Первые сюрпризы поджидали меня уже через пару часов после прибытия на борт «Илима»: судовая амбулатория была девственно пуста — ни единого бинта, шприца и даже завалящей таблетки просто не существовало. Весь положенный годовой запас медикаментов только предстояло получить и доставить на борт танкера.
На борту не успели ещё войти в курс дела и разложить свои вещи спешно прибывающие штурманы и механики, как всю нашу офицерскую компанию срочно затребовали в штаб бригады.
В штабе царила нервозная обстановка, носились возбуждённые офицеры и мичманы, в воздухе густо висели сочные ненормативные лексические конструкции, содержащие названия различных половых органов, направления в пешие эротические прогулки и непременное упоминание близких родственников и домашних парнокопытных и рогатых животных.
В принципе, для советского Военно-морского флота, где матом не ругаются, а разговаривают, это не было чем-то необычным — уши в трубочку уже давно не сворачивались и щёки не краснели. Однако сегодня концентрация мата в штабном воздухе явно зашкаливала, она была вполне осязаемой и просто давила.
В кабинете комбрига, капитана первого ранга Саржевского, напротив, царило угрюмое молчание. В его командирском кресле огромной глыбой возвышался начальник аварийно-спасательной службы ТОФ контр-адмирал Якимчик, «о шую и о десную» (слева и справа) от него компактно разместились комбриг, начальник штаба и флагманские специалисты, имевшие на обычно жизнерадостных, розовых лицах несвойственную морским офицерам интеллигентскую бледность, а в очах — вселенскую грусть.
Куцая шеренга новоиспечённого комсостава танкера «Илим» неровно выстроилась напротив начальственного стола.
Адмирал низким, подчёркнуто зловещим голосом довёл до нас задачу: через десять суток танкер «Илим» и рефрижератор «Ульма» должны быть в море и, вместе с отрядом боевых кораблей Тихоокеанского флота в восемнадцать вымпелов, следовать в Индийский океан на замену кораблям 8-й оперативной эскадры, уже полгода, несущим там боевую службу.
Сроки определены приказом Главного штаба ВМФ (адмирал указал перстом вверх) и пересмотру в сторону продления не подлежат. Все оправдания не принимаются!
Из всех судов и кораблей отряда не готов только танкер «Илим», и если в указанный срок он не выйдет — всем будет очень плохо. Немного помолчав, добавил, обращаясь к побуревшему комбригу, что если его, адмирала Якимчика, персонально поимеют в штабе ТОФ, то он обещает волну массовых изнасилований во вверенной ему 31-й бригаде с далеко идущими оргвыводами. Причём комбриг будет изнасилован в особо циничной форме (примерно так, в переводе с флотского служебного на русский разговорный, звучала адмиральская речь).
Комбриг Саржевский (сам большой мастер изящной словесности и специалист по снайперскому метанию пепельниц в проштрафившихся подчинённых), только беззвучно раскрывал рот и покрывался красными пятнами.
Затем адмирал, напоследок погрозив указующим перстом всем присутствующим, величественно покинул кабинет.
В помещении воцарилась зловещая тишина, пока пришедший в себя комбриг не начал теперь уже свой инструктаж. На сей раз обошлось без матов, ибо никто не мог предвидеть, что однотипный танкер «Егорлык», который раньше намечался в этот поход, застрянет в Советской Гавани из-за поломки гребного вала, и придётся срочно готовить «Илим», дабы не сорвать контракт «Судоимпорта» с Грецией.
Издёрганный комбриг ещё пару раз пужанул последствиями нашего невозмутимого капитана и переключился на штурманов. Поскольку в те края пароходы нашей бригады ещё не заплывали, им предстояло получить кучу морских карт, откорректировать и нанести на них навигационную обстановку (это — не считая оформления грузов и прочей многочисленной судовой документации, причём «с нуля»).
Флагманский механик сразу увёл нашего стармеха к себе, а на меня совершенно неожиданно «наехал» начальник штаба — целый двухметровый капитан второго ранга.
— А расскажите-ка, любезный доктор, как вы так быстро умудрились развалить медицинскую службу танкера? Как думаете исправлять положение? Сорвёте сроки — мало не покажется!
Я сначала чуть не ошалел от такой иезуитской формулировки и вопиющей несправедливости. Однако сработали защитные флотские рефлексы (чай, не первый год замужем), и я перешёл из глухой обороны в атаку. И тут, как говорится, «Остапа понесло» …
— А как, товарищ капитан второго ранга, я смог за два часа развалить то, чего не было? Пустая каюта — и, б…, ни одной таблетки! Моряки не осмотрены и не привиты, нет медицинских книжек. И моряков даже нет! На кого документы оформлять прикажете — да ещё по гражданскому варианту? Кто мне в пароходстве добро на выход даст, где таких дураков-то найдёте — под суд идти? Это ведь народ не военный, им ваши погоны по хрену, и приказы на них не действуют! Главный врач портовой СЭС на всех военных кладёт с прибором!
Опешивший от такого борзого отпора кап-два только и смог произнести:
— Павловский! Уйми своего Айболита, а то он уже на начальника штаба орать начал! Распустил своих «пилюлькиных», субординацию забыли! Я вами ещё займусь! Строевым ходить будете!
Флагманский врач за рукав вытащил меня в коридор и начал было урезонивать. Но я уже завёлся не на шутку, ведь задача действительно была на первый взгляд невыполнима обычным, законным порядком.
Наверное, надо было не орать на меня, а спокойно разобраться и наметить пути выхода…
В общем, мы, несолоно хлебавши, вместе с флагманскими специалистами, все издёрганные, вернулись из штаба на суд[1]но. К своему немалому огорчению, я обнаружил отсутствие ледокола, уплывшего в бухту Стрелок вместе с моим барахлишком и посему оставившего меня только в том, в чём был, — в зимней морской форме.
Потом мы все засели в каюте капитана и начали крепко напрягать серое вещество мозга.
Поскольку на вспомогательном флоте (в отличие от боевого) всегда присутствовал некий плюрализм мнений, такая дискуссия со штабным офицерством была вполне уместна.
Тем более что мне предстояло получить документацию на отход при отсутствии даже судовой роли (списка экипажа) — пароход стоял с пустыми каютами и кубриками, а единственный матрос бессменно торчал у трапа, отлучаясь только по нужде. Даже камбуз ещё не работал.
Де-юре, так сказать, у меня, для полноценного оформления должен был, как минимум, наличествовать полный экипаж с пройденными медосмотрами, оформленными медицинскими книжками, всеми необходимыми прививками от тропических болезней, а также международное свидетельство о дератизации (отсутствии крыс) и годичный запас медикаментов, пере[1]вязочных материалов и хирургических инструментов.
При этом стандартное оформление документов судна на отход занимало около месяца — советская бюрократия была обстоятельна и нетороплива. В случае неправильного оформления документации заход в иностранные порты был просто невозможен: тормознут ещё на внешнем рейде и быстренько наложат штраф в валюте.
Де-факто же у меня в наличии не было абсолютно ничего из всего необходимого. И в ближайшие часы ничего не предвиделось.
Осознав сей грустный факт, мы с флагманским врачом, приняв внутрь некое количество универсального флотского успокоительного из майорской фляжки и наметив алгоритм действий на завтра, за полночь завалились спать в каюте на голых матрасах.
Утро — оно, конечно, вечера мудренее! Тем более что впереди нас ждали великие подвиги на почве судовой медицины (с непременной и обязательной победой) и маячила угроза насильственного виртуального изменения сексуальной ориентации и понижения социального статуса (в смысле звёзд и звёздочек) в случае поражения.