Сафаров А. Авось

— Кажется меня решили утопить подумал я, осмотрев корабль, которым мне предстояло командовать.

Посудина мне ровесник, только для человека тридцать пять это расцвет сил, а для корабля- кома, скорей даже смерть. Район переменной ватерлинии наверняка проржавел, привальный брус деревянный, значит под ним всегда влажно и достаточно воздуха, кабельные трассы давно высохли и вот вот рассыплются… Странно, что у него до сих пор днище не отвалилось. А главное, непрерывная палуба в местах соединения с бортами сгнила и отрывается вместе с линолеумом. Достаточно попасть в приличный шторм, и булькнем, даже следа на воде не останется.

Выяснил что в ближайшие пять лет списывать корабль никто не собирается, до планового ремонта пол года, и стал готовить ремонтные ведомости, большинство средств направив на корпусные работы. Техотдел сопротивлялся, настаивая на ремонте механизмов, усилиями команды пребывающих в неплохом состоянии.

Не доставлю я им радости утонуть вместе с кораблём и экипажем.

А пока мы из морей не вылезали, даже не свойственные задачи выполняли.

Наконец стали в завод, просто от одной стенки Северной гавани к другой перебрались. Повыдергали всё что можно, в цеха увезли, и немедленно о нас забыли. Теперь рабочих раньше чем за месяц до выхода из ремонта на корабль не загонишь. А я принялся обивать пороги техотдела, пробивая докование.

— На хрена Тебе ДОК в начале ремонта удивляются инженеры – За восемь месяцев обрасти успеешь. Отдокуешься перед выходом из ремонта.

— Мне весь борт в районе переменной ватерлинии и под привальником менять нужно! Там металла уже не осталось!

— С чего Ты взял?- удивляются.- В ДОКе замеры проведём. Всё будет в порядке.

Надоел я им, да и в Паркоммуне ДОК свободным оказался. Так что поставили меня в ДОК. А перед этим я за бутылку спирта договорился с газорезчиком и он привальник срезал. Почистили корпус пескоструем, и начали толщину обшивки ультразвуком замерять. В самых подозрительных местах прибор восемь миллиметров показывает.

— Сделайте несколько контрольных сверлений.- настаиваю.

Глас вопиющего в пустыне.

— Устаревший метод.- говорят.- Ультразвук не врёт!

Я акт докования подписывать отказался, и экземпляр карты замеров, с подписью представителя техотдела затребовал. Дали.

Покрасили подводную часть корпуса и из дока вывели. Стали швартовать к стенке завода, буксир совсем чуть-чуть неаккуратно нас к стенке приложил, и корпус потёк. По переменной ватерлинии. Там где восемь миллиметров должно быть.

Что тут началось. Командующему доложили. Он неприлично обрадовался:

— Десять дней в ДОКе отстояли, народные деньги потратили, а вышли с дырами в корпусе.- говорит.- Командира судить !

Комиссию создали и следователя прокуратуры в неё включить не забыли. Не простил мне «Г в квадрате» своего инсульта.

А я в это время приказал обшивку в местах где течет аккуратно разобрать. Пришла комиссия, чтобы меня в преступной халатности уличить, а я им карту замеров и слой окалины толщиной восемь миллиметров показал, и акт приёма корабля из ДОКа без моей подписи, но зато с подписью представителя техотдела показал.

Страсти сразу поутихли. Не было команды техотдельских под суд подвести, вот ко мне интерес сразу и пропал, а следователь прокуратуры немедленно куда-то подевался.

Стали искать предприятие которое за такой объём работы возьмётся. Дублировать борт запрещено, а вырезать часть борта длиной почти сто пятьдесят метров и шириной в полтора метра, да еще значительную часть палубы заменить… Сами понимаете. Легче новый корабль построить.

Но деваться некуда. Корабль нужен, а Инспекция безопасности мореплавания без выполнения этих работ корабль в море не выпустит. Эту инспекцию недавно выдумали, точнее недавно на военный флот внедрили.

В свете заявлений о том, что человеческая жизнь- наивысшая ценность. Посадили трёх бывших морских офицеров в кабинет, сказали им, что они не от кого не зависят, и стали они запрещать эксплуатацию всего старья, которого у нас немало скопилось. Запретят, снимут с себя ответственность, а корабли продолжают в море ходить.

Как говорил «великий флотоводец и мой друг» Касумбеков: « Приказы о выходе в море выполнять надо, но в море выходить нельзя!».

Принять нас для докового ремонта согласился завод им. Закфедерации. Только ДОК всплыл и леса поставили, я приказал матросам ржавчину с внутренней стороны корпуса отбить, не опасаясь что борт пробьют. Для выполнения этого задания матросы выбрали лом.

Стукнули потихоньку, и лом улетел на стапель палубу. В образовавшейся дыре немедленно обозначился чёрный кавказский глаз. Он подмигнул и поинтересовался:

— Чего это вы ломами кидаетесь? Так ведь и убить можно.- после чего исчез на сутки, впечатления от нашего борта переваривать.

На следующий день Закфедерация от выполнения запланированных работ отказалась, посчитав объём работ чрезмерным и предложила задублировать наиболее повреждённые участки, причем металлом заказчика. Техотдел дал своё согласие и металл.

А я опять акт выполнения доковых работ не подписал.   Думаю говорить о том, что палубу ремонтировать наш завод отказался- лишняя трата времени.

Так мы приблизились к уровню легендарного «АРГО»: борта есть, палуба тоже вроде есть, а на самом деле её наличие- видимость.

Естественно Инспекция безопасности мореплавания запрет на наш корабль наложила.

Но что нам запреты, и морячили мы еще семь лет. Вы удивились? А я не удивлялся когда на Севере списанную АПЛ с восемью офицерами при буксировке утопили. Не удивился потому, что хорошо знаю как всё это делается.

А в 91 году, в дополнение ко всем бедам нам нового начальника топливной службы прислали. И хрен бы с ним, но ему снабжение кораблей спиртом передали, а он сразу это снабжение пресёк на корню. Сказал, что Приказ Главкома о нормах снабжения спиртом его не устраивает, и пока не будет нового приказа, причем Министра обороны, он ни грамма спирта на корабли не выдаст. И флотилия прикипела к пирсам. Не хочу сказать, что спирт на кораблях расходовался по прямому назначению, но он был самой твёрдой валютой, решающей многие проблемы.

А на моём корабле случай особый: аппаратура, блоки которой промывают (не протирают) спиртом, и которая стоит немереных денег, три чушкаря вместо лейтенантов и мичмана, не умеющих с этой аппаратурой обращаться, но что самое страшное, требующие от меня письменного приказа эксплуатировать аппаратуру без технического обслуживания, а я сам слышал как они сговаривались сжечь аппаратуру если я такой приказ отдам и, наконец, намеченные на конец года государственные испытания экраноплана.

Ни Командующий, ни Начальник штаба флотилии, с которым мы вместе лейтенантами службу начинали, никаких мер к борзому майору не принимали, а ограничивались тем что ставили мне задачу подготовиться к госиспытаниям и напоминаниями о том, что за готовность корабля к выполнению свойственных задач отвечает командир. Как будто я без них этого не знал.

К приезду представителей Минского завода для плановой регулировки аппаратуры, мне удалось добиться от сидящего на спиртовом вентиле уже к тому времени подполковника права приобретения необходимых двадцати килограммов спирта со склада за наличный расчет. Платил, конечно же, я. Деньги небольшие, но если так дальше пойдёт, то и топливо, и ГСМ придется приобретать за свой счет как для собственной яхты. За сорок килограммов спирта для госиспытания я тоже заплатил из собственного кармана.

И тут ко мне явился уже старший лейтенант коренной национальности Бадалов и заявил, что если я не отдам ему и двум его коллегам половину этого спирта для личных нужд, то никто из них не станет подписывать акты о его расходовании, а обвинят меня в хищении. При этом на его лице блуждала типичная для представителя титульной нации наглая ухмылка.

Прокуратура и Особый отдел к моему докладу по этому поводу отнеслись мягко говоря прохладно. К счастью госиспытания отменили, и я сдал спирт на склад. Правда денег мне за него так и не вернули. Зато задним числом отправили в отпуск с 30 декабря, забыв даже сказать мне об этом. Мотивировка была истинно государственная: по закону Вы должны отгулять отпуск до конца года.

— Когда Вы переносили мне отпуск и даже заставили сдать путёвку в санаторий, вы заверяли что заменить меня некем, но и я ничего не потеряю, а отгуляю отпуск после госиспытаний.- возражал я.

— Тогда это было нужно государству.- ответили мне- А мы- государственные люди, и ради Вас закон нарушать не намерены.

Улететь мне удалось только 2 января, проведя Новый год в аэропорту, но с тех пор когда при мне кто-нибудь говорит «Я- государственный человек.» мне хочется дать ему в морду.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *