сомнений большие не могло быть.

Почему адмирал решил дать бой 14 мая, не знаю; мы несомненно могли, если б не задержались эволюциями, пройти почти на день раньше, при более благоприятных для прорыва обстоятельствах погоды; думаю, что пролив выгоднее было пройти ночью, чтобы вступить в бой в море, где маневрирование было бы свободнее и ближе к Владивостоку.

Неприятель стал следить за нами явно только с рассветом 14 мая, когда нас увидел крейсер «Идзуми»; о приближении же нашем, сведения получены были, повидимому, заблаговременно, о чем можно судить по энергичному телеграфированию японских отрядов 13 мая после полдня.

Если неприятель и следил за нами от Камранга, то делал это очень осторожно; во всяком случае, первое японское судно, усмотренное эскадрой, было «Идзуми».

Запрещение телеграфировать на эскадре последовало, насколько я помню, дня за два до нашего подхода к проливу.

Плана боя не имелось вовсе… Было только известно, что, в случае встречи с неприятелем, броненосцы пойдут в кильватерной колонне 9 узловым ходом. Одним из приказов Командующего объявлены были инструкции кораблю, следующему за головным, а именно: когда головной корабль выбывает из строя, то следующий за ним ведет эскадру; выбывает он, ведет его задний мателот и т. д., но, как собственно вести не разъяснялось. Мое впечатление было, что Командующий не рассчитывает на маневрирование, находя, что мы недостаточно подготовлены, благодаря чему и решает идти таким небольшим ходом и самым простым строем.

Своих соображений я Командующему не представлял, т. к. меня не спрашивали и я не был, даже приблизительно, знаком с обстановкой; трудно представить свои соображения, когда не знаешь даже, ищем ли мы боя или избегаем его.

Единственной директивой мне было дано — держаться на стороне наших броненосцев, противоположной неприятелю, вне перелетов, защищать транспорты, совместно с разведочным отрядом; при случае же действовать самостоятельно. Более точных инструкций получить не мог, несмотря на то, что неоднократно доводил до сведения флаг-капитана, что инструкции эти слишком неопределенны.

Во время боя, под моим непосредственным начальством, находились только крейсера: «Олег» и «Аврора», остальные крейсера моего отряда «Дмитрий Донской» и «Мономах» получили сигналом приказание быть при транспортах; а отряд капитана 1 ранга Шеина не был подчинен мне в тактическом отношении. Не имея определенных инструкций, я считал, что моя задача сражаться и с теми судами неприятеля, которые будут действовать отдельно от их главных сил.

В планах, разработанных моим штабом, предполагалось, что транспорты, под защитой крейсеров, будут, по возможности, держаться вблизи своих броненосцев, вне перелетов; главное внимание обращено было на то, чтобы общее их направление в бою совпадало с генеральным курсом броненосцев.

Должен прибавить, что ни я, ни штаб мой, не считали защиту транспортов крейсерами действительной и полагали лучшим выделить все новые крейсера в отдельный быстроходный отряд; на транспорты же я смотрел, как на обузу эскадры и полагал, что раз Командующий их решил взять, значит он надеется пройти во Владивосток без боя.

Эскадра, при выходе из Либавы, имела 20% снарядов сверх полного запаса; этот излишек расстреляли в Носси-бе, где было произведено 5 стрельб. Не могу утвердительно сказать, сколько было из них боевых, думаю 1 или 2. Все стрельбы велись мало удовлетворительно и по неподвижным щитам; расстояние в 20 — 25 кабельтовов. Относительно того, сколько было сделано выстрелов из крупных орудий, не могу дать точных указаний, но, думаю, не более 15.

О пополнении запаса крупной артиллерии на пути, — вопроса, насколько мне известно, не поднималось; для орудий малого калибра, начиная с 3″, запасы имелись на некоторых транспортах, например, на «Анадыре».

Эволюции в Носси-бе производились сначала на 9 узловом ходу и довольно хорошо удавались. Последние 2 раза пробовали давать 11 узлов, — стало выходить значительно хуже и сразу у старых судов стали сдавать холодильники. Не могу сказать, зачем именно, производились эволюции 13 мая, повидимому, чтобы заставить отряд адмирала Небогатова немного хоть сплаваться с остальной эскадрой. Удавались они плохо: число судов было слишком велико для хорошего маневрирования. Я лично считаю, что от присоединения адмирала Небогатова, эскадра в тактическом отношении потеряла, потому что, если она раньше была плохо подготовлена к бою, то теперь стала еще неповоротливее. Относительно осадки крейсеров, могу сказать, что они несомненно были перегружены, но насколько, не помню. Перегрузка происходила от запасов материалов, принятых в Кронштадте для починок и от лишней провизии.

Запас угля на крейсерах, во время боя 14 мая, был почти полный, недоставало не более 100 тонн. За все плавание, только один крейсер «Аврора» раз производил пробу на полный ход; это было в Носси-бе; крейсер развел на 10—15 минут 18,5 узлов под 22 котлами. На других судах проб не производилось, но я думаю, что перегрузка и обростание, которое было очень сильно, несмотря на полную очистку водолазов в Носси-бе, сбавили ход каждого судна на 2½ — 3 узла.

Основанием такому предположению мне служит, произведенное мною перед уходом из Манилы, испытание на «Олеге», потеря хода которого оказалась около 3-х узлов.

Перегрузка броненосцев была заметна на-глаз: меня поразила, после «Суворова», ширина подводного броневого пояса «Цесаревича» при нормальной осадке.

При подходе нашем к Корейскому проливу, рандеву назначено не было. Часть транспортов была послана в Шанхай с последней перегрузки угля, имеющей место в море на параллели этого порта; цель посылки их, именно в Шанхай, по эскадре не объявлялась, но, в письме Командующего ко мне, было сказано, что транспорты посылаются туда, на случай неудачи эскадры в Корейском проливе. Точно восстановить содержание этого письма я теперь не могу, но общий смысл его был тот, что, в случае поражения, эскадра отступит на эти угольщики. Когда именно получил письмо, тоже не могу точно сказать, но помнится на второй погрузке в море, после выхода из Куа-бе.

Подобная же бумага имеется у генерал-майора Радлова; моя утеряна.

С какой целью были взяты с собой оставшиеся транспорты, не знаю.

Госпитальные суда «Орел» и «Кострома» весь поход шли с установленными огнями; по правилам Женевской Конвенции, мы не имели права вести их без огней, не рискуя, что их признают воюющими судами. Они шли далеко позади эскадры и тем не определяли точного ее места.

Телеграфирование японцев мы обнаружили впервые 13 мая около 2 час. пополудни и в то же время «Суворов» известил эскадру сигналом, что неприятельские разведчики видят наш дым. Первого неприятельского разведчика мы усмотрели в 6 час. утра 14 мая. До начала боя я считал, что не могу выходить из строя для каких-либо действий против неприятеля, без приказания Начальника эскадры, т. к, управление эскадрой было сосредоточено в его руках и он наверно не одобрил бы такого действия; кроме того, я считаю, что всякое самостоятельное движение, со стороны младшего адмирала или командира, когда эскадра в походном строе, может принести делу только вред, ибо имеет более всего шансов нарушить план Командующего, тем более, что план этот известен не был.

