Сикорская Л. Отрывок из повести «Письмо адмирала». Леди Гамильтон «Видяевского уезда»

На российские экраны все-таки вышел фильм «Курск» бельгийско-французского производства по книге Роберта Мура «Время умирать». Я не ставлю своей задачей оценивать этот фильм. Даже не собираюсь этого делать, потому как считаю фильм слабым во всех номинациях.

           Уровень любого произведения, правильное его понимание и восприятие – напрямую зависят от уровня культуры и образования общества. Не все сегодня читают  текст Толстого или Чехова глубоко и с осознанием. А они нас заставляли ДУМАТЬ, АНАЛИЗИРОВАТЬ, ПОНИМАТЬ ИСТИНУ.

А, какую задачу ставил перед собой Роберт Мур? Вот, что интересно. Зловещее название романа, открыто говорит само за себя.

Хотелось бы напомнить, что в соответствии сл ст. 5 Закона о Государственной границе территории РФ – военное судно, находящееся под флагом государства – является его частью. Согласно международному праву Конвенции ООН по морскому праву 1982 г. провозглашен принцип иммунитета военного корабля (ст. ст. 32, 95).

АПК «К 141» – это военный корабль Российской Федерации. Это ее территория.

И вот вопрос: «На каком основании американский писатель, решает «когда умирать», даже если это погибающая подводная лодка.

Как же хочется на западе видеть Россию слабой и беспомощной, с одним запрограммированным финалом.

В память ушедших моряков – не надо этого делать. Пусть вынесенные уроки будут спасением для других.

PS: Все возможные совпадения, прошу считать случайными.

«Закон швартовки: форштевень всегда крепче борта»          (правила швартовки)

Я до сих пор помню ее до мельчайших подробностей. Она была, словно инопланетянка, которая чудом попала на нашу Землю. Чем дальше уходят по времени события тех далеких дней, тем я больше и больше начинаю верить, что инопланетная Галактика не так уж далека от нас.

По службе я оказался в Видяево. Собачий холод в местной гостинице заставлял подумать, где можно организму согреться. Мой сослуживец,  прикрепленный ко мне на время моего командирования, предложил развлечься в местном увеселительном заведении. Идти не хотелось. Выспаться бы….

— Пойдем, уверяю, увидишь такое, что, поверь, не забудется.

После таких убедительных слов, я согласился. Только,  что меня могло уже удивить! Но я решил не показывать явно свое настроение. Пять минут хода – и мы оказались на месте. Зайдя в привычное для мужского взора помещение, которое было битком оккупировано офицерами, мы сразу и не нашли свободного места. Подсуетившись, мой компаньон заприметил укромное местечко, где мы и обосновались. Немного водки, и  стало подниматься настроение.

— Вот увидишь, ты будешь в полном восторге, – уверял меня мой приятель, – как на Бродвее побываешь.

— А ты там был?- уточнил я, улыбаясь.

Словно по команде, вдруг наступила полная тишина. По телу прошел холод, когда еще и выключили свет. Было состояние, как будто ты находишься при  рождении мироздания. Вот, когда еще ничего нет: ни Солнца, ни Луны, ни Земли. Ничего!  «Господи, что это?», — подумал я тогда. Холод продолжал пронизывать все тело. Самое удивительное, было такое чувство, что все сидящие в кафе поддавались какому-то массовому гипнозу, а вместе с ними и я. Учащалось сердцебиение, с интенсивностью которого, становилось уже жарко. Я расстегнул пуговицы кителя. Тишина начинала заглатывать, внушая теперь страх. Когда все тело стало чувствовать невыносимое напряжение,   в стороне, где обычно располагаются музыканты, появился луч прожектора и через секунду исчез. В зале можно было бы услышать «шаги» таракана. Луч появился снова, и я увидел в нем силуэт женщины.

“To be, or not to be: that is the question: Whether….”.

«Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ли смириться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье, и в смертной схватке с целым морем бед, покончить с ними?».

На потрясающе чистом английском языке женщина начала монолог Гамлета.

И если вначале, когда я пришел сюда, у меня было ощущение, что нахожусь в таверне местного масштаба, то сейчас возникло совершенно противоположное мнение. Я с истинно мужским любопытством рассматривал Ее.  Абсолютная магия! Сначала голос. Я закрыл глаза, сознание медленно подчинялось звукам. Бархатный, на низких частотах, спокойный, захватывающий внимание, этот голос не проникал, он овладевал. Даже известие о собственной смерти я принял бы совершенно спокойно, если бы услышал его от этой женщины. Удивительно, но на  такое воздействие не понадобилось никакого времени. Несколько шекспировских строк, — и взгляд прикован к образу. Он зависим. Он словно в рабстве.

Дальше случилось невообразимое! В несколько секунд произошло преображение. Я до сих пор не могу понять, как это она сделала, но из совершенно черного платья, в котором она появилась вначале, словно по велению волшебства образовалось кимоно ярко-красного цвета. Ее темные густые волосы, которые до этого спадали на ее мраморные плечи, вдруг оказались приподнятыми в прическу и заколоты деревянными длинными спицами. Красный маленький зонтик она держала своими нежными ручками, который полностью завершал образ гейши.

«Он капитан, и родина его – Марсель,

Он обожает пьянку, шум и драки.

Он курит трубку, пьет английский эль,

И любит девушку из порта Нагасаки», — полились слова из ее губ, которые алым цветом выделялись на лице.

С каждым куплетом, энергия песни усиливалась настолько, что каждый из присутствующих начинал себя ощущать этим капитаном, который

«коралл, рубины алые, как кровь,

И шелковую кофту цвета хаки,

И дикую и нежную любовь Везет он девушке из Нагасаки…».

И опять, доли секунды, — и она уже стояла в другом образе.

На ее голове был белоснежный пуховый платок, а ручки были в беленьких варежках.

«В лунном сиянии снег серебрится,

Вдоль по дороге троечка мчится…»

Я сидел, затаив дыхание. Давно я не был так заворожен женской красотой и изяществом. В эти мгновения она была, словно букет  цветов из разных стран.

Миг, — и опять волшебство! Теперь она во фраке и смокинге. В руках была трость. Зал заполнила песня Эдит Пиаф «Жизнь в розовом цвете». Пела она теперь на французском языке. «Взгляд, под которым я опускаю глаза, улыбка на его губах…».

Потрясающее, дрожащее «р» скользило лаской с такой силой, что ощущался легкий ветер Парижа, проносившийся над берегами Сены.

Необыкновенно короткая песня оборвалась, и все исчезло. В зале стало опять темно, и когда включился свет, Ее уже на сцене не было. Раздался невероятный шквал оваций.

— Кто это? – обратился я к другу.

— Это Леди Гамильтон.

— Кто?- переспросил я.

— Леди Гамильтон. Больше ничего не спрашивай.

— Почему?

— А, больше знать не надо, чтобы не испортить полученное наслаждение. Поверь мне.

Вернувшись в гостиницу, я долго не мог заснуть. Незнакомка настолько взбудоражила меня, что трудно было совладать со всем своим  мужским естеством.

На следующий вечер, закончив работу, я снова пошел в таверну.

Теперь она появилась в образе испанки. Гребень собирал ее волосы, в которые нежно были вплетены кружева. Она  растворялась вся во фламенко, отбивая каблучками ритм так, что кровь в висках наполняла вены, они сильно пульсировали, хотелось зажать их ладонями.

Образы в танцах менялись, не повторяясь. Они ускользали, словно видения, оставляя шлейф воображения незаконченным рассказом, подогревая до предела мужское начало.

Потрясающее тело! Она им пользовалась с таким мастерством, словно была скрипкой в руках гения.

Темные волосы, голубые глаза, губы от  Нифертити, улыбка… Мне даже в какой-то миг показалось, что она, возможно, и не реальная. Что на экране идет просто фильм. Любопытство уже не имело границ! «А, с другой стороны, даже если она реальная, — думал я,  — что скажу ей, когда подойду? И почему она здесь, с таким талантом!».

Но когда это было, чтобы морского офицера что-то могло остановить! В момент, когда я хотел уже подойти, меня вдруг окликнул мой однокашник. Мы с ним проговорили около часа, немного выпив коньяку, расстались, и я решил все-таки осуществить задуманное.

Когда  я близко подошел к барной стойке, от неожиданности обомлел. Картина, которая предстала перед моими глазами, не умещалась в сознании. Не считаю себя слабаком, но от увиденного меня практически стошнило. Бармен, заметив мое замешательство, попытался меня отвлечь, произнеся:

— Не обращайте внимания. Она проспится, и сама домой пойдет. Обычное дело. Пьет она. И поет ради выпивки. Что поделать – Леди Гамильтон.

— В каком смысле? Почему вы ее так называете?

  Бармен не ответил на этот вопрос, а сказал нечто другое:

— Идите. Она в безопасности.

Не скрою, мне стало противно смотреть на пьяную женщину, и я удалился. Больше я в таверну не ходил. Мне не хотелось даже вспоминать пережитое. В голове только один раз прокрутились слова очень знакомой песни:

«Как она ждала, как она звала,

Как она пила виски.

Леди Гамильтон, Леди Гамильтон,

Ты была в моей жизни»…

Как-то, уже перед самым окончанием командировки, я   очень сильно задержался допоздна. Только в полпервого ночи я вышел из части и направился к гостинице. Сильный ветер сбивал с ног. Полярная ночь давила на беспросветность. Вот уж где реально слово имеет свое место в значении. Хотелось как можно быстрее преодолеть расстояние и юркнуть под теплое одеяло, предварительно согревшись чаем с лимоном. Пройдя небольшое расстояние, сравнявшись с первыми домами военного городка,  я заметил темное пятно на белом снегу. Показалось, что это пятно имеет живое происхождение, потому как странно двигалось. Я подошел ближе. Протянув руку и схватив его, понял, что не ошибся. Потянул сильнее и, когда сомнения были уже отброшены реальностью, попытался рассмотреть, кто это. Это была Гамильтон! Она была пьяна настолько, что не могла самостоятельно передвигаться. Я был в бешенстве и негодовании. Невозможно было понять, как женщина, способная вызвать к себе такое неземное восхищение,  тут же может  превратить его в полное отвращение! Я одной рукой схватил ее хрупкое тело и потащил с собой в гостиницу.

— О, неужели Гамильтон? Чего вы ее сюда притащили, пьянь эту! – Повысила голос на меня дежурная дама гостиницы. — Мне она тут не нужна.

— Она на улице лежала, а  там не лето.

— Так пусть и лежала  бы себе там. Сама себе такую дорогу выбрала. Сколько можно это терпеть! Оттащите ее в дом напротив, второй подъезд, сорок пятая квартира.

Я последовал ее совету. Признаться, и мне хотелось скорее от нее избавиться.

— А, вы возвращайтесь быстрее, я вам чайку крепкого заварю. И варенье у меня есть малиновое, — произнесла женщина и кокетливо улыбнулась.

Дверь мне открыл мальчик лет семи. Быстро все поняв, он указал место на диване, куда надо было положить мать.

Мальчишка стал снимать с нее сапоги, пальто, платок и, когда ее тело уже нормально лежало, укрыл одеялом.

— Вы чаю хотите? – спросил он меня и опустил глаза.

Я согласился.

В  отблеске уличных фонарей я стал рассматривать квартиру.

Никогда не смогу забыть, сколько жить буду, что испытал я в первую же минуту. В темной комнате свет освещал картину подводной лодки и фотографию. Я все понял….

— После гибели папы, мама не может спать. Она и пьет,  только  чтобы хоть немного поспать, — стал оправдывать сын мать. – Пойдемте, я могу вас и кашей угостить.

Отказать мальчику я не мог, и вместе с ним направился на кухню.   Идеальная чистота меня просто поразила! Все было на своих местах. Посуда и кастрюли блестели, чистейшие полотенца висели друг за другом, на столе была накрахмаленная чистая белая скатерть.

— Вы не думайте ничего плохого. Она утром проснется, и все будет хорошо.

— А, почему мама не обратится к докторам, раз спать не может?- задал вопрос я, присаживаясь к столу.

— Она сама врач.

— Врач?- с удивлением переспросил я.

— Да. Она в госпитале работала, в роддоме. Потом… Лекарства не помогали. Ее отстранили от должности, а потом и совсем уволили.

Удивительно, но мальчик говорил так по-взрослому.

— Как же вы живете?

— Продукты нам дают из кафе. Что остается там.

— Ты в школу ходишь?

— В первый класс. Мама сказала, что, как дождемся папу, поедем в  Ленинград. —  Глаза мальчика наполнились грустью. —  Лодку же  скоро поднимут?

— Тебя как зовут?

— Саня.

— А, дай-ка ты мне, Саня, каши. Ты же мне обещал.

Загремела крышка от кастрюли.

— Ты учишься хорошо? В «Нахимовское» пойдешь? Каша замечательная! Масла много, – я стал уводить парнишку от трудного разговора.

— Хотелось бы. Вот только, как мама. Я тут, лодку сам склеил. Сейчас покажу, — и мальчишка юркнул в комнату за ней.

— Красивая. Молодец! – похвалил я мальчугана и подумал, что зря до сих пор сам не стал отцом.

В свой гостиничный номер я вернулся уже под утро, если ориентироваться на часы. Прилег на кровать и стал  думать о жизни. Нет, не о жизни Леди Гамильтон, а о своей.

«Где-то за окном, где-то за бортом

Вдаль плывет мое детство.

  Леди Гамильтон, леди Гамильтон,

Я — твой адмирал Нельсон».

Мне стало стыдно за свое отчуждение и осуждение этой женщины. «Разобраться в этом вопросе и помочь надо…», — думал я засыпая.

Вернувшись из командировки, сразу этим вопросом не занялся. Были личные дела – приехала жена. А, когда, примерно,  через месяц, я оказался опять в Видяево, мне сказали, что Леди Гамильтон с сынишкой уехали.

Да храни вас Бог на нелегкой дороге, по которой вам сейчас идти. И мне стало очень приятно, что я теперь знал Ее имя.

Ольга! Пусть повезет тебе. Пусть повезет.

Но жизнь помотала не только ее. И в моей — было всякое…. В долгих походах, будучи командиром подводной лодки, бывали минуты, когда я вспоминал ее голос, глаза, песни. И чем дальше уходили во времени события тех далеких дней, я вспоминал их всё с большей, невероятной тоской и трепетом.

Бывая в Санкт — Петербурге, я очень хотел ее отыскать. Но всякий раз, что-то останавливало. А, когда я, наконец, осмелился и начал поиски, они ни к чему не привели.

Служба отнимала много времени, долгие «автономки», семья, заботы…. Но почему-то  так нестерпимо было постоянное желание встретить Ольгу еще раз! Но не в душном, обкуренном офицерами ресторане, а где-то в саду, среди цветов, осенних листьев Летнего сада. Или в белом халате, с ребенком на руках…

Я ловил себя на мысли, что я представляю ее такой, какой хочу, не желая знать реальной правды о ней.  Мне так было легче.

2010 год. Санкт-Петербург. День начался с самого утра  нескладно. Я проспал.  Второпях одевался и бежал, сломя голову,  на занятия в Военно-морскую академию имени Адмирала Флота Советского Союза Н.Г. Кузнецова. Сев в лекционном зале и притихнув, получил неожиданно  «смс» от  сослуживца: «Выручай, надо жену из роддома забрать.  Как все организовать,  не знаю. Первый раз. Помоги».

