Александр проснулся оттого, что кто-то теребил его за плечо.
— Александра Степанович! Вставайте! Быстрее! — услышал он шепот наклонившегося над ним вахмистра Вахромеева, — беда! Енерал послал к вам предупредить, шо германец прорвался в Псков!
Дыхание с примесью инея и табачного дыма привели Александра в должный порядок, и он открыл глаза.
Темно, ничего не видно, но наклонившийся над ним вахмистр шепчет скороговоркой:
— Енерал гутарил, шо германцы по льду и мосту перешли в Псков. Потешные войска ентого фельдфебля Ляшкевича убегли сразу, как стрелять начали. В городе идут бои у Крома и вокзала. Туда прошли силы 1-ого красногвардейского полка Пеклеванова и 2-ого Черепанова. Кажельницкий сказал передать, шо они долго не продержатся. Супротив их кадетов легулярная армия с пушками и пулеметами. Просил передать, шо улетать надоть. Швыдчее.
Александр полностью проснулся и сел. В комнате громко храпел лейтенант Огрубеев. Порой он выдавал такие коленца, что сложно было не проснуться.
«Устал» — как-то отвлеченно подумал Александр.
Александр тоже зверски вымотался за день и устал. Шесть вылетов за день. Хорошо, что германскую авиацию потрепали сразу изрядно и их самолеты более не показывались. С темнотой полеты прекратились. И летчики собрались в столовой. Чтобы согреться выпили немного разведенного, пахнувшего какой-то техникой спирта.
— Так! — пришел в себя Александр и, поднявшись, приблизился ближе к лицу Филимонова, — Чернов знает?
— Неа! Мы казаки и только тебе, Александра Степанович. А ты уж сам решай шо делать, кому гутарить. А мне час бежать назад надоть. Енерала спасать, ежели шо. Ты ж сам приказал.
— Давай беги! — оттолкнул Александр Филимонова, — и чтобы живыми были оба!
— Так куды мы денемся? Мы с Колюней Северьяновичем теперя с тобою, как ниточка с иголкой, связаны. Спасем енерала и к тебе!
Хлопнула дверь, и Филимонов исчез.
Александр встал, потянулся. У входа стояло ведро с холодной водой, он босиком подошел и ополоснул из ковшика лицо, потом попил воду и только после этого завернул портянки, засунул ноги в сапоги и пошел разыскивать Чернова.
Чернов не спал, а был в столовой. Он хмуро сидел и пил чай вместе с подполковником Свербеевым и Ежовым.
Увидев Александра, спросил:
— Который час?
— Судя по темноте часа два! — ответил Александр, посмотрев в окно.
— Чего приперся? Не спится?
— Мой казак прискакал. Говорит германец в город прорвался. Бои идут у Крома и вокзала. Рвутся сюда, хотят ударить нашим с тыла. Воинство Ляшкевича сразу сбежало, и германцы перешли на эту строну по мосту и льду с артиллерией и пулеметами.
— Слышу стреляют у вокзала. Вот думаю, как улетать? Ведь ночь сейчас. Вот сидим и мозгуем. Наливай чай. Одна голова хорошо, а много лучше. И потом нужен приказ улетать. А этот Пеклеванов где?
— Казак сказал, что у Крома он бьется с красногвардейцами Черепанова.
— А на фронте у Черехи тихо! — вдруг сказал Ежов.
— Тихо не значит, что хорошо! — сказал хмуро Свербеев, — улетать надо, а то они нас здесь тепленькими возьмут и ударят в тыл нашим.
— До девяти часов бы дотянуть. А там нашим в Пскове помогли бы сверху! — задумчиво сказал Ежов.
— А дадут? — засомневался Александр, наливая себе чай в кружку с рисунком усатого гренадера времен войны 1812 года.
— Аванесов! Давай Светлова сюда и Насонова! — приказал Чернов.
Александр с удивлением увидел, как со скамьи поднялась фигура наблюдателя. Он, оказывается, спал или дремал на скамье у печки, накрывшись полушубком. Видимо, дремал, так как слишком быстро вскочил.
Наблюдатель Аванесов встал и, быстро накинув полушубок, выскочил из столовой, громко хлопнув дверью.
Минут через двадцать пришли в столовую Светлов и Насонов.
— Наливайте чай и давайте мозговать, что дальше нам делать! — приказал с улыбкой Чернов.
Когда все сидели за столом, он изложил ситуацию.
— А на фронте у Черехи знают? — спросил Светлов, что-то думая.
— Не знаю! — признался Чернов, — надо послать к ним кого-нибудь! Я сейчас напишу записку, а ты кого-нибудь, Георгий Александрович, пошли к Вараховскому! — сказал он Насонову, — и сделать это надо как можно скорее! Теперь надо заправить по полной все самолеты. Если что — лететь до Петрограда. Поднимай сейчас, как чай попьешь, всех своих. Бомбы, фланшеты, пулеметы, парашюты Котельникова, имущества по максимуму. Все подготовить. На поле разложить костры вдоль взлетной полосы, если придется улетать по темноте. Все, что останется здесь надо сжечь. Не германцам же оставлять?
Светлов почесал голову и вдруг сказал:
— Я никуда не полечу! Я псковский. У меня здесь семья. Пойду в пехоту сражаться!
Чернов с удивлением посмотрел на него.
— Это как? А присяга?
— А вот так! — со злостью ответил Светлов, — я никакой присяги на службу Ленину не давал. И мне в Петрограде делать нечего. Мое место здесь! — он опустил голову вниз.
— Я тоже не полечу! — сказал твердо Александр, — мои все гдовские и место мое там, с семьей. Пока с германцами воевали я был с вами. А сейчас наши дорожки расходятся.
— А кто полетит тогда? — спросил Чернов.
— У вас пилотов хватит. А наше место здесь! — твердо сказал Светлов.
Насонов вышел на улицу и через минут пять раздался топот копыт. Видимо, кто-то поскакал к Вараховскому.
Потихоньку стали собираться в столовой пилоты и наблюдатели. Все со страхом перед неизвестностью смотрели на Чернова.
— Пейте чай! Греемся, а потом начнем собираться. Полетят в Петроград Огрубеев, Морозов, Яроцкий, я, Ежов, Никольский, Крамской, Столбов, Григорьев, Свербеев на «Ильюше». Вроде хватает пилотов на все самолеты?
— А здесь у нас «Фарман» разбитый и самолет Викторова, — спросил Насонов, — что с ними делать?
— Все, что не улетит — сжечь!
На аэродроме забегали солдаты. Где-то зажегся свет, где-то запылали костры.
Верхами приехали озабоченные Вараховский и Незлобин.
— Что день продержали, теперь бы ночь простоять! — зашли они в столовую.
Пожали руки всем присутствующим.
— О том, что германцы прорвались в Псков мы знаем! — сказал Вараховский, садясь за стол.
Кто-то из наблюдателей подал ему тут же чай.
— Что делать собираетесь?
— А вы?
— А что мы? Матросы и солдаты дезертиры уже снялись и ушли в сторону Петрограда. Латышские стрелки тоже отступили. Казаки верхами ушли в свои родные места. Мы остались на фронте одни. Снарядов и патронов остался мизер, максимум на час хорошего боя. Все вчера израсходовали, но германцев остановили на целый день. По нашим данным германцы заняли уже Нарву и Ивангород, разгромив матросиков, которые драпанули аж до Луги и наступают теперь на Петроград. Те даже свои бронепоезда бросили. Даже если мы здесь все ляжем, то они прорвутся на Петроград по Нарвской дороге.
— Что думаете делать?
Вараховский задумался и потом сказал:
— Нас матросы обещали в Петрограде всех к стенке поставить, как контрреволюцию. Кучерук не стесняясь обещал. Поэтому мы уходим в Эстляндию и разоружаемся! — он посмотрел в глаза Чернова.
— То есть становитесь на сторону германцев? — спросил тот.
— Почему на сторону германцев? — усмехнулся Вараховский, — а мы нужны России? Вот главный вопрос!
В столовой наступила тишина.
— А нам что делать? — спросил Свербеев.
— Я думаю, что каждый должен выбрать сам свою дорогу! — сказал Вараховский и посмотрел на всех офицеров.
Все сидели потрясенные услышанным.
— Иногда враги бывают лучше, чем свои! — добавил Незлобин.
Только сейчас Александр обратил внимание, что оба приехавших были со своими погонами на шинелях. Видимо, решение принято. Но он к германцам уходить не хотел. Его душа рвалась в Гдов, к своим. Тем более, что там сейчас уже германцы.
— Время сейчас сколько? — спросил Чернов.
Свербеев достал часы, бывшие у него в нагрудном кармане на цепочке, щелкнул крышкой и доложил:
— Четыре часа ночи!
— Ясно! Ждем информации от Кажельницкого! Если прорвутся, то вылетаем немедленно!
Выстрелы и грохот от вокзала все усиливались и все беспокойно оглядывались назад.
— А как вы будете уходить?
— Так эти начальники хорошо, что запретили взрывать мосты через Великую. Сейчас на железнодорожном мосту фон Борн Федор Брунович. Он договорился и нас эстляндцы пропустят. А в Эстляндии главный военный начальник генерал Лайдонер. Я его знаю лично. Он начальник всех вооруженных сил Эстляндии. Нас обещали пропустить. Все оружие, кроме личного, мы обязаны сдать. Сдавать свое оружие мы никому не хотим, так как оно может стрелять в русских и поэтому все наше оружие — орудия, пулеметы — мы выведем из строя здесь. Самое сложное для нас это наши раненые, находящиеся в госпиталях и больницах Пскова. Но им мы уже помочь не сможем ничем, если германцы уже у вокзала. Тех, кто у нас, мы возьмем с собой. Кто не пойдет с нами — пусть отступает к Петрограду. Мы никого не держим.
— Ясно! А нам что делать? — спросил Чернов.
— У вас самолеты и сдавать германцам вы их не должны ни при каких обстоятельствах. Поэтому вам надо улетать в Петроград.
Чернов тяжело вздохнул.
— Лихие времена для России наступили.
За окном раздался топот копыт.
Все выбежали из столовой. С коней соскочили Филимонов и Орлов. На третьим коне был раненый генерал Кажельницкий. Его придерживал Орлов и помог сойти с коня.
— Мы отступили уже от вокзала в сторону Черехи! Нам не выдержать! Их много и они с орудиями! — сказал генерал Кажельницкий с болью в голосе.
— Господин генерал, вы с нами? Или будете отступать к Петрограду? — спросил Вараховский.
— Я буду со своими кадетами и офицерами! — твердо сказал генерал, — мы будем отступать на Порхов. Псков нам не отстоять. Вы улетайте скорее отсюда! — посоветовал он, — через полчаса максимум здесь будут германцы!
— Да, давайте! Улетайте! — посоветовал Вараховский. — Мы сейчас развернем своих и задержим германцев, и дадим генералу с кадетами отступить, а вам улететь надо, пока мы бедм сдерживать германцев. А мы потом будем сами искать свой путь.
Насонов подошел к Чернову и доложил, что самолеты готовы, заправлены и загружены по максимуму.
— По самолетам, как я и сказал! – скомандовал Чернов пилотам.
И Александр впервые с горечью пдумал, что этот приказ его не касается. К Александру подошел сзади Строганов и вдруг сказал:
— Александр Степанович! Возьмите меня с собой, пожалуйста! Мне в Петрограде делать нечего. Мои все уже давно за границей.
— Тогда, может, с Вараховским?
— Нет, я лучше с вами! Привык к вам!
— Тогда собираемся. Филимонов! — окрикнул он вахмистра.
— Здесь. Александр Степанович!
— Найди казачью справу и коня для господина наблюдателя! — приказал он.
Филимонов задумался, а потом пошел потрошить свой мешок, притороченный к седлу.
— На, надевай! — кинул он шаровары Строганову, — а шашки нету, звиняй, лишней!
— А я могу и без шашки! — с улыбкой сказал Строганов.
— Верхами могешь?
— Могешь – ответил Строганов с улыбкой.
Александр быстро собрался. Через пятнадцать минут он был у взлетной полосы в бекеше, папахе с шашкой и маузером, шароварах с лампасами.
Филимонов откуда-то привел коня с седлом.
— Так не очень коняга, но ехать можно. Местные авиаторы дали.
Вдоль взлетной полосы горели костры. Самолеты, разбегаясь, один за другим исчезали в темноте ночи.
Когда взлетел «Илья Муромец», то на аэродроме оставалось только два самолета Чернова и Ежова.
Чернов приказал Насонову:
— Георгий Александрович! Вы с Несмеяновым после нашего отлета, а жгите здесь все и дома и ангары и имущество и отступайте на Порхов вместе с кадетами генерала Кажельницкого или в Эстлнlb. С Вараховским.
Насонов кивнул головой.
— Мы решим. У нас здесь псковским много, собираются в пехоту вместе с капитаном Светловым.
Со стороны вокзала еще сильнее загрохотала артиллерия и пулеметы.
«Наверное, варховцы подошли и сдерживают германцев» — подумал Александр.
Через минут 15 на аэродром вкатились несколько телег с кадетами и офицерами. Многие были раненые.
— Казачок, где наш генерал? — спросил высокий офицер Александра.
— Да вот здесь он! Забирайте!
Генерала аккуратно перенесли в телегу и спустя какое-то время телега уехала.
Взлетели последние самолеты. На аэродроме все запылало.
— Александр Степанович, и нам пора! — торопил Александра вахмистр Филимонов.
В сторону вокзала промаршировали с ружьями нескольких солдат из аэродромной обслуги, которых возглавлял Светлов.
Увидев Александра, он дружески махнул ему рукой. Александр ответил.
Сложно было бросать тех, с кем прошел столько на войне. Но Александр сделал свой выбор.
Четверо всадников направились, не спеша в сторону дороги на Петроград. Через Псков прорваться не было никакой возможности.
На развилке стояли орудия и пулеметы. Среди офицеров Александр заметил лейтенанта Николаева. Спешился.
— Привет, тезка! Как ты? Куда?
— А ты?
— Мы в Гдов!
Николаев приветливо кивнул Орлову и Филимонову.
— А я в Эстляндию и потом своих искать поеду в Латвию. Бывает, когда чужие лучше своих, а свои становятся врагами. Для меня война чувствую заканчивается навсегда.
— Согласен. Прощай – обнял Александр Николаева и почувствовал небритую щетину щеки.
— Прощай – шепнул на ухо Николаев.
Откуда-то несло дымом. Город горел. Из города раздавались пушечные выстрелы и пулеметные очереди.
— Александр Степанович, голубчик! — взмолился Филимонов, — отрежут — не прорвемся, а мне ышо на свой Донец добираться. Давай скорее!
Александр обнял Николаева и снова вскочил в седло.
Когда они отъехали от города Филимонов спросил:
— Как добираться будем?
— А вот до Цапельки, а потом влево с дороги, через болота. Германцы там не пойдут, а мы пойдем на Ямм, а оттуда по Гдовской дороге уже близко.
— А шо за Цапелька странная такая. Цапля не цапля, а Цапелька.
— Деревня – равнодушно сказал Александр думая о своем
Филимонов кивнул головой.
Сзади раздавались выстрелы, какие-то взрывы и на полнеба пылал аэродром. Рвались бомбы, горел бензин.
На востоке начинало мазать светом.
— Скоро будет светло – подумал Александр – какое сегодня число – задумался он, пытаясь вспомнил.
И вспомнил – двадцать четвертое февраля.
Впереди, как ни странно, никого не было.
— А где наши? Где латыши? Где матросы? — спросил Филимонов Александра.
— Драпанули, наверное, — равнодушно сказал Александр, — до Луги видимо. Пусть Петроград обороняют, но не так, как Псков!
— Пусть! — согласился равнодушно Филимонов.
Так и ехали: Александр и Филимонов впереди, а Орлов и Строганов сзади и о чем-то тихо разговаривали.
— Разреши Александр Степанович я вперед проеду – предложил Филимонов – а то не дай Господь, кто ждет там нас. Кроме меня некому в разведку. Здесь два казака природных я да ты.
— Давай — согласился Александр.
И Филимонов съехал с дороги влево и исчез в темноте.
На душе у Александра было муторно.