В давние советские времена, на радио, и на телевидении, на голубом экране периодически появлялись два, любимых нашим народом, персонажа – Штепсель и Тарапунька. Первый был маленького роста и был русским. А второй — очень высокий и украинец.
Каждый из них говорил на своём языке, и получалось это настолько смешно, что народ падал со смеху от их диалогов. А поскольку на советском телевидении была только одна, довольно скучная, программа, то выступления этой юморной парочки народ очень любил.
Вот и в военной службе нужны такие штепсели и тарапуньки, чтобы внести долю положительных эмоций и разнообразия в скучные будни служивого человека.
Это как сало горчичкой намазать для остроты вкуса. Или уксуса в пельмени добавить.
Мише Цыплакову, маленькому, говорливому матросику из штурманской боевой части морского тральщика, нашей бригады охраны водного района сослуживцы сразу прилепили кличку «цыпа».
– Миша, цып-цып-цып, – подзывали они его, – сбегай в военторг, купи папирос.
Миша не обижался. Чувство собственного достоинства ему было неведомо. Он всё обращал в шутку. Что же поделаешь, если такая фамилия досталась. Миша и в школе был «Цыпой».
«Цыпа», так «цыпа», лишь бы перья не ощипывали, да в печь не совали.
Так бы и остался Миша до конца службы Цыпой, но тут на их морской тральщик перевели «на доукомплектование» до полного штата шестерых матросов. Среди них был высоченный под два метра ростом старшина 2 статьи.
Как обычно это бывает на флоте, стали среди них искать земляков. Подошел группе «переселенцев» и Цыпа.
– Из Тихорецка есть кто-нибудь? – Без всякой надежды спросил он у них.
Маленький кубанский городок отстоял от острова Сахалин фантастически далеко и иллюзий насчет наличия земляка среди прибывших Миша Цыплаков не питал.
– Ну, я з Тыхорецку, – вдруг откуда-то сверху раздался гулкий бас. – А ты шо, ныяк зэмеля? А шо ж такый мэлкий?
Великан с интересом разглядывал сверху Мишу, будто букашку.
– Кушал мало в детстве,– ответил Цыпа расхожей шуткой. – А ты, видать, гормонами питался?
– А ты хиба нэ знаешь, шо самый гарный гормон у нас на Кубани, цэ сало? – земляк протянул широкую ладонь. — Будем знакомы, мэнэ кличуть Вовой Охрименко.
Володя говорил на той смеси украинского и русского языка, как обычно «гутарят» в кубанских казачьих станицах. Да и сам он был потомком казаков.
Прадед и дед в далёкие тридцатые годы были репрессированы советской властью, отец его казачью форму никогда потом уже не надевал, а Володя всех нынешних кубанских казаков недолюбливал, называл их «ряжеными» и пьяницами. Пограничную службу, как в царские времена, они не несли, с черкесами шашками не рубились, только в казачьем хоре пели, плясали, да водку пили.
Крепко сдружились земляки – высокий старшина 2 статьи Охрименко и маленький, по грудь ему, матрос Цыплаков. Рядом сидели за «бачком», как называется на флоте стол на 10 едоков. Вместе ходили в увольнение, вместе бегали в самоволку к гарнизонным девчонкам. Шкодили тоже вместе.
Прозвища им, с легкой руки, дал старший помощник корабля, и теперь все напрочь забыли их истинные фамилии.
– Где эти Штепсель с Тарапунькой? – допытывался старпом тральщика у вахтенного по трапу.
– Не могу знать, тащ капитан-лейтенант, – отвечал вахтенный, – Штепсель недавно на шкафуте крутился, а Тарапунька на юте час назад курил.
За ними неотрывно следило командование и политотдел, потому что эта разновеликая парочка вечно что-нибудь отчебучивала. Причем, даже не нарочно, просто спонтанно у них так получалось.
Вот, к примеру, в середине января, Штепсель заступил на вахту – пирс с кораблями охранять. Короче, вахтенным по пирсу. Выдали ему АКМ, рожок с патронами и тулуп, чтобы не замёрз ночью в 30-градусный мороз. Тулуп был ровно в два раза длиннее тела матроса Цыплакова.
В два часа ночи, после облома с разводом местных красоток у единственного на весь город Корсаков ресторана, пьяный и злющий как стая голодных псов, на корабль вернулся минёр, старший лейтенант Полозов. Лёша Полозов был неженатым и свои половые гормоны тратил на случайных особей женского пола. Он не был привередлив в выборе, да и все девушки в темноте одинаково красивы, поэтому минёр практически всегда ночевал не на постылом «железе», а в кровати очередной подружки.
Но сегодня как отшептало. В кабаке все девицы были заняты, а у ресторана на «разводе» всех расхватали без него.
И вот он видит: у трапа лежит шкура в виде бесформенной кучи, и что-то там под ней шевелится. Лёха пнул кучу ногой. Оттуда раздался человеческий окрик: «Стой! Кто идёт?».
— Я тебе, б***ь, дам, «кто идёт»! – заорал злой от жизненных неурядиц минёр и начал пинать шкуру ногами. – Признавайся, кто ты!
— Стой, стрелять буду! – строго следуя уставу гарнизонной и караульной службы, выкрикнули изнутри.
Раздался, приглушенный овечьей шкурой, хлопок предупредительного выстрела. Пробив тулуп, мимо Лехиного носа просвистела пуля.
Лёха оторопел. Пьяный, пьяный, но жить охота.
— Ты, это,… аккуратнее там с оружием, — вежливо сказал минёр тулупу, — я старший лейтенант Полозов, а ты кто?
— Вахтенный по пирсу матрос Цыплаков, — по форме представился изнутри Штепсель.
— А зачем ты, придурок, в тулуп завернулся и на пирсе валяешься с оружием? – осторожно, чтобы не обидеть вахтенного, спросил Полозов.- Ты смотри, не стреляй больше.
— Я теперь вас узнал по голосу, тащ старший лейтенант, стрелять не буду, — придушенно отозвался Штепсель, — а в тулуп это я не специально завернулся, слишком длинный выдали, вот и запутался в нём, не знаю, где тут конец, а где начало.
— Ты на предохранитель автомат поставь, я тебя распутаю, — сказал вахтенному, минёр.
Распутывал он его минут десять и, в конце — концов, извлёк «куколку из кокона».
— Вот, ты жопа с ушами ! – только и произнёс спаситель, — Ты же мог меня убить!
Но злость его куда-то уже пропала. И хмель тоже куда-то делся. Он сам принёс Штепселю короткий, по росту, тулуп, разбудив полэкипажа, пока нашел баталера.
Даже похвалил Цыплакова, дружески ткнув кулаком в бок.
— Молодец, грамотно действовал.
… Вот и сейчас, эта парочка пошла в увольнение.
— Что-то случится, – сказал вслед им командир БЧ-1, он же штурман.
Как в воду глядел. Правда, происшествие раскрылось уже утром.
После завтрака, когда началось «проворачивание оружия», к проходной дивизиона подкатил желто – синий милицейский «луноход». Оттуда вышли двое милиционеров и крупного телосложения парень в черной кожанке и с побитой рожей. Под обеими глазами светились фиолетовым цветом фингалы. Нос у него имел баклажановый оттенок и был примерно такой же формы, как этот овощ.
— Ваш матрос избил этого гражданина, — заявили менты дежурному по дивизиону капитану 3 ранга Стаценко.
— Откуда вы знаете, что это именно наш матрос?
— Ха! Да во всём гарнизоне только одна такая жердь служит, — сказал на это один из стражей порядка, — примелькался уже.
Привели Вову Охрименко на очную ставку.
— Он, он это! – завопила жертва Вовиных кулаков.
Призвали свидетеля со стороны военных – Штепселя, а со стороны гражданского населения – продавщицу пирожкового ларька, которая наблюдала весь процесс этого побоища.
В общем выяснилось следующее.
Два дружка, Штепсель и Тарапунька гуляли по городским улицам, никого не трогая, любуясь проходящими мимо девушками, втайне желая познакомиться с какой-нибудь из них. Но те спешили по своим делам, нимало не думая, о наших моряках.
— Вова, ловим тачку и едем в гофротаровскую общагу! Там у меня корешок есть, познакомит с девчонками.
На этом предприятии было общежитие, там жили холостые работники фабрики гофрированной тары: на первом этаже ребята, а на втором – девушки.
Сели они в подвернувшееся такси и покатили навстречу любовным приключениям. Впереди сел Штепсель, а сзади Тарапунька.
Только до общежития они не доехали.
На полпути таксиста тормознули двое. Один был здоровый лось, в кожаной черной куртке, а другой поменьше, лысоватый с усами и ленинской бородкой. И тоже в кожанке. Тогда на заре капитализма в начале 90-х в таком прикиде ходили рэкетиры и «крутые». На обоих были темные очки.
Большой открыл переднюю дверь и буквально выкинул из такси маленького Штепселя: «Пошел вон! »
— Шеф разворачивайся нам в Южный надо срочно! – сказал таксисту этот мордоворот.
На заднее сиденье он даже не посмотрел. А зря.
Тихонько открылась задняя дверка и постепенно из чрева авто стало выползать рассерженное чудовище. Показались ботинки сорок пятого размера, потом долго выходили ноги в черных суконных штанинах, туловище с кулаками, большая голова…
Когда ЭТО выползло и распрямилось, бандюков на минуту парализовало.
— Получи, дедушка Ленин! — Володя сверху стукнул меньшего по плешивой голове.
Тот, стеная, уполз в подворотню, оставляя за собой мокрый след.
Потом Тарапунька начал обрабатывать другого. Тот от испуга даже не сопротивлялся.
Таксист уехал от греха подальше.
— Они сами виноваты, — вступилась за моряков девушка-продавец, — из такси начали матросов выкидывать. А этот высокий, молодец, хорошо им выдал.
Она с таким восхищением смотрела на Тарапуньку, что он даже зарделся от смущения.
Ни с чем уехали менты с подбитым «лосем», а друзья в следующее воскресенье от пуза ели пирожки. Володя назначил свидание продавщице Свете у её киоска и лепшего кореша, конечно с собою прихватил чтобы накормить. Конечно, не за счет Светы. Не альфонсы какие-нибудь. Скинулись, чтобы Свете выручку сделать.
Недавно я их встретил на Тихорецком рынке. Они выбирали снасти на рыбалку. Оба живут по соседству друг с другом недалеко от городского пруда.
— Света карасиков заказала, — сказал мне поседевший и погрузневший Тарапунька, — вот с Мишкой решили на Терновку съездить, порыбачить, давай с нами.
Штепсель стоял рядом с великаном Тарапунькой и улыбался довольный встречей.
— Давай, — ответил я.