Щекотихин В. Херсонесская трагедия (глава из книги)

Аннотация

В этой книге сделана попытка описать самые тяжёлые трагические последние дни двухсотпятидесятидневной обороны Севастополя.

Эти события на мысе Херсонес стоят в одном ряду с обороной Брестской крепости. Трагедия на мысе Херсонес тщательно скрывалась от советского народа и только в последние годы появились первые публикации о трагедии, постигшей стотысячную армию защищавшую Севастополь. В книге сделана попытка обобщить и систематизировать наиболее значительные события, происходившие на мысе Херсонес с использованием свидетельств уцелевших участников.

СУДЬБА СЕРГЕЯ ГОНЧАРОВА

Судьба случайно забросила меня 3 июля 2011 г. на открытие музейного историко-мемориального комплекса героическим защитникам Севастополя «35-я береговая батарея».

Закончилась парусная регата «Кубок Крыма 2011», в которой я принимал участие и до ее закрытия и награждения участников на Приморском бульваре оставался один свободный день. Этот день я, как коренной севастополец, решил посвятить ознакомлению с открывавшимся мемориалом.

Промчались годы с того трагического дня 3 июля 1942 г., пронеслись и канули в небытие политические вихри, запрещавшие узнать правду о той огромной человеческой трагедии, которая разыгралась на этом маленьком клочке севастопольской земли. Всего несколько лет назад я услышал от своего брата, Сергея Александровича Гончарова, что он был рядом с 35-й батареей на Херсонесском аэродроме и пережил эту героическую трагедию, и чудом остался жив. Я знал, что он пережил тяжелейшую оборону Севастополя, страшные дни немецкой оккупации, но никогда не слышал от него, что он был на мысе Херсонес в последние дни обороны и попал там в плен.

Об этом в советское время нельзя было говорить, все тщательно скрывалось о тысячах погибших на мысе Херсонес защитниках Севастополя, об ужасах немецкого плена и еще больших ужасах в фильтрационных лагерях НКВД, куда попадали репатриированные из немецкого плена герои обороны Севастополя.

О тех страшных событиях, которые произошли на мысе Херсонес и печально известной 35-й береговой батарее, нас отделяет 70 лет – целая человеческая жизнь. В советское время ничего не сообщалось об этом. Утром 4 июля Совинформбюро передало сообщение: «По приказу Верховного Командования Красной армии 3 июля советские войска оставили город Севастополь».

Вот и все, что стало известно советскому народу о севастопольской трагедии. Ни о десятках тысячах убитых или попавших в плен, ни о просчетах в организации и проведении эвакуации, ни о героической обороне последнего клочка крымской земли на мысе Херсонес, ни о сопротивлении оставшихся защитников под скалами на берегу моря, ни о взрыве 35-й батареи вместе с находившимися там людьми и о многих других героически-трагических событиях ничего не сообщалось.

Следует сказать огромное спасибо руководству города-героя Севастополя, воссоздавшего остатки 35-й батареи и построившего отличный мемориал, историческое значение которого не меньшее, чем мемориалы первой обороны Севастополя на Малаховом кургане и Брестской крепости.

Посетив 3 июля 2011 года музейный историко-мемориальный комплекс героическим защитникам Севастополя «35-я береговая батарея», я был поражен увиденным и услышанным об этом последнем непокоренном клочке крымской земли.

То, что я узнал от брата Сергея в последние годы его жизни, я думал уложить в коротком рассказе. Но после увиденного на 35-й батарее стал тщательно просматривать книги, посвященные обороне Севастополя, которых в моей библиотеке несколько десятков. Ни в одно из них, изданных в советское время, я не нашел информации о трагической судьбе стотысячной армии, защищавшей город-герой. И только в трех книгах, которые мне удалось купить в последнее время, я прочитал о тех ужасах, которым подверглись героические защитники Севастополя. Это «Тайны Севастополя» Валерия Борисовича Иванова, «Июль 1942 года, падение Севастополя» Игоря Степановича Маношина и «Пароль: Севастополь» Юрия Вадимовича Падалко.

Каждая из этих книг по своей направленности отличается от остальных, хотя описывает одни и те же трагические события. «Тайны Севастополя» освещает события с исторической точки зрения. «Июль 1942» представляет собой уникальную подборку документальных материалов, собранных из сотен источников. «Пароль Севастополь» знакомит читателя с тяжелой человеческой трагедией героев книги. Вместе эти три книги объективно и всесторонне описывают Херсонесскую трагедию и имеют большое историческое значение. Знакомясь с их содержанием и собирая материал очерка о семье Гончаровых, у меня возник целый ряд вопросов, касающихся Херсонесской трагедии. Вот некоторые из них:

1. Почему 28 июня Военный совет Северо-Кавказского фронта приказал удерживать Севастополь любой ценой и запретил эвакуацию на кавказский берег, зная безвыходное положение СОР.

2. Можно ли было  провести организованную эвакуацию защитников Севастополя.

3. Почему Севастополь в тяжелейших условиях блокады удерживался 246 дней, а за четыре последних дня немцы овладели городом, третьей линией обороны и продвинулись на много километров к мысу Херсонес.

4. Почему за эти 4 дня четырежды менялось командование Севастопольским оборонительным районом: Октябрьский, Петров, Новиков, Избранное командования на 35-й батарее после отбытия первых трех командующих.

5. Имел ли право покидать Севастополь Петров, нарушив директиву Буденного о назначении командующим СОРом.

6. Можно ли было провести эвакуацию  большего числа защитников Севастополя и организованный отход к мысу Херсонес, если бы Октябрьский и Петров не покинули командный пункт в Севастополе, а затем и 35-ю батарею.

7. Почему не было организованных уличных боев, которых так опасался Манштейн и которые не позволили немцам занять Сталинград при его обороне.

8. Почему немцы в 1944 году потеряли на мысе Херсонес 25 тысяч, а Красная Армия в 1942 – почти сто тысяч.

9. Могло ли командование СОР начать подготовку эвакуации, в то время как в армии действовал печально знаменитый приказ № 227 «Ни шагу назад», в соответствии с которым подверглись жестокому наказанию сотни тысяч военнослужащих от высших командиров до рядовых бойцов.

10. Почему не покинули свои войска 3 немецких генерала в 1944 и не осталось с защитниками Севастополя ни одного советского генерала.

11. Была ли возможность у Верховного главнокомандующего прекратить оборону Севастополя, эвакуировав армию на Кавказ и этим высвободить армию Манштейна для захвата Кавказа и взятия Сталинграда.

И целый ряд других вопросов.

Давать ответы на эти вопросы я не пытаюсь, так как не был в положении тех людей, которые стали участниками трагедии на мысе Херсонес.

Подбор нижеследующих документов из доступных мне источников позволит читателю попытаться ответить самостоятельно на поставленные вопросы.

В первой части книги рассказано о нелегкой судьбе моего брата Сергея. Рассказ проходит с использованием описаний тех событий, которые мне удалось найти в доступной литературе. Но после окончания работы над рассказом у меня накопилось множество описаний о трагических событиях сопровождавших героическую оборону Севастополя в последние дни приведенные в воспоминаниях очевидцев и участников этих событий, а также в многочисленных архивных материалах. В связи с этим возникла идея в написании второй части книги.

Собранные материалы систематизированы в несколько разделов, последовательно освещающих ход событий на мысе Херсонес. В разделе «Третий штурм» в хронологической последовательности освещаются события от начала штурма до падения Севастополя. В разделе «Командование покидает армию» собраны воспоминания очевидцев о событиях 30 июня и первых часах 1 июля во время отбытия Октябрьского и Петрова, а также 2 июля описано отбытие и последующее пленение генерала Новикова. В «Провале эвакуации» рассказано о провале посадки на прибывшие катера и о попытках выхода в море на подручных плавсредствах. В «Последнем бое на подступах к 35-й батарее» освещены героические подвиги последних защитников Севастополя, продолжавших до конца сражаться с врагом. В разделе «В немецком плену» рассказано о героях, сражавшихся с врагом под прикрытием прибрежных скал, их пленении, о расстрелах комиссаров, евреев и командиров, а также многочисленных нечеловеческих испытаниях, выпавших на их долю. В «Причинах Херсонесской трагедии» приводится обоснование пожертвовать армией защищавшей Севастополь ради спасения из катастрофического положения Советской армии в конце лета и осени 1942 года. В разделе «Влияние битвы за Севастополь на ход летне-осенней кампании 1942 года» описана та огромная помощь защитников Севастополя, позволившая не допустить к участию в наступлении на Кавказ и Сталинград первоклассной армии Манштейна. В заключительном разделе «Последние часы немецкой армии на мысе Херсонес» описаны трагические события и гибель немецкой армии в 1944 году.

Собранные материалы содержат описание событий, как с советской, так и с немецкой стороны. В книге приведены более 80 фотографий, иллюстрирующих содержание книги.

А теперь все по порядку.

1.1 Голубая бухта

Настало лето 1954 года. Я, как всегда, уехал после окончания первого курса Одесского политехнического института на каникулы в родной Севастополь. Туда же приехал из Ленинграда с несколькими соучениками, курсантами Высшего военно-морского училища, мой друг и дальний родственник Стасик Романов, сын М.Ф. Романова, командира линкора «Севастополь». В это время на экраны страны вышла кинокартина «Человек-амфибия», которую снимали на мысе Херсонес в Голубой бухте. Вся наша компания решила посетить это место, ставшее знаменитым и понырять там с трубкой и маской, которые в это время впервые появились в нашей стране. Транспорт тогда туда не ходил и на попутной грузовой машине мы доехали до Казачьей бухты, оттуда направились к обрывистому берегу Голубой бухты.

Преодолеть расстояние от места высадки из машины к берегу оказалось не совсем просто. Стрелка с надписью «Голубая бухта» вывела нас на извилистую тропинку, проложенную в обход многочисленных воронок от бомб и снарядов, окопов и ДЗОТов. Все эти следы войны хорошо сохранились в каменном грунте полуострова Херсонес. Кое-где возвышались остатки ДЗОТов, а вся земля была усыпана массой осколков от разорвавшихся тут бомб и снарядов. Мы, дети войны, вдоволь насмотрелись на подобные пейзажи, и картина бушевавшего десятилетие назад на этом клочке земли боя не привлекла нашего внимания. На половине пути к обрывистому берегу тропинка шла в обход каких-то развалин, состоявших из больших железобетонных глыб, огороженных забором из колючей проволоки. На одной из опор забора была укреплена табличка «Запретная зона – проход запрещен!» И только через полстолетия я узнал, что это остатки героической 35-й батареи.

С трудом преодолели сорокаметровый спуск к воде и стали искать на берегу место, где можно расположиться. Искать не потому, что берег был заполнен отдыхающими, как обычно на черноморском побережье, на берегу почти никого не было. Искать пришлось потому, что весь берег был сплошь усеян человеческими костями и скрученными кусками кожаных ремней. Внимательно рассмотрев эти ремни, мы нашли на них немецкие буквы и тисненое изображение орла со свастикой. Мы легко определили, что это остатки немецкого обмундирования и кости, которые сохранились за прошедшее десятилетие с той трагедии, которая разыгралась тут в мае 1944 года с не успевшими эвакуироваться немецкими войсками. Об этом мы знали из прессы, из рассказов севастопольцев и от брата Сергея, которому, как хорошему фотографу, было поручено руководством Дома офицеров флота (ДОФа) запечатлеть картину побоища окруженных и прижатых к берегу моря на мысе Херсонес, остатков немецких войск, оборонявшихся в Севастополе. Фотопленки он сдал, и их увезли в Москву. Он нам рассказывал о тысячах трупах немецких солдат и офицеров, о массе военной техники, разбитой и искореженной советской артиллерией, о земле, сплошь покрытой тысячами воронок и усыпанной осколками на мысе и, особенно на берегу моря.

В конце Голубой бухты, где крутой скалистый берег обрывался в море, громоздилась огромная куча остатков военной техники, которую уничтожали, сбрасывая с обрыва в море. Несколько остовов автомашин висели над обрывом, зацепившись за выступы скал.

Вся наша компания пережила войну и вдоволь насмотрелась на ее следы, в изобилии разбросанные на гигантских просторах, где прокатилось невиданное в истории человечества сражение. Нас интересовали подводные просторы чистейшей воды Голубой бухты и надежда увидеть те подводные красоты, которые запечатлели кадры кинофильма «Человек-амфибия». Ребята поочередно облачались в маску с трубкой и уходили в воду. Один из них вскоре вернулся с загарпуненным скатом. Все слышали о страшном для пловцов остром хвосте этого подводного обитателя. Отрезали хвост и провели им по животу ската. Хвост оказался настолько острым, что живот ската развалился на две части. Такое знакомство с оружием ската стало для меня наглядным уроком, и я всегда при дальнейших встречах с ними под водой в различных морях, куда забрасывала меня судьба, с опаской и уважением относился к этим непростым и опасным обитателям подводного мира.

Дошла очередь и до меня впервые в жизни опробовать входившее в жизнь новое достижение покорения морских глубин – маску и трубку. После инструктажа и тренировки, как надеть маску и проверить герметичность ее прилегания к лицу, как промывать стекло под водой, если оно потеет, а главное, как вдыхать воздух через трубку и как выдувать воду из трубки, если она туда попадет, чтоб не заглотнуть ее. И вот я погрузился в прозрачные просторы Голубой бухты. Какие неземные красоты открывает море перед подводным пловцом. Это и мириады различных мелких рыб: зеленушек, ставридок и хамсы, это замечательные заросли таинственных разнообразных водорослей, приветствующих тебя. Это крабы и раки-отшельники на дне, и стремительные серебристые кефали, как торпеды проплывающие мимо. Красоты подводного мира настолько очаровали меня, что где бы мне не приходилось окунаться в морские просторы, я всегда пользовался трубкой и маской.

Но дно Голубой бухты, так же как и берег, сплошь было усеяно человеческими костями и ремнями от обмундирования. Попадались каски, футляры немецких противогазов и всякий другой ржавый металл военного обмундирования. Подплыв к огромной куче техники, которую сбрасывали с обрыва в море, я с интересом рассматривал большую электрическую машину, ведь я учился на электрофаке, коллектор которой почему-то не окислился за десять лет пребывания под водой. На некотором отдалении от берега мое внимание привлекла какая-то толстая труба. Когда я поплыл поближе, то увидел, что это неразорвавшаяся торпеда, как видно, выпущенная торпедным катером по одному из кораблей, производивших эвакуацию осажденных солдат. Когда видишь это грозное оружие, хоть и знаешь, что оно безопасно, невольная дрожь пробежит по телу.

Вдоволь накупавшись, в конце дня мы вновь миновали железобетонные глыбы, разбросанные над обрывом моря, и направились домой. Так я впервые увидел остатки 35-й береговой батареи. Но какая трагедия произошла тут, я тогда не знал, да и не знал, что это останки героической батареи, которая внесла значительный вклад в 250-днеаную оборону Севастополя.

1.2 Мемориальный комплекс 35-й береговой батареи на мысе Херсонес

И вот через много десятилетий я вновь попал на 35-ю береговую батарею, на торжественное открытие мемориального комплекса, посвященного героическим защитникам последней пяди священной севастопольской земли от немецко-румынских захватчиков. Перед многочисленными участниками этого торжественного события прошли взводы красноармейцев и краснофлотцев в форме 1942 года и расположились почетным караулом вдоль крыльев величественного пантеона, затем под звуки марша прошли колонны морских десантников и военных моряков. С трибуны, расположенной у входа в пантеон, выступили представители власти Севастополя и оставшиеся в живых ветераны – защитники 35-й батареи.

И вот распахнулись двери пантеона, и группы посетителей с экскурсоводами стали медленно под траурные звуки музыки двигаться по кольцеобразному коридору, на стенах которого были написаны фамилии одной трети защитников батареи. Остальные две трети фамилий из 100 тысяч защитников пока не установлены. Из двух десятков Гончаровых – распространенная на Руси фамилия – я нашел С.А. Гончарова – моего брата.

Из круглого коридора наша группа попала в центральный круглый зал и по указанию экскурсовода расположилась в его центре. Потух свет и снова под звуки траурной музыки под куполом зала осветился круговой экран, на котором появились крошечные портреты героических защитников 35-й батареи. Каждый портрет постепенно увеличивался и, достигнув определенной величины, исчезал, и на его месте возникали десятки новых портретов великомучеников обороны Севастополя, безвестно погибших на этом святом месте или перенесших ужас фашистского плена, а затем фильтрационных лагерей НКВД и отбывание срока в лагерях ГУЛАГа вместе с полицаями и бандеровцами за то, что не застрелились или не утопились в море. Когда зажегся свет, у многих на глазах были слезы. Затем я прошел по периметру батареи, окруженному забором от многочисленных дач, построенных на костях героев, погибших на этой святой земле. Не приходят ли к хозяевам дач по ночам души десятков тысяч покойников, чьи кости и политую их кровью землю они переворачивают бульдозерами и топчут ногами?!?

Остановившись над обрывом, уходящим к морю, я не мог понять, как в отвесных складках скал могли укрываться и обороняться многие сотни оставшихся в живых советских командиров и солдат. Немцы забрасывали их сверху гранатами, обстреливали, с моря подходили катера и вели огонь по беззащитным, но не покоренным людям, а они продолжали сражаться, предпочитая, после неудачных попыток пробиться в горы к партизанам, зайти в воду и покончить с собой.

А кто не был убит или не застрелился, погиб в немецком плену, или, пройдя ужасы концлагерей, попал в лагеря НКВД. А те, кто выжил и освободился из советских лагерей, еще много лет жил с клеймом предателя Родины. Страшная судьба у этих героев, защищавших Севастополь.

Рядом с остатками батареи расположена красивая часовня, в которой в этот день велась непрерывная служба в память десятков тысяч мучеников, погибших здесь.

После часовни посетители мемориала подходили к походной полевой кухне, бесплатно получали добрую порцию вкусной гречневой каши с малосольными огурцами и чарку водки и усаживались за два длинных стола, поминая по русскому обычаю души усопших.

После гостеприимной полевой кухни я прошел к входу в батарею из внутреннего дворика, и вместе с группой экскурсантов попал на ее верхний этаж. Входной коридор, закрываемый снаружи массивной железной дверью, вел в продольную потерну, соединяющую многочисленные помещения батареи. Стены потерны  и помещений были покрыты многослойным налетом копоти, так как немцы сверху заливали мазут и бензин и направляли струи огня из огнеметов на не сдающихся защитников батареи. Помещения под орудийными башнями были завалены огромными кусками бетона после взрыва батареи вместе с находившимися в этих помещениях людьми. Несколько лестниц вели во внутренние нижние ярусы батареи, расположенные на глубине до 27 метров. В конце потерны находилось большое помещение, в котором организаторы мемориала устроили кинозал и демонстрировали воспоминания оставшихся в живых ветеранов батареи и леденящие душу документальные съемки последних дней ее обороны. Я разговорился с одним из ветеранов, дожившим до наших дней. На мои вопросы о пережитом здесь в дни обороны, он достал из сумки книгу севастопольского писателя Ю.В. Падалко «Пароль: Севастополь» и сказал, что в ней наиболее правдиво описаны все ужасы обороны 35-й батареи. На выходе из мемориала я увидел книжный лоток и на нем рекомендованную мне книгу и стоявшего за лотком мужчину с красномедным крымским загаром лица и шикарными усами.

Он что-то писал в этой книге покупателю. На мое счастье книга оказалась не последней, а загорелый усач был ее автором и оставил в купленной мной книге такой автограф «Олегу Вячеславовичу – коллеге по перу – от автора с пожеланиями всяческих успехов и здоровья». Я разговорился с Юрием Владимировичем и задал ему вопрос, как ему удалось издать свою книгу тиражом в 1500 экземпляров. Я написал книгу «Одесса. Война. Море» – очерки очевидца. И в какие издательства не обращался, никто ее издавать не захотел даже на условиях отказа от авторского гонорара. Издал 100 экземпляров за свой счет и почти все раздарил друзьям и знакомым. Книга нравится, люди спрашивают, где ее можно купить, и я отвечаю, что вряд ли найду когда-нибудь издателя в нашей непонятной стране и рассылаю им электронный вариант книги по Интернету.

Юрий Владимирович усмехнулся и сказал, что долго собирал материал о Херсонесской трагедии, прошел тот же путь с изданием, что и я, но издателя или спонсора не нашел. А чтобы правда о героических защитниках этой батареи не пропала, он за свой счет издал 1500 экземпляров, и чтоб вернуть деньги, торгует своим творением.

Руководство и общественность Севастополя создали замечательный мемориальный комплекс, восстановив остатки взорванной батареи, создав уникальный исторический памятник героическому подвигу защитников Севастополя. Но на открытие мемориала почему-то никто не приехал из представителей Украинской власти из Киева и командования Украинской армии. А в Интернете можно проследить, какую борьбу пришлось выдержать организаторам мемориала, чтобы отстоять последнюю пядь земли на мысе Херсонес от сплошной застройки дачами, которая произошла на этой засыпанной осколками бомб и снарядов земле, политой кровью и усеянной костями ее защитников, трагически погибших здесь.

Вот и решил я повторить тяжелый труд Юрия Владимировича Падалки, собрав и обобщив появившиеся в последнее время материалы о 35-й батарее, Камышовой бухте и Херсонесском аэродроме, и на их фоне описать воспоминания о пережитых здесь днях моего брата Сергея Александровича Гончарова, второго брата Игоря Александровича Гончарова, чудом эвакуировавшегося после тяжелого ранения с последним рейсом крейсера «Молотов», их отца и матери.

1.3 Безжалостное уничтожение Севастополя

Наступило 23 июня 1942 года… Двадцать второй день продолжался третий штурм Севастополя.

Командующий 11-й немецкой армией Манштейн решил полностью прервать морские перевозки между кавказскими портами и Севастополем и, после того как защитники израсходуют боеприпасы и другие виды снабжения, начать штурм. Для блокады Севастополя с моря противник сосредоточил в Ялте и Евпатории шесть подводных лодок, 19 торпедных катеров, 38 сторожевых катеров и охотников за подводными лодками. На аэродромах Крыма и Северной Таврии находилось 600 самолетов, в том числе ударный 8-й авиационный корпус Рихтгофена (150 пикирующих бомбардировщиков). К блокаде порта противник привлек большое количество дальнобойной артиллерии.

Главный удар по Севастополю было решено наносить 54-м армейским корпусом с севера и вспомогательный удар 30-м армейским корпусом с юга вдоль Ялтинского шоссе. [1]

А чтобы сохранить своих солдат, Манштейн безжалостно уничтожал Севастополь вместе с его гражданским населением.

О зверском истреблении жителей Севастополя свидетельствует сам Манштейн в книге «Утерянные победы».

Вот его слова об этом чудовищном преступлении:

«Изучив на опыте действия советского командования, мы предполагали, то противник окажет последнее сопротивление на позиции, расположенной на окраине города, и, наконец, в самом городе. В Севастополь все снова и снова передавали приказ Сталина держаться до последнего человека. Мы знали, что все жители города, способные носить оружие, в том числе и женщины, были привлечены для защиты города.

Командование армии поступило бы преступно по отношению к солдатам своей армии, если бы оно не учитывало указанного обстоятельства. Борьба внутри города требовала от наступающего новых тяжелых жертв. Чтобы избежать этого, штаб армии отдал приказ предоставить еще раз слово артиллерии и 8-му севастопольскому корпусу, прежде чем дивизии вновь выступят против города. Они должны были показать противнику, что он не может рассчитывать на то, чтобы заставить нас приносить новые кровавые жертвы в тяжелых боях. [9]

Безжалостный кровавый приказ Манштейна выполнила его одиннадцатая армия. Десятки тысяч бомб и снарядов ежедневно разрывались не только на линии обороны Севастополя, но и в городе. Немецкая 11-я армия под командованием Манштейна воевала как с бойцами на передовой, так и с мирными жителями Севастополя. Немцы первыми начали массовое уничтожение населения и напрасно теперь льют крокодиловы слезы и обвиняют союзников СССР – американцев и англичан – уничтожавших немецкие города применением ковровых бомбардировок с летающих крепостей-боингов и штурмом овладевавших их городами советских солдат.

Бумеранг войны, брошенный Манштейном в Севастополе, очертив свою смертоносную траекторию, вернулся в 1945 году на немецкую землю.

Семья Гончаровых

Сергей вышел на улицу Советскую из подвала своего дома, полуразрушенного после попадания снаряда.

Вся улица была завалена обломками кирпича. Его внимание привлек солдатский треугольник письма, лежавший на большом обломке стены около выхода со двора, аккуратно прижатый половинкой кирпича. Почтового ящика не стало после попадания в дом крупного снаряда с северной стороны города, занятой немцами. Вот и положил почтальон это письмо по указанному адресу, прямо у входа во двор.

В эти огненные дни почта в Севастополе продолжала работать. Солдатский треугольник оказался тем знаменитым письмом, о котором рассказал писатель-маринист Николай Черкашин в рассказе «Штемпель», вошедшем в его книгу «Севастопольские курсанты».

1.4 Штемпель

На международной филателистической выставке «Берлин—Москва—Париж» экспонировалась и коллекция марок капитана 1-го ранга Виктора Васильевича Синегубова. Надо представить себе экстрасовременный выставочный зал, изящные стенды, где под стеклом и пластиком цвели роскошные сериалы и блоки. И надо услышать тот шумок, который прокатился по рядам коллекционеров, когда в зал вошел некоронованный король филателистов, эксперт с мировым именем, представитель французской фирмы «Ивер», издающий почтовые каталоги. Великий знаток в свите коллег и репортеров обходил выставку быстрым шагом, скользя по стендам рассеянным взглядом. «Видел… Видел… Видел…» — читалось в повороте его головы, в каждом его шаге. И вдруг всевидящий и неудивляемый месье остановился у стенда, название которого никак не могло привлечь внимание «короля»: «Моряки в борьбе за власть Советов». Всего несколько секунд рассматривал он почтовый штемпель на сером краснофлотском «треугольничке», но в эти секунды решилась судьба сразу двух призов, которыми была отмечена коллекция Синегубова — Большой серебряной медали и специального приза Парижа.

Я не знаток этой отрасли филателии — штемпелеграфии, но, взглянув на выцветший черный кружок на самодельном конверте, понял, почему фронтовой «треугольничек» стал сенсацией международной выставки. «23—VI—42»— выбил почтовый штемпель. Это значило, что в самые тяжкие, в самые последние дни севастопольской обороны в осажденном городе четко работал почтамт, и почтальоны под бомбежкой и арт-огнем почти по наитию разыскивали адресатов в домах, от которых порой не оставалось и номерных знаков. И в Париже, и в Берлине знали, что такое осажденные города…

Письмо, чей штемпель вызвал сенсацию на международной выставке, написал из госпиталя боец морской пехоты Игорь Гончаров.

«Ранен в ногу, — сообщал он отцу в Севастополь. — Лежу в Камышовой…»

В те дни письмо с таким известием можно было считать похоронкой. Немцы, захватив госпитали в Камышовой бухте и на Фиоленте, с ранеными не церемонились… Последнюю весточку сына отец решил сохранить и зашил письмо под подкладку шапки. Попадись оно чужому глазу, — и участь старика была бы решена. Оккупанты расстреливали даже за косвенную причастность к флоту.

А в мае сорок четвертого дом Гончаровых осенила двойная радость: вместе с освободителями пришел и живой смеющийся Игорь — бравый старшина морской пехоты.

После войны Игорь стал офицером, служил вместе с Синегубовым. Ему, страстному филателисту, он и передал то севастопольское письмо, ставшее семейной реликвией.

Я позвонил капитану 1-го ранга в отставке Игорю Александровичу Гончарову, спросил, как ему удалось тогда, в сорок втором, в последние дни обороны выбраться на Большую землю? Трудно было поверить в то, что услышал, но это было именно так: боец с раздробленным бедром прополз свыше десятка километров — от Камышовой бухты до Угольной стенки, — прополз, проковылял, пробрался, по сути дела, по ревущему полю боя, каким сплошь был город, и там, на причале, у борта готового вот-вот отойти крейсера «Молотов», его подобрали и перенесли на корабль, который в последний раз должен был прорваться сквозь огненное кольцо. И он прорвался…[2]

Письмо было от брата Игоря, который прибыл с Кавказа с пополнением в составе бригады Потапова. Игорь сообщал, что он тяжело ранен и лежит в госпитале в бухте Камышовой и просил, чтобы ему помогли эвакуироваться на Кавказ… Прочитав это письмо, его мать тетя Оля, отец дядя Саша и Сергей единодушно решили добираться в Стрелецкую бухту и попытаться помочь Игорю и вместе с ним, возможно, эвакуироваться на Кавказ. Во время второго штурма родители помогли раненому Игорю эвакуироваться из госпиталя, расположенного в Инкерманских штольнях (подробно описано в рассказе «Инкерманская трагедия»). За прошедшие полгода Игоря вылечили в госпитале на Кавказе и с очередным пополнением прислали в Севастополь, который отстаивали его защитники во время третьего штурма. Так как ночью обстрел и бомбежка были не такими сильными, как днем, решили выходить с наступлением темноты. Наскоро собрали имевшиеся в доме скудные запасы продуктов и самые необходимые вещи, и с наступлением темноты спустились к Херсонесскому спуску и мимо кладбища Пожарова, Карантинной бухты стали пробираться к Стрелецкой бухте, а затем в Камышовой.

На рассвете удалось найти госпиталь, вернее, то. Что от него осталось. В результате попадания крупной пятисоткилограммовой бомбы здание госпиталя было разрушено, а остатки персонала госпиталя и раненые были перебазированы в Казачью бухту, менее подвергаемую немецкому обстрелу.