Наш разведочный отряд: «Светлана», «Алмаз», «Урал» — были столь слабые суда, что, по моему мнению, Командующий находил бесполезным держать их в голове строя, а, может быть, ожидал появления неприятеля с тыла и поставил туда разведочный отряд, чтобы быстро получать донесения. На эту мысль наводит то обстоятельство, что «Светлане» было приказано, в случае усмотрения одним из судов неприятеля в тылу, выйти вперед и донести сигналом непосредственно Командующему. Я думаю, что последнее предположение верно, т. к. погода была столь неясна, что неприятель мог подойти с тыла довольно близко к нашему арьергарду, не будучи замечен с «Суворова».

Наибольшая скорость наших броненосцев во время боя не превышала 11 узлов; сколько же они могли дать — неизвестно, испытаний не было.

Самыми тихими судами 2-й эскадры были: «Дмитрий Донской» и «Наварин», которые не давали больше 12 узлов; «Сисой Великий» тоже плохо ходил, — у него сдавали холодильники.

Что касается скоростей отряда адмирала Небогатова, не могу ничего сказать, они не были нам известны; «Мономах» мог давать до 15 узлов.

В начале боя, головной крейсер «Олег» находился от «Суворова» приблизительно в 25 кабельтовых, я видел его справа, под курсовым углом, около 20°. Броненосцы 1 отряда, при открытий огня с обеих сторон, не успели, по впечатлению с «Олега», пристроиться к II и III отрядам, т. к. траверзное расстояние их до левой колонны было не менее 12 кабельтовов; этим я объясняю жестокость удара японского флота по «Ослябя». Полного отделения моего во время боя от броненосцев не было, т. к. все время не теряли их из виду, сражаясь на параллельных курсах с японскими крейсерами отрядов: Дева, Уриу и Того Масимичи, которые с тыла открыли огонь по нашим транспортам и арьергарду. Подробное описание этого боя находится в моем донесении.

Последняя фаза дневного боя имела место от 6-ти вечера и до захода солнца.

Этот бой происходил на параллельных курсах, причем неприятель, пользуясь своим преимуществом в ходе, заходил в голову нашей колонны, заставляя ее отворачивать влево, чтобы не дать себя обойти.

Таким образом, при заходе солнца, наша броненосная эскадра шла уже на WNW, вместо NNO, на котором она приняла бой. Мои крейсера, а также и транспорты, в это время не имели противника, т. к. японские крейсера уже около 5¾ час. ушли из боя и скрылись в SW направлении.

Я собрал свой отряд и вытянул его в кильватерную линию, параллельно нашим броненосцам, в 80 кабельтовых от них. Транспорты шли здесь же, одни — правее, другие — левее моего отряда. Миноносцы, которые во время боя, были разбросаны и исполняли различные действия, по усмотрению своих командиров, тоже собрались и держались левее меня.

Последним подошел «Буйный», на котором мы разобрали 2 сигнала: 1) «Адмирал поручает начальство адмиралу Небогатову», 2) «Адмирал на миноносце». Других сигналов я не видел.

Когда «Буйный» подходил, я приказал застопорить машину, чтобы принять на свой борт Командующего, если он того пожелает; но «Буйный», не останавливаясь, прошел и повернул к S.

Тогда я сосредоточил внимание на нашем головном броненосце «Бородино», который изнемогал под огнем японского флота: у него уже был большой пожар на юте и крен около 10° на правый борт.

Неприятельские миноносцы подходили и становились на места по отрядам, причем обхватили кольцом нашу эскадру от SW через W до N.

Таково было положение эскадры при заходе солнца и гибели «Бородино». Потрясающая картина этой гибели, повидимому, подействовала на наши броненосцы, которые сразу бросились влево, т. е. к S и пошли нестройной массой на мой отряд и транспорты. Чтобы уйти с их дороги, я лег сначала на SW, а затем на S. Быстро темнело… Было замечено, что японские миноносцы пошли в атаку. Мое впечатление было, что наша броненосная эскадра идет к S, т. к. в тылу, я слышал стрельбу и видел прожекторы долгое время.

Находя небезопасным поворачивать в темноте на нашу эскадру и считая, что она идет одним курсом со мною, я продержался на S некоторое время, причем во время атак миноносцев, увеличивал ход, во избежание попадания мин. За темнотою, не видя эскадры, я решил лечь на Ost, чтобы, приблизившись к японскому берегу, идти во Владивосток. Но это предположение, по совету флагманского штурмана и, как мне помнится, командира, — отменил, в виду возможного столкновения со своими судами, шедшими курсом параллельным моему и слева от меня.

Около 9-ти час. вечера, стрельба в тылу стала стихать и я потерял ощущение, где наша эскадра. Я не могу утвердительно сказать, продолжает ли она идти к югу или взяла какой либо иной курс. Тогда я решил попробовать повернуть через W на N и идти во Владивосток, но не пролежал и ½ часа на NW 30°, как был атакован 4 миноносцами, подошедшими почти вплотную… Пришлось дать полный ход и подставить им корму, т. е. положить право и лечь в SW четверть.

Через некоторое время, попытка повернуть на N была слова повторена, но с тем же результатом.

Счисление было потеряно, что сильно затрудняло принять решение и выбрать определенный северный курс, т. к. была опасность разбиться о берег Цусимы.

Около 1 часу ночи, не видя возможности пробраться на N и, следуя настоятельным советам флагманского штурмана и командира, представляющего судно совершенно негодным для встреч с неприятелем, решил идти до рассвета на SW, рассчитывая, может быть, увидеть нашу эскадру, отступающую на угольщиков, оставленных в Шанхае, как это, повидимому, предполагалось в случае неудачи в Корейском проливе.

Я заявляю и утверждаю, что сигнал, будто бы поднятый а «Николае I» — «Курс NО 23°» — не был усмотрен на «Олеге» и что также ничего не было известно о приказании, якобы переданном через «Безупречный» адмиралу Небогатову, идти во Владивосток.

Приказ же Командующего, отданный до боя, предписывал помнить, что достижение Владивостока может быть исполнено только соединенно.

В день боя на «Олеге» были выведены из строя все приборы сигнализации, что вызвало невозможность делать опознательные.

Пожаров значительных не было: все лишнее дерево было выброшено за борт. Сигнализация во время боя не производилась: почти все флаги были перебиты. Сигналов на головных броненосцах совсем не видал.

Дальномеры Барра и Струда начали сверять после выхода из Камранга; на это было обращено большое внимание, но результаты были мало удовлетворительны: разница показаний соседних судов доходила до 10 кабельтовов.

Случая сваливания «Урала» со «Светланой» и «Жемчугом», я не видал.

Плавающую мину Уайтхеда видел: она прошла очень близко, по правому борту «Олега».

Флаг на «Авроре» во время боя не приспускали и рей не скрещивали.

Поворота «Дмитрия Донского» и «Мономаха» на N не видел, за темнотой.

Решение идти в Манилу, вызвала встреча с буксиром «Свирь», вблизи Шанхая. На «Свири» находился командир «Урала» и я приказал ему выслать мне по телеграфу из Сайгона в Манилу угольщика, который, будь он действительно выслан, пришел бы почти одновременно со мною.

В Маниле я рассчитывал найти более действительную защиту, чем в Шанхае; и, основываясь на декларации, думал получить время для починки судов. Мои переговоры с американским адмиралом по этому предмету подробно изложены в моем донесении.

Относительно участия подводных лодок в бою, могу сказать, что совершенно не согласен с мнением командира «Олега» и приписываю наше поражение действительности огня японцев и тому, что мы давали им возможность, благодаря тихому ходу и отсутствию маневрирования, разбивать наши головные корабли один за другим.

Контр-Адмирал Энквист.

На вопрос, предложенный мне дополнительно, отвечаю:

Насколько мне известно, никакие меры не были предприняты для того, чтобы узнать о строе и силах неприятеля.

Насколько мне кажется, расстояние, около 12 кабельтовых между колоннами, было до боя.

Как мне кажется, угольщик был выслан из Сайгона на четвертый день, после нашего прихода в Манилу.

Контр-Адмирал Энквист.

Донесение Флаг-Капитана Капитана 1-го ранга Клапье-де-Колонга.

14 мая 1905 г. в 1 час 25 мин. после полудня показались по носу, выходящими из области тумана, неприятельские главные силы, идущие большим ходом в SW четверть в строе кильватера, и сейчас же начали поворачивать последовательно вправо на несколько румбов.

В это время наш I броненосный отряд увеличил ход до 11 узлов, повернул последовательно на 4 румба влево, выходя в голову II и III броненосным отрядам, выстраивая одну общую кильватерную колонну из наших 12 судов.

1 час 40 мин. I броненосный отряд занял место в голове кильватера и «Суворов» лег на прежний курс NO 23°, каким шли и продолжали идти суда II и III броненосных отрядов.

1 час 50 мин. Сделан первый выстрел с «Суворова» из левой 6″ носовой башни на 32 каб. — по головному кораблю неприятеля, слева по носу на 4 румба, после чего наши суда открыли огонь.

Головной японский лег на курс, близко параллельный нашему; за ним, последовательно поворачивая, вступали остальные, и минуты через две после нас — японские суда открыли огонь.

1 час 52 мин. В боевой рубке «Суворова» находились: адмирал — Командующий эскадрой, флаг-капитан, флагманский штурман, флагманский артиллерист, два старших флаг-офицера лейтенанты Свербеев и Кржижановский и судовые чины: командир, старший артиллерийский офицер, старший штурман мичман Шишкин, рулевой кондуктор, дальномерщики и нижние чины для переговоров у труб и телефонов.

2 часа пополудни. Повернули на два румба вправо — расстояние до головного японского 28 каб., по которому был сосредоточен по возможности огонь нашего I броненосного отряда. Казалось, что неприятель сосредоточил огонь на «Суворов» и «Ослябя».

После двух — трех недолетов и перелетов неприятель пристрелялся и быстрые, в большом числе, одно за другим, попадания, сосредоточились в носу и у боевой рубки «Суворова». Главным образом замечены снаряды крупных калибров, фугасные, дававшие при разрыве, очень много мелких осколков, громадное (все зажигающее) пламя и дым, иногда черный, иногда ярко желтый. Температура при разрыве большого снаряда настолько высока, что все окружающее вспыхивало и даже краска на железе загоралась. Газы удушливы, и обожженные вблизи люди падали без стонов, пораженные на смерть целыми группами.

Первым ранило в руку флаг-офицера мичмана князя Церетелли — бывшего на мостике; он ушел на перевязочный пункт и больше не возвращался.

В боевую рубку непрерывно попадают осколки снарядов, через просветы, иногда целым дождем, мелкие щепки дерева, дым, брызги воды от недолетов и перелетов.

Шум от непрерывных ударов снарядов вблизи боевой рубки и своих выстрелов заглушает все. Дым и пламя от разрыва снарядов и частые возгорания близких предметов не дают возможности видеть через просветы рубки, что делается кругом. Только урывками можно видеть иногда отдельныя части горизонта. Никаких правильных наблюдений, да еще в желаемом определенном направлении, не было возможности вести.

2 часа 10 мин. Сообщили, что попавшим снарядом уничтожен перевязочный пункт в жилой палубе у церкви, почему уцелевшие врачи перешли в перевязочный пункт, устроенный под броневой палубой.

2 часа 11 мин. Ранило в боевой рубке — судового старшего артиллерийского офицера лейтенанта Владимирского — стоявшего у левого дальномера; он ушел на перевязку; дальномер Барра и Струда разбило, его заменили правым, и у него стал полковник К. Мор. Ар. Берсенев.

Не прошло и минуты, как осколком в голову убило полковника Берсенева; его заменил у дальномера нижний чин, дальномерщик.

Сообщили по трубам, что у левой средней башни 6 дюйм. подача производится вручную.

Левую кормовую 6″ башню питают подачей из правой 6″ кормовой башни.

В 12″ башнях все благополучно.

2 часа 18 мин. В боевой рубке сбило 2-й и последний дальномер Барра и Струда.

2 часа 15 мин. Повернули влево и легли на прежний курс NО 23°. Снаряды попадают непрерывно.

Сообщили о подводной пробоине у левого подводного аппарата.

2 часа 15 мин. Ранило в шею флаг-капитана, мичмана Шишкина в голову и лейтенанта Владимирского вторично в голову, незадолго пришедшего перед этим в боевую рубку.

2 часа 20 мин. Доложили, что все сигнальные фалы перебило, частью оказались сгоревшими.

2 часа 20 мин. Ранило в плечо лейтенанта Зотова — старшего штурманского офицера.

2 часа 20 мин. Лейтенант Редкин доносит, что левая кормовая 6″ башня не может действовать от дыма и жары, вследствие пожара, просил изменить курс — в чем пришлось отказать.

2 часа 25 мин. Повернули на 4 румба вправо.

2 часа 26 мин. Ранило адмирала осколком в голову в левую лобную часть и флаг-капитана вторично в заднюю часть головы, у полковника Филипповского лицо в крови.

Начался пожар вокруг боевой рубки; лейтенант Свербеев пошел тушить его и был при этом ранен в спину и ушел на перевязку. Разбило часы в рубке. Дно 120 мм. снаряда влетело в рубку и убило рулевого и еще одного нижнего чина.

2 часа 26 мин. «Суворов» перестал слушаться руля и, катясь вправо, повернул на 16 румбов вправо от курса.

2 часа 30 мин. Стали приводить «Суворов» на курс машинами, руль оказался на борту, о чем в боевой рубке не знали. В рострах, одновременно, между обеими дымовыми трубами горят десять деревянных гребных шлюпок — пройти на корму нельзя.

2 часа 40 мин. Осколком ранило командира в голову, и он ушел на перевязку; на ручки машинного телеграфа стал лейтенант Богданов. Полковник Филипповский машинами старается привести и удерживать броненосец на курсе. Флаг-офицера лейтенанта Кржижановскаго послали в рулевое отделение — поставить руль прямо. Крен корабля на левый борт, около 6°—7°. Адмирал вторично ранен в ноги.

3 часа. Около трех часов, от пожара в рострах, в верхней штурманской рубке и каютах на мостиках боевая рубка оказалась вся окруженной огнем и от жары и дыма пребывание в ней сделалось невозможным. Выйти из рубки оказалось возможным только через центральную трубу. К этому времени в живых в рубке было четверо: адмирал, флаг-капитан, флагманский штурман и один нижний чин, — причем все раненые. На люк, закрывавшем выход, лежали убитые, их пришлось отодвинуть, снять люк, после чего и спустились в центральный пост. В рубке осталось убитых человек шесть, если не больше. Адмирал из центрального поста ушел в палубу, полковник Филипповский остался, я пошел в палубу.