Лекции заканчивались в 16.00. Выписка  в 17.15.  За час надо все купить и успеть  прибыть к роддому.   «Ну, Жорка, ну, паршивец, чего тянул. Раньше не мог сказать? Не час же назад сын родился. Пил, наверное, от счастья».  Вечером, взяв такси, мы, как угорелые, носились по городу, покупая конверты, чепчики, пеленки и памперсы.  Не забыли и про конфеты, цветы с шампанским.  Минута – в — минуту  прибыли за долгожданным потомством.  Вышла, бурча, нянечка и забрала все то, что мы с собой притащили.

— Хоть бы этикетки поотрывали. Утюгом прогладили?

— Что надо было гладить? – поинтересовался  молодой папа.

— Как чего? Одежду младенца! – с грохотом боцмана ответила няня.

Пока мы ожидали, я рассматривал фотографии, которые висели на стене. Радостные лица, наполненные светом и неподдельным счастьем, молодых родителей.  Забавно было на них смотреть. Переводя взгляд с одного снимка на другой, я почувствовал нарастающую тревогу.  Почти на всех фотографиях  улыбалась знакомая женщина. Земля стала уплывать из-под ног. Это была она, Леди Гамильтон!

Я со всей силой постучал в окошко двери.

— Чего шумите? Ждите. Одеваем младенца, – ответили мне.  – Или вы еще кого собрались забрать?

— Скажите, а  Ольга Владимировна у вас работает доктором?

— Работает. Сейчас она малыша вынесет. Ожидайте!

Чтобы не показывать свою взволнованность, я присел на стул, рядом со столиком, на котором лежали рекомендации для родителей по выписке ребенка из роддома. Я взял листок в руки и в конце текста прочел: « … кандидат медицинских наук  Ольга Владимировна …». «Значит,  устояла! Значит, победила  Леди Гамильтон!» — Приятные мысли овладели каждой клеточкой моего тела.  Еще секунда, и мне бы пришлось оказывать первую медицинскую помощь. Не может быть! То, что я представлял себе много раз, – сбылось «точь-в-точь».

Ольга держала  на руках малыша и улыбалась. Красивая, необыкновенно женственная, она излучала свет, который обычно исходит от икон.

Я не понимал, что происходит вокруг меня. Я видел только  неземную гармонию, которая только может быть на Земле!

Отдав  младенца, взяв цветы и конфеты, она ушла по своим делам, а  я долго смотрел ей вслед, радуясь  торжеству справедливости.

На следующий день я дежурил у дверей роддома, желая поговорить с Ольгой.

— Ты чего тут маячишь? Кого надо? – няня явно обладала талатном боцмана.

— Ольгу Владимировну жду, – ответил я.

— Не жди. Она на операции. Поздно освободится.

— Тогда я подожду в приемном отделении.

Няня отворила двери.

— Заходи. Тут посиди, если так надо. Чаю хочешь?

— Хочу.

Мария Павловна (так звали мою спасительницу) угостила меня бутербродом.

— Чего ждешь? Смотрю, при ранге уже? Ты, случайно, с ее мужем не служил? — начала она свой «допрос».

— Нет. Я не знал его. Не довелось.

— Жаль, а то бы порадовал. Она у нас необыкновенная. Вот уж столько лет новорожденных деток называет в честь погибшего экипажа. Слушай, пойдем, чего покажу, только надень  белый халат.

То, что я увидел,  по силе эмоций, было подобно северному  сиянию. В кабинете, по всей видимости, врача, на всю стену были помещены фотографии — лица малышей с подписанными именами. Детские рожицы были наивными и прехорошенькими. Каждое фото было подписано.

— Это только  часть. Это самые трудные.  Это те, которых  всеми силами спасали и спасли, — стала пояснять  няня. — Ольга Владимировна их зовет  «мои морячки».

Я всматривался в детские мордашки и думал: «А, вдруг, моряками станут?». При виде этой  картины мне вдруг вспомнилось: полярная ночь, ветер, снег. Перед глазами всплыли, как в каком-то кино, кадры прошлого. Сердце мое охватила открытая  радость, что жизнь продолжается. Что  в  этих детишках будущее нашей страны! И кто знает, может, среди них будущие моряки-подводники. Жизнь продолжается…