Остался ли Игорь живым после прямого попадания бомбы и перевезен в Казачью, или погиб, узнать не удалось. Тетя Оля не переставала плакать, предполагая самое худшее. Решили добираться в Казачью бухту и там найти перебазированный госпиталь.

Утром удалось сесть на попутный грузовик, ехавший на 35-ю береговую батарею. В Казачьей нашли госпиталь, или, вернее, то, что осталось от его персонала и уцелевших раненых.

Среди них Игоря не было, и узнать что-нибудь о его судьбе не удалось. Скорее всего он погиб.

В Казачью бухту заходили в основном морские охотники, мелкие корабли и подводные лодки, выгрузив боеприпасы и продовольствие, уходили на Кавказ, погрузив раненых и, если оставалось место, жителей Севастополя. Бухта постоянно обстреливалась и подвергалась налетам самолетов. Спрятаться было некуда. За Казачьей бухтой находился последний клочок севастопольской земли – Херсонесский полуостров.

Херсонесский полуостров является самой южной частью Крымского полуострова. С трех сторон его омывает Черное море. В самой западной части его на мысе Херсонес стоит одноименный с мысом Херсонесский маяк высотой 59 метров в виде круглой, слабоконической кверху башни. Большая часть полуострова ровная. На нем расположен Херсонесский аэродром. Высота берега у маяка 3—4 метра над уровнем моря. У основания полуострова возвышенность, выступающая в сторону моря плоским мысом длиной до 400 метров, с высоким почти 40-метровым крутым, обрывистым берегом. Справа и слева от этой возвышенности имеются ложбины. На самой верхней части возвышенности расположена 35-я береговая батарея, первая башня которой находится от берега примерно в 40 метрах. Слева от выступа берега расположена бухта с местным названием Голубая и не установленным названием Ново-Казачья, справа от выступа берега находится Херсонесская бухта. Между берегом 35-й батареи и истоками бухты Казачьей расположен перешеек шириной примерно в 600 метров.

У прибрежных скал Голубой бухты, напротив 35-й батареи, в июне 1942 года бойцами 95-го строительного батальона флота по проекту военного инженера А. Татаринова был построен рейдовый причал консольного типа длиной 70 п. м. 40 п. м. причала имели ширину настила 3,5 метра, который крепился на балках к скале и подобно карнизу нависал над водой. Остальные 30 п. м. причала из-за нехватки материалов и времени сделали в виде висячего настила на тросах, торец которого упирался в большую скалу. Остаток этой скалы с куском вертикально торчащего рельса и поныне виден с берега. [3]

Сергей вместе с отцом отправился искать защищенное от обстрела место. Возвращаться в город, который подвергался более массированному арт-огню и бомбежке, было бессмысленно, а тут может быль удастся эвакуироваться. Все немногочисленные уцелевшие здания, землянки и другие сооружения были заполнены людьми, большинство которых были ранены и ждали эвакуации.

Прошли к 35-й батарее, где встретили одного из руководителей обороны, хорошо знавшего Александра Гончарова. До войны дядя Саша служил в техническом отделе флота, но пошатнувшееся здоровье заставило его уйти на пенсию и заняться лечением. В дни обороны Севастополя было не до лечения, и он, как и все севастопольцы, помогал как мог обороне города. Он дал несколько дельных предложений в области морского минирования и защиты минных полей, а также маскировки самолетов от лучей прожекторов при ночных полетах. Поэтому его знали руководители обороны города.

На его просьбу где-нибудь укрыться от непрерывного обстрела встреченный начальник провел их в тщательно охраняемую 35-ю батарею и предложил укрыться под ее мощными железобетонными сводами.

1.5 35-я береговая батарея

35-я двухбашенная, 305-мм береговая батарея была мощным подземным фортом с дальностью стрельбы ее четырех орудий снарядами весом до 471 кг на 40 километров. Железобетонный массив батареи имел толщину стен в 3 метра, а верха — 4,5 метра с верхним земляным покрытием. Внутри массив батареи делился коридором шириной в 3 метра и высотой в 4 метра. По одну сторону находились две 2-х орудийные башни с погребами для снарядов и зарядов вокруг них, а также жилые помещения. С другой стороны коридора располагался машинный зал с дизелями и динамо-машиной, котельная, аккумуляторная, вентиляционная. Командные пункты батареи, отстоящие от нее примерно на расстояние в двести метров влево и вправо параллельно берегу, соединялись подземными ходами-патернами с батареей на глубине от 15 до 45 метров. В левой патерне, недалеко от выхода наверх, в КДП находились радиорубка и прочие вспомогательные помещения. От подземного хода, идущего к левому КДП, отходил коридор, который разделялся на два выхода к морю. Подземный выход к берегу моря имелся и от первой башни…[4]

Дядя Саша внимательно осмотрел колоссальное подземное сооружение, длинную продольную паттерну с множеством помещений и немногочисленными выходами. Но, имея отличную техническую подготовку и испытав все ужасы обороны Севастополя, он определил, что помещения батареи – это мышеловка, из которой в случае подхода немцев спастись не удастся, тем более что батарею обязательно взорвут. И он оказался прав. Когда немцы подошли вплотную к батарее, ее взорвали вместе с многочисленными людьми, укрывавшимися в ней. Вот как описываются остатки батареи после взрыва в книге Ю. Падалки:

— Мне нужно осмотреть остатки 35-й батареи.

— Мы туда не ходим. Там всё заминировано.

— А кто там минировал?

— Ну, во время войны ещё…

— Во время войны, в июле 1942 года башни батареи были взорваны, и после этого её никто не минировал. В батарее ещё долго находились люди.

— Откуда Вы это знаете? Впрочем, это не моё дело… Однако позволить Вам пройти в развалины батареи я не могу. А вдруг что там случится с Вами? Вы ведь из Москвы? Из определённого управления?

— Подумайте, что будет со мной, если с Вами что-либо случится.

— И потом, — вступил в разговор лейтенант — замполит части, — ведь были ещё фашисты. Через два года их здесь также взяли в плен. Многие тысячи. Вот они могли здесь всё заминировать… Мы не ходим туда. Солдатам строго запрещено. Нечего там делать.

От лейтенанта также мало было толку. Историю батареи и того места, где располагалась его часть, он не знал. Что-то слышал о том, что здесь происходило в июле 1942 – и всё. В конце концов, он был рад спихнуть меня на проходящего мимо писаря.

— Это приказ командира части, сержант. Сопроводите командировочного по территории. Вечером доложите, — и, уже обращаясь ко мне, — на довольствие Вы поставлены. Как найти офицерскую столовую Вам покажет сержант… До вечера.

С писарем было поинтересней. Сам он из Ленинграда, почти мой ровесник, во время войны был эвакуирован на Урал. Всегда интересовался, жил этой нашей войной, следил за её ходом. Знал, конечно, и об обороне Севастополя, и рад, что попал сюда… Но об этом месте, о том, что произошло здесь, знает лишь по слухам. Местные жители много говорят, рассказывают какие-то ужасы. А что — правда, что — выдумки? Не разобрать. Спрашивал у замполита, так тот сам не знает. У командира части ведь не спросишь. Субординация…

— Да, замполит ваш слишком занят… А командира ты тоже можешь не спрашивать… Я уже спрашивал… /

С такими разговорами мы пошли к скальному обрыву. Вокруг по берегу, насколько хватал глаз — колючая проволока, ржавое железо, оставленная немецкая техника.

— Здесь закрытая территория — на многие километры вдоль берега.

— Всё это — воинские части. Или просто затянуто колючей проволокой. Чтобы не ходили. Ещё много мин осталось, боеприпасов не разорвавшихся. Потихоньку разминируют, растаскивают металлолом. Слышите? — откуда-то издалека, даже как будто из-под земли раздавался мерный стук. — Это машины привязанные болтаются.

— Какие машины?

— Немцы при эвакуации спасали не только своих людей, но и технику. Спускали с обрыва на лебёдках. Но всё вывезти не успели — несколько бронетранспортёров до сих пор болтается там на тросах… Идёмте, покажу. С обрыва видно.

Стоя на краю обрыва, я разглядел вдалеке несколько угловатых металлических коробок, висящих над пропастью. Но не произвели они тогда на меня никакого впечатления. Не тем заняты были мои мысли… Батарея… Тридцать пятая батарея 1-го Отдельного артиллерийского дивизиона береговой обороны Черноморского флота находилась совсем рядом, правее от того места, где стояли сейчас мы с ленинградцем.

— А там что? — спросил я вкрадчиво, нарочито небрежно показав в ту сторону.

— Там как раз и есть развалины одной батареи, которая сражалась до последнего дня обороны. Только туда не пускают никого. Там пост, даже часовой стоит. Вон он — видите… с винтовкой… А… л

Мы прошли к остаткам башни. Закурили. Ребята заговорили о чём-то своём, я, пользуясь случаем, во все глаза смотрел на то, что осталось от знаменитой батареи. Толстый бетонный слой перекрытия лопнул в нескольких местах, огромные плиты сдвинулись, образовав некое подобие гигантской лестницы, ведущей в глубину, как мне тогда показалось, к центру батареи, к её сердцу…”

Прыгая по огромным ступеням, я спустился вниз, зашёл под нависшую многотонную плиту, держащуюся, лишь чудом на двух таких же, сорванных взрывом с места, больших бетонных блоках. Но, раз до сих пор не упала, то и я как-нибудь останусь жив. Тем более что здесь уже ходили, место использовалось…

Я всё предусмотрел. В кармане у меня лежал небольшой трофейный фонарик — «Жучок». Я когда-то восхитился, увидев его в первый раз. Дефицитных батареек не надо — нажимай себе на плоский, выступающий из корпуса рычаг — там, внутри есть маленькая динамо-машинка, которая вырабатывает пусть небольшой, но достаточный для разогрева нити накала лампочки, электроток. После долгих поисков я купил себе такой же на одной из московских барахолок. Надеясь вот как раз на такой случай…

Я зажужжал фонариком, осветил старый листок со схемой батареи. Мне — туда…

Уже пройдя несколько метров, я вынужден был достать носовой платок и дышал уже через него. Тяжёлый сладковатый запах разлагающейся плоти ударил в нос. В голове помутилось, вероятно, я бы и упал, если бы не ухватился за торчащий из бетона железный прут. В тусклом свете лишь намёками угадывалось: здесь — огромный блок навис над головой, там — торчит из-под земли толстая железяка. Какие-то фермы, рамы, ржавые кровати преграждали дорогу. Правда, дорогой мой путь можно было назвать лишь условно. Необходимо было торопиться, и я больше полз на коленках, чем шёл на ногах. Так меньше вероятность падения. При этом пришлось оторвать платок от лица. Но — уже ничего, можно терпеть, уже обоняние адаптировалось к запахам… Не хотелось только думать, откуда, от чего, вернее — от кого эти запахи исходили… Братская могила… Огромная бетонная братская могила… И я полз, обдирая локти, обрывая одежду внутри этой могилы… Вот здесь по плану поворот… ага, есть… Большая комната, в правом углу…

Пола в комнате не было. Вернее, пол, конечно, был, но там где-то, далеко внизу. Больше чем наполовину помещение было засыпано землёй, камнями, обломками мебели. То здесь, то там из земли выглядывали спинки железных кроватей, трубы, жестяные коробки. Под руками, под ногами что-то перекатывалось, мешая ползти. Коленки скользили, да и фонарик мешал – несколько раз я плюхался, распластываясь на камнях. Бледный луч осветил то, что так мешало мне. Порох. Толстый, похожий на разварившиеся макароны, только очень жёсткие. Я посветил вокруг — всё было просто усеяно им. Скорее всего, это порох от зарядов для орудий батареи. Он должен быть, по крайней мере, нас так учили, в специальных мешочках из настоящего шёлка. Эти орудия раздельного, безгильзового заряжания. Сначала подавался в ствол снаряд, затем — вот такой мешочек. Даже, кажется, не один… Звякнула под ногой и откатилась немецкая каска. [5]

1.6 На Херсонесском аэродроме

Решили поискать более надежное укрытие. Между 35-й батареей и херсонесским маяком расположился аэродром, на подходе к которому встретили руководителя технической службы Федора Егеря (его гибель на мысе Херсонес и трагическая судьба семьи описана в рассказе «пропал без вести»).

Вместе с Егерем дядя Саша работал над своей идеей маскировки ночных бомбардировщиков. Егерь предложил расположиться в одном из капониров аэродрома, в котором укрывался от обстрела один из крупных ночных бомбардировщиков.

Предложение понравилось, и вся семья перебралась в неиспользуемый для действующих самолетов капонир. В нем стоял бомбардировщик, сильно пострадавший в одном из полетов на позиции немцев, в ожидании подвоза с большой земли каких-то запчастей. Под ним и расположились Гончаровы.

На аэродроме шла обычная фронтовая жизнь. Вот как описывает ее командир эскадрильи истребителей М.В. Авдеев.

Днем Херсонес трясло от взрывов снарядов и бомб. Поднималась в небо грязно-желтая, смешанная с дымом пыль, закрывала солнце. Воздух пропитался гарью, запахом жженого тола и пороха. Гудело все вокруг, выло, оглушающе грохотало. Люди укрывались в блиндажах и щелях с прочным перекрытием. Погибла плавучая батарея «Не тронь меня», и над аэродромом свободно гуляли немецкие истребители. Одна волна бомбардировщиков уходила, другая шла ей на смену. И так — с восхода и до заката.

Потом все обрывалось. Наступала зловещая тишина. Казалось, ничего живого не осталось на этом выжженном, перепаханном бомбами и снарядами клочке земли, сплошь покрытом рваными кусками металла.

Но проходила минута, и аэродром оживал. Из укрытий появлялись люди. Они еще находили в себе силы подшучивать друг над другом и улыбаться. Из-под ног со звоном разлетались осколки. Связисты уходили на линии в поиски обрывов телефонных проводов, механики всех служб и летчики быстро осматривали самолеты и пробовали моторы. Засыпали щебнем воронки на летном поле, а трактор Васи Падалкина вновь выбрасывал в небо синие кольца дыма и тащил за собой каток. В сумерках, прикрывая взлет штурмовиков, поднимались в воздух четыре «яка» — остатки первой эскадрильи; пары Авдеев — Акулов, Макеев — Протасов.

Под крыльями проходил Севастополь — безлюдный, разрушенный, страшный. Из развалин торчали обгорелые трубы. Почернел Приморский бульвар. Сердце обрывается, но приходится вести огонь по Северной стороне и Константиновскому равелину, бомбить Инженерную пристань — святые, дорогие сердцу места. Бешено огрызаются немецкие зенитки, по ним бьют наши пулеметчики с пристани Третьего Интернационала и Павловского мыса.

Над Северной стороной появляются «мессершмитты». Более двадцати. Точно подсчитать их некогда. Они с ходу атакуют штурмовики. Один «Ил-2» падает в бухту. Наша четверка отбивает остальных.

Трудный бой в сумерках короток. Немцы теряют один самолет и быстро уходят — торопятся сесть на свой аэродром до наступления темноты.

Капитан Сапрыкин наладил ночной старт. Акулов доложил мне по радио, что ранен, и приземлился вслед за штурмовиками. Военфельдшер Вера Такжейко, как всегда, встречала летчиков на стоянке. Акулов подрулил к капониру, вылез из кабины, спрыгнув на землю, снял с головы разорванный пулей шлемофон.

Темно стало лишь на земле, а небо еще было светлым и на нем хорошо просматривались самолеты. Три «Пе-2» дожидались посадки. Их прикрывали Макеев, Протасов и я. С северо-запада приближалось около шестнадцати «Ме-109». На старте не включали прожектора. «Петляковы» прижались к воде и низко ходили в стороне от аэродрома. Сверху их не видно. Снизились и мы. Нам теперь преимущество в высоте ни к чему. Мы выходим в атаку снизу. Кажется, удачно. Нажимаю гашетку. От двух коротких очередей «Ме-109» вспыхнул и упал в море. Летчик выбросился на парашюте.

Несколько минут спустя в лучах прожекторов приземлились «пешки» и «яки». Позже я узнал, что сбитого летчика выловили у берега техники с «И-16». Пленный на допросе сказал, что воевал в Испании, во Франции, в Польше, в Африке и имеет на своем счету тридцать сбитых машин.

В самую короткую июньскую ночь летчики с Херсонеса успевали сделать по три-четыре вылета. Приходили с Кавказа транспортные самолеты, загружались и до рассвета улетали. Я отправил на Большую землю сначала Акулова, затем и раненого Протасова.

Херсонесская авиагруппа быстро таяла. С каждым днем становилось меньше исправных самолетов. Раненых летчиков и механиков вывозили на Кавказ. Но аэродром все же жил и по ночам сильно досаждал противнику. Немцы, наконец, решили покончить с нами навсегда. Двое суток днем и ночью 25 и 26 июня они бомбили, обстреливали из пулеметов и пушек, забрасывали артиллерийскими снарядами мыс Херсонес.

А когда наступила короткая тишина и аэродромные команды выровняли летное поле, остатки штурмовиков и бомбардировщиков перебазировались на Кавказское побережье. Я и Яков Макеев провожали их далеко в море. Вернулись засветло. У опустевших капониров бродили «безлошадные» летчики. Оставшиеся вдруг без дела механики и мотористы упаковывали в ящики имущество и инструмент. Снимали с разбитых самолетов исправные детали. Они готовились к эвакуации по-солидному, старались не забыть здесь ничего, что могло бы еще пригодиться на другом аэродроме. Никто из них не подозревал, что через день-два сложится критическая обстановка и не будет возможности вывезти не только имущество, но и их самих.

Над аэродромом пронеслись «мессершмитты». Пара «Ме-109» пристраивалась в хвост заходившему на посадку «И-16». А тому и деваться уже было некуда.

— Собьют! — крикнул стоявший у капонира батька Ныч.

Самолеты приближались с суши от городка 35-й батареи. «И-16» взял по привычке правей, на Казачью бухту, к своей защитнице и спасительнице, к плавучей батарее «Не тронь меня». Но батарея пятый день стояла на воде накренившаяся, мертвая.

— Бугаев, — окликнул я оружейника. — Твоя установка цела?

— Стреляет, товарищ капитан.

Мы кинулись вдвоем в глубокую воронку от взорвавшейся накануне недалеко от капонира немецкой пятисоткилограммовой бомбы. Прильнули к прицелу снятых с самолетов спаренных пулеметов и, поворачиваясь вместе с турелью, дала длинную очередь между «И-16» и стрелявшим по нему «мессерпшиттом».

Вторая очередь пришлась по фюзеляжу гитлеровца. «Me-109» резко отвалил в сторону и ушел.

— А-а, получил! — торжествующе кричал ему вслед Бугаев. Он быстро поправил в патронной коробке ленту. Снова заработали пулеметы. Такая же длинная очередь прошла перед носом другого «Ме-109». И этот шарахнулся вправо.

В воздухе что-то противно зашуршало. И сильно с треском лопнуло. Запели на разные голоса осколки, комья земли полетели в воронку.

— Мина!— догадался Бугаев.

За первым взрывом последовал второй, третий. Мины рвались и рвались вокруг воронки, груды каменистой земли молотили по нашим спинам. Но вот обстрел стих.

—  Цел?

— Целехонек, — улыбался Бугаев.

Подбежал батька Ныч.

— Плохи, комиссар, наши дела, — сказал я ему.— Немецкая пехота достала нас своими минометами.

С наступлением темноты капитан Сапрыкин принимал и выпускал на Большую землю транспортные самолеты. Яков Макеев и я прикрывали их посадку и взлет.

И вот — наш последний вылет в Севастополь. Мы с Яшей Макеевым возвращаемся с задания. Над маяком стали в круг. Первым пошел на посадку Яша. Луч прожектора с минуту лежал вдоль посадочной полосы и погас, как только самолет коснулся колесами земли. «Молодец,— отметил я про себя,— хорошо сел». Я вышел уже на прямую, снижаясь, сбавил обороты двигателя, выпустил щитки и шасси. Вот-вот вспыхнет прожектор. И он вспыхнул. Только не на старте, а далеко слева, где-то у Северной бухты. Луч скользнул над водой, выхватил из темноты маяк. Потом оторвался от маяка, лизнул фюзеляж моего самолета и снова упал на воду, прощупывая аэродром.

Быстро убрал щитки и шасси, дал полный газ двигателю. Истребитель с ревом пронесся над стартом, с набором высоты резко развернулся влево. Я не сомневался, что прожектор не наш. Зачем бы нашим освещать для противника свой аэродром и слепить летчиков на посадке. А близилось время прилета транспортных самолетов. Через минуту определяю: прожектор на захваченном немцами Константиновском равелине. Даю по нему несколько очередей с пикирования. Луч погас. Но когда вернулся на Херсонес и зашел на посадку, луч с Константиновского равелина вновь потянулся к мысу длинным бледно-дымчатым шнуром. Еще дважды я пикировал на проклятый прожектор, и он дважды оживал. Нужно было что-то придумать. Я подлетел к равелину над сушей, бреющим. Ночью бреющий полет равносилен самоубийству. Но другого выхода не было. Стрелка бензочасов неумолимо подрагивала у нуля. Боеприпасы на исходе. Если и на этот раз не удастся разбить прожектор, то повторить атаку будет невозможно.

Приближаясь к цели, убрал газ. Машину тряхнуло — прямое попадание. Но, кажется, она еще слушается меня. С короткой дистанции ударил по прожектору из пушки, показалось, будто видел, как полетели стекла. На выходе из атаки дал полный газ и поспешил набрать высоту на случай, если внезапно кончится горючее, — тогда смогу спланировать к своим. До самого аэродрома поглядывал в сторону Константиновского равелина — не вспыхнет ли снова прожектор. Там было темно.

Приземлился в лучах своих прожекторов. На пробеге круто развернуло влево, стойки шасси, подбитые снарядом, не выдержали силы инерции, подломились, и машину юзом потянуло на правую плоскость крыла. Меня чуть не выбросило из кабины. Удержали привязные ремни. Отбросив ремни, выскочил из кабины, обошел искалеченную машину.

— Жаль,— сказал я скорее сам себе, чем стоявшему рядом комиссару. — Думал, на нем еще повоюю. Не дожил… [6]

Сергей, служивший в городе, как и большинство допризывной молодежи Севастополя, в отряде ПВХО (противовоздушной химической обороны), стал помогать аэродромной команде, все время занятой восстановлением взлетной полосы. Обстрел и бомбежка аэродрома велась непрерывно, на взлетной полосе  все время возникали воронки от бомб и снарядов, которые необходимо было засыпать и выровнять, иначе самолеты не могли взлетать и садиться. Вот и приходилось аэродромной команде все время засыпать воронки, и трактор Василия Падалкина тащил за собою каток, который выравнивал поверхность взлетной полосы.

Так как капонир находился рядом с взлетной полосой, то в него сносили тяжелораненых защитников Севастополя, подготавливаемых к отправке на Кавказ, и тетя Оля, бывшая в городе в санитарной дружине, ухаживала за ними.

Она тяжело переживала гибель Игоря – ее первенца. Вспоминалась первая встреча с Александром в занятом Врангелевской армией Севастополе. Александр, получивший отличное техническое образование в Петербурге, работал на Балтийском судостроительном заводе. Во время империалистической войны его, как хорошего специалиста-корабелла, не призвали в армию, и он с большим напряжением, часто без выходных с ежедневной многочасовой работой проводил на судоверфи. С приходом в Петроград Советской власти и началом красного террора он перебрался в Крым. В Севастополе он познакомился с Ольгой, которая вскоре стала его женой. Многочисленная родня Ольги настояла на том, чтобы он не покидал вместе с молодой женой Севастополь с уплывающей в Турцию армией Врангеля. В первые годы советской власти севастопольский морзавод не работал, и семье приходилось с трудом сводить концы с концами. В это время родился Игорь. Сколько бессонных ночей пришлось провести у кроватки любимого сына, сколько сил и умения надо было приложить, чтоб его как следует накормить и одеть в это тяжелое время. Но все это она вынесла, и через несколько лет их семья пополнилась еще одним сыном – Сергеем. Игорь, выросший в морском городе, мечтал стать военным моряком. Мать отговаривала его, хорошо зная опасную судьбу моряков, а отец опасался, что всевидящее око НКВД, при поступлении в Высшее военно-морское училище докопается до его дворянского происхождения, со всеми вытекающими  из этого последствиями. Поспособствовал поступлению Игоря в училище родственник дядя Миша – Михаил Федорович Романов, командир одного из боевых кораблей Черноморского флота. С началом обороны Севастополя всех курсантов училища имени Нахимова перевезли на Кавказ, где вскоре бросили в бой. Большинство курсантов погибло, а оставшихся в живых включили в формировавшуюся бригаду морской пехоты, которая вскоре оказалась на передовой в Севастополе. Игорь получил тяжелое ранение во время второго декабрьского штурма. Отец и Сергей помогли эвакуировать раненого Игоря из Инкерманского госпиталя на Кавказ (см. рассказ «Инкерманская трагедия»). Сколько пережила она в это время, сколько выплакала слез. И теперь его предполагаемая гибель. Мысли о гибели Игоря ни на минуту не покидали тетю Олю. Она все время вспоминала разные моменты из его жизни и слезы заливали ее красивые глаза.

Каждый день в капонире появлялись многочисленные раненые, и она ухаживала за ними до их отлета ночью на Кавказ как за родным сыном. Перевязывая их страшные раны, помогая напиться или оправиться, она в каждом из них видела родного сына. Иногда в капонир заходил ставший знаменитым в Севастополе военный хирург еврей Кофман, делавший, как и его предшественник в первую оборону Севастополя в войну 1853-56 гг. хирург Пирогов, исключительно тяжелые операции, спасая раненых от верной смерти. В один из дней с участием тети Оли он провел сложнейшую операцию прямо на земле под крылом самолета в капонире, остановив начинавшуюся газовую гангрену у молодого морского командира, так похожего на Игоря. Дядя Саша как хороший техник помогал механикам днем ремонтировать возвращавшиеся после воздушных боев с многочисленными мессершмитами поврежденные самолеты, а ночью вместе с бойцами и Сергеем выгружал боеприпасы из прибывающих с Кавказа транспортных самолетов и грузил в них раненых. Надежды на эвакуацию на самолете не было, так как усиливающемуся с каждым днем потоку раненых не хватало места в немногочисленных транспортных машинах, с трудом прорывавшихся к Херсонесскому аэродрому по ночам. Пробиться на посадку на морские охотники или подводные лодки, приходившие в Казачью бухту, также было невозможно. 27 июня в последний раз в Севастополь прорвался лидер «Ташкент», на который погрузили знаменитую панораму первой обороны Севастополя художника Рубо, раненых и жителей Севастополя, среди которых по воле божьей оказались мои дедушка и бабушка, и тетя Лена с сыном Игорем. Этот самый быстроходный голубой корабль, передвигавшийся со скоростью 43 узла, подвергся на переходе налетам огромного количества немецких бомбардировщиков. На него было сброшено 273 авиабомбы, от которых удавалось уклониться благодаря умелому управлению кораблем командиром Ерошенко. Уже при подходе к Новороссийску одна из близко разорвавшихся бомб почти лишила «Ташкент» хода, и вышедшие навстречу корабли привели его в порт. Посылать в Севастополь большие корабли, и тем более, тихоходные транспорты, было бессмысленно. 600 немецких самолетов, в том числе 150 пикирующих бомбардировщиков, базирующихся на побережье Крыма, уничтожили бы их.

В войсках знали о приказе командующего Северо-Кавказским фронтом Маршала Советского Союза С.М. Буденного, что эвакуации из Севастополя не будет, и поэтому героические защитники Севастополя не помышляли об эвакуации, яростно сражаясь на фронте, неся тяжелые потери. Подвоз снарядов и других боеприпасов в последние дни июня самолетами и подводными лодками, сумевшими прорваться в Севастополь, составил: 28 июня 180 т, 29 июня 160т, 30 июня 25 т., в то время как немцы обрушивали на Севастополь десятки тысяч тонн бомб и снарядов ежедневно.

А на фронте положение наших войск ухудшалось с каждым днем. Вот как описывает последние дни защитников Севастополя А.Ковтун в книге «Севастопольские записки».

В ночь на 21 июня остатки 95-й дивизии по приказу командования переправились на южный берег Северной бухты.

На Михайловской, Нахимовской и Константиновской батареях остались небольшие группы наших воинов.

В последних боях дивизии на Северной стороне погиб мой помощник майор К. И. Харлашкин. Со слов очевидцев, доставивших его тело на армейский командный пункт, когда танки противника пошли в атаку, он взял противотанковое ружье и бросился вперед. Выбрав позицию, открыл огонь и поджег три танка. Разрыв артиллерийского снаряда оборвал жизнь Кости. Мы похоронили его на Херсонесе.

Нет сведений и от Шевцова. Он в 3-м секторе, хотя, собственно, этого сектора как такового уже нет.

К исходу 21 июня врагу удалось выйти на берег Северной бухты. Вице-адмирал Октябрьский лично отдал приказ о переброске на оборону южного побережья этой бухты 79-й бригады полковника Потапова.

Не лучше положение в 1-м и 2-м секторах. Здесь противнику удалось выйти к Сапун-горе, где обороняются 7-я и 9-я бригады генерал-майора Е. И. Жидилова и полковника Н В. Благовещенского.

На участке 456-го полка подполковника Рубцова атаки немецкой 28-й дивизии разбились, как о каменную стену. Практически 28-я дивизия перестала существовать.

Но кольцо сжимается. Нет людей, нет достаточного количества снарядов. Еще несколько дней — и нам вообще нечем будет обороняться. Мы знаем: к нам с Кавказа направлена 138-я бригада. Скорей бы она прибыла. В батальонах осталось по 50—60, а в полках по 200—300 бойцов.

Из оставшихся на батареях Северной стороны групп пока удержалась только одна — на Константиновской, состоявшая из нескольких десятков бойцов. Она стойко отражала врага и утром 24 июня была переправлена на южный берег. Противник теперь полностью занял Северную сторону.

Из остатков 95-й дивизии был сформирован батальон и брошен в бой в верховье Килен-балки.

24 июня начала прибывать 142-я бригада. Увы, в море ее потрепала вражеская авиация. Один батальон погиб вместе с кораблем. Это сказалось на моральном состоянии бойцов и самого командира бригады.

Для нас дорога ночь. Пользуясь ею, мы многое успеваем сделать, но гитлеровцы теперь атакуют и по ночам. Как говорится, ни сна, ни отдыха

Части 142-й бригады бросили на усиление 345-й дивизии, чтобы контратакой задержать продвижение врага. Но контратака не достигла цели, так как не была поддержана артиллерийским огнем из-за недостатка снарядов, и только на время приостановила наступление противника.

26 июня лидер «Ташкент» доставил остатки 142-й бригады и боеприпасы. Как он прорвался к нам, уму непостижимо.

В этот день пала Сахарная головка. По этому поводу румынское радио трезвонит вовсю. Передается приказ Гитлера о награждении командира румынской бригады железным крестом с дубовыми листьями. За доблесть.

Подумаешь, доблесть! В последний день там оборонялось всего 18 наших бойцов. И только когда не осталось ни одного способного держать в руках оружие, румынские войска захватили высоту.

Утро 26 июня. Положение у нас тяжелое на всем фронте. 602-й полк 109-й дивизии, которым командовал подполковник П. Д. Ерофеев, отошел на новый рубеж и отбивал атаки почти двух немецких дивизий. Он уничтожил 18 танков и до трех тысяч гитлеровцев, но и сам обессилел. Остатки 388-й дивизии вместе с 7-й и 9-й бригадами морской пехоты дерутся за Сапун-гору. Вынужден отходить и 456-й полк. 25-я Чапаевская дивизия и 8-й полк морской пехоты отошли на рубеж у Мартыновского оврага и Цыганской балки, где с трудом отразили несколько атак врага, бросаясь сами в контратаки.

Мы говорим «дивизия», «бригада», но это стало лишь условным понятием. Фактически это остатки дивизий и бригад, сведенные в батальоны неполного ротного состава.

Теперь дерутся все. Командиры дивизий с оружием в руках водят своих бойцов в контратаки, чтобы отбросить рвущихся вперед фашистов.

Все прекрасно понимают, что наше сопротивление близится к концу. Но никто нигде не говорит об этом ни слова. Наше упорство достигло предела. Теперь, видимо, нам не удержаться. Осталась одна цель: уничтожить как можно больше фашистов. Правда, где-то в душе еще и теплится надежда, что и немцы тоже выдохлись. Потери их очень велики, значительно больше наших, и, может быть, мы сможем так же, как и в декабре, восстановить положение. Конечно, не полностью, но хотя бы удержаться в городе, А тогда мало ли как еще развернутся события!

Наши боеприпасы приходят к концу. Те, которые доставляют подводные лодки и самолеты, сразу же отправляются на огневые позиции и гут же расходуются. Как же быть?

К 29 июня положение становится трагическим. Этого уже никак не скроешь. Противнику удалось форсировать Северную бухту, бои ведутся на Корабельной стороне.

С утра 29 июня враг начал штурм Сапун-горы. А оборонять ее фактически некому. Небольшую горстку бойцов 7-й и 9-й бригады морской пехоты фашисты буквально задавили своей массой.

Сапун-гора пала. Уцелевшая группа отходит к Хомутовой балке. Туда же отходят и остатки частей 2-го сектора — 386-й и 388-й дивизий. Чапаевцы, 3-й полк морской пехоты подполковника С. Р. Гусарова и 8-я бригада полковника Горпищенко ведут бои у Суздальской горы, хутора Дергачи, Английского кладбища и на Лабораторном шоссе. Под натиском врага они отходят.

Рано утром 30 июня наш артиллерийский командный пункт переместился на 35-ю батарею. Туда же перебрался и флагманский командный пункт во главе с адмиралом Октябрьским.

В городе разгорелась борьба за каждый квартал.

Днем ко мне пришел командир 69-го артиллерийского полка майор А. М. Курганов и спросил, что делать с пушками. Снарядов нет.

— Где пушки? — спросил я-

— Возле Казачьей бухты.

— Есть распоряжение — топить. Уходя, он, нахмурившись, сказал резко:

— Потоплю, поставлю всех своих артиллеристов в строй, как пехоту, и сам пойду с ними в бой.

Доложил об этом Крылову. Он молча кивнул головой, подтверждая свое согласие.

Из работников отдела остался один капитан Безгинов. Майор Шевцов так и не пришел из 25-й дивизии. Последний раз его видели в Инкерманских штольнях. В ночь на 30 июня там был большой взрыв.

Я спросил Крылова, что делать дальше.

Он ответил:

— Надо подороже продать свою жизнь. По меньшей мере, шесть за одного.(6)

Шли похожие один на другой дни. Обстрел и бомбежки аэродрома усиливались с каждым днем.

Гончаровы, расположившись в капонире, оказывали посильную помощь, чем могли, многочисленным раненым, которых приносили на носилках из госпиталей, расположенных рядом с аэродромом в Казачьей бухте и размещали в капонирах, находящихся рядом с посадочной полосой.

По ночам прилетали транспортные самолеты, привозившие боеприпасы и медикаменты. После выгрузки в самолеты переносили раненых. Самолеты прибывали не сразу с наступлением темноты, а через пару часов, так как миновать побережье Крыма надо было ночью, чтоб избежать встречи с многочисленными мессершмитами. Заходили на посадку с интервалами, чтоб не скапливаться на бесконечно обстреливаемом с северной стороны аэродроме. Выгрузка и погрузка самолетов производилась как можно быстрее, т. к. достичь Большой земли также необходимо было в ночное время. А ночи в июне самые короткие, всего несколько часов. Поэтому ночью в районе больших капониров шла напряженная работа по обслуживанию транспортных самолетов. Сергей и дядя Саша принимали и размещали в капонирах груз с самолетов и выносили на носилках лежачих раненых или помогали дойти до самолета тем, кто мог с трудом передвигаться сам. Тетя Оля проверяла и если надо, приводила в порядок многочисленные повязки на кровоточащих ранах. Днем Сергей помогал ремонтировать взлетную полосу и перегружать из капонира боеприпасы и медикаменты, отправляемые на передовую. Тетя Оля ухаживала за новой партией раненых, а дядя Саша помогал команде Федора Егеря чинить вылетавшие днем самолеты на поддержку оборонявшихся на передовой защитников Севастополя.

В один из дней дядя Саша вместе с механиком ремонтировал подбитый после ночного вылета И-16. В капонир зашел Егерь, внимательно и придирчиво осмотрел результаты ремонта и попросил поработать без перекура, т. к. машина была нужна для прикрытия вылетавших штурмовиков Ил-2 в конце дня. Обсудили, как закончить ремонт, чем заменить выведенные из строя детали. Не хватало перебитого троса управления горизонтальным рулем. Егерь вспомнил, что этот трос можно снять с не подлежащей ремонту машины и сказал, что принесет его. В это время начался очередной артиллерийский обстрел с занятой немцами северной стороны. Многочисленные снаряды вздымали над аэродромом столбы дыма и пыли. Тысячи осколков смертоносным градом осыпали землю аэродрома и бетонные перекрытия капонира. Дядя Саша и механик укрылись в вырытой под стеной капонира щели и звали Егеря присоединиться к ним. Обстрел окончился, и Федор Егерь бросился бегом  за обещанным тросом, умело маневрируя между образовавшимися воронками. И вдруг раздался свист одиночного снаряда, и пламя разрыва взметнулось рядом с одинокой фигурой бежавшего по аэродрому. Когда дым взрыва рассеялся, то стало видно, что от прямого попадания снаряда от Федора Егеря ничего не осталось. И только спустя десятилетия пионеры найдут на этом месте орден Красного Знамени, по номеру которого севастопольскому музею Военно-морского флота удастся определить, кому принадлежал этот орден и что он был получен за первый перелет по маршруту Москва–Дальний Восток Федором Егерем.

1.7 Ужасы последних дней на мысе Херсонес

Наступило трагическое 29 июня 1942 г. Вот как описывает события 29 июня Владимир Карпов в книге «Полководец».

Ночью 29 июня гитлеровцы под прикрытием дымовой завесы начали переправу на шлюпках и катерах через Северную бухту. Бойцы 79-й бригады и остатки экипажа бронепоезда «Железняков» открыли по этому десанту ружейно-пулеметный огонь. Но не было уже артиллерии и нечем было бороться с переправляющимся десантом.

А в эти же минуты авиация гитлеровцев просто свирепствовала над полем боя, подавляя тех, кто пытался отразить десант.

К середине дня частям 24-й пехотной дивизии немцев удалось переправиться через Северную бухту. Одновременно противник при поддержке сильнейшего артиллерийского огня и бомбардировок авиации перешел в наступление в направлении Федюхиных высот и Сапун-горы. В 6 часов утра противнику удалось ворваться в окопы 386-й стрелковой дивизии. Произошел жаркий рукопашный бой. Бойцы сражались в своих траншеях героически, погибали, но не отступали.

Пытаясь хоть чем-то помочь защитникам на этом участке, Петров ввел в бой остатки 25-й стрелковой дивизии, 9-й бригады морской пехоты и 142-й стрелковой бригады, поставив им задачу приостановить продвижение противника в этом районе. Однако изменить что-либо эти совсем обессилевшие части уже не могли. А неподалеку 8-я бригада почти полностью погибла, получил тяжелые ранения ее командир полковник П. Ф. Горпищенко. Уцелевшие из 386-й дивизии отошли на хутор Дергачи, и их командир полковник Николай Филиппович Скутельник пытался здесь организовать оборону.

В течение второй половины дня 29 июня немецкая авиация продолжала яростно бомбить последние очаги обороны Севастополя. Она сбросила более 10 тысяч бомб!

Утром 30 июня противник продолжал удары с воздуха и наступал по всему фронту, сосредоточив теперь усилия главным образом вдоль Ялтинского и Балаклавского шоссе. Манштейн рассчитывал: всех, кто еще способен держать оружие в руках, Петров направляет в район Северной бухты, поэтому удар с юга, на новом направлении, будет не только неожиданным, но и неотразимым: нечем его тут отражать. Но находившиеся тут части держались мужественно и, хотя отходили, но делали это организованно, с боями и без паники.

Фронт наших частей сузился, у противника оставалось все то же количество артиллерии, и поэтому, вполне естественно, поражающая мощь огня этой артиллерии усилилась.

Казалось, что на обожженной и изрытой снарядами и бомбами севастопольской земле не осталось ничего живого. Но на подступах к городу ее защитники все же еще стояли. Измученные, раненые, обгоревшие, забывшие о сне, отдыхе и пище бойцы и командиры продолжали оказывать сопротивление противнику. На правом фланге все еще держались 109-я стрелковая дивизия генерал-майора П. Г. Новикова и подразделения 9-й бригады морской пехоты полковника Н. В. Благовещенского. С тяжелыми боями они постепенно отходили, нанося при этом врагу большие потери.

На левом фланге две немецкие дивизии — 50-я и 132-я — теснили остатки наших частей. А на Малахов курган от берега Северной бухты наступали еще две дивизии гитлеровцев: 24-я и 22-я. Их сдерживали остатки 79-й стрелковой бригады, артиллерийских и тыловых подразделений.

Малахов курган непрерывно подвергался сильнейшему артиллерийско-минометному обстрелу и ударам с воздуха. Капитан-лейтенант А. П. Матюхин, командир 701-й береговой батареи, которая находилась здесь, бил уже прямой наводкой из единственного уцелевшего орудия. И вот умолкло последнее орудие 701-й батареи. Но и на следующий день небольшая группа защитников Малахова кургана все еще продолжала сражаться.

Овладев этими последними позициями, фашисты вплотную подошли к городу Севастополю. Город пылал от не прекращавшихся в эти дни бомбардировок и весь был окутан черным дымом.

Вот какой подсчет приводит в своей книге «История второй мировой войны» французский генерал Л. Шассен:

«За последние 25 дней осады Севастополя немецкая артиллерия поспала на город 30 тысяч тонн снарядов, а авиация Рихтгофена (поддерживавшая Манштейна.— В. К.) совершила 25 тысяч вылетов и сбросила 125 тысяч тяжелых бомб — почти столько, сколько английский воздушный флот сбросил к этому времени на Германию с начала войны».(7)

Ночью 29 июня звуки канонады, доносившиеся со стороны города и Балаклавских высот, усилились, временами сливаясь в сплошной непрерывный гул. Небо постоянно вспыхивало зарницами от взрывов авиабомб и снарядов. Канонада не прекращалась всю ночь и весь день. К утру на территорию аэродрома, тщательно охраняемую и до этого дня поэтому малолюдную, стали подвозить большое количество раненых. Появилось много командиров и гражданского населения из города. Ночью, как всегда, прилетели транспортные самолеты. На аэродроме появились опрятные автоматчики, непохожие на прибывающих с фронта усталых, часто раненых, в грязном и рваном обмундировании, солдат. После погрузки раненых из ближнего к посадочной полосе капонира вывели всех остававшихся в нем людей и установили нем в прилетевший последним транспортный самолет. Несколько автоматчиков расположились вокруг капонира и тщательно следили за тем, чтоб никто не приближался к нему. Как стало известно, автоматчики были из спецподразделения особого назначения Черноморского флота 017-го отряда, охранявшего высший командный состав. К вечеру 29 июня на территории аэродрома, вокруг 35-й батареи и у Херсонесского маяка скопились тысячи людей, покинувших Севастополь. Все время прибывало много автомашин и всякой другой военной техники. Многочисленные повозки, запряженные лошадьми, везли имущество тыловых частей севастопольского гарнизона. Обстрел и бомбардировка не прекращались, и каждый упавший снаряд или бомба находили свою жертву в этом скоплении людей.

К крайнему капониру, в котором стоял охраняемый транспортный самолет, стали подходить флотские командиры высокого ранга и руководство города. Появившийся в капонире командир отряда 017 стал выдавать им пропуска со специальной красной полосой на посадку. Каждый подходивший предъявлял документы, и если его фамилия была в списке, то получал пропуск.

Ночью как всегда прилетели 13 дугласов, и началась на этот раз посадка не раненых, а высшего командного состава и руководителей города. Из капонира выкатили четырнадцатый самолет ПС-84 (Дуглас).

Спецподразделение особого назначения ЧФ 017 оцепило место посадки и пропускало к самолетам только тех, у кого были пропуска. Масса людей, скопившихся на аэродроме, окружило место посадки и пыталось прорваться к самолетам. Бойцы отряда 017 сдерживали эту толпу, периодически открывая предупредительный огонь.

К последнему самолету направилась группа высшего командного состава, которая появилась в окружении бойцов группы 017 из правого КДП (командно-дистанционного пункта) 35-й береговой батареи, соединенного с ней подземной патерной.

В эту группу входили командующий Севастопольским оборонительным районом вице-адмирал Октябрьский, одетый в целях маскировки в гражданский плащ, Кулаков, Кузнецов, Ермилов и другие члены штаба.

Увидев улетающего Октябрьского, огромная толпа, окружающая место посадки, пришла в неистовство, прорвала оцепление бойцов отряда 017 и бросилась к самолету. Охрана открыла огонь на поражение, что охладило разгоревшиеся страсти и позволило восстановить оцепление самолета и очистить взлетную полосу. Подошедший в это время к трапу самолета полковник Михайлов обратился к толпе и сказал, что командующий улетает в Новороссийск, чтобы организовать прибытие кораблей для проведения эвакуации, а для организации приема самолетов он остается. Этот благородный человек фактически ценой своей жизни спас то критическое положение, в которое попал Октябрьский и его штаб, т. к. знал, что прислать корабли и самолеты уже невозможно. Став у трапа самолета, Михайлов пропустил в самолет Октябрьского и остальных членов штаба флота. Толпа, успокоенная его словами и видя, что он остается, перестала волноваться, а Дуглас тал брать разгон по взлетной полосе. Однако вслед улетающему самолету со всех сторон раздались выстрелы, которые не помешали ему взлететь. Вся картина посадки командования проходила на глазах Сергея и дяди Саши, стоявших рядом с капониром.

Обитатели капонира привыкли к постоянно раздающимся звукам рвущихся снарядов и авиабомб и не особенно реагировали на них. Но 30 июля в 4 час 30 мин. эхо от мощного взрыва разбудило обитателей аэродрома. Это взорвали 400 вагонов взрывчатых веществ в штольнях Инкермана вместе с тысячами прятавшихся в штольнях мирных жителей и лежавших в госпиталях раненых вместе с медицинским персоналом. След от этого чудовищного взрыва навсегда останется в Инкермане и будет напоминать о произошедшей трагедии многим поколениям, как написал один из увидевших последствия взрыва в 1945 году.

Сойдя с катера, ткнувшегося носом в берег уже в самом устье реки, возле разрушенной станции, я узнал, что до поезда моего ещё три часа. Закинув за спину мешок, я решил прогуляться по окрестностям. Среди довольно блёклого пейзажа ослепляли блеском кучи огромных белых глыб недалеко от станции. Часть огромной скалы была превращена взрывом в эти белоснежные глыбы. Огромный кусок как бы осел, опустился, влекомый могучей силой, метров на пять-семь ниже основного массива. Всё это походило на следы землетрясения, и, по-видимому, таковым и являлось, только не природного, а рукотворногопроисхождения. Это и было то, что осталось от части Инкерманских штолен после взрыва той ночью в конце июня 1942 года.

1 июля на территории аэродрома, вокруг 35-й батареи у Херсонесского мыса скопилось несколько десятков тысяч прибывающих с фронта воинов. Большинство из них были легко ранены. Все с надеждой ожидали прибытия самолетов или эскадры, которые вывезут их на Большую землю. Среди вновь прибывших были слышны разговоры о том, что их бросили командиры, ушедшие к 35-й батарее, и они самостоятельно должны отбиваться от противника и добираться, кто как мог, на мыс Херсонес.

На Херсонесском полуострове у берега моря в районе Херсонесской бухты были сконцентрированы и находились в беспорядочном положении трактора, автотехника, артиллерийские орудия, орудийные лафеты, повозки и другая военная техника. Вражеская авиация весь день бомбила усиленно весь район Херсонесского полуострова, аэродром и район перешейка у 35-й береговой батареи.

Обстрел и бомбежка в этот день были особенно интенсивны. Каждый разорвавшийся снаряд или бомба находили жертвы среди многотысячной толпы. В середине дня от разорвавшегося у входа в капонир снаряда вспыхнули остатки горючего в баке стоявшего на ремонте самолета. Пламя охватило самолет, капонир наполнился едким дымом, не дававшим дышать. Чтобы как-то уцелеть от возможного взрыва бензобака и от удушающего дыма, обитатели капонира были вынуждены спасаться за его пределами. Но спасались те, кто мог ходить, а тяжелораненые бойцы не могли покинуть капонир. По команде дяди Саши стали заскакивать в капонир и выводить или выносить раненых. Среди спасателей был и Сергей, который несколько раз забегал в капонир и, минуя бушевавшее пламя, выводил раненых или выволакивал носилки с лежащими на них людьми. К счастью, в баке самолета горючего оказалось совсем мало, и оно быстро вытекло из пробоины, догорая на земле. Обитатели капонира до окончания пожара собрались под его стеной со стороны моря, укрываясь от летевших из города снарядов.

Сергей сидел рядом с носилками, на которых лежал спасенный им тяжелораненый пожилой боец. Грудь и голова его были перевязаны окровавленными бинтами. Он с благодарностью сжимал руку своего спасителя, у которого все лицо было покрыто черной копотью, часть волос сгорела, а от рубашки остались разорванные обгорелые лоскутки. Чтоб отблагодарить как-то Сергея, раненый достал из-под себя гимнастерку, которую сняли с него санитары при перевязке, и отдал ее Сергею. Сергей снял обгорелую рубаху и надел подаренную гимнастерку, которая позже сыграла роковую роль при захвате капонира и его обитателей немцами.

К концу дня 1 июля на территории аэродрома, около 35-й батареи и прилегающей территории скопилось множество военнослужащих, все время прибывали раненые, а также жители Севастополя. Весь капонир заполнен ранеными. Обстрел усилился. Так как не все вновь прибывшие могли укрыться от обстрела, многие из них гибли на открытой местности. Люди искали воду, чтобы утолить жажду в июльскую жару, температура превышала 50°С, но воды на всех не хватало.

Ночью с 1 по 2 июля в районе 35-й батареи шел тяжелый бой. Немцы провели ночную атаку, но ценой больших потерь атака была отбита. В половине первого земля содрогнулась от мощного взрыва. Это была взорвана первая башня 35-й береговой батареи вместе с находившимися в ней людьми. Через полчаса произошел второй такой же взрыв, уничтоживший вторую башню батареи. После подрыва батареи немцы решили, что с моря высаживается десант и начали сильнейший артиллерийский и пулеметный обстрел района ББ-35 и всего Херсонесского полуострова. Обитателям капонира пришлось спасаться в глубокой щели, вырытой под одной из его стен.

2 июля передовые немецкие части подошли к Казачьей бухте. К грохоту взрывов снарядов и бомб добавился треск немецких автоматов и ответные одиночные винтовочные выстрелы защитников мыса Херсонес. С передовой все время прибывали раненые бойцы. Весь капонир оказался заполнен измученными бойцами, которые первым делом просили глоток воды. В самый разгар лета в июльскую жару в окопах негде было добыть живительную влагу. Запекшимися губами люди припадали к воде, и только потом тетя Оля могла заняться их ранами. Перевязочного материала не было, приходилось рвать нижнюю одежду и кое-как забинтовывать кровоточащие раны. Но прежде, чем бинтовать, надо было промыть раны, а сделать это было нечем. Сергей несколько раз в день под обстрелом и бомбежкой пересекал территорию аэродрома, спускался по скалистым утесам к берегу моря и возвращался в капонир с так необходимой морской водой, которой обрабатывались раны.

Страшная это была дорога мимо многочисленных трупов и разбитой техники на усеянной тысячами осколков земле.

Вокруг все время рвались снаряды, и каждый шаг мог стать последним. Приходилось пробираться от одной воронки до другой. Он слышал от бывалых солдат, что снаряды в одно и то же место дважды не попадают. Спустившись с обрыва  к берегу, Сергей отдыхал в защищенном от взрывов месте.

Сергей заходил в воду и собирал плававшую в изобилии глушенную рыбу. Никаких продуктов питания не было, и эта рыба была хоть каким-то подкреплением голодным обитателям капонира.

Так не хотелось покидать защищенный от взрывов берег, но, вспомнив об истекающих кровью бойцах, Сергей взбирался по скалистому береговому обрыву, тщательно стараясь не расплескать драгоценную морскую воду.

И снова сотня метров среди рвущихся снарядов и вызывающего тошноту тяжелого запаха от  многочисленных разлагающихся под июльским солнцем неубранных трупов.

Сотни орудий выпускали на последних защитников Севастополя тысячи снарядов. На мысе скопилось несколько десятков тысяч людей, многие из которых гибли от обстрела. Укрыться было негде, прятались в пещерах обрыва у кромки воды.

3 июля отдельные группы немцев прорвались к капонирам аэродрома. Отступившие отряды моряков и красноармейцев усиленно сопротивлялись, стараясь не допустить врага к сооружениям аэродрома. Не хватало патронов и гранат. Сергей, неплохо изучивший скопление нашей техники на пути к обрыву, ползком добирался до брошенных машин и доставал из них гранаты и патроны, которые дядя Саша и еще несколько севастопольцев из капонира передавали сражающимся бойцам.

Прорвавшиеся 3 июля к капонирам и сооружениям аэродрома отдельные группы немцев к вечеру 3 июля отошли к перешейку между Казачьей бухтой и 35-й батареей. Этот рубеж обороны и остался до 600  4 июля 1942 года.

1.8 Плен

Манштейн решил беречь своих солдат, и утро 4 июля началось с массированного артиллерийского огня и интенсивного бомбометания по позициям обороняющихся.

Подступы к аэродрому и 35-й батарее не имели хорошо защищенной оборонительной линии, т. к. в скальном грунте за пару дней их невозможно было создать. Огненный шквал, бушевавший на последней линии обороны, нанес непоправимый урон ее защитникам. Под напором пехоты, поддерживаемой танками, немцы оттеснили последних защитников к обрыву у моря и заняли территорию аэродрома.

Подошедшие к капониру немцы стали выводить из него оставшихся в живых и выстраивать их в одну шеренгу. Комиссары, не успевшие снять гимнастерки со знаками различия, хорошо известными немцам, и евреи были выведены из строя и тут же расстреляны. В капонире раздались автоматные очереди – это немцы уничтожали тяжелораненых. Затем из шеренги стали выводить штатских и строить в отдельную колонну, в которую попали тетя Оля и еле стоявший на ногах пожилой дядя Саша. Сергея не пустили в колонну штатских. Дядя Саша, знавший немецкий, обратился к немцам, указывая на Сергея, и стал говорить «Дас ист майне зон» – это мой сын. Но здоровенный немец втолкнул его в колонну штатских и сказал «Дас ист руссише зольдат, руссише швайн».

Подошедший к колонне штатских офицер скомандовал: « Гейн на хаузе, фюр зих криг ист капут – Идите домой, для вас война окончилась» и дал команду немецким солдатам конвоировать пленных. Сергей был одет в солдатскую гимнастерку, которую дал ему вместо сгоревшей рубахи спасенный им из горящего капонира раненый. А высокий рост и хорошее телосложение после занятий на водной станции ДОФа гребным спортом не очень отличало его от остальных пленных. Колонну повели мимо Казачьей бухты, в которой в это время купались немецкие солдаты. Эти подонки устроили себе «развлечение», начав стрелять по колонне пленных. По дороге конвоиры расстреливали отстающих, измученных многодневными боями, раненых и обессилевших бойцов. Как вспоминает Сергей, их привели в район «5-го километра», где находился колодец пресной воды, к которому выстроилась большая очередь измученных жаждой людей. Прибывшую колонну пленных подвергли повторной фильтрации. Всех выстроили вдоль забора, отделив ее от остальных пленных лагеря. Подошедший немецкий офицер на ломаном русском языке обратился к пленным и сказал, что война для них окончена, теперь они будут счастливо жить, помогая великой Германии строить новый порядок на территории, освобожденной от коммунистов и угнетавших их жидов. А чтобы помочь немецкому командованию, пленные должны указать на находящихся среди них коммунистов, комиссаров и юде. Обращение немца не возымело действия. Разозлившийся офицер приказал стоявшим рядом с ним полицаям начать проверку. Эти подонки бросились в толпу пленных и стали выталкивать известных им комиссаров и евреев. Когда один из них попытался вывести из строя выдающегося хирурга Приморской армии В.С. Кофмана, своими операциями спасшего не одну сотню тяжелораненых и прозванного Пироговым-2, его отстояли радом стоявшие пленные. Как видно, не окончательно потерявший совесть полицай прислушался к просьба и отпустил Кофмана. Но вслед за полицаями к прочесыванию приступили предатели из крымских татар. Отстоять у них Кофмана не удалось. Отобранных пленных вывели за ограду и расстреляли. Вот что мне удалось узнать о Кофмане из календаря, который раздавали на 35-й батарее 3 июля 2011 года.

Уроженец Одессы. Окончил Одесский медицинский институт. В 1938 г. он уже доктор медицинских наук, профессор, много оперирует, публикует научные труды. В период финской войны (ноябрь 1939 — март 1940 г. ) Кофман был старшим хирургом стрелкового корпуса. Когда началась Великая Отечественная война, Валентин Соломонович был назначен главным хирургом Приморской армии. При обороне Одессы, а затем и в Севастополе он в кратчайшие сроки организовал эффективную систему помощи раненым. Сам Валентин Соломонович, будучи виртуозным хирургом, оперировал практически ежедневно. Под огнём умел сохранять профессиональное хладнокровие, видя перед собой только страдающего человека. За год с начала войны и до конца обороны Севастополя — он написал методические рекомендации для полковых врачей и 8 научных работ по различным разделам военно-полевой хирургии. Кроме того, он отредактировал сборник работ хирургов Приморской армии  (опубликован в 1943 г.), в предисловии к которому пророчески писал: «Наш труд будет лучшей памятью медработникам, погибшим смертью храбрых при обороне Севастополя». В последние дни обороны Севастополя Кофман не оставил раненых, отказался от эвакуации, отдав свой посадочный талон медсестре и её новорожденному сыну. Был пленён на мысе Херсонес и расстрелян фашистами.(8)

Территория вокруг колодца, на которой находилось около десяти тысяч пленных, еще не была огорожена и охранялась цепью немецких солдат, зорко следивших за тем, чтоб никто не пересекал огороженную невысокими столбиками границу лагеря. Сергей обошел по окружности территорию и в одном месте обратил внимание на  неглубокий овражек, уходивший в сторону города от границы лагеря. Конвоиры не спускались в овражек, а сидели на его окраинах. Настала ночь, и измученные пленные впервые за многие дни смогли забыться тяжелым сном до утра. Часовые изредка пускали в небо осветительные ракеты, но во второй половине ночи и их, как видно, сморила усталость. Ракеты стали взлетать с большими интервалами. Дождавшись, когда погаснет очередная ракета, Сергей по-пластунски как ящерица стал быстро перемещаться  по дну оврага  и к вспышке новой ракеты был далеко от границы лагеря. Он хорошо знал местность, и ему до рассвета удалось благополучно добраться до дома. По дороге он снял и выбросил злосчастную гимнастерку. Так как дом был разбит обстрелом еще до ухода Гончаровых в Казачью бухту, а за последние дни его остатки сгорели от попадания зажигательных бомб, в изобилии сбрасываемых с немецких самолетов, пришлось устраиваться в полуразрушенном сарае во дворе.

Так прошли первые сутки в оккупированном немцами Севастополе. Кое-где раздавались выстрелы – это немцы производили зачистку от скрывавшихся в развалинах защитников Севастополя. Особый отряд с огнеметами проходил по улицам города, открывал крышки колодцев и сжигал прятавшихся там людей. Отряд жандармов занимался прочесыванием города и проверкой жителей. Трое здоровых фрицев с закатанными по локоть рукавами, засунутыми за пояс гранатами с длинными ручками, автоматами и железными бляхами жандармов на груди вошли во двор. Увидев Сергея, окружили, обыскали и стали выводить на улицу. На все доводы отца и матери не реагировали и отвели его в лагерь военнопленных на Рудольфову гору. Этот лагерь уже был обнесен колючей проволокой и охранялся солдатами с собаками. Дядя Саша проследил, куда повели Сергея и утром вместе с тетей Олей принесли ему кастрюльку супа и кусочек хлеба. Охрана не препятствовала местным жителям общаться с пленными и подкармливать их. Найдя Сергея, они передали ему кастрюльку и стали расспрашивать о проведенной ночи в повторном плену. Недалеко от Сергея стоял пожилой пленный. Охранники по кругу двигались вдоль забора. Пленный сказал Сергею, чтоб, как только охранник пройдет мимо, он нырнул под проволоку и, став с другой стороны, делал вид, что принес еду ему. Гражданская одежда не вызовет подозрений у охранника. Нашли место в заборе, где на его повороте следующий охранник не успеет заметить перемещение Сергея. Родителей поставили так, чтоб они прикрыли Сергея при его перемещении под проволокой. План побега отлично сработал, и при подходе очередного охранника Сергей снаружи забора держал кастрюльку, а у пленного красноармейца в одной руке была ложка, в другой – кусок хлеба. Родители в стороне делали вид, что кого-то разыскивают. Сергей забрал опустевшую кастрюльку и без приключений вместе с родителями добрался домой. Его гражданская одежда не привлекла внимание встречных немцев и появившихся на улицах полицаев. Из предателей, перешедших на службу врагам и крымских татар.

1.9 Черные дни оккупации

А в городе наступили черные дни оккупации. Возомнившие себя сверхлюдьми, высшей расой, хозяевами завоеванной крымской земли, немцы начали наводить «новый порядок». 16 июля оберштурмбанфюрер СЛ рапортовал о терроре, установленном в Севастополе, о ликвидации 178 вооруженных групп, 87 так называемых бандформирований из гражданских лиц, 76 единичных бандитов и о прочих «подвигах» по уничтожению мирного населения.

Эти страшные цифры красноречиво говорят о том кровавом терроре, которому подверглось оставшееся в живых десятитысячное население города-героя.

Из числа подонков, перешедших на сторону врага, немцы сформировали вспомогательную полицию в 120 человек во главе с полицмейстером Садотовым. Эти немецкие прихвостни, проявляя звериную жестокость, выполняли приказы своих хозяев, направленные на расправу с севастопольцами. С их помощью было найдено и собрано на городском стадионе 1500 евреев, которые затем были, как выражались немцы, оформлены, т. е. расстреляны за городом. У всех жителей забрали «излишки» продовольствия, не сдавших – расстреляли.

О терроре, введенном оккупантами по отношению к населению Севастополя, красноречиво говорит докладная оберштурмбанфюрера Фрика.

Командующему войсками оперативного тылового района группы армий «Юг»

Начальник полиции безопасности и СД крепости Севастополь Крепость Севастополь, 16 июля 1942 г.

Оперативная обстановка в крепости Севастополь и прилегающих районах в течение пятнадцати суток с момента взятия крепости (включая 15 июля) характеризуется следующими основными факторами:

— полным подавлением организованного сопротивления русских, как на суше, так и на море, у берегов Крыма;

— успешными наступательными действиями войск группы армий «Юг», продвинувшихся в направлении Кавказа до подступов к городу Ростов-на-Дону и в направлении Волги до большой излучины Дона;

— засоренностью освобожденной территории Крыма многочисленными бандообразованиями, именующими себя партизанами, скрывающимися в горах, готовыми принять вооруженных русских из разбитых полков и подразделений;

— наличием в прибрежной зоне, в развалинах самой крепости Севастополь, в прилегающих деревнях сотен мелких разрозненных остаточных групп и отдельных вооруженных матросов, солдат, командиров противника и партийных функционеров;

 — засоренностью освобожденной крепости многочисленной агентурой большевиков и их пособников, готовых дать укрытие недобитым матросам и комиссарам.

Наиболее характерные враждебные проявления за данный период (с 1 по 15 июля включительно):

 — до 12 июля включительно продолжалось сопротивление фанатически настроенных русских в районах мысов Фиолент и Херсонес; до конца 3 июля к ним пытались пробиться суда противника: 4 быстроходных тральщика, 17 сторожевых катеров и, по неполным данным, 6-10 подводных лодок;

—  в течение второй половины дня 3 июля, в ночь на 4 июля и весь день 4 июля остаточные группы делали попытки пробраться вдоль берега и уреза моря, чтобы выбраться из окружения, но в районе лощины, левее батареи-форта «Максим Горький-2», им преграждали путь наши прочные засады, сформированные из пулеметчиков и автоматчиков;

—  в течение 3-15 июля на территории крепости преимущественно в ночное время убито и пропало без вести 278 военнослужащих, что доказывает наличие значительного числа преступного пробольшевистски настроенного элемента;

—   во время обысков, проведенных 8-9 июля в домах, развалках, подвалах, сараях, с помощью военнослужащих выявлены сотни лиц, дававших приют солдатам и матросам противника;

—  9 июля сожжена автомашина в районе железнодорожного вокзала, преступники скрылись;

—  12 июля убиты два полицейских;

—  14 июля взят русский врач, укрывавший под видом больных раненых.

Всего с 1 по 15 июля включительно ликвидировано (не считая военнослужащих, окруженных вблизи вышеуказанных мысов) 178 вооруженных групп противника из числа комиссаров, командиров, матросов и солдат, 27 бандообразований из числа гражданских лиц, 76 одиночных бандитов. При этом реквизированы автоматы, винтовки, наганы, 7 лошадей, 3 радиостанции, из них 2 коротковолновые.

Стабилизирующие меры:

2 июля приступили к исполнению обязанностей:

— управление политической полиции и СД крепости Севастополь; начальник — оберштурмбанфюрер СД Фрик;

— комендатура крепости Севастополь, комендант — майор Купфершлегер;

—  городская управа; бургомистр Садатов;

— русская вспомогательная полиция в составе лиц, перешедших на сторону Великогерманского рейха, общим числом 120 человек, полицмейстер Краминов.

Специально прибывшей в крепость зондеркомандой СС в составе 800 человек, управлением СД, комендатурой, полицией совместно с привлеченными в помощь воинскими подразделениями проведен ряд крупномасштабных молниеносных акций с целью выявления комиссаров, командиров Красной Армии, большевиков из гражданских лиц, комсомольцев, все выявленные оформлены (убиты). 12 июля на спортивном стадионе «Динамо» были собраны жиды (количество — округленно — 1500), которым предварительно был дан приказ нашить на рукавах желтую звезду: собранные оформлены.

14  июля из прибрежной зоны крепости, разрешающей обзор бухты, слежение за движением судов, в срочном порядке выселены все жители, ширина зоны — 2-4 км; выразившие недовольство оформлены.

Четырежды издан приказ ортскоменданта, обязывающий всех сдать излишки продовольствия за исключением 10 кг мучных продуктов, 10 кг крупяных, 1 кг жировых. Отсутствие продовольствия заставит всех быстро пройти перерегистрацию, укрывшие продукты оформлены.

15 июля издан приказ ортскоменданта об обязательной перерегистрации населения, которая поможет довыявить коммунистов, партийных функционеров, переодетых военных, укрывающийся преступный элемент.

Оберштурмбанфюрер СД Фрик [1]

Но даже в эти страшные дни всеобщего террора в Севастополе продолжалась борьба с ненавистными оккупантами.

25 июля появился приказ коменданта крепости Севастополь о карательных мерах к населению города в случае нападения на немецких военнослужащих. Вот страничка из этого приказа:

Обращение к населению г. Севастополя

Крепость Севастополь, 25 июля 1942 г.

Благодаря бдительности Германской Армии обнаружено уже немало шпионов, агентов и диверсантов, оставленных большевиками при их отходе из Севастополя только лишь для Вашего личного вреда. Те из них, которые поняли, что их задачи бесполезны и наносят только лишь ущерб гражданскому населению, добровольно явились к Германским частям и признались в своей виновности. Проверив их показания, мы направили их в другие населенные пункты Крыма на работу, чтобы сберечь их от мести фанатиков.

Тех же, которых мы задержали при исполнении их преступной деятельности, карали смертью. Нам известно, что среди гражданского населения находится еще много шпионов, агентов и диверсантов, а также сотрудников таковых, которые остались в городе по приказу бывших советских руководителей, успевших спасти свою собственную жизнь, сбежав на Большую землю. Нам еще известно, что среди этих агентов находится много мужчин, девушек и женщин, которые раньше принимали такие поручения под нажимом большевистских властей, а теперь не поставили еще в известность Германское Командование о своей деятельности только лишь под страхом мести большевистских сыщиков и палачей.

Всем этим предоставлена еще возможность добиться прощения за их преступления.

Мы призываем их явиться немедленно в одно из подразделений Германской Армии и сдать свои рации, оружие и другие вспомогательные принадлежности. Мы гарантируем им жизнь и предоставление по собственному желанию места работы в другом населенном пункте Крыма. Тот, кто не явится добровольно и будет продолжать свою преступную работу или же будет иметь преступные намерения, будет беспощадно приговорен к смертной казни.

Вышеуказанное касается и всех тех, которые знают таких шпионов, агентов и диверсантов или которым известно их местонахождение, планы и задачи.

Мы делаем каждого гражданина города Севастополя ответственным за жизнь и здоровье Германской Армии, за устранение всех диверсионных актов, как пожары, взрывы и т.д.

Настоящим приказываю:

Если в одном из домов или их предместье днем или ночью с кем-либо из Германской Армии случится что-либо вредное, безразлично каким образом, то жители данного дома будут расстреляны.

Если произойдут диверсионные акты (пожары, взрывы мин и т. д.), нападения или выстрелы на улицах или площадях одного участка города, то я эвакуирую этот участок города, а жители будут привлечены к принудительной работе. В особо тяжелых случаях будут приняты строжайшие меры.

Мы имеем только лишь одну цель: восстановление города, защиту, спокойствие, подходящую работу для каждого и, наконец, обеспечение беззаботной человеческой жизни.

Комендант крепости Севастополь. [1]

Морской завод, оказывавший огромную помощь в ремонте пострадавших в боях советских кораблей, был частично эвакуирован и частично взорван. Немцы стремились как можно быстрее восстановить завод и приступить к ремонту своих кораблей. Но для этого надо было найти и вернуть на завод оставшихся в Севастополе его сотрудников. Все население города прошло обязательную регистрацию. В паспорте каждого жителя появился штамп с орлом и свастикой в его когтях. Избежать регистрации было невозможно, т. к. если в многочисленных облавах попадался кто-нибудь без этого позорного клейма, то он подлежал «оформлению» (расстрелу). Все должны были зарегистрироваться на бирже труда, чего так же невозможно было избежать. Чтобы не помогать врагу в восстановлении морзавода его сотрудники указывали на бирже, что они дворники, пекари и т. д. Чтобы выявить и вернуть на завод его работников, немцы издали 16 июля 1942 г. приказ и провели ряд мер по выявлению скрывавшихся, о чем рапортовали своим хозяевам.

Вот строки из этих документов:

«Каждый выявленный работник предприятия получал квитанцию-расписку: «Скрепляю подписью, что я получил сообщение об обязательной явке на работу. Мне известно, что за невыполнение приказа у меня или у моей семьи будет конфискован дом, двор и все имущество. Если я и после этого не явлюсь на работу, то мой дом будет сожжен, а мои родные взяты в качестве заложников».

Приказ утверждаю: Оберштурмбанфюрер СД Фрик

Комендатура крепости Севастополь,

16 июля 1942 г.

Всем рабочим, работницам и служащим предприятий немедленно явиться на места своих прежних работ. Лица, не явившиеся на работу, будут рассматриваться как саботажники с применением к ним строжайших мер наказания: по условиям военного времени — расстрел.

Особо обращаю внимание лиц, работавших на предприятии, именовавшемся «Морской завод». Они обязаны немедленно явиться в полицай-управление и получить в паспорте отметку «Верфь», так как в Севастополе со дня на день начнет работу судоремонтная верфь. Те, кто не явится в течение трех дней, будут расстреляны.

Ортскомендант [1]

Управляющему судостроительными и судоремонтными предприятиями Юга.

Рейхскомиссариат «Украина», г. Николаев

Начальник полиции безопасности и СД крепости Севастополь

Крепость Севастополь, 16 июля 1942 г.

Относительно состояния севастопольского судоремонтного морского завода, наличия рабочей силы, возможности возобновления режима работы.

В соответствии с директивой рейхсфюрера Великого рейха генерала СС Гиммлера докладываю:

Беглый осмотр предприятия произведен. Здания цехов разрушены, оборудование вывезено. Доки южной стороны разрушены. В лучшем состоянии док северной стороны, батопорт подорван, но подлежит восстановлению. Стапеля горели, сохранность частичная. Мортонов эллинг подорван.

Во избежание ошибок, которые имели место при взятии Николаева, мною был произведен ряд молниеносных крупных и малых акций для фиксирования рабочей силы. Каждый выявленный работник предприятия получил квитанцию-расписку: «Скрепляю подписью, что я получил сообщение об обязательной явке на работу. Мне известно, что за невыполнение приказа у меня или у моей семьи будет конфискован дом, двор и все имущество. Если я и после этого не явлюсь на работу, то мой дом будет сожжен, а мои родные взяты в качестве заложников».

Каждого выявленного работника завода доставляли в комендатуру, сажали в машину. В сопровождении солдат он объезжал крепость, указывая местонахождение не менее чем трех работников завода. После этого получал право возвращения к семье. Таким способом удалось уже выявить более трехсот специалистов.

Допросы с применением разной степени устрашения показали, что в ноябре 1941 года пароходом «Красная Кубань», теплоходом «Грузия», транспортом «Черноморец», транспортом «Ворошилов», пароходом «Коммунист», теплоходом «Ногин» были вывезены крупногабаритные станки предприятия, инструмент, листовая сталь и прокат; более трех тысяч специалистов с членами семей, а также малогабаритные изделия, сортовой металл, цветной металл, режущий инструмент, сварочное оборудование, штампы, прочее. Значительная часть этого имущества завода находится в настоящее время в Туапсе. Необходимо, чтобы вместе с войсками в Туапсе вошли наши люди и специалисты Управления Южных верфей. Имущество завода должно быть незамедлительно возвращено в Севастополь.

Обрисованная картина опустошения может вызвать нежелательную реакцию пессимизма при оценке возможностей незамедлительного возобновления работ завода. Это не так. Допросы, а также захваченная документация неопровержимо доказывают: нет такого опустошения, при котором оперативный судоремонт исключен. Уже после вывоза большевиками оборудования на заводе неоднократно восстанавливались кузнечный и корпусный цехи, кислородная станция, литейная, медницкий участок, стапеля, малый Мортонов эллинг, что разрешало вести ремонт судов, в частности парохода «Серов», который был подвергнут сильнейшим бомбовым ударам, и подводной лодки, которая ремонтировалась на малом Мортоновом эллинге, после повреждения бомбовым ударом наших самолетов 29 мая! Ремонт был значительный: в районе пятого отсека разошлись по швам листы наружной обшивки. В результате проведенного ремонта лодка ушла из Севастополя своим ходом:

Кроме того, осмотр территории завода доказал с полной неопровержимостью, что на предприятии до последних дней изготовлялись противотанковые ежи, которые делались из рельсов бывших трамвайных путей, бронеколпаки для дотов. Тут до последних дней вели ремонт легких танков. Кроме того, есть неопровержимые доказательства, что значительная часть работников завода, укрываясь в многокилометровых штольнях, вырытых в горе, работала до последнего часа. Там обнаружены следы 35 станков, прессов, компрессорной установки, опреснительной установки, вентиляционной установки. Специалисты определяют, что в штольнях шло производство минометов марки РМ-50, батальонных минометов марки БМ-82 и мин. Эти подземные коридоры — отделения морского завода.

Вывод: русские рабочие доказали свою способность эффективно работать на режим большевиков. Нет никаких оснований полагать, что они не смогут так же эффективно работать на пользу рейха.

Необходимо: ни в коем случае не допуская снижения заданного нами энергичного ритма, в ближайшие дни провести детальную инспекцию предприятия, для чего прислать специалистов из Управления верфей. Темп, темп, темп — условие того, что ошибки, допущенные в Николаеве, не расползутся язвами саботажа в Севастополе. Каждый русский с первого дня установления нового порядка должен чувствовать твердую власть и направляющую руку. Должен понимать: мы, немцы, — здесь и отсюда — не уйдем!

Немедленно осмотреть крейсер русских, полузатопленный в бухте в результате успешных действий нашей авиации. Имя этого крейсера — «Червона Украина», что значит «Красная Украина», «Большевистская Украина», «Коммунистическая Украина». Восстановление крейсера усилит наш флот на Черном море и резко увеличит престиж наших судоремонтных служб.

Немедленно принять все меры к подъему и восстановлению 100-тонного плавкрана и плавдока, затопленного в бухте, для чего срочно организовать два аварийно-спасательных отряда из специалистов Управления верфей и русских рабочих. Без подъемных механизмов и дока ремонт судов невозможен.

Наши действия: в соответствии с директивой рейхсфюрера завод объявлен «особым имуществом рейха», находится под охраной. Продолжая энергично выявлять работников завода среди гражданских лиц. Принимаем не менее энергичные меры для выявления специалистов нужного профиля среди военнопленных.

Мы сильны, как никогда. Служба безопасности вошла в крепость Севастополь, вооруженная опытом работы с русскими колониальными рабочими за год военных действий в России. Мы полны решимости действовать целенаправленно и эффективно, опираясь на специалистов Управления верфей.

Оберштурмбанфюрер СД Фрик [1]

Командующему войсками оперативного тылового района группы армий «Юг»

Начальник полиции безопасности и СД крепости Севастополь

Крепость Севастополь, 14 сентября 1942 г.

Оперативная обстановка в крепости Севастополь и прилегающих районах в течение четырнадцати суток сентября (включая 14 сентября) характеризуется следующими основными факторами:

– полным порядком в крепости. Для доказательства можно сослаться на напечатанный в газетах доклад имперского министра по делам оккупированных территорий Альфреда Розенберга, который среди «городов-жемчужин Черноморского побережья, где «наши солдаты чувствуют себя спокойнее, чем дома», назвал не только город Ялту, но и крепость Севастополь;

– успешными наступательными действиями войск группы армий «Юг», форсировавших на Кавказе реку Терек, а на Волге вышедших на улицы Сталинграда;

– продолжающей иметь место засоренностью освобожденной территории Крыма бандообразованиями русских, именующих себя партизанами, скрывающимися в горах и деревнях;

– остаточной засоренностью освобожденной крепости агентурой большевиков и их пособников;

– достоверно установленным фактом отсутствия организованного подполья, оставленного русскими при отступлении (меры к организации подполья местными гауляйтерами большевиков предпринимались еще в ноябре 1941-го года. Причины распада русского подполья в Севастополе до конца не установлены);

– решительным подавлением со стороны служб СД любой попытки самопроизвольного возникновения подполья, как в среде военнопленных, так и среди гражданского населения. Сегодня можно с уверенностью сказать: подполья в крепости нет, и уже не будет. Доказательство — дисциплина и порядок в крепости, отсутствие сколько-нибудь значительных диверсионных актов. (Что не исключает мелких проявлений враждебности.)

Наиболее характерные враждебные проявления за данный период (с 1 по 14 сентября включительно):

– на территории крепости преимущественно в ночное время убито и пропало без вести 8 военнослужащих;

– 9 сентября убит полицейский;

– 14 сентября взяты три русских врача, укрывавших, под видом больных, комиссаров и командиров.

Всего с 1 по 14 сентября включительно ликвидировано 18 одиночных бандитов. При этом реквизированы два автомата, 6 винтовок, три нагана, гранаты.

Стабилизирующие меры:

– в целях решительного подавления саботажа на морской верфи начато широкое выявление лиц, работавших на ней прежде и уклоняющихся от работ на ремонте судов, выдающих себя на бирже труда за хлебопеков, грузчиков, дворников, водопроводчиков, сантехников;

– каждому выявленному вручена квитанция-расписка: «Скрепляю подписью, что я получил сообщение об обязательной явке на работу на свое прежнее рабочее место. Мне известно, что за невыполнение приказа я буду рассматриваться, как партизан и буду соответственно тому наказан. Если я и после этого не явлюсь на работу, то буду арестован я и все мои родные в качестве пособников саботажнику»;

– 2 сентября 87 выявленных, отказавшихся подписать квитанцию-расписку, оформлены;

– 8 сентября 87 выявленных оформлены;

– 7 сентября 42 выявленных и 97 родственников оформлены;

– 9 сентября соответственно 18 и 20;

– 10 сентября 8 выявленных и подписавших квитанции-расписки, но впоследствии пытавшихся скрыться, оформлены;

-11, 12, 13, 14 сентября все выявленные подписали квитанции-расписки.

В результате проявленной твердости и неуклонности в выполнении поставленной задачи затянувшийся саботаж на морской верфи можно считать подавленным.

Оберштурмбанфюрер СД Фрик

Приказом коменданта города от 14 сентября 1942 г. предписывалось всем получить разрешение на постоянное проживание в Севастополе в Орткомендатуре, для жительства до 3-х дней в паспортном отделе. Таким образом, все жители города оказывались под постоянным присмотром немецких властей. Не зарегистрировавшиеся и хозяева домов, где они остановились подлежали расстрелу.

Вот к такому новому рабскому порядку должны были привыкать севастопольцы.

Приказ

Крепость Севастополь. 14 сентября 1942 г.

Ввиду необходимости сохранения и усиления охраны порядка в городе-крепости Севастополь для пользы и процветания каждого единого жителя с 14 сентября 1942-го года приказываю выполнять следующие меры паспортного порядка.

Постоянное и кратковременное проживание в городе допускается на основании особого разрешения:

а) на постоянное жительство — Ортскомендатуры:

в) для жительства до 3-х дней — паспортного отдела;

с) каждый житель, который хочет принять в свою квартиру не местного жителя, должен раньше помещения его в своей квартире предъявить паспортному отделу документы на получение разрешения;

d) не местные жители, которые без разрешения находятся в городе, и ХОЗЯЕВА, которые без разрешения дали им квартиру, БУДУТ РАССТРЕЛЯНЫ:

e) военным лицам, легионерам, добровольцам также запрещается давать квартиру без разрешения;

f) прописка и выписка должна быть проведена в течение 48 часов.

Комендатура крепости Севастополь [1]

Для обогрева своих войск в зимние холода немцы применили «узаконенный» грабеж мирного населения. Жителям оккупированного Крыма, в том числе и севастопольцам предписывалось сдать на склады меховые вещи и ватники, куртки, брюки и валенки. Изъятию также подлежали санные упряжки.

Вот такой новый порядок установили немецкие поработители на крымской земле, обирая и грабя и без того раздетых и голодных людей на оккупированной территории.

Изъятие зимней одежды гражданского населения в пользу войск вермахта

1) Для пополнения зимнего снаряжения войск в Крыму необходимо изъять у гражданского населения всего 3000 меховой одежды или ватных курток, 6000 ватных брюк. 3000 валенок и 800 санных упряжек за плату по местным ставкам и собрать на складах местных комендатур. Уже существующие склады Wiko W.B.A. или прочие склады использовать для сбора не разрешается.

2) Прилагаемые воззвания к населению Крыма необходимо развесить на всех местных комендатурах. Они должны подготовить и поддержать сбор с точки зрения пропаганды. Кроме того, соответствующая вербовка должна проводиться через газеты и радио.

Предметы должны быть сданы населением по возможности добровольно. Принудительные меры должны применяться только по необходимости, к этническим немцам, румынам, болгарам не применять вообще. Необходимо не допустить, чтобы русские старосты возлагали большую нагрузку на татар в пользу русских.

3) Необходимо собрать в зоне:

а) FK 751 Джанкой: 1800 курток, 4000 брюк, 1500 валенок

б) OK I/853 Симферополь: 500 1000 500

в) OK I/290 Севастополь: 100 200 100

г) OK I/287 Керчь 200 250 300

д) OK II/662 Ялта 200 250 300

е) ОК Феодосия 200 300 300

Все сани в зоне Крыма должны быть собраны и куплены.

4) Местные комендатуры с помощью начальников районов и старост собирают свою часть снаряжения и обеспечивают его хранение на складах в местах нахождения комендатур. Охрана этих складов является задачей местной комендатуры.

5) Сбор начинается 15.9 и проводится до 30.9.1942.

6) Цены за сданные вещи устанавливаются оценочной комиссией, которая создается из представителя местной комендатуры (офицер или служащий) и старосты соответствующего населенного пункта. Покупная цена должна выплачиваться немедленно при сдаче предмета. Кроме того, за каждую сданную вещь или пару валенок в качестве премии выдается 6 кг хлебного зерна сверх установленной цены и независимо от прочего хлебного рациона.

7) Местные комендатуры должны следить за тем, чтобы условия выполнялись безоговорочно и лояльно. Необходимое зерно необходимо получить со складов снабжения или у соответствующего начальника склада и иметь в распоряжении до 15.9.

8) 28.9.42 полевые и местные комендатуры докладывают о достигнутых результатах непосредственно командующему Крыма.

Сообщение об окончании сбора до 2.10.1942.

Хаук [1]

Жители Крыма! ВСПОМНИТЕ!

Во льду и в снегу, в землянках и окопах без крыши над головой в прошлую зиму немецкие и союзные солдаты и добровольцы боролись и за вас, терпели лишения и жертвовали своим здоровьем. Вы сами это видели и восхищались. В результате этого вы сейчас освобождены от проклятого большевизма, свободны от комиссаров, от ссылок и расстрелов ваших близких.

В благодарность за это принесите теперь свою жертву для храбрых солдат и добровольцев. Они снова будут нести вахту в снегах и льдах и для вашей безопасности тоже. У вас будет крыша над головой.

Помогите вашим освободителям и защитникам пережить зиму на море, в горах и в ледяной степи. Отдайте им вашу меховую одежду, ватные куртки и брюки, валенки и сани. Само собой разумеется, вам за все заплатят. Немецкие местные комендатуры и ваши старосты будут оценивать вещи. Кроме того, в качестве премии за сдачу вы получите за сданную вещь 6 кг хлебного зерна, которое не включается в покупную цену вещи и не причисляется к вашему хлебному рациону.

С 15 сентября до 30 сентября 1942 г. ближайшая немецкая комендатура принимает вещи. Подробности узнаете у старосты.

Солдаты и добровольцы отблагодарят вас за это своей кровью и здоровьем.

4. 7.1.1. 49, фонд RH20 11/46 [1]

1.10 Освобожденный Севастополь

Прошли два года страшной немецкой оккупации. 9 мая 1944 года над колоннадой Графской пристани было водружено знамя победы освободителей Севастополя. Знакомый всем жителям Советского Союза голос радиодиктора Левитана зачитал приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении героической крепости от фашистской нечисти и о праздничном салюте в честь этого знаменательного дня и воинов, одолевших оккупантов на Крымской земле.

Этот день запомнился и мне, хоть я был не в Севастополе, а в Одессе, которую очистили от немцев за месяц до этого 10 апреля. На Приморский бульвар, рядом с которым мы жили, стали привозить многочисленные орудия и ящики со снарядами и устанавливать вдоль парапета, направляя дула орудий в сторону моря. Пришил с работы из порта отец, забрал меня и повел на бульвар. Оцепление красноармейцев не пускало никого на бульвар к орудиям. Чтоб не толкаться в толпе, мы с отцом прошли мимо памятника Пушкину и спустились к склону бульвара, откуда были хорошо видны стволы орудий, направленные в море. И вот наступил торжественный момент – по команде все орудия, установленные от памятника Пушкину до фуникулера, дружно дали первый залп. К удивлению отца над нашими головами раздался свист пролетавших в море снарядов. Он как бывший артиллерист, имевший звание «бомбардир-наводчик», сказал, что установленные орудия малого и среднего калибра не имеют раздельного заряда, гильза и снаряд изготовлены вместе, вот и летят, поэтому над нашими головами праздничные снаряды.

Для нашей семьи это был огромный праздник, т.к. я и моя мать родились в Севастополе, в котором остались в оккупации многочисленные родственники, а отец в начале 30-х годов служил в Севастопольском подплаве.

Город был освобожден, но до 13 мая со стороны мыса Херсонес раздавались раскаты орудий и разрывов бомб. События июля 1942 года повторялись, но действующие силы поменялись местами