Вследствие полученных в голову ран, я потерял память и ясное представление о времени и порядке последующих событий. Как попал в батарею 75 мм. орудий, не помню, но оттуда флаг-офицер лейтенант Кржижановский отвел меня на перевязку, где ее мне сделал доктор Матавкин. Как и когда оказался в батарее 75 мм. орудий у одного из полупортиков правого борта — не помню. По дороге в батарее видел на правом борту рядом 7 или 8 полных беседок с 75 мм. патронами — видимо заклиненных. Те 75 мм. орудия, которые видел, все были сброшены со станков или повреждены.

Броненосец имел большой крен на левый борт, и воду через открытые порта захлестывало и она держалась вдоль левого борта на палубе. Все помещения батареи были исковерканы до неузнаваемости и переполнены листами железа. Везде следы пожара, трапы изломаны, много дыму и слышны взрывы патронов. Встретил в палубе капитана 2 ранга Семенова и от него узнал, что адмирал в правой средней 6″ башне и что «Суворова» держат на курсе NO 23° — из центрального поста.

Из правого орудийного порта (75 мм.) увидел, что «Суворов» идет прямо на проходящую у него под носом линию неприятельских судов, и узнав, что наши суда за кормой вправо, приказал изменить курс сначала на 8 румбов и потом еще на 2 румба, и еще на 2 румба, всего на — 12 румбов, направляя «Суворов» к нашим броненосцам. Приказание это, сколько помню, передавали мичман Демчинский, прапорщик Курсель, ходившие в центральный пост к полковнику Филипповскому. Неприятельские снаряды в это время попадали в левый наш борт. Одним из таких снарядов разбросало штабель с углем между 75 мм. орудий, забросало и убило бывших здесь со мною и тяжело ранило капельмейстера. Почему-то кричали «ура!» и часть команды торопилась наверх.

Просил провести меня на срез к адмиралу и в этом помог мне один из чинов штаба, кажется, писарь Матисен; который тогда был час — не знаю. Войдя на срез, увидел в средней 6″ башне адмирала, сидящего в забытьи. Сам остался на срезе, который оказался наветренным, и огня и дыма туда почти не попадало. Кроме меня туда на срез пришло человек пять нижних чинов штаба. Писаря Фин послал или он уже был в башне, не помню, но приказывал ему передавать, через переговорные трубы из башни, в центральный пост управление машинами для привода «Суворова» к своим броненосцам, стараясь все же оставить срез наветренным, чтобы от огня и дыма не скрылись бы совсем наши суда. Горели паровые и минные катера, местами горела шпаклевка борта и сам борт казался серым. С кормы, с правой стороны, очень недалеко видел три или четыре неприятельских миноносца. Пришел на срез лейтенант Кржижановский. Из-под носа и кормы «Суворова» начали одно за другим выходить ваши суда — порядка не помню, но вид их не имел вида избитых судов. Когда прошли крейсера, то близко подошел миноносец; узнал в нем «Буйного» по командиру капитану 2 ранга Коломейцеву.

Лейтенант Кржижановский, сигнальщик Суверов и я начали руками семафорить со среза, чтобы миноносец подходил к борту и снял бы адмирала с штабом. Коломейцев, кажется, просил спустить шлюпку, но я крикнул ему: «Подходите к борту — шлюпок нет».

Несмотря на большое волнение, миноносец «Буйный» удивительно умело подошел к правому наветренному борту, против средней 6″ башни, орудия которой оказались между мачтами миноносца. Сломанный правый выстрел «Суворова» свалился и бил палубу миноносца своим концом у боевой рубки. Волнением сильно било и раскачивало миноносец; правый борт «Суворова» был высок, так как крен был до 10° на левый борт, и это очень затрудняло передачу раненого адмирала, все же это удалось сделать, передав по спинам людей, ставших на полупортиках и выступы борта, в момент, когда волной подняло и качнуло миноносец в сторону «Суворова». Так с рук на руки перекинули адмирала, причем часть команды и офицеров «Суворова», видевшие это из портов 75 мм. орудий, закричали: «Ура! адмирал на миноносце». Затем принимали на миноносце на руки, прыгавших со среза «Суворова» флаг-капитана, полковника Филипповского, капитана 2 ранга Семенова, лейтенантов Леонтьева и Кржижановскаго, мичмана Демчинского, юнкера Максимова и 15 нижних чинов, бывших на срезе.

Как потом узнали, на «Буйном» были уже спасенные с «Ослябя» пять офицеров и 200 нижних чинов, что вместе с нами и судовой командой составляло 300 человек.

Когда «Буйный» отвалил от «Суворова», на последнем в это время не было ни мачт, ни труб, ни сигнальных рубок; горели верхняя и батарейная палубы, паровые и минные катера, электричество погасло, все было полно дымом, пожар увеличивался, в батарее слышны были взрывы патронов, мостики с 47 мм. орудиями разрушены, крен на левый борт до уровня полупортиков 75 мн. орудий. Когда отошли на «Буйном» от «Суворова», то увидели по носу справа транспорт «Камчатка» без хода, держащим на грот-мачте флаг Красного Креста. В это время неприятель, бывший слева, стрелял до «Суворову», «Камчатке» и «Буйному», составлявшим отдельную группу. Миноносец «Буйный», отойдя от «Суворова», пошел полным ходом к крейсерам.

Около 6 час. вечера адмирал, не имея возможности продолжать командовать, эскадрой из-за тяжелых ран, приказал сделать сигнал с миноносца «Буйный»: «Передаю командование адмиралу Небогатову». Сигнал этот держали долго и, когда его отрепетовали, подняли следующий сигнал: «Адмирал на миноносце», и, кроме того, всем судам, мимо которых проходил миноносец «Буйный», делали семафор: «Адмирал жив, находится на миноносце».

Миноносцу «Безупречный» по семафору было приказано пойти к броненосцу «Император Николай I» и передать на словах, что Командующий эскадрою передает командование адмиралу Небогатову и приказывает вести эскадру во Владивосток.

Миноносец «Безупречный» пошел по поручению, но возвращения его за темнотой не видели.

Миноносцу «Бедовый» было приказано по семафору идти к «Суворову» и снять с него остававшихся на нем чинов штаба.

7 час. вечера. Около 7 час. вечера «Буйный» шел с крейсерами, имея курс в NW четверти. Наши броненосцы находились вправо от «Буйного» кабельтовах в 20. Головным — «Бородино», затем — «Орел», «Николай» и остальные, кроме «Александра», «Суворова» и «Ослябя». На «Бородино» в корме — большой пожар; с мостика миноносца увидел около «Бородина» много белого дыма, после чего броненосец погрузился в воду. Миноносец в это время шел на зарю, т. е. имел курс близко к W.

Когда начало темнеть, наши броненосцы повернули влево и в строе, близком к фронту, стреляли.

«Буйный» шел с крейсерами, — справа: «Олег», «Аврора», «Мономах» и «Донской». Остальные крейсера — спереди, слева. Транспорты шли слева сзади, миноносцы между крейсерами; на двух держали флаг К. С наступлением темноты держались, как можно ближе к «Донскому» и имели курс S.

9 час. 30 мин. веч. Адмирал, очнувшись и узнав, что идем на S, приказал передать приказание на «Донской», чтобы он шел во Владивосток. В это время, пока затруднялись как передать это приказание, так как при открытии каких-либо огней, свои же суда начинали стрелять, принимая за неприятельские миноносцы (в 9 час. 30 мин. веч.), крейсера «Олег», «Аврора» и «Жемчуг» большим ходом начали уходить на юг, а «Светлана», «Мономах» и «Донской» и видимые миноносцы повернули на север. Ночью «Донской», «Буйный» и еще два миноносца пошли в NO четверть, избегая прожекторов, бывших впереди.

Ночью на «Буйном» повредился теплый ящик, котлы пришлось питать соленой водой, ход уменьшился до 9 узлов — вследствие чего потеряли «Донского» и пошли одни.

Капитан 1 ранга Клапье-де-Колонг. Отредактированно vs18 (02.06.2010 15:23:36)

Донесение Флагманского Штурмана Полковника Филипповского.

14 мая в полдень по обсервации φ = 34° 05′ N l — 129° 87′ O; курс взяли NO 23° ист.

В 12 час. 25 мин. повернули на 8 R вправо.

В 12 час. 35 мин. легли на старый курс N0 23°.

Неприятельские легкие крейсера держатся с левой стороны, то показываясь, то удаляясь вне видимости.

В 1 час 38 мин. повернули на 4 R влево.

В 1 час 40 мин. легли на старый курс NO 23°.

Справа по носу показались главные неприятельские силы, идущие приблизительно на SW или WSW.

Когда неприятельская колонна перешла на левую сторону, головной «Миказа» положил руля и стал приводить на параллельный нам курс; в это время, т. е. в 1 час 50 мин., «Суворов» открыл огонь по «Миказе», с расстояния 32 кабельтова. Неприятель начал отвечать. В самом начале боя был убит полковник Берсенев, смена рулевых и ранен старший штурман лейтенант Зотов.

В 2 часа 07 мин. изменили курс вправо на 2 R., чтобы изменить расстояние, так как неприятель хорошо пристрелялся.

В 2 часа 15 мин. легли на старый курс NO 23°. Около этого времени ранен адмирал, флаг-капитан, убита 2-ая смена рулевых и 2 гальванера при измерении расстояния. Разбит левый дальномер Барра и Струда, перенесли правый дальномер на левую сторону, но через несколько минут и он был разбит.

В 2 час. 30 мин. застопорили руль на левом борту, старались удержаться на курсе, управляя машинами, но это не удалось, и «Суворов» вышел из строя.

Около 3 час. пребывания в рубке стало невыносимым, вследствие пожара кругом боевой рубки; горели койки, подвешенные в защиту от осколков; горели обе каюты сзади боевой рубки. Все мостики и трапы с них сбиты, выход на палубу из боевой рубки был отрезан, почему спустились из боевой рубки в центральный пост по вентиляционной трубе адмирал, флаг-капитан, я и один оставшийся в живых квартирмейстер; спустившись в центральный пост, я узнал, что руль поставлен прямо, рулевая машина исправна, но передача к золотнику рулевой машины из центрального поста не действует. Перевели руль на электрический мотор, но и тот отказал действовать. Можно было бы править рулем в рулевом отделении паровым золотником вручную, но передача приказаний из центрального поста в рулевое отделение была выведена, телефон не действовал, а электрические, так называемые, приказатели испортились, — переговорных труб в рулевое отделение не было. Попробовал я установить голосовую передачу, но двое рулевых, посланные один за другим, были убиты в батарейной палубе.

Управляя машинами, старался удержать броненосец на курсе NO 23°, но, при рыскливости броненосца, очень трудно было удержать его, хоть самое непродолжительное время на курсе, так что надо считать, что с трех до пяти часов броненосец держался на месте, катаясь до 10 — 12 R в обе стороны от курса.

Около 4 час. механик Федюшин доложил мне, что броненосец получил пробоину над левым минным аппаратом и вода просачивается в отделение аппарата. Я приказал задраить все, что только возможно и убрать людей из отделения минного аппарата, что и было исполнено. В это же время мне доложили, что над правым 75 мм. патронным погребом сильный пожар, головешки и искры сыпятся в погреб, тушить пожар некому; я приказал немедленно затопить погреб, что и было исполнено ревизором лейтенантом Орнатовым. В начале 6 часа я получил приказание от флаг-капитана застопорить обе машины и вслед затем я получил приказание адмирала выйти на верх, когда и был снят на миноносец «Буйный».

Полковник Филипповский.

Донесение Флагманского Минного Офицера Лейтенанта Леонтьева 1.

12 мая 1905 года. В течение дня станцией телеграфирования без проводов броненосца «Князь Суворов» был принят ряд отрывков телеграмм, посылавшихся японскими станциями.

Кораблям эскадры было воспрещено сноситься по телеграфу без проводов и приказано неотступно следить за получающимися телеграммами.

Усилившиеся к вечеру атмосферные разряды не давали возможности разбирать телеграфные знаки.

13 мая. Ночью никаких телеграмм получено не было.

5 час. 30 мин. утра. Начали получаться отрывки японских телеграмм.

8 час. 30 мин. утра. Стали ясно получаться вызовы одной из японских телеграфных станций, но ответов не было. Ясно телеграммы можно было разбирать только при помощи станции Маркони; станция же фирмы Телефункен, системы Слаби-Арко, несмотря на изменения настройки по давала возможности полностью разбирать знаки, посылаемые японскими станциями.

9 час. 30 мин. утра. Вызывавшая японская станция была услышана и получила ответ, который сразу ею не был разобран, но после пятикратного повторения той же телеграммы, станции начали понимать друг-друга.

По позывным, которые делались в начале и конце телеграмм, можно было заключить, что переговариваются между собою семь телеграфных станций.

Первые телеграммы были не шифрованные и, согласно объяснению капитана 2 ранга Семенова, имели смысл требования повторить предыдущее действие или телеграмму. Дальнейшие телеграммы были также переданы капитану 2 ранга Семенову для перевода.

Около 10 час. утра. Одно из телеграфировавших японских судов, видимо, сравнительно приблизилось к нашей эскадре, так как его телеграммы стали получаться ясно даже и на аппарате Слаби-Арко. Вскоре после этого переговоры японцев начались условными сочетаниями и понять их смысл уже не представлялось возможным.

В 10 час. утра. Все запасные приборы телеграфирования были убраны вниз за броню и на станции оставлены только необходимые.

Переговоры японцев по телеграфу продолжались весь день и прекратились только около часу ночи.

В течение дня с судов эскадры сообщали семафорами о получении японских телеграфных знаков.

14 мая в 5 час. утра. Начались снова переговоры японских судов по беспроволочному телеграфу.

В 7 час. утра. Мне было доложено. что близ левого траверза на горизонте идет японское военное судно. Это судно, крейсер «Идзуми», то появлялся, то снова скрывался в туманном горизонте.

Наша эскадра шла в это время в 2 кильватерных колоннах: в правой — I и II броненосные отряды, в левой — III броненосный и крейсерский отряды. Между II броненосным отрядом и крейсерами шли транспорты: «Анадырь», «Иртыш», «Камчатка» и «Корея», а сзади, в строе клина, шли крейсера «Светлана», «Урал» и «Алмаз».

Около 11 час. утра. После обхода и осмотра минной и электротехнической частей броненосца, проходя по заднему продольному мостику, я увидел, что корабли I и II броненосных отрядов находятся впереди эскадры и склоняются влево, чтобы вступить в голову кильватерной колонне III броненосного и крейсерского отрядов. Слева от эскадры было видно несколько японских кораблей.

Спустившись вниз и пробыв там с четверть часа, я услыхал выстрелы и сейчас же опять вышел наверх; в это время I и II броненосные отряды вступали в голову кильватера эскадры. Перестрелка происходила с 4 японскими крейсерами, приблизившимися с левой стороны к эскадре; но крейсера стали удаляться и перестрелка прекратилась.

После перестрелки, я, со старшим минным офицером броненосца лейтенантом Богдановым, обошел помещения: тюрбин, динамо-машин, перемычек, главной станции, подводных аппаратов и другие, делая распоряжения давать знать о повреждениях, получаемых в бою в боевую рубку и в помещение телеграфа без проводов в батарейной палубе, для дальнейшей передачи из этого последнего пункта мне.

12 час. дня. Эскадра, следуя в одной кильватерной колонне, взяла курс N0 23°. Спустя несколько времени, согласно сигналу, I броненосный отряд стал последовательно поворачивать на 8 румбов вправо; II же броненосный отряд, во исполнение поднятого «отменительного», продолжал идти прежним курсом.

Когда I броненосный отряд был в кильватере, то, по спуске сигнала на флагманском броненосце «Князь Суворов», броненосцы: «Князь Суворов», «Бородино» и «Орел» повернули вдруг влево, и броненосец «Князь Суворов» лег на курс параллельно прежнему. Броненосец «Император Александр III» сразу не повернул влево и начал вступать в кильватер броненосца «Князь Суворов»; вслед за ним и броненосцы «Бородино» и «Орел» вступили последовательно в кильватер броненосцу «Император Александр III».

После этого перестроения эскадра следовала в 2-х кильватерных колоннах: в правой — I броненосный отряд, а в левой — остальные корабли эскадры. Расстояние между колоннами было около 8 кабельтовов. С левой стороны в тумане на горизонте временами показывались японские военные суда.

Около 1 часа 30 мин. дня. Выло сообщено с переднего мостика о появлении по носу главных сил неприятеля. В это время I броненосный отряд, имея больший ход, чем левая колонна, опережали ее и когда опередил, то поворотил последовательно влево и стал вступать в голову общего кильватера.

Неприятель, показавшийся спереди из мглы, имел курс приблизительно W, но, затем, будучи впереди нашего левого траверза, стал поворачивать нам на пересечку курса. В это время флагманский броненосец «Князь Суворов», а за ним и остальные корабли эскадры открыли огонь по неприятелю.

Взглянув в это время с левого крыла заднего мостика назад на кильватерную колонну нашей эскадры, я увидел, что броненосец «Ослябя», находившийся слева от линии кильватера I броненосного отряда и, видимо, вступивший ему в кильватер, уклонился вправо и показал нам переднюю часть своего левого борта.

1 час 53 мин. попол. Спустившись вниз и посмотрев на часы в телеграфном помещении, я увидел, что было 1 час 53 мин. попол.

2 часа 5 мин. дня. Японские телеграммы шли непрерывно, но в 2 часа 5 мин., воздушная сеть подучила сообщение с землею; эта сеть была выключена и аппарат стал принимать с отдельно поднятой боевой сети, но в 2 часа 12 мин. и эта сеть была уничтожена.

Снаряды стали попадать беспрерывно; скоро оказалось, что для уборки раненых не хватает ни носильщиков, ни носилок. Первым мимо меня пронесли помощника старшего инженер-механика Кримера с раздробленной рукой, за ним тащили непрерывный ряд раненых. Вскоре пронесли раненого судового священника и перенесли верхний перевязочный пункт вниз. В носовом кочегарном отделении погасло электрическое освещение, но, вскоре, освещение было восстановлено; при исправлении там находился лейтенант Вырубов, младший минный офицер броненосца.

Раненый мичман Церетелли шел на перевязочный пункт; он сказал, что только что один снаряд поранил сразу всех флаг-офицеров, бывших у задней рубки при сигналах.

Спустившись после этого по левой шахте к боевым динамо-машинам, я нашел распределение нагрузки их равномерным и работу правильной, но заметил, что в машину поступает масса дыма через вентиляторные трубы; через левую-же шахту, по которой я спустился, шел вниз чистый воздух. По просьбе старшего судового инженер-механика, я послал унтер-офицера Чебурова, бывшего все время при мне, открыть дверь левой шахты в батарею, а сам поднялся по правой шахте и тоже открыл дверь для доступа вниз чистого воздуха.

Сейчас же после этого, я был сшиблен с ног сильным ударом по голове. Придя в себя, я заметил, что лежу на матросе с развороченною грудью и чувствовал сильную боль в затылке и левой стороне головы. Какой-то матрос, я не заметил, дал мне шапку и помог встать, после чего я пошел к носовым тюрбинам. По дороге меня нагнал минный унтер-офицер Чебуров и доложил, что обе двери открыты и в машине воздух становится чище. Одна передняя тюрбина работала полным ходом с нагрузкой, выкачивая воду с левой стороны. Поднявшись наверх, я пошел к задним тюрбинам. На левой стороне батарейной палубы было много воды, крен был значительный; задние три полупортика 75 мм. пушек были задраены (передних не видел), и вода била из щелей между ставень фонтанами. Из задних тюрбин одна тоже работала с нагрузкой, но воды было немного.

Вскоре после этого, я встретил мичмана Демчинского, который мне сказал, что в руле какая-то неисправность и что туда послан лейтенант Кржижановский. Я тотчас же пошел в рулевое отделение, где и застал лейтенанта Кржижановскаго. Руль был сообщен с паровой машинкой, которая была исправна, тут же ее только что пробовали. Опробовав электрический золотниковый привод и электрический рулевой мотор, я убедился, что все было исправно, но, так как, компаса в рулевом отделении не оказалось, то я решил вести наверх в боевую рубку специально заготовленные особые провода, предназначенные для управления электрическим рулем или золотником с любого пункта. К разносу этих проводов тотчас же было приступлено. Выйдя наверх для указаний, как и куда вести проводники, я был снова сшиблен с ног разорвавшимся снарядом, осколок которого попал мне в правую ногу. Унтер-офицер Чебуров с другим матросом повели меня к перевязочному пункту, но по дороге, вытащив торчащий из ноги осколок, я сам стал ступать на ногу и после перевязки уже поднимался по трапу наверх, но возвратился обратно, так как меня потребовал к себе, находившийся здесь же, командир броненосца капитан 1 ранга Игнациус, который меня спросил: «В чем дело?». Я доложил ему, что знал. У капитана 1 ранга Игнациуса была перевязана голова; тут же находились лейтенанты Свербеев и Новосильцев, мичман князь Церетелли и другие раненые. В этом помещении было очень много лежащих на палубе и рундуках тяжело раненых.

После доклада командиру, я пошел опять к трапу, но кто-то крикнул сверху: «Ура, японский броненосец перевернулся!» Все кричали «Ура!» и прислуга малокалиберной артиллерии, а также и раненые, бывшие в состоянии двигаться, бросились наверх. С этой же командой вышел наверх и капитан 1 ранга Игнациус и вызвал за собою лейтенанта Данчич. Выходившей наверх командой я был прижат к рундуку у самого трапа, на котором лежал тяжело раненый священник; он стал меня что-то просить, но не успел договорить, как над самым трапом разорвался снаряд.

Трап был совершенно разбит и завален телами убитых; на палубе лежал с перерезанным горлом мичман Кульнев, а я снова получил в правую ногу три небольших осколка и был отброшен назад газами вместе с минным унтер-офицером Чебуровым и матросом Бардиным. В это помещение сверху через шахты сыпались искры и головни, обжигавшие лежащих здесь раненых и очень дымившие. Заливали эти пожары при помощи имеющихся здесь шлангов. Оба доктора перевязывали все время раненых. Им помогал корабельный инженер Политовский.

Прекратившееся при взрыве снаряда освещение было вскоре снова пущено. Чтобы выйти из этого помещения, я направился к правому коридору, но в этом коридоре дождем падали сверху искры, головни и даже целые обгорелые доски; но в это время броненосец стал сильно крениться на левый борт и падавшие сверху головни, хотя и образовали уже костер в коридоре, но, падая при крене на стенку, т. е. переборку коридора, они дали возможность пробраться на нос. Здесь оказалось, что выкачивавшая воду тюрбина, вследствие образовавшегося бокового сообщения, едва работает; я вырезал предохранитель ответвления, где было боковое сообщение и тюрбина пошла работать полным ходом.

Выйдя в палубу, я пошел в отделение подводных аппаратов, но оно оказалось задраено; находившийся здесь трюмный унтер-офицер мне доложил, что ему приказано было задраить, так как, вследствие пробоины палубой выше, вода через люк в большом количестве попадала и в отделение подводных аппаратов.

Проходя по левой стороне батарейной палубы, я видел пробоину снарядом крупного калибра, сделанную как раз против тумбы 75 мм. пушки. Этим снарядом совершенно уничтожило тумбу и сбросило пушку, которая лежала здесь же, высунувшись через полупортик дулом за борт; полупортик был открыт. Волны, вкатывавшиеся в отверстие, сделанное снарядом, скатывались обратно, чему способствовала груда осколков, наваленная против этого порта. Это был самый задний порт с левого борта.

Еще из кормового отделения, придя туда для перевязки, я послал свободного минного унтер-офицера, находившегося там, посмотреть за проводкой проводника из рулевого отделения; немного спустя после того, как я прошел через правый коридор, я послал одного матроса в помещение телеграфа без проводов, чтобы справиться, проведены ли провода из рулевого отделения в боевую рубку. Ответ на это я получил, выйдя уже от тюрбин и находясь у разбитого 75 мм. орудия; я пошел в рулевое отделение, чтобы удостовериться в работе руля. В это время подошел ко мне кто-то из нижних чинов и доложил, что миноносец подходил за Командующим эскадрою и штабом. Вскоре после этого подошел вестовой Петр Пучков и доложил тоже относительно миноносца и на мой вопрос, где находится Командующий эскадрою, — доложил, что адмирал находится и правой 6″ башне.

Зная, что трапы все наверху разбиты я, чтобы пройти наверх, пошел с минным унтер-офицером Чебуровым, к одному из правых портов 75 мм. пушек и, забравшись на нижнюю откинутую ставню этого порта, я увидел, что несколько человек нижних чинов на срезе, впереди правой средней 6″ башни, держат на руках раненого Командующего эскадрой. Тут же у борта держался миноносец «Буйный», которого било о борт броненосца. Чтобы подать на миноносец Командующего эскадрой, я стал рядом с матросом на нижнюю ставню; по нашим спинам и был передан на миноносец Командующий эскадрою; вслед за Командующим последним влез на миноносец я, так как миноносец уже дал задний ход, не имея возможности за свежестью погоды держаться более у борта броненосца.

О первых моментах пребывания своего на миноносце я плохо отдаю себе отчет, но стоны раненого матроса обратили на него мое внимание, после чего я посмотрел на броненосец; «Князь Суворов» был в дыму и местами было видно пламя; представлял он из себя бесформенную массу, без труб и без мачт, над которой торчал остаток задней мачты. Крыша с кормовой 12″ башни была сорвана. Правее броненосца «Князь Суворов» был виден транспорт «Камчатка».

На миноносце, кроме Командующего эскадрою и части его штаба, находились еще около 200 человек офицеров и нижних чинов, спасенных с погибшего броненосца «Ослябя».

В офицерском помещении миноносца места совершенно не было; оно было полно, не имевшими одежды, спасенными с броненосца «Ослябя», почему я оставался наверху. Здесь я слыхал несколько раз передачу повторяющихся требований Командующего идти к эскадре, требований сообщить расстояние до участвующей в бою эскадры; слыхал, что Командующий находится в бреду, слыхал приказание флаг-капитана поднять сигнал, что Командующий передает командование эскадрою контр-адмиралу Небогатову и подойти к другому миноносцу, чтобы передать ему приказание идти к «Николаю» и доложить там о передаче командования эскадрою контр-адмиралу Небогатову.

Около 7 час. вечера. Незадолго перед заходом солнца, мичман Храбро-Василевский обратил мое внимание на то, что головной корабль нашей эскадры сильно кренится на правый борт в противоположную от нас сторону.

В это время миноносец держал курс к Западу. В северном направлении, кабельтовах в 40 от миноносца, шла наша эскадра тоже к Западу. В голове эскадры шли два броненосца, типа «Бородино». В северо-западном направлении от миноносца, кабельтовах в 5-ти, шли крейсера, транспорты и другие миноносцы тоже к Западу.

Кренившийся головной броненосец — «Бородино» через несколько секунд перевернулся, показав над поверхностью воды всю левую сторону подводной части и часть правой.

Остальные корабли эскадры в это время участвовали в бою и у броненосца «Бородино» были видны столбы воды от падавших близ него снарядов. Спустя несколько секунд, как показалось с миноносца, броненосец «Бородино» совершенно скрылся под поверхностью воды.

Стало темнеть и миноносец «Буйный», имея лопнувшим теплый ящик, напрягал все усилия, чтобы не отставать от крейсеров и других миноносцев. «Донской» и «Мономах», во время гибели броненосца «Бородино», стали по кому-то усиленно стрелять правым бортом.

После этого мне внизу освободили койку, фельдшер перевязал беспокоившую меня ногу, положил мне компресс на затылок и дал чего-то для прекращения рвоты, которая началась у меня еще по время нахождения на броненосце «Князь Суворов».

Лежа на койке, я слыхал, как Командующий эскадрой в бреду отдавал разные приказания.

Проснувшись ночью, я услыхал, как флагманский штурман полковник Филипповский говорил, что нам зачем-то надо идти к японскому берегу; я долго не мог понять в чем дело, но, затем, командир миноносца капитан 2 ранга Коломейцев обратился к флаг-капитану для решения вопроса, как поступить, причем заявил, что миноносец может идти только малым ходом и угля не хватит даже до корейского берега, остается идти только к японскому, чтобы свезти туда всех, а миноносец — уничтожить.

Общее заключение было таково: в случае встречи с японцами поднять на одной мачте белый флаг, а на другой — флаг Красного Креста, в знак того, что миноносец везет раненых.

Когда стало светать, я получил приказание от флаг-капитана вызвать по беспроволочному телеграфу крейсер «Донской» и передать ему, чтобы он прислал находящийся при нем миноносец. Крейсер «Донской» не отвечал и, как потом доложил мне минный офицер миноносца «Бедовый», телеграмма была им принята и передана на крейсер «Донской» для исполнения.

Услыхав, что флаг-капитан говорит капитану 2 ранга Семенову, что сейчас Командующий эскадрой съезжает с миноносца, я встал, вышел наверх и, когда носилки с Командующим эскадрою подавали на катер, сам сел на катер, который был прислан с крейсера «Донской». С катера Командующего перенесли на миноносец «Бедовый», на который перебрались с миноносца «Буйный» и чины штаба Командующего.

Миноносец «Бедовый» тотчас же дал ход. На миноносец «Бедовый» с крейсера «Донской» был переведен младший доктор для оказания медицинских пособий Командующему эскадрою.

Курс миноносца был проложен к Владивостоку по западную сторону острова Дажелет.

Утомленный событиями, я лег на койку и заснул после того, как принял порошок от головной боли, назначенный мне доктором.

Проснувшись около 3 часов (времени не заметил) и выйдя наверх, я узнал, что с нами идет миноносец «Грозный» и что вас настигают сзади два миноносца. Мы имели на глаз ходу узлов 11, и, как я узнал, больше ходу дать не могли.

Подозвав миноносец «Грозный», ему начали передавать приказание семафором идти во Владивосток и спрашивали, сколько он может дать ходу, мне же флаг-капитан приказал идти к Командующему эскадрою и доложить, что сейчас будут подняты флаги парламентерский и Красного Креста, так как нас настигают два японских миноносца.

Согласно полученного приказания, я Командующему эскадрой доложил, но ответа никакого не получил, так как Командующий эскадрой все еще был в бессознательном состоянии.

Выйдя наверх, я доложил флаг-капитану, что никакого ответа от Командующего на мой доклад я не получил.

Когда я поднялся наверх, миноносец «Грозный» был впереди и уходил от нас полным ходом.

Когда японские миноносцы приблизились, миноносец «Бедовый», имея поднятыми флаги парламентерский и Красного Креста, убавил ход, но один из японских миноносцев все же сделал по направлению к «Бедовому» несколько выстрелов.

Далее миноносец «Бедовый», частью, на буксире японского миноносца, частью, самостоятельно, а, частью, на буксире у японского крейсера «Акаши», был приведен в Японию в порт Сасебо, где Командующий эскадрою со штабом были помещены в морской госпиталь.

Флагманский минный офицер лейтенант Леонтьев 1.

Литература:

1. Костенко В.П. На Орле в Цусиме. Ленинград: Судпромгиз, 1955. — 544 с.
2. Новиков-Прибой А. Цусима. Санкт-Петербург. Литера, Общество сохранения литературного наследия (ОСЛН) 2005 г. – 888 с.
3. Пикуль В.С. Три возраста Окини-сан. Москва Вече 2017 – 416 с.
4. Семенов В.И. Расплата. (Порт-Артур, Поход Второй эскадры, Бой при Цусиме, Цена крови), Гангут, 2009 года, 2 тома
5. Туманов Я. Мичмана на войне. Москва. Воениздат. 1930 года. 252 с.
6. РГА ВМФ. Анкеты погибших в Цусимском бою с эскадренного броненосца «Князь Суворов». Фонд 452, Опись 1, Ед.Хр.399
7. РГА ВМФ. Анкеты погибших в Цусимском бою с эскадренного броненосца «Князь Суворов». Фонд 452, Опись 1, Ед.Хр.398
8. РГА ВМФ. Анкеты погибших в Цусимском бою с эскадренного броненосца «Князь Суворов». Фонд 452, Опись 1, Ед.Хр.399
9. РГА ВМФ. Анкеты погибших в Цусимском бою с эскадренного броненосца «Князь Суворов». Фонд 452, Опись 1, Ед.Хр.396
10. РГА ВМФ. Анкеты погибших в Цусимском бою с эскадренного броненосца «Князь Суворов». Фонд 499, Опись 1, Ед.Хр.63
11. РГА ВМФ. Дневник флаг.-офицера 2-ой Тихоокеанской эскадры лейт.Н.Кржижановский веденный на бр.’Князь Суворов’ во время боя 14(27) мая 1905 г. с приложением рассказов участников боя с др.кораблей эскадры.Фотокопия. Фонд 763, Опись 1, Ед.Хр.538
12. РГА ВМФ. Письма минного офицера э.бр. ‘Князь Суворов’ лейт.Вырубова П.А. о плавании 2-ой Тихоокеанской эскадры с 23 октября 1904 г. по 29 апреля 1905 г./газета ‘Новое время’,2/15/декабря 1905 г.,№11036 — субботние приложение/ Фонд 763, Опись 1, Ед.Хр.491
13. РГА ВМФ. Обстоятельные списки нижних чинов эскадренным броненосцев ‘Князь Суворов’ и ‘Слава’ и др. за 1904 год. Фонд 1005, Опись 1, Ед.Хр.67

Интернет ресурсы:

1. https://poxoronka.ru/forum/yaponiya/67735-knyaz-suvorov-eskadrennyj-bronenosets-1905-tsusima — форум
2. https://vk.com/topic-8060747_48601475?ysclid=l5f35psiq918034159 — форум
3. https://military.wikireading.ru/81364?ysclid=l66q6rura2933749603 – мнение членов следственной комисиии
4. https://cruiserx.net/ms_7/ms_1.htm — заключение следственной комиссии
5. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A6%D1%83%D1%81%D0%B8%D0%BC%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5_%D1%81%D1%80%D0%B0%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5 — данные из Википедии
6. https://wiki.wargaming.net/ru/Navy:%D0%A6%D1%83%D1%81%D0%B8%D0%BC%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5_%D1%81%D1%80%D0%B0%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5?ysclid=l66qblot74269734920 – данные из Википедии
7. http://tsushima.su/RU/libru/i/Pa…2/kofman-analiz/ — военно-морская история
8. https://cyberleninka.ru/article/n/tsusimskoe-srazhenie-hod-boya?ysclid=l66qe0i6sc526334194 – Чаплыгин. Ход боя
9. https://arsenal-info.ru/b/book/2193208525/43?ysclid=l66qey8y5k923403544 – Арсенал ИНФО
10. https://armystandard.ru/news/2020529101-tGXaN.html?ysclid=l66qfqdx6u60450628 – армейский стандарт
11. http://tsushima.su/forums/viewtopic.php?id=3677 — материалы расследования комиссии
12. http://militera.lib.ru/memo/russian/a-m/14.html — воспоминания Александра Михайловича
13. https://proza.ru/2010/04/25/1554?ysclid=l66qkkp5zp369790636 – Цусимское сражение глазами морских офицеров
14. https://naval-manual.livejournal.com/55381.html?ysclid=l66qldsp4i822346447 – русско-японская. Снарядный вопрос
15. https://tehnowar.ru/252966-O-kachestve-strelyby-russkoy-eskadry-v-Cusimskom-sraghenii.html — о качестве стрельбы русской эскадры