Сей вояж начался для меня совершенно неожиданно, хотя такой вариант и просматривался в неопределённом будущем. Служба в Военно-морском флоте всегда отличалась своей непредсказуемостью.
Ледокол Тихоокеанского флота «Илья Муромец», на кото[1]ром я был судовым врачом, возвращался из Петропавловска беспокойным Охотским морем. Позади осталась тяжёлая зимняя навигация по обеспечению выхода атомных подлодок из бухт побережья Камчатки.
Уже в конце Татарского пролива меня вызвал к себе капитан и показал радиограмму из штаба бригады о том, что мне открыта виза на загранплавание и по приходе в порт я немедленно должен прибыть на средний морской танкер «Илим», идущий на капитальный ремонт в греческий порт Пирей.
Солнечная Эллада после суровых льдов Охотского моря и заснеженного зимнего камчатского Питера — это было по тем временам (восьмидесятые годы) для моряков вспомогательно[1]го флота ВМФ необычайно круто. Максимум, на что я тогда мог рассчитывать со своим стажем, — это боевая служба в Тихом океане не далее вьетнамской Камрани! Душа от такой бла[1]гой вести враз и ощутимо расширилась и запела соловьём …
Наконец-то, после уже изрядно поднадоевшего ледокольного каботажа на Северах и приморском побережье, настоящее море — и сразу такой дальний переход через два океана и полдюжины морей! Ночью не спалось, вертелся в койке вьюном.
С нетерпением дождался прихода во Владивосток. Ошвартовались на 37-м причале, усталый ледокол приткнулся у пирса, в аккурат рядом с «Илимом». На борт сразу поднялся командир бригады со свитой штабных офицеров, в числе которых был и мой шеф — флагманский врач майор Павловский.
Поздравления с окончанием зимнего похода были недолги[1]ми, меня по-военному быстро и без особых церемоний окунули в суровую военно-морскую действительность, не дав и полчасика понежиться на вполне заслуженных лаврах.
Павловский с начальником штаба бригады «в два смычка» с ходу меня озадачили, доведя почти до состояния ступора: «Илим» должен был выйти в море через десять суток, причём не под флагом советского Военно-морского флота, а под государственным красным флагом СССР — и с оформленными гражданскими судовыми документами Дальневосточного морского пароходства. Мне предстояло в бешеном темпе подготовить с нуля всю медицинскую часть и все соответствующие документы для членов экипажа.
И это при том, что экипаж танкера в исходный период составляли всего четыре человека — капитан Константин Рябушкин, старпом Иван Коляда, стармех Владимир Гвоздев и невидимый пока боцман. Остальных просто ещё в природе не существовало.
Моряков бригады, имеющих визы и допуски, в лихорадочном темпе снимали с других судов, часть матросов и мотористов ещё должны были приехать поездом из Совгавани — с другого однотипного танкера.
Для «нормальных» гражданских моряков такая задача — подготовка к дальнему походу в столь бешеном темпе — была практически невыполнима в рамках существующих законов, но ведь это был советский военно-морской флот, для которого не было задач невыполнимых!
Оставив в каюте «Муромца» почти всё своё упакованное барахло, в надежде (как оказалось, весьма опрометчивой) ещё вернуться за ним, я, попрощавшись с капитаном и друзьями, пошёл к трапу танкера «Илим», где уже носились со скоростью тараканов, хвативших дихлофоса, взмыленные военные матросы с соседних кораблей, таская в трюм тюки, ящики и мешки с подошедших грузовиков под подбодряющие маты мичманов. Дело с самого начала обещало быть азартным и весёлым!