Макаров А. «Бородин». Жизнь судового механика (продолжение)

***

После выгрузки консервов, судно было поставлено в торговый порт, чтобы грузить спиртное. Рейс был запланирован на Усть-Камчатск.

Как только судно встало к причалу, то на него сразу прибежали сто миллионов тысяч куч стивидоров. Они стояли вокруг трюмом и проверяли каждый строп, считали все бутылки и ящики, чтобы оттуда ничего не пропало, но грузчики все равно должны были поживиться, потому что там была водка. К каким только уловкам они не прибегали, но ничего из этого у них не получалось. Заслоны из стивидоров были выставлены надёжно. Ведь товар был жидкий и очень востребованный, поэтому стивидоры никому ничего не давали. Грузчики были на них очень обозлены, но погрузку трюмов завершили за двое суток. Все ящики с бесценным грузом были аккуратно погружены, трюма надёжно законопачены, и судно опять отправилось в рейс, но уже на Усть-Камчатск.

Обычно на Камчатку капитаны прокладывали курс через пролив Лаперуза, но сейчас, в конце ноября, Иван Михайлович решил идти через Сангарский пролив. Потом надо было пройти вдоль всех Курил и почти всю Камчатку. Для «Бородина» и это было значительным испытанием. С его ходом в десять узлов судно дочапало до Усть-Камчатска чуть ли не за десять дней.

Если в Японском море погода была спокойная, волнение было не больше трех баллов, то на входе в Сангарский пролив ветер достигал почти шести баллов. Но он был попутным, так что «Бородин» «несся» почти по двенадцать узлов, а если ещё учесть, что течение Куросио тут достигает иногда больше трех узлов, то «Бородин» был, как глиссер.

В туманной мгле просматривались оба берега островов Хоккайдо и Хонсю. Выйдя на палубу, уже можно было ощутить запах Японии. Поперёк пролива сновали паромы, от которых очень умные судовые штурмана легко уклонялись. Малов с любопытством всё это рассматривал только с главной палубы. В такие напряжённые моменты четвёртым механикам не место на мостике. Он сделал несколько снимков своим «Зенитом», на котором был установлен объектив «Гелиос», поэтому Малов надеялся, что снимки получатся хорошими.

Хорошо, что пароход проливом шел после его вахты, и он смог полностью его просмотреть, а это было всего лишь четыре часа прохода.

Как Малову потом с гордостью показывал второй помощник на карте, что судно ни на кабельтов не вышло из зоны разделения.

Циклон, из-за которого Иван Михайлович избрал такой курс, ушёл на север Охотского моря и бушевал где-то в районе Магадана, а «Бородину» после его прохода досталась только небольшая бортовая океанская зыбь, которую он ощутил после выхода их пролива.

Каюта у Малова была маленькая. Она была приспособлена только для отдыха, но всё равно зыбь в ней было переносить нелегко.

Многими телами механиков, которые работали здесь до Малова, в матрасе была продавлена яма и поэтому, если правильно в неё уложиться, то можно было хоть как-то спать. Надо было вытянуть вперед руки, упереться ими в спинку кровати, найти в яме матраса нижайшее место, упереться ногами в заднюю стенку кровати и как-то попробовать заснуть. А так как кровать была длиннее Малова, то приходилось снимать подушку с дивана и укладывать её в ноги и уже тогда продолжать, так называемый сон. Иногда крен достигал десяти градусов с периодом в пятнадцать секунд, но судно и при такой болтанке всё равно шло со своими десятью узлами.

А утром после такой ночи всё равно приходилось вставать, идти на завтрак и выходить на вахту. Никого не интересовало, выспался ты или нет. Отдохнул ты или нет. В этой ситуации все были равны. Надо было нести вахту и поддерживать ход судна.

Несмотря на такие неудобства, на завтрак очень даже хотелось идти, потому что его накрывала несравненная Ольга, наблюдая за прелестями которой у всех присутствующих отвисали челюсти. Ольга носила очень короткие юбочки, так что, иной раз, когда она нагибалась над мойкой, чтобы помыть очередную тарелку, из-под неё выглядывали аппетитные ножки, переходящие в завораживающие окружности. От таких зрелищ пострадавших, конечно, не было, но такие зрелища, иной раз приводили к многочисленным дискуссиям, возникающих у молодых и здоровых парней.

И вот после таких семи суток болтанки, судно пришло в Усть-Камчатск.

Оно встало на рейде Усть-Камчатска и бросило там якорь. Стивидоров, которые сопровождали груз, сейчас уже можно было увидеть на палубе. А то, во время перехода, они больше предпочитали район туалета.

На каждый трюм их было по три человека и один главный, то есть семь человек дополнительно. Где они ютились, и как они ютились – Малов не знал, потому что у него была своя каюта, и туда он не собирался никого пускать.

На рейд приехали ещё и береговые стивидоры. Они осмотрели трюма и пожелали, чтобы команда их открывала.

Это сейчас трюм открывается с помощью ручки только одного гидравлического манипулятора, а на «Бородине» это была целая эпопея.

Вначале надо было снять брезенты, потом настроить стрелы и с их помощью снимать деревянные рыбины. Боцман с матросами занимались открытием трюмòв несколько часов. Когда трюмá были открыты и береговые стивидоры убедились, что ящики с драгоценным пойлом целые, только тогда выгрузка бесценного груза была разрешена.

Боцман, спокойный мужик в возрасте, подошёл к главному стивидору и мирно предложил:

— Слышь, ты бы экипажу дал хоть ящичек, мы тут страдаем от того, что столько добра, а никто ничего даже и не попробовал.

Но стивидор обозлился на боцмана из-за его наглости и, отвернувшись от него грубо заявил:

— Никаких ящиков! Все будет выгружено по правилам!

А что оставалось делать боцману? Он пожал плечами и пошёл на конрòллеры лебёдок.

— Хорошо, по правилам – значит, по правилам, — бубнил он себе под нос.

Портовые грузчики, которые спустились в трюм, нагрузили на сетку ящики с водкой, и скомандовали боцману поднимать. Боцман осторожно начал принимать строп. Строп натянулся и приподнялся над комингсом трюма. С океана шла небольшая зыбь и под её воздействием судно немного покачивало.

Боцман немного подождал, чтобы судно выровнялось, но судно раскачивалось на пяти градусов, то есть каждые десять — двенадцать секунд был крен на борт – туда пять и обратно пять градусов.

Затем он стал медленно выводить строп с водкой за пределы борта, и остановил его над баржой. Но остановил он его, как-то неловко. Почти у самого борта. Потом чуть-чуть приспустил сетку с ящиками, и во время очередного крена, борт судна ударил по стропу. Тут же из ящиков сразу полилась нектарная жидкость. Стивидор схватился за голову и начал орать во всю глотку:

— Ты что делаешь, вредитель?! Зачем ты это делаешь?!

Боцман, отпустив рукоятки контролеров лебедок, поднял руку к уху и, как будто ничего не слыша, тоже прокричал в ответ стивидору:

— Чё говоришь-то?

В это время пока он переспрашивал стивидора, борт судна ударил по стропу второй раз, и еще больше бутылок разбилось в нём. Из стропа хлынула струя нектарной жидкости на палубу баржи. Грузчики не растерялись. Под эти струи были подставлены каски. Так что и им кое-что перепало.

Видя такой беспредел, стивидор взмолился:

— Сколько хочешь?

Боцман, поняв состояние стивидора, доволен ухмыльнулся:

— Вот это уже другой разговор.

Борт приближался третий раз, когда стивидор закричал во весь голос:

— Я тебе дам всё, что ты хочешь, только больше не надо экспериментов.

— Понял, — мирно согласился боцман. 

Он быстро взялся за рукоятки контролеров, и третьего удара не последовало. Строп плавно опустился на палубу баржи, где грузчики принялись разгружать его.

После этого инцидента в течение выгрузки больше ни одна бутылка, ни один ящик не были разбиты или повреждены. Народ был доволен, что боцман так проучил стивидора.

Но утром, за завтраком, получилась непонятная история.

На завтраке в кают-компании на столе стоял большой белый чайник, заварник с заваркой и хлеб для бутербродов. Каши сегодня не было. На большой тарелке посередине стола была навалена накромсанная колбаса с огромными кусками хлеба.

Обычно Малов завтракал вместе с третьим помощником. Им обоим надо было заступать на вахту с восьми утра. Поэтому они всегда дружно усаживались за стол, перекидываясь впечатлениями после прошедшей ночи.

По привычке Малов взял чайник, чтобы налить себе в стакан кипятка. Но чайник почему-то оказался холодным. Тыльной стороной ладони он потрогал заварник – тот тоже был холодным. Ничего не понимая, Малов с третьим переглянулись непонимающими взглядами.

— Оля! – чуть ли не в один голос позвали они буфетчицу. — Почему чай холодный?

Оля – звезда кают-компании, видя замешательство командиров, подбодрила их:

— А вы пейте, пейте. Не стесняйтесь. За всё уплòчено. Боцман нам сегодня подарок сделал.

Язык у Оли что-то как-то подозрительно заплетаться, глаза были в раздрай, и было непонятно её приподнятое настроение:

— Что наливать-то? Чай холодный, — третий помощник уже стал всерьез возмущаться.

— А ты лей, лей. Потом разберётесь, где что холодное, а где горячее, — показывала рукой Ольга, как надо наливать «чай».

Ничего не понимая, Малов открыл крышку чайника и понюхал его содержимое. Чайник оказался полным водки.

Как потом выяснилось, это боцман дал Оле водку, и она набрала ее в чайник, а в заварник налила египетский ликёр «Абу-Симбел».

Теперь, чтобы позавтракать, надо было налить немного заварки, то есть «Абу-Симбела», разбавить его водочкой и, быстро выпив, закусить бутербродом.

Ко всему прочему Оля вскоре появилась с большущей миской красной икры.

Оказывается, в час ночи подошел катер и привез ведро икры. А сейчас этой икрой была наполнена целая эмалированная миска, которая была водружена Олей в центре стола.

Что оставалось делать? Дедов не было, поэтому парни по-честному выпили, закусили, чем бог послал и уже ни на какую работу никто не собирались идти. Какая работа? С утра принял сто грамм – считай, целый день свободен.

Правда, третьего помощника старпом всё равно вытребовал на мостик. Ему тоже хотелось отведать от щедрот стивидоров.

Примерно то же самое повторилось и на второй день, и на третий. Тогда уже Иван Иванович вызвал всех механиков к себе в каюту. Он плотно прикрыл дверь и так залился матом, что такой амбициозной речи Малов не слышал ни до, ни после этого «собеседования».

Загулы прекратились, народ взялся за голову обеими руками и производил небольшие ремонтные работы с механизмами, чтобы судно хотя бы держалось на плаву.

К концу выгрузки рундук у Малова под кроватью был наполнен некоторым количеством бутылок, в том числе коньяком, вином и шампанским. Примерно так же было и у каждого члена экипажа.

Так как боцман больше ни одной бутылки не разбил, стивидоры эти потери как-то куда-то списали, что-то как-то сделали, что у них всё сошлось. Никого это уже не волновало, потому что после выгрузки, судно снялось в рейс на Петропавловск.

В Петропавловске «Бородин» встал на рейде для продления документов, срок действия которых заканчивался. То есть все судовые документы к Новому году должны были закончиться, и поэтому в рейс надо было сняться до 25 декабря.

Подробности, как оформлялись эти дела, Малова, как четвертого механика не волновали, но все на судне чётко знали, что «Бородин» направляется в Японию на металлолом, и надо было дойти туда своим ходом.

Документы были продлены, и судно в ночь на двадцать пятое декабря, снялось в рейс в балласте. При «крейсерском» ходе в десять узлов до Мурорана надо было идти почти неделю. Поэтому планировалось прибытие судна в Японию после первого января и продуктов было разрешено взять только на неделю. Предполагалось, что после прихода судна в порт, экипаж сразу же сойдёт на берег и будет вывезен домой.

По прибытию через неделю в Муроран, судно встало на якорь и начало связываться с портом. Новый старпом, который был направлен в этот последний рейс, очень хорошо знал английский язык. Иван Михалычу этот английский был до одного места. У него лучше выходило общаться с помощью второго нашего языка, который он знал в совершенстве.

У Малова с английским тоже был полнейший напряг.

***

Когда он сдавал аттестацию в пароходстве, то один из пунктов обходного листа, должен был быть подписан преподавателем английского языка.

Преподаватели английского языка требовали от механиков, чтобы было изучено и сдано шесть уроков по Бобровскому за первый год работы в пароходстве, а за второй год – надо было сдать аж десять уроков.

У Малова было сдано только шесть уроков. Так что он в совершенстве знал только «yes, it is» и начало Present Indefinite, но это считалось верхом совершенства английского языка в пароходстве.

Поэтому познаний в английском языке – что у него оставались после училища, больше никаких не было, тем более, что без практики разговора, английский язык забывался почти моментально.

***

Старпом сам индивидуально занимался английским и довольно прилично его знал, и вот он, после постановки на якорь в порту Муроран, связался с администрацией порта.

Те были крайне удивлены. Почему это какое-то судно пришло второго января утром в Муроран?

— Мы вас тут не ждали, — был их сакраментальный ответ.

— Как не ждали? Наше пароходство же договорилось с Вашим заводом, что мы придём для сдачи в металлолом, — в отчаянии пытался объяснить старпом.

Тут японский диспетчер проинформировал его:

— У нас до пятого числа выходные. Поэтому до пятого числа к вам никто не приедет. Не ждите никого. Стойте на якоре. Мы только сможем прислать к вам катер, который привезёт вам правила нахождения вашего судна в территориальных водах Японии.

На самом деле, через пару часов к борту подошёл чистенький скоростной катер, и японец в аккуратной синей форме передал на трапе какой-то пакет вахтенному помощнику.

Что делать? Продуктов на судне было только числа до третьего, четвертого.

Правда, спиртного было много и куда его девать – никто не знал. Перед подходом к Петропавловску весь экипаж участвовал в коллективном укрытии всего спиртного от нашей бдительной таможни. На свой страх и риск, конечно. Не выливать же его за борт. Это было бы преступлением.

Да и тут не будешь же водку пить и рукавом занюхивать? Надо было что-то кушать.

Услышав такую новость, все пришли в уныние. Продуктов в артелке почти не осталось.

На одной из вахт вахтенный моторист Малова Василий Петрович подошел к нему:

— Слышь, четвертак, а давай после вахты возьмем фонари и слазим в трюм, все равно там будут деревянные переборки разбирать, может, там какие консервы завалились?

А что? Идея была хорошая. Всё равно делать было нечего, поэтому так и сделали.

После вахты Малов с Василием Петровичем взяли фонари и полезли в трюм, прихватив с собой ломики, молотки и топоры.

Позвали третьего помощника с его матросом и принялись за «инспекцию» кормового трюма. Борта трюма на одну треть по высоте были зашиты добротными досками. Пришлось попотеть по демонтажу этих досок. В трюме было холодно, там была температура наружного воздуха, но при такой работе, холод почти не ощущался. И они были возблагодарены. Труды «разведчиков» были не напрасны.

Отодрав несколько досок, обнаружилось, что между деревянной обшивкой и бортом скопилось некоторое количество каких-то продуктов.

Если отодрать нижнюю доску, то можно было увидеть, какой мусор находится за обшивкой.

Отдирать доски было не сложно. Сложность была в выгребании мусора.

А там, среди мусора, находилось довольно-таки достаточное количество рыбных консервов всяких разных наименований. В одном месте была найдена тушенка, видать, когда-то раньше её тоже развозили по портам. В другом месте были обнаружены даже компоты в железных банках.

К четырем утра «разведка боем» была завершена. Все собранное добро было разложено по мешкам в которых были различные рыбные и мясные консервы, тушенка и компоты. То есть всё, что было найдено, было затарено в мешки. Возможно, сроки хранения этих консервов давно истекли. Но, кто бы на них смотрел, когда кушать очень сильно хочется. Да, и качество приготовления консервов советской промышленностью, гарантировало их пригодность для употребления в пищу, даже и с просроченным сроком хранения.

Как раз была вахта старпома и мешки этого барахла, «разведчики» припёрли на мостик.

Старпом был несказанно удивлён добытому товару. Он даже как-то повеселел:

— Откуда это всё у вас? – с интересом говорил он, заглядывая в мешки.

— Мы во втором трюме всё это нашли. Надо и первый обследовать, — пытался объяснить старпому третий помощник. — Тогда нам хватит продуктов, чтобы перекуковать это время, пока японцы не пришли и не выселили нас с судна. А то мы можем так и подохнуть тут от голода. Ну, если не подохнем, так голодать будем точно, — хохотнул он.

Тут все принялись пробовать добытое «богатство» и остались им довольны.

Матросы с утра, вооружившись ломами, пошли разбирать переборки в первом трюме. Там они нашли ещё много чего завалившегося за время долгой работы «Бородина» по обеспечению порт пунктов Камчатки генеральными грузами.

Побеспокоился о своем экипаже «Бородин» напоследок. Этими консервами народ питался третьего, четвёртого и пятого числа.

Шестого января утром приехавшие японцы обсудили с капитаном порядок нашей репатриации. Иван Михайлович только говорил:

— Да, это правильно твою м… Нет, это неправильно б… Хорошо, мы это сделаем на х… Нет, мы это делать не будем к е… матери, — а старпом всё это переводил, конечно, без смачных добавлений.

Старпом был очень большим дипломатом, и все выражения капитана он полностью не переводил, потому что после каждого слова у капитана вставлялся какой-нибудь международный термин, который понимал только русский человек.

Когда без этих вставок речь капитана была полностью переведена, японцы пообещали:

— Седьмого числа мы у вас заберем судно. Но только вы должны сами встать к причалу.

Но, седьмого числа у японцев что-то было не готово, и они перенесли постановку к причалу на восьмое января.

Они откуда-то узнали, что на судне очень напряженно с продуктами, поэтому после обеда к борту судна подошел катер, на палубе которого лежало несколько каких-то ящиков.

Поднявшийся на борт японец объяснил старпому, что эти ящики – это подарок директора завода экипажу.

Ящики были подняты на борт и как же все были удивлены, когда в них обнаружилось мясо, овощи, крупы и даже фрукты.

Повариха моментально приготовила из этих сокровищ обед. Их хватило еще на ужин и на завтрак.

Восьмого числа утром второй механик вместе с Иван Ивановичем завели в последний раз «главный двигатель».

Иван Иванович делал это сам. Он бережно крутил барашки клапанов, двигал ручку реверса и топливную рукоятку. А потом, когда телеграф был поставлен на самый полный вечный «стоп», он подошёл к тёплой картерной стенке «главного двигателя» и прижался к ней.

Малову показалось, что у него даже выкатилась слеза, которую Иван Михалыч невзначай смахнул куском ветоши, с клочком которой никогда не раставался. Её он доставал из кармана своих вместительных штанов, как только заходил в машинное отделение, а выходя – прятал туда же.

Малов никак не мог предположить, что этот лысенький кругленький дедушка способен на такую сентиментальность.

Это трудно понять обычному человеку. Такое мог сделать только настоящий механик, который всю жизнь верил в надёжность своего верного друга и всегда старался заботиться о нём.

***

Только много позднее, лет через тридцать, когда Малов прощался со своей «Леди Беллой», то тогда и у него возникали точно такие же слова и чувства к своему верному другу и помощнику – ГЛАВНОМУ ДВИГАТЕЛЮ, который выгребал его из самых невероятных ситуаций и не единожды спасал ему и его друзьям жизнь.

***

После постановки к причалу приехал автобус и отвёз весь экипаж в контору капитана порта, где всем были выданы береговые паспорта, а потом этим же самым автобусом экипаж был перевезен в гостиницу.

Никто из экипажа, в гостинице такого рода до этого никогда не был, потому что гостиница эта была сделана в японском стиле.

Экипаж был поделен на «пятерки». Каждой «пятерке» была предоставлена отдельная комната.

Когда «пятерка» Малова зашла в пустую комнату, то все были поражены ее пустотой и чистотой.

По углам в комнате стояли только ящики и на полу лежали матрасы.

Не ожидав такого интерьера, все с интересом остановились у дверей.

— Чё встали? — подбодрил Малов своих спутников. — Проходим, знакомимся с местностью и ищем место ночлега.

Василий Петрович и в машине славился своим любопытством, а тут вообще осмелел и прошел к ящикам, которые горкой стояли в углу.

Там оказалось постельное бельё, халаты, тапки, полотенца и еще чего-то, что с первого раза сразу не попалось на глаза.

Со смехом и радостью, что не надо будет ютиться на голых матрасах, они достали постельное белье, застелили матрасы и, переодевшись в кимоно, уселись на них. Было хоть и жестко, но спать на них можно было без труда.

Вскоре в комнату вошел вежливый японец и жестами предложил пройти за ним.

В коридоре уже толпился почти весь экипаж.

Старпом тут же всех предупредил:

— А сейчас мы приглашены в баню. Не стесняясь, проходим за этим человеком, — старпом указал на молча стоявшего невдалеке японца.

Тот, наверное, поняв слова старпома, продолжил жестами пройти за ним.

Правда, трудно это было назвать приглашением. Это были только поклоны и жесты, предлагающие всем пройти в таком-то направлении. Но пройдя в указанном направлении, все оказались именно в бане.

В помещении было много пару из-за того, что в одних бассейнах была горячая вода, а в других немного прохладней.

Какое это было удовольствие зайти в бассейн с горячей термальной водой, отмокнуть в нём, а потом медленно переползти в более прохладный бассейн, в котором можно было до бесконечности плюхаться. Малов блаженствовал. Не меньшие ощущения, наверное, испытывали и остальные.

Настроение у всех поднялось, а Малову так не хотелось покидать этот рай.

Но, не век же сидеть в этой красоте. Из бани все вышли довольные и счастливые.

Тут же появился «руководитель» и такими же жестами показал, что надо пройти на обед.

Все, одетые в просторные халаты, прошли за «руководителем» и расселись перед маленькими столиками в соседней комнате. Столики были настолько низкие, что приходилось за ними устраиваться, то на корточках, а то и по-турецки, сложив ноги калачиком.

Для начала были принесены миски с розовой водой и поставлены перед каждым членом экипажа. Никто не мог понять, зачем эти миски вообще нужны. Малов тоже ломал себе голову, зачем они вообще нужны. Он взял миску с розовой водой обеими руками и, приподняв её к лицу, понюхал. Она пахла какими-то цветами.

Василий Петрович даже хлебанул из неё со словами:

— Что-то она каким-то ароматом отдает, то ли цветами, то ли каким-то одеколоном.

А когда через пару минут в комнату вошли пару японцев с полотенцами, то все со смехом поняли, что это миски были не для питья, а для мытья рук.

Руки были вымыты, полотенца возвращены японцам и только после этого были принесены рис, лапша и множество салатов в небольших тарелочках.

Все это надо было есть палочками. Но палочками никто не умел пользоваться, и старпом попросил «руководителя», чтобы были принесены ложки.

Видя беспомощность русских, японцы улыбались, но принесли ложки, и тогда уже можно было спокойно есть, запивая еду пивом и саке, которое в небольшом количестве было выставлено на столы.

Кто-то предложил выйти погулять на веранду, но после такого сытного обеда, медленно перешедшего в ужин, Малову не то что ходить, а и шевелиться было лень.

Он осторожно пробрался в «свою» комнату, с трудом устроился на жестком матрасе, подложив под голову такой же жесткий валик, и улетел в царствие Морфея.

Утром никто не орал подъем. Все, кому было надо, прошли в знакомую комнату, где уже был накрыт завтрак.

А вот уже после завтрака поступил приказ собираться и грузиться в автобус, который шел до Саппоро.

Потом был перелет до Токио и оттуда уже на пассажирском судне «Байкал» экипаж привезли в Находку, где для Малова и закончился этот необычный рейс.

Из Находки весь экипаж вернулся в Петропавловск, а Малову было разрешено ещё на неделю остался со своей молодой женой во Владивостоке.

Май 2017 Владивосток

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *