Щекотихин О. Херсонесская трагедия. Командование покидает армию

От автора: В последнее время в СМИ появляются публикации, осуждающие Октябрьского, Петрова, Новикова и других командиров, покинувших армию и проваливших эвакуацию среднего комсостава, который был отозван на мыс Херсонес. Почти стотысячная армия оказалась без руководства из-за срочного отбытия высшего комсостава и отзыва пяти тысяч среднего комсостава из рядов защитников Севастополя. Рядовые бойцы и младший комсостав самоотверженно продолжали сражаться как в разрушенном на 97% Севастополе, так и на подступах к мысу Херсонес. За несколько дней командование армии менялось четыре раза: Октябрьский, Петров, Новиков, штаб на 35-й батарее. Возможно, отбытие Октябрьского оправдано, т.к. он кроме руководства СОР был командующим Черноморского флота, находившегося на Кавказе.

Остается непонятным отбытие Петрова, который в соответствии с указанием вышестоящего командования оставался вместо Октябрьского командующим СОР. Еще более непонятно отбытие на следующий день (или бегство) Новикова.

Уважаемый читатель, из приведенных ниже в большинстве архивных материалов попробуйте сделать самостоятельный вывод о правомочности поступков этих людей.

Манштейн опасался ведения уличных боев в разрушенном Севастополе и многочисленных его подземных сооружениях, а также на третьей линии обороны за пределами города. Можно ли было замедлить почти молниеносный захват немцами Севастополя, если бы е было потеряно управление армией из-за экстренного отбытия высшего комсостава? Удалось бы в результате этого эвакуировать хотя бы собранный на мысе Херсонес средний командный состав армии, обладавший огромным опытом, приобретенным при 49-дневнй обороне Одессы и 250-дневной обороне Севастополя?

Через два года при освобождении Севастополя немецкие генералы не покинули свои войска, а попали вместе с ними в плен или погибли, до последнего момента осуществляя руководство эвакуации немецких войск с мыса Херсонес.

«И тогда в тот день еще не на заседании военного совета, а наедине со мной командующий заговорил о возможной эвакуации, в частности о том, что надо постараться сохранить нужные армии и флоту кадры…»

Действительно, командный состав Приморской армии и Береговой обороны флота к тому времени обладал бесценным боевым опытом. Это были грамотные, закаленные еще в приграничных сражениях, а затем и в 250-дневной обороне Севастополя командиры и политработники. В целом Приморская армия и части Береговой обороны в то время были одними из лучших в составе Красной армии. Естественно, терять такие ценные кадры в разгар войны было нельзя. Ведь опыт каждого командира на войне оплачивался немалой кровью. А эти кадры так были нужны фронту!

Весь план командования СОРа был рассчитан на быстроту исполнения и скрытность. Кик и чем планировался их вывоз? В Севастополе находились две подводные лодки Л-25 и Щ-209, пришедшие 29 июня с грузом боезапаса, после выгрузки которого согласно приказу лежали на грунте в районе 35-й береговой батареи в ожидании особого распоряжения. [6]

Вот что можно прояснить из этих книг.

Много загадок в отбытии командования флота, командования СОР, а затем генерала Новикова из Севастополя.

29 июня немцы переправились на южный берег Северной бухты. Вся стотысячная армия находилась на линии обороны. Развалины города и многочисленные подземные сооружения – отличные оборонительные позиции. За городом в сторону мыса Херсонес третья линия обороны. И вдруг вместо управления войсками в критический момент командование срочно перемещается в казематы 35-й батареи на мыс Херсонес, откуда вести организованное управление войсками армии практически невозможно. Вместо руководства обороной в новых тяжелейших боевых условиях запрашивается разрешение на отбытие на Кавказ высшего командующего состава. Нет средств для эвакуации, корабли не могут прорваться в Севастополь, а полтора десятка транспортных самолетов могут прилетать только короткой июньской ночью. И в этих условиях отдается приказ о прибытии на мыс Херсонес среднего комсостава армии (по разным данным от 2000 до 5000 человек), в условиях, когда вывести даже такое количество людей нечем. Армия остается без отбывших командиров среднего комсостава и немецким войскам легко удается преодолеть неуправляемые войска и за два дня занять город и подойти вплотную к мысу Херсонес, легко преодолев третью линию обороны.

Через два дня после прорыва немцев улетает получивший разрешение от командования Октябрьский и в то же время уплывает Петров, которому приказано три дня руководить обороной и организацией эвакуации. Оставшийся вместо Петрова генерал Новиков уходит на катере еще через сутки. Брошенная командованием армия героически продолжает обороняться, частично уничтожается, а частично попадает в плен. Почему командование бросило армию, а неуправляемые войска не смогли сдержать еще несколько дней врага и частично эвакуироваться на подходивших до 5 июля катерах?

На Кавказ увозили раненых, гражданское население, некоторое имущество, например панораму художника Рубо и др. То есть в ходе отражения третьего штурма из Севастополя осуществлялась частичная эвакуация.

30 июня командующий СОРом вице-адмирал Ф.С. Октябрьский и член Военного совета дивизионный комиссар Н.М. Кулаков послали в Москву наркому ВМФ Кузнецову, а в Краснодар Буденному и Исакову телеграмму, в которой сообщили, что организованная борьба возможна «максимум 2-3 дня».

Октябрьский просил разрешения в ночь на 1 июля «вывезти самолетами 200-250 ответственных работников, командиров на Кавказ, а также, если удастся, самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова». Ставка ВГК «разрешила эвакуацию ответственных работников и выезд ВС ЧФ на Кавказ». [1]

Учитывая, что подготовленная десантная операция на Керченском полуострове уже не может изменить ход событий, командующий Северо-Кавказским фронтом просил подтвердить задачу войскам СОРа вести борьбу до конца, чтобы вывезти из Севастополя все возможное. Командующий фронтом в сложившейся обстановке просил прекратить подвоз пополнения и продовольствия в Севастополь. Организация эвакуации раненых самолетами и боевыми кораблями возлагалась на командующего Черноморским флотом, которому было дано приказание использовать имеющиеся средства для этой цели. Чтобы облегчить положение блокированного Севастополя и дать возможность кораблям прорваться к городу, командующий фронтом просил Ставку выделить в его распоряжение самолеты дальнебомбардировочной авиации, которые могли бы наносить удары по аэродромам противника и уничтожать его самолеты».

Моргунов П.А. [3]

В тоже время начальник Генерального штаба А.М. Василевский сообщил командованию Северо-Кавказским фронтом, что Ставка утверждает предложения фронта и приказывает немедленно приступить к их реализации.

Исходя из оценки обстановки с обороной Севастополя, военный совет СОРа принял решение о быстрой частичной эвакуации. Помимо ответственных работников города, высшего командного состава армии и флота, указанных в телеграмме в Москву и Краснодар, было решено вывезти также старший командный состав армии и флота. [3]

В ночь на 1 июля ожидался прилет очередной группы транспортных самолетов с грузом продовольствия и боезапаса. Каждый самолет мог брать на борт 25-27 человек. Кроме того, еще с 29 июня 1942 года по приказанию командования СОРа один из транспортных самолетов ПС-84 («Дуглас») из числа прилетевших с боезапасом после выгрузки был поставлен в отдельный капонир под строгую охрану бойцов группы особого назначения Черноморского флота (группа 017). Экипаж этого транспортного самолета находился в постоянной готовности № 1 в самолете, как об этом свидетельствует член группы 017 В.Е. Гурин.(3)

В резерв также были взяты два сторожевых катера СКА-021 и СКА-0101, которые находились на временной стоянке в бухте Казачьей, замаскированные в камышах. Часть экипажа находилась в штольне, как об этом рассказывал старший инструктор политотдела ОВРа С.И. Аве1р^гс и подтвердил в своем письме политрук 2-го звена 2-го дивизиона ОВРа В.В. Демидов.

Таким образом, если для ответственных работников и высших командиров и политработников штабов армии и флота реально имелись средства эвакуации, то для вывоза старшего и остального комсостава планировалось прислать малые корабли типа базовых тральщиков и сторожевых катеров — морских охотников, которые по своим относительно небольшим размерам были очень маневренны, имели большую скорость хода и хорошее зенитное вооружение, поэтому были наименее уязвимы от нападения авиации противника. Катер мог брать на борт до 90 человек с учетом экипажа в 26 человек. Но, как показала эвакуация, фактически в отдельных случаях брал и больше.

Для общего представления даются его тактико-технические данные:

Сторожевой катер типа МО-4 имел водоизмещение 56 тонн, трехслойную деревянную обшивку корпуса при длине 26,7 метра и скорости хода до 24 узлов (44 км в час). Три авиационных бензиновых двигателя. Вооружение: две 45-мм пушки и два крупнокалиберных пулемета ДШК-12,7 мм на тумбах. По отзывам специалистов, это был удачный по конструкции и вооружению морской охотник. [3]

На проработку детальных вопросов перевозки, особенно морем, из-за срочности времени не было.

О последних действиях руководства города рассказал бывший начальник МПВО Корабельного района Севастополя Лубянов:

«30 июня 1942 года в штольне командного пункта МПВО города состоялось последнее совещание актива города. На нем секретарь горкома партии Б.А. Борисов дал распоряжение всему активу отходить в сторону Камышовой бухты, где предполагалась эвакуация.

Уходить надо было группами по 13-20 человек. Часть актива погибла от налетов немецкой авиации». И далее он пишет: «Я с заведующим обкома партии Петросяном дождались у входа в 35-ю батарею Б.А. Борисова (Председатель горисполкома Севастополя) и А.А. Сарину (секретарь горкома партии), прибывших, примерно, в 18-19 часов. Спросили их, где суда, на чем эвакуироваться? Сказали — идите в Казачью бухту. Там есть деревянный помост. Ночью с 1 на 2 июля будут катера. Октябрьский выделил 70 мест для актива».

Как видно из этого сообщения, вопросы эвакуации решались на ходу, и трудно сказать, кто из актива города в реальности смог воспользоваться этим сообщением и пропусками с красной полосой, хотя в отчете начальника Политуправления ЧФ дивизионного комиссара Расскина отмечено, что «в период с 1 июля до 20 часов 4-го июля в Новороссийск из Севастополя прибыло в числе прочих 70 человек партактива города». ЦВма.. [3]

Товарищу Лубянову не удалось воспользоваться этой возможностью, и ему пришлось быть участником в защите 35-й береговой батареи после 2-го июля. Его воспоминания об этих обстоятельствах приведены во второй части исследования.

О неожиданном слове «эвакуация» свидетельствуют многие ветераны обороны. Не дожидаясь официального решения Ставки, командование СОРа с ночи 30 июня негласно приняло решение о подготовке к частичной эвакуации. В течение 30 июня в штабе СОРа шла скрытая работа по подготовке списков на эвакуацию. Эвакуации в первую очередь подлежали высшее командование и командный состав от командира полка и выше, а также ответственные партийные и государственные работники города, которые эвакуировались на подводных лодках и самолетах. В первоочередном списке по архивным данным значилось от ЧФ — 77 человек, от ПА — 78 человек.

Как писал о том времени начальник связи флота капитан 1-го ранга В.С. Гусев: «Для эвакуации выдавались посадочные талоны отдельным людям согласно списков».

В тот же день 30 июня к 19 часам был получен ответ из Москвы о разрешении эвакуации ответственных работников и выезд Военного совета флота на Кавказ. Но это было только разрешение на выезд руководящего состава из Севастополя. [3]

Между тем Буденный, согласовав решение по Севастополю со Ставкой, издал директиву для Севастополя, в которой, согласно предложению Октябрьского, генерал-майор Петров был назначен командующим СОРом. Директивой предписывалось:

«Октябрьскому и Кулакову срочно отбыть в Новороссийск для организации вывоза раненых, войск, ценностей, генерал-майору Петрову немедленно разработать план последовательного отвода к месту погрузки раненых и частей, выделенных для переброски в первую очередь. Остаткам войск вести упорную оборону, от которой зависит успех вывоза.

К сожалению, эта директива пришла на узел связи 35-й батареи с большим опозданием из-за выхода из строя от артогня противника приемного радиоцентра на Херсонесском мысе около 22 часов 30 июня, и пока шифровку обрабатывали, командующий Приморской армией генерал Петров со своим штабом был уже в море на пути в Новороссийск на подводной лодке Щ-209.

В то же время командование СОРа, получив разрешение на эвакуацию ответственных работников и командиров от члена Ставки наркома ВМФ Кузнецова, учитывая дефицит времени с транспортными самолетами и срочностью эвакуации, не стало дожидаться директивы на эвакуацию от своего непосредственного командования — командующего Северо-Кавказским фронтом. При этом во изменение своего прежнего предложения, посланного Буденному и Кузнецову в 09.50 30 июня оставить своего заместителя генерала Петрова командующим СОРом, под влиянием предложений членов Военных советов армии и флота Чухнова, Кузнецова и Кулакова, командующий СОРом и флотом вице-адмирал Октябрьский изменил свое решение и приказал Петрову со своим штабом эвакуироваться, а вместо Петрова был оставлен, но уже только в качестве старшего военачальника в Севастополе генерал Новиков, поскольку назначение командующего СОРом не было в их власти.

По этому поводу Н.Г. Кузнецов после войны вспоминал так:

«Когда на следующий день 1 июля 1942 года Военный Совет флота в телеграмме в адрес Сталина и Буденного донес, что старшим начальником в Севастополе оставлен комдив 109-й стрелковой дивизии генерал-майор Новиков, а помощником по морской части капитан 3-го ранга Ильичев — это для меня явилось полной неожиданностью и поставило в очень трудное положение. Как же Вы говорили, что там остается генерал-майор Петров спросили меня в Ставке. Но мне ничего не оставалось, как констатировать факт, сославшись на телеграмму комфлота». [12]

Ни Кузнецов, ни Буденный тогда не знали причину замены. Конечно, генерал Петров лучше всех знал обстановку на фронте обороны. Армия знала и верила ему. Но весь расчет ограниченной эвакуации строился на скрытности и быстроте исполнения во избежание потерь, тем более что генерал Новиков оставался всего на одни сутки с целью руководства прикрытием эвакуации старшего начсостава, а не на трое, как планировалось для Петрова. [3]

В 19 часов 50 минут 1942 года в одном из казематов 35-й батареи началось последнее заседание военных советов армии и флота. Командование СОРа, находясь на запасном флагманском командном посту на 35-й батарее, заслушало доклады командующего Приморской армией генерал-майора Петрова и коменданта Береговой обороны генерал-майора Моргунова о состоянии и положении войск на фронте. Доклады дополнили ту тяжелую обстановку, сложившуюся к тому времени.

Вице-адмирал Октябрьский кратко охарактеризовал обстановку и сказал, что на его телеграмму об эвакуации получен ответ от наркома ВМФ Кузнецова с разрешением на эвакуацию ответственных работников и командиров, а также санкционирован его выезд. Фактически это было разрешение на эвакуацию, которая началась официально с 21.00 30 июня 1942 года.

Подтверждалось предложение командования СОРа об эвакуации в первую очередь высшего и старшего комсоставов, военные советы ЧФ и армии и ряд командиров и военкомов дивизий и бригад эвакуируются 01.07.42 г.».

Для руководства обороной в Севастополе и прикрытия эвакуации на основании посланной телеграммы Кузнецову и Буденному Октябрьский предложил оставить генералов Петрова и Моргунова, а через три дня и им приказывалось эвакуироваться.

По этому предложению выступили члены Военного совета Приморской армии Чухнов и Кузнецов, предложив оставить одного из командиров дивизий со штабом, так как соединений и частей по существу, уже нет, а разрозненные группы и подразделения не имеют боезапаса и руководить на таком уровне нечем. Генерал Петров охарактеризовал боевое состояние войск, их вооружение, наличие боезапаса и доставку. В дивизиях насчитывается по 300—400 человек боевого состава, а в бригадах по 200, но главное решающее — нет боеприпасов. Не имея сил и средств, вряд ли удержать Севастополь в течение трех дней. Если это необходимо и командование решило так, то он готов остаться и сделать все, чтобы выполнить боевую задачу. Генерал Моргунов поддержал доводы Петрова. Дивизионный комиссар Кулаков указал на большие потери врага, значительно превышающие наши, а у нас почти ничего не осталось. Политико-моральное состояние защитников крепкое, а главное нет уже ни частей, ни боеприпасов. Задержать врага вряд ли удастся. Поэтому оставлять генералов Петрова и Моргунова нет необходимости.

Генерал Петров на вопрос Октябрьского о том, кого оставить в Севастополе, предложил оставить генерала Новикова — командира 109-й стрелковой дивизии, так как его сектор обороны обороняет Херсонесский полуостров и остатки войск отходят туда же.

Командующий согласился с этим предложением и приказал Петрову и Моргунову до рассвета помочь Новикову организовать оборону и эвакуацию согласно плану.

Моношин И.С. На причалах Севастополя 1941-1942 гг.

После заседания Военного совета были вызваны генерал-майор Новиков и бригадный комиссар АД. Хацкевич, комиссар 109-й стрелковой дивизии, для получения приказа и передачи полномочий.

«Последний мой приказ от 1.07.42 г. перед вылетом из Севастополя генерал-майору Новикову, который быт оставлен старшим начальником, отмечается в кратком отчете по итогам обороны Севастополя за июнь 1942 года, сводился к следующему: «Драться до последнего, и кто останется жив, должен прорываться в горы к партизанам».

Этот приказ бойцы, начсостав Севастопольского оборонительного района с честью выполнили»91.

ЦВма (3)

Для содействия генералу Новикову помощником по морской части был оставлен ему командир из штаба ЧФ — начальник морской конвойной службы штаба СОРа капитан 3-го ранга А.Д. Ильичев.

Затем Петров и Моргунов ввели Новикова в курс всех дел обороны. Генерал Петров подробно рассказал ему об обстановке, силах и средствах и вручил приказ на оборону с боевыми задачами Новикову и его группе войск на основании решения Военного совета СОРа:

«Боевой приказ. 30.VI-42 г. Штаб Приморской армии. 21.30.

1. Противник, используя огромное преимущество в авиации и танках, прорвался к Севастополю с востока и с севера. Дальнейшая организованная оборона исключена.

2. Армия продолжает выполнять свою задачу, переходит к обороне на рубеже: мыс Фиолент — хутор Пятницкого — истоки бухты Стрелецкой. Оборона указанного рубежа возлагается на группу генерал-майора П.Г Новикова.

3. Группа генерал-майора П.Г. Новикова в составе: 109-й, 388-й стрелковых дивизий, 142-й стрелковой бригады, курсов младших лейтенантов армии, учебного батальона 191-го стрелкового полка, зенитно-пулеметного батальона. Артгруппа в составе 47-го ап, 955-го ап и 880-го зап.

Задача — упорно оборонять рубеж: хутор Фирсова — хут. Пятницкого — истоки бухта Стрелецкой.

КП — 35 батарея БО.

Командующий Приморской армией генерал-майор Петров

Член военного совета дивизионный комиссар Чухнов

Начальник штаба армии генерал-майор Крылов».

Моргунов попросил Новикова вовремя подорвать все батареи, особенно 35-ю, а также указал, что еще действуют 14-я и 18-я береговые батареи, имеется в резерве батальон Береговой обороны и что полк Береговой обороны из Севастополя к утру прибудет в его распоряжение.

Моргунов отдал приказание командиру 35-й береговой батареи капитану А.Я. Лещенко о подрыве батареи, после того как будет израсходован боезапас, и предупредил, что перед подрывом надо доложить генералу Новикову92. Из приказа видно, что оборона города не планировалась. По словам Моргунова, не было сил, чтобы оказать сильное противодействие противнику. Когда писался этот приказ, части армии уже переходили на указанный в нем рубеж обороны.

Что касается слов приказа, что организованная оборона исключена», то здесь, видимо, имелось в виду признание факта исчерпания у армии необходимых сил и средств отражения и следствием этого значительной потери управляемости войсками, хотя остатки армии в виде секторов обороны частично сохранились, а также отзыва командиров и комиссаров соединений и частей, старшего комсостава штабов для эвакуации. К этому времени связь с войсками на фронте обороны и между частями была нарушена в результате прорывов фронта противником, а также свертывания армейской связи ввиду фактического прекращения работы 110-го отдельного полка связи Приморской армии. И штаб армии и командующий армией подлежали эвакуации в эту ночь. Связи с остатками частей на передовой к концу суток 30 июня уже практически по этой причине не было. Передача управления остатков армии группе генерала Новикова в такой обстановке по сути была формальным актом, так как в следующую ночь генерал Новиков со своим штабом в соответствии с решением Военного совета обязан был эвакуироваться на подводной лодке. 94

Заруба И.А. Воспом. Госархив Крыма, оп.3 д.281 стр.141 [3]

В изложенной выше информации обращают на себя внимание высказывания членов Военных советов армии и флота, что соединений и частей по существу нет и что оборону практически держать нечем. [3]

Полученный приказ предусматривал боевые действия войск сектора на указанных позициях в течение всего дня 1 июля 1942 года. Как представляется, аналогичные приказы с указанием новых рубежей обороны и действий на 1 июля получили от Крылова и коменданты других секторов. В сообщении Пазникова обращает на себя внимание разрешение в приказе на самостоятельный отход частей сектора к району мыса Херсонес к концу дня 1 июля. Это обстоятельство можно объяснить только тем, что штаб армии подлежал эвакуации, что не было уверенности в сохранении связи с секторами по многим причинам, а также тем, и это видимо самое главное, что находившийся в частях сектора комсостав к вечеру 1 июля должен быть на 35-й береговой батарее для эвакуации в ночь с 1 на 2 июля 1942 года. Такое предположение подтверждается информацией Пазникова, приводимой далее по тексту. Кроме того, этим сообщением Пазникова подтверждается факт, что организация обороны Приморской армии в составе секторов СОРа действовала до конца дня 1 июля 1942 года.

Таким образом, остатки Приморской армии и Береговой обороны согласно решению командования СОРа должны были выполнить свою последнюю боевую задачу — прикрыть район эвакуации для вывоза старшего комсостава армии, а затем драться до последней возможности или прорываться в горы к партизанам. Прорваться в горы в условиях плотной блокады войсками противника по всей территории Гераклейского полуострова, как показали последующие дни, массе войск было невозможно. Армию, оставшуюся без боеприпасов, безусловно ждал плен.

О возможностях и целях эвакуации в войсках и среди населения города не было известно. Были слухи только в общем плане. По вспоминанию вольнонаемных служащих военных предприятий и учреждений, с утра 30 июня их руководство получило указания всем работникам следовать на эвакуацию в бухты Стрелецкую, Круглую, Камышовую, Казачью и эвакуироваться там на имеющихся плавсредствах».

Сологуб В.А Воспом. Фонд музея КЧФ, д.НВМ л.356

Около часа ночи 1 июля 1942 года Октябрьский, Кулаков, Кузнецов, начальник тыла армии АЛ. Ермилов и другие сопровождающие лица через люк, находящийся в коридоре у кают-компании 35-й батареи, спустились в поземный ход-потерну по винтовому трапу и, пройдя его, через правый командно-дальномерный пост вышли на поверхность и в сопровождении группы автоматчиков пошли на аэродром. «В целях маскировки, — как писал Октябрьский после войны Линчику. — работники Особого отдела накинули на меня гражданский плащ, так как по их сведениям немецкая агентура охотилась за мной».

Посадка и вылет командования СОРа с Октябрьским, по словам командира самолета ПС-84 Скрыльникова, стоявшего в отдельном капонире, оставленном в Севастополе еще с вечера 29 июня и находившегося в готовности № 1, проходила в драматической обстановке. Она складывалась так, что посадке командования СОРа, сопровождающих лиц и вылету самолета могла помешать многотысячная толпа неуправляемых бойцов и командиров, гражданских лиц, пытавшихся улететь. Их возбуждение росло с каждым улетающим самолетом. Командование СОРа с трудом пробилось к самолету. Этим самолетом должны были улететь также командир 3-й ОАГ ВВС ЧФ полковник Г.Г. Дзюба и военком, полковой комиссар Б.Е. Михайлов. Видя такое положение, Михайлов обратился ко всем со словами: «Я остаюсь для приема самолетов!», — что несколько успокоило толпу людей. Но когда этот последний находившийся на аэродроме самолет завел моторы и стал выруливать на взлетную полосу, то, как пишет В.Е. Турин из группы особого назначения ЧФ, охранявшей самолет, многотысячная толпа бросилась к нему, но автоматчики охраны не подпустили ее. Некоторые из толпы открыли огонь по улетавшему самолету. Были ли это отчаявшиеся люди или немецкие агенты, трудно сказать.

Согласно опубликованным данным и архивным документам, из Краснодара в Севастополь в ночь на 1 июля 1942 года вылетело 16 самолетов ПС-84 («Дугласы»). Три из них, потеряв ориентировку, вернулись. Остальные 13 самолетов доставили 23,65 т боеприпасов и 1221 кг продовольствия и вывезли 232 человека, в том числе 49 раненых и 349 кг важного груза.

Самолет, на котором улетел Октябрьский, судя по всему, в это количество не вошел и, следовательно, по счету был четырнадцатым.

Можно отметить и такой факт, что после взлета последнего транспортного самолета «Дуглас» с Херсонесского аэродрома оставшаяся масса людей с пропусками и без к утру 1 июля укрылись в различных местах Херсонесского полуострова под скалами и в укрытиях, землянках и других местах, чтобы не стать жертвой авианалетов противника. Часть из них, прослышав о приходе в ночь с 1 на 2 июля кораблей, ушли в район берега 35-й батареи. Некоторые из них укрылись в здании Херсонесского маяка, возле него, в других строениях. Возле маяка тогда оказалось помимо военных много гражданских лиц, в том числе партийных и советских работников города и области, которые не могли улететь самолетами, но имели пропуска.

Картину неорганизованной посадки на самолеты дополняет А.И. Зинченко:

«…с наступлением темноты началась эвакуация самолетами раненых. Организовать нормальную эвакуацию было невозможно. Кто посильнее, тот и попадал в самолет. На 3-й самолет дошла и моя очередь, но когда я попытался влезть в самолет, один из команды по посадке ударил меня сапогом в голову так, что я потерял сознание. Брали в основном моряков, а у меня форма была сухопутная».

Зинченко А.Е. Воспом. Фонд музея КЧФ, д.НВМ л.169[3]

Полководец не может своими усилиями, своим талантом придумать и осуществить такое, для чего нет соответствующих предпосылок в виде материально-технических и духовных возможностей армии и экономики страны. Поэтому, говоря о больших заслугах генерала Петрова, я не забываю о том, что он не мог бы провести в жизнь самые блестящие решения, если бы не стоял во главе частей именно Советской Армии. Правда, наш промышленный потенциал проявился в севастопольской обороне – из-за того, что город был отрезан от большой земли, – не в полную силу, но зато духовная, моральная прочность советских воинов была для Петрова надежной опорой. Это подтверждают завершающие бои за Севастополь.

Иссякли силы армии – не было боеприпасов, танков, самолетов, не приходили больше корабли со всем необходимым для обороны, все меньше оставалось людей, все уже становилась полоска земли между нажимающим врагом и морем. Вот уже и этот лоскуток земли разорван в клочья и остатки защитников Севастополя бьются в последних очагах сопротивления. Командующий армией остался без армии. Она выполнила приказ: «Ни шагу назад!» Приморская армия не отступила, не ушла из Севастополя. Многие его героические защитники, начиная с тех, кто встретил выстрелами группу Циглера в первые дни обороны, и кончая теми, кто оставил последний патрон для себя на двухсотпятидесятый день сражения, навсегда остались в севастопольской священной земле.

Уцелели немногие. Но борьба продолжалась на других фронтах, опыт и мужество севастопольцев были очень нужны. Не зря же сказал Верховный Главнокомандующий в своем приказе: «Самоотверженная борьба севастопольцев служит примером героизма для всей Красной Армии и советского народа».

1 июля на объединенном заседании Военных советов Черноморского флота и Приморской армии вице-адмирал Октябрьский прочитал телеграмму из Москвы, в которой разрешалось оставить Севастополь ввиду того, что исчерпаны все возможности для его обороны. Было приказано вывезти из Севастополя хотя бы несколько сот человек командного состава. Для руководства еще ведущими бои оставался генерал П. Г. Новиков.

Придя на свой командный пункт, Петров сказал Крылову:

– Вызовите весь командный состав дивизий и полков. Будем эвакуироваться.

Крылов не понял командующего. Петров добавил:

– Подробнее скажу на совещании. Мы уходим из Севастополя. Вы – со мной, на подводной лодке.

Крылов все еще не понимал:

– Как же так?..

– Мы с вами военные люди, Николай Иванович. Где мы нужнее, решать не нам. Поймите – это приказ. Пришлите ко мне Безгинова. Я продиктую ему последние мои распоряжения.

Дальше я передаю слово полковнику в отставке И. П. Безгинову. Рассказывая о последних часах Севастополя, он сидел напротив меня, седой, строгий, подтянутый. Иногда он надолго замолкал, а рассказывая, глядел порой не на меня, а будто вглядывался в прошлое.

– Меня вызвал вечером Крылов, сказал: «Иди к командующему». Я вошел в комнату генерала. Петров был мрачен и сосредоточен, голова его дергалась. «Садитесь, будем писать приказ». Я сел, развернул планшетку, приготовил бумагу. «Пишите: „Приказ. Противник овладел Севастополем. Приказываю: командиру Сто девятой стрелковой дивизии генерал-майору Новикову возглавить остатки частей и сражаться до последней возможности, после чего бойцам и командирам пробиваться в горы, к партизанам“. Петров долго молчал. Больше ничего в приказ не добавил. „Идите отпечатайте, вручим командирам дивизий“. Так я записал последний в обороне Севастополя приказ Петрова. Я отпечатал приказ, подписали его командарм Петров, член Военного совета Чухнов, начальник штаба Крылов. Приказ раздали командирам. Были выданы пропуска, кому на самолет, кому на подводную лодку. Улететь могли немногие, было всего несколько самолетов. Кораблей не было. Командование флота считало бессмысленным посылать корабли, господство противника в воздухе было полное.

Безгинов умолк, ему явно нелегко было рассказывать об этих последних трагических часах…

Отдав последний приказ, Петров ушел в свой отсек. Он находился там один довольно долго. Член Военного совета Иван Филиппович Чухнов стал беспокоиться и, подойдя к двери, приоткрыл ее и заглянул. И вовремя! Если бы не чуткость этого человека, мы лишились бы Петрова. В тот момент, когда Чухнов приоткрывал дверь, Петров, лежа на кровати лицом к стене, расстегивал кобуру. Чухнов быстро вошел в комнату и положил руку на плечо Петрова.

Некоторое время оба молчали. Потом Чухнов спросил:

– Фашистам решили помочь? Они вас не убили, так вы им помогаете? Не дело вы задумали, Иван Ефимович. Нехорошо. Насовсем, значит, из Севастополя хотели уйти? А кто же его освобождать будет? Не подумали об этом? Вы, и никто другой, должны вернуться сюда и освободить наш Севастополь.

Петров сел. Глаза его блуждали. Он поискал пенсне, чтобы лучше видеть Чухнова, но не нашел, порывисто встал, одернул гимнастерку, поправил ремни и застегнул кобуру.

В 2 часа ночи 1 июля Петров с членами Военного совета Чухновым и Кузнецовым, начальником штаба Крыловым, своим заместителем Моргуновым и другими работниками управления армии пошел на подводную лодку. Иван Ефимович сказал шагавшему рядом Моргунову:

– Разве мы думали, что так завершится оборона Севастополя!

Моргунов промолчал.

Когда вышли из подземного хода, их встретило ясное ночное небо с яркой луной, золотая дорожка на море. А город пылал огнями и чадил черным дымом. Неподалеку слышалась ружейно-пулеметная стрельба, это дивизия Новикова билась на последнем рубеже.

На берегу моря молча стояли командиры и красноармейцы. Они медленно сторонились, давая дорогу старшим по званию. У Петрова чаще обычного вздрагивала голова. Он смотрел себе под ноги, наверное, боялся узнать среди расступающихся хорошо знакомых ему людей. Он ни с кем не заговорил. Прошел как» по углям. Взгляды людей были сейчас страшнее огня пулеметов и автоматов.

Позже Иван Ефимович говорил, что он покидал Севастополь, надеясь организовать эвакуацию оставшихся в живых. Это желание помочь им (а помочь можно только извне) было главным, что помогло ему пройти под тяжелыми взглядами и подавить в себе возникавшее намерение остаться с боевыми товарищами.

Посадка на подводные лодки Л-23 и Щ-209 командования Приморской армии, штабов СОРа и армии, руководства города проходила более организованно, хотя и не обошлось без эксцессов.

Около 1 часа 30 минут ночи 1 июля 1 942 года Военный совет Приморской армии в составе Петрова, Моргунова, Крылова, Чухнова и других командиров штаба армии, штабов соединений, командиров соединений и комиссаров, других лиц спустился по винтовому трапу в левый подземный ход-потерну 35-й батареи и затем, пройдя ее, вышел на поверхность земли через левый команднодальномерный пост вблизи спуска к рейдовому причалу. Было относительно тихо. Противник продолжал вести беспокоящий огонь из орудия с Северной стороны по аэродрому и всему Херсонесскому полуострову. Причал охранялся автоматчиками из состава отдельного батальона охраны 35-й береговой батареи. На прибрежных скалах и в непосредственной близи от причала к тому времени собрал ось множество неорганизованных военных и гражданских людей. (7)

Подполковник Семечкин, начальник отдела укомплектования Приморской армии, рассказал:

«Мы шли на посадку на подводную лодку. Я шел впереди Петрова. В это время кто-то из толпы стал ругательски кричать: « Вы такие-разэдакие, нас бросаете , а сами бежите « . И тут дал очередь из автомата по командующему генералу Петрову. Но так как я находился впереди него, то вся очередь попала в меня. Я упал . . . »

Обстановка не исключала, что помимо диверсанта мог стрелять и наш военнослужащий, потерявший самообладание.(3)

Подводная лодка находилась в двухстах метрах от причала. У берега стоял рейдовый буксир. Моряки торопили: лодку и буксир мог накрыть артналет или повредить даже отдельный снаряд.

Подойдя к подводной лодке, буксир из-за волнения моря не мог встать к ней вплотную. Прыгали изо всех сил, чтобы не упасть в воду. Некоторые срывались. Не мог сам перескочить на лодку Крылов, он был еще слаб после ранения. Моряки быстро нашлись – расстелили шинель, положили Крылова, раскачали и перебросили на палубу.

Юра, сын и адъютант Петрова, отстал где-то на берегу.

Потом его все же нашли. В последние минуты перед погружением его подвезли в подводной лодке. Петров все еще стоял на палубе. Буксир то подбрасывало вверх, то он проваливался вниз. Юра замешкался, не решаясь перемахнуть через вскидывающиеся волны. Петров прикрикнул на сына:

– Юра, прыгай немедленно!

Юра прыгнул и едва не сорвался в воду, но успел ухватиться за поручни. Ему помогли взобраться наверх. Лодка сразу же стала готовиться к погружению. В ней оказалось 63 человека!

Переход от Севастополя до Новороссийска продолжался с 1 до 4 июля!

Нелегкое это было плавание. Если вы во время отпуска посмотрите в каком-нибудь черноморском порту расписание движения кораблей, то увидите: путь от Севастополя до Новороссийска – всего несколько часов. Почему же Петров и его спутники шли почти четверо суток?

Вот что мне удалось узнать об этом.

Подводной лодкой «Щ-209» командовал капитан-лейтенант В. И. Иванов. Я его разыскал уже после того, как эти строки были опубликованы в журнале. Произошло это так. Среди многих писем было письмо капитана 1-го ранга Лобанова А. В., он писал из госпиталя лежа, извинялся за почерк. Кроме доброго отзыва о моей повести были в письме и такие слова: «Кусок о плавании на лодке написан с огрехами, не слишком профессионально с точки зрения моряка. Я надеюсь, что это все будет издано отдельной книгой.

И лучшие советы по этому эпизоду Вам даст сам Владимир Иванович Иванов. Он мой сосед. (Дальше приведен адрес.) Он очень скромный человек и об этом моем письме ничего не знает». Полностью соглашаясь с Лобановым и поблагодарив его, я тут же написал письмо Иванову в Ленинград. И вот передо мной его ответ:

«27 июня погрузил боезапас и 28-го вышел в Севастополь. В ночь с 28/VI на 29/VI получил радиограмму с приказанием выбросить боезапас в море и идти в Камышовую бухту под Севастополем. Придя туда, я получил предписание – в районе 35-й батареи лечь на грунт и всплывать с темнотой. С наступлением полной темноты 29-го всплыл и дожидался дальнейших указаний. Приблизительно около двух часов подошла шхуна, и первая партия офицеров во главе с генералом Петровым перешла на подводную лодку. Все спустились вниз, а Петров остался на мостике. Через некоторое время шхуна подошла вторично. На п/л перешла еще группа офицеров. Время было без нескольких минут 2 часа, я думал, что больше не будет пассажиров, предложил генералу Петрову спуститься в п/л, т. к. уже светает и надо уходить. Генерал Петров мне ответил, что на берегу остался его сын. Подошла шхуна, и на ней оказался сын Петрова, но вместе с ним прибавилось еще пассажиров. Немедленно все спустились в лодку. Сразу погрузились. Было уже почти светло. Начали форсировать минное поле, стараясь придерживаться фарватера, но, наверное, мы фактически шли по минному полю на глубине 80 м. Были задевания за минреп, но, видно, спас малый ход, прошли благополучно. Как только мы начали форсировать минное поле, началась бомбежка. Правда, немцы не знали точно нашего места, бомбили по площади, но часто бомбы падали довольно близко. В первый день в 22 часа мы всплыли, т. к. необходимо было подзарядить батарею и провентилировать лодку, ибо люди уже дышали с трудом. Не прошло и часу, как появились катера немцев и стали освещать район, пуская ракеты с парашютами, пришлось срочно погрузиться. Через час мы всплыли, начали зарядку и до раннего утра шли в надводном положении. Все пассажиры вели себя спокойно, плохо себя чувствовал генерал Крылов, который еще не полностью окреп после ранения.

На переходе произошел такой случай: я стоял на мостике и курил какую-то дрянь. Генерал Петров сказал, что угостит меня хорошими папиросами «Северная Пальмира», и спустился в лодку. Минут через пятнадцать он вышел на мостик и смущенно сказал, что его чемоданчик остался на берегу. За время перехода на лодке – и тогда, когда тяжело было дышать, и во время бомбежек – все соблюдали полное спокойствие и выдержку».

За лодкой гонялись самолеты и катера противника. Они сбрасывали глубинные бомбы, от которых трясло и кидало перегруженную подлодку, готовую развалиться. Взрывы бомб оглушали людей. Гас свет. Сыпались краска и грунтовка с переборок. Принятые на борт разместились всюду, где можно было втиснуться между механизмами и приборами, а таких мест в подводной лодке немного. Не хватало кислорода, люди задыхались, обливаясь липким потом. Температура поднялась до 45 градусов. Непривычные к таким перегрузкам сухопутные командиры теряли сознание. Экипаж, испытывавший те же мучения, вел себя очень мужественно – они моряки, им вроде бы полагалось все это преодолевать и выполнять свою работу.

Три дня и три ночи продолжалась непрерывная охота фашистских самолетов и катеров за подлодкой «Щ-209», она то стопорила ход, то, маневрируя изменения глубины и курса, тихо ускользала от преследователей. Только 4 июня лодка пришла в Новороссийск.

Петров вместе со всеми перенес эти страдания, ему, конечно же, было труднее многих, потому что он был старше по возрасту, имел давнюю контузию. Но он ни разу не подал виду, как ему тяжело. А может быть, моральная тяжесть перекрывала все.

Позднее исследователи и историки подсчитают, какой огромный вклад в общую победу внесли севастопольцы, на 250 дней приковав к себе одну из сильнейших гитлеровских армий. Подсчитают, какой урон нанесли врагу и как ослабили дальнейшие удары 11-й армии. Какой беспримерный героизм проявили в боях за исторический город, повторив и умножив славу доблестных предков.

Но в тяжкие часы подводного плавания тяжелее горячего воздуха, отравленного дыханием дизелей и кислотными парами аккумуляторов, генерала угнетало сознание, что там, в Севастополе, остались его красноармейцы и командиры. И хоть Петров ушел, выполняя приказ, всю жизнь он не мог заглушить душевной боли оттого, что вот он здесь, а они остались там, оттого, что не все было сделано для спасения защитников Севастополя.

В Новороссийске встретили моряки из штаба Черноморского флота и приморцы, добравшиеся сюда раньше. Были даже цветы. Но севастопольцы выглядели очень неторжественно: небритые, в грязной, измятой одежде, измученные последними боями и тяжким переходом.

Сразу с причала все прибывшие отправились в баню. Из бани вышли и офицеры, и генералы в одинаковом новом красноармейском хлопчатобумажном обмундировании. Готовой генеральской одежды не оказалось. Но на следующий день генералы уже были обеспечены подобающей им формой. Несмотря на радость избавления от плена или даже смерти, Петров был мрачен. В одной из бесед он все же высказал вице-адмиралу Октябрьскому много горького прямо в лицо. Петров считал, что при соответствующей организации можно было вывезти из Севастополя оставшихся в живых его героических защитников. Октябрьский будет недолюбливать его за это. Из статей и выступлений адмирала о героических днях Севастополя будет выпадать имя Петрова.

Разные существуют мнения по поводу того, можно ли было вывезти защитников Севастополя с мыса Херсонес. Одно из них – боевые корабли не были посланы из опасения их потерять. Впереди была еще долгая война. Черноморский флот уже недосчитывался многих кораблей, а Черное море, Кавказ надо было защищать. Были другие обстоятельства – превосходство авиации противника в воздухе. Теперь самолеты гитлеровцев базировались на крымской земле, море рядом, для заправки, подвески новых бомб требовалось всего несколько минут. Даже небольшим количеством самолетов враг мог создать очень интенсивное воздействие.

И все же, все же… Об эвакуации, как справедливо пишет адмирал флота Н. Г. Кузнецов, надо было «в Наркомате ВМФ подумать, не ожидая телеграммы из Севастополя…». Да и черноморским флотоводцам при всей их бережливости вспомнить бы, что кроме дня бывает еще и ночь, да заранее пригнать в Севастополь побольше пусть даже простых шлюпок. Сотни мелких суденышек под покровом темноты ушли бы с Херсонеса, что подтверждают севастопольцы, спасшиеся на самодельных плотах, бочках, надутых автомобильных камерах и прочих подручных средствах. О том, каковы были возможности помочь севастопольцам, свидетельствуют слова доктора исторических наук А. В. Басова в его статье «Роль морского транспорта в битве за Кавказ»: «4 августа (через двадцать – двадцать пять дней после Херсонесской трагедии, а значит, все они могли быть использованы для эвакуации севастопольцев. – В.К.) из Азовского моря стали прорываться через простреливаемый противником Керченский пролив группы транспортных и вспомогательных судов в сопровождении боевых катеров. До 29 августа в Черное море прошли 144 различных судна из 217 прорывавшихся».

И еще одна цитата, опять же свидетельство самих моряков, из книги «Черноморский флот» (М., 1967, с. 214): «Из-за невозможности вывести в Черное море, в портах Азовского моря было уничтожено свыше 50 малотонных транспортов, 325 рыбопромысловых и более 2570 гребных судов». 

В конце июня все эти суда или хотя бы часть их еще можно было вывести из Азовского моря беспрепятственно. А сколько таких судов было еще и в Черном море! Посадить бы на 325 рыбопромысловых пусть по сто человек – уже более 30 тысяч севастопольцев были бы спасены… [7]

Подъехал Петров, приказал мне взять радиостанцию и попробовать связаться с Москвой. И вот я сижу в окопе, вырытом вокруг батарей, пытаюсь наладить связь.

Из батарейного блиндажа вышел вместе с сыном Юрой Иван Ефимович, сел на камень и мрачно смотрит на утопающий в дыму город, откуда доносится шум боя.

К 16 часам фашисты вышли на рубеж Юхарина балка — хутор Отрадный — Камчатка.

Из штаба Северо-Кавказского фронта получена директива командующего, маршала С. М. Буденного, в которой говорилось:

«1. По приказанию Ставки Октябрьскому, Кулакову срочно отбыть в Новороссийск для организации вывоза из Севастополя раненых, частей войск, ценностей

2. Командующим Севастопольским оборонительным районом остается генерал-майор Петров. В помощь ему выделить командира базы посадки на правах помощника с’ морским штабом.

3. Генерал-майору Петрову немедленно разработать план последовательного отвода к месту погрузки раненых и частей, выделенных для переброски в первую очередь. Остатками войск вести упорную оборону, от которой зависит успех вывоза.

4. Все, что не может быть вывезено, подлежит безусловному уничтожению.

5. ВВС СОР действуют до предела по возможности, после чего переходят на кавказские аэродромы».

Одновременно командованию Черноморского флота было приказано направлять в Севастополь сторожевые катера, базовые тральщики, подводные лодки и иные корабли для вывоза раненых бойцов, ценностей и документов, имеющих государственную важность, а также для доставки защитникам города боеприпасов и продовольствия. В период эвакуации боевые корабли флота и авиация должны были усилить удары по врагу. В Новороссийске и Туапсе предписывалось организовать прием эвакуированных из Севастополя.

…Вот мы уже видим танки противника. Просто наблюдаем, как они идут от Балаклавы к городу. Ух, какая злость берет! Видеть врага и не иметь возможности ударить по нему!..

К нам, командирам штаба, подходят разрозненные группы солдат. Это главным образом артиллеристы Вопросов не задают, знают, что на многие из них нельзя ответить; помочь тоже нельзя. Они, как и мы, наблюдают за немцами и злятся. У них нет снарядов, и они с болью в сердце вынуждены топить орудия, чтобы не остались врагу Командиры полков, дивизионов, батарей сводят их в боевые группы и ведут в атаки, чаще в рукопашные.

Капитан Безгинов по другой рации вызывает командиров и комиссаров на командный пункт армии.

За Петровым приехал посыльный. Он уходит в потерны (подземные галереи) батареи. Затем туда вызывают и меня. Возле потерн встретил командира 386-й дивизии полковника Скугельника; он легко ранен.

Николай Иванович, увидев меня, сообщил, что получена шифровка Ставки, разрешающая эвакуацию Севастополя.

Принято решение командование над оставшимися здесь силами возложить на генерал-майора Новикова и бригадного комиссара Хацкевича.

Крылов предложил мне пропуск на самолет.

— А вы? — спрашиваю я.

— Мы с командармом и членами Военного совета пойдем на подводной лодке.

Капитан Безгинов выдаёт пропуска командирам дивизий. Кое-кому он уже вручил, и те ушли на аэродром ожидать самолетов.

Итак, мы покидаем Севастополь…

Члены Военного совета армии ушли на катере с временного причала в море, чтобы там пересесть на подводную лодку. Уже на лодке командарм спросил, где генерал-майор Рыжи и полковник Кабалюк. Их не оказалось.

Я докладываю, что на катер садился вместе с Рыжи, а Кабалюк еще оставался на причале.

Петров приказал командиру подводной лодки подождать. Возможно, катер еще подойдет.

Ждем 20—30 минут. Наконец вахтенный матрос докладывает, что катер ушел в открытое море.

Командир подлодки говорит Петрову:

— Скоро рассвет. Если мы еще немного задержимся, нас может обнаружить противник…

Петров глянул на него, нехотя кивнул головой и тихо

сказал:

— Погружайтесь!

Лодка погрузилась и легла на курс. Старпом предложил всем нам, «пассажирам», немедленно лечь и как можно меньше двигаться, так как лодка не рассчитана на такое количестве людей, а в спокойном состоянии человек меньше потребляет кислорода.

Я оказался рядом с Крыловым. Мы лежали и долго молчали. О чем говорить? Слишком тяжело было на сердце, слишком горько на душе. До свидания, родной Севастополь, у стен которого пролито так много крови, отдано так много жизней наших братьев, крещенных с нами в одной купели — 250-дневной героической обороне, в непрерывных жестоких боях…

Лодка идет в подводном положении. Вдруг ее сильно качнуло, послышался глухой звук разрыва.

— Бомбят глубинными, — тихо сказал Крылов.

Из рубки слышны чьи-то команды. Чувствуется, как лодка маневрирует. Снова доносятся звуки разрыва. Они то приближаются, то удаляются. Лодку покачивает. У каждого в мыслях: «Только бы не задело».

Крылов дышит тяжело, капельки пота струятся по его лицу.

— Вам плохо? — спрашиваю я.

— Посмотри на себя и на других, — отвечает он. — Воздуху не хватает.

Действительно, все тяжело дышат.

Помолчав, Николай Иванович с грустью тихо сказал:

— На земле и смерть красна, а здесь погибнешь, не зная отчего.

Матросы принесли и раздали всем нам регенерационные патроны, поглощающие углекислый газ, и показали, как ими пользоваться.

Дышать через патрон легче. Но реакция, происходящая в нем, так быстро его нагревает, что невозможно в руках держать.

Через некоторое время командование разрешило использовать кислород из баллонов.

Под утро лодка всплыла. Свежий воздух ворвался в нее почти со свистом. Пошли в надводном положении, но когда начало светать, вновь погрузились. Все повторяется: недостаток воздуха, взрывы, покачивания лодки…

На третий день утром пришли в Новороссийск. На пирсе нас встретил Октябрьский.

Как следует из высказываний, приведенных выше, вице-адмирала Ф.С. Октябрьского Маршала Советского Союза Н.И. Крылова, дальнейшие намерения у командования СОРа и командования Приморской армии в связи с исчерпанием возможностей обороны были разные. Если командование СОРом, зная о невозможности эвакуировать армию, считало необходимым произвести хотя бы частичную эвакуацию и вывезти кроме руководящего состава города, армии и флота также старший комсостав армии, то командование Приморской армии, не зная о планах командования СОРа, было готово продолжать сражаться до последней возможности, руководствуясь директивой Буденного, как об этом пишет маршал Крылов.

Однако, принимая решение о частичной эвакуации в столь сжатые сроки, командование СОРом не учло основного препятствия к полному выполнению задуманного плана — вероятность стихии масс в местах посадки. Но об этом чуть дальше.

По практическому осуществлению принятого решения были и другие предложения, если бы командование СОРом в тот критический момент выслушало бы мнение и предложения командиров наиболее боеспособных частей и соединений. Вот что говорил командир 109-й стрелковой дивизии генерал-майор П.Г. Новиков, находясь в плену:

«Можно было бы еще держаться, отходить постепенно, а в это время организовать эвакуацию. Что значит отозвать командиров частей? Это развалить ее, посеять панику, что и произошло. А немец, крадучись, шел за нами до самой 35-й батареи»85.

Новиков обращает внимание на ту поспешность командования СОРа по отзыву командиров и комиссаров соединений и частей, вслед за ними старшего комсостава армии, а потом и остального комсостава, добавляет И.А. Заруба, сыгравшую основную роль в окончательной потере боеспособности армии и ее быстром отступлении к району 35-й береговой батареи в течение 1 июля 1942 года. Можно предположить, что эти обстоятельства были в какой-то мере учтены в задуманном плане частичной эвакуации. Заметим при этом, что о делах флота Новиков вряд ли был осведомлен и поэтому не представлял значения понесенных им потерь и оставшихся его возможностей. Но со своей стороны он был твердо убежден, что можно было бы более организованно прикрыть и обеспечить даже эту ограниченную эвакуацию и тем самым спасти больше людей.

Что же армия? В войсках об эвакуации не думали, как вспоминают ветераны обороны. Ведь был приказ драться до последнего.

Жила еще надежда на лучший исход сражения. Маршал Советского Союза Н.И. Крылов, тогда начальник штаба Приморской армии, вспоминая обстановку вечером 29 июня 1942 года, написал в своей книге «Огненные бастионы»:

«Совещание короткое. Командиры в нескольких словах докладывают о состоянии частей. В дивизиях в среднем по 500—400 человек, в бригадах по 100—200 (боевого состава. — Авт.). Плохо с боеприпасами. У меня острым гвоздем сидит в голове цифра, что на 30 июня армия имеет 1259 снарядов среднего калибра и еще немного противотанковых. Тяжелых ни одного. Всем понятно, что настает конец Севастопольской обороне. Но разговор идет обычный, будничный, о позициях, которые надо удержать завтра. Никакого другого приказа нет. Только под конец командарм дает ориентировку: держать в кулаке наличные силы. Драться, пока есть чем, и быть готовым разбить людей за небольшие группы, чтобы пробиваться туда, куда будет указано по обстановке. Пробиваться — значит в горы к партизанам. Это очень трудно, но все-таки возможно. И важно, чтобы в это верили, чтобы не было чувства обреченности. И далее он пишет, что снаряды, подвезенные ночью, к полудню оказались израсходованными, подбили 30 танков. А противник развивал наступление по нескольким направлениям. Артиллерия почти умолкла. Надо было производить частные перегруппировки для предупреждения назревающих прорывов. И еще, генерал Петров, куда-то спешивший, изложил мне все кратко, помню слово «эвакуация» прозвучало неожиданно»80. Крылов Н.И. Огненные бастионы. М. Воениздат стр.441 [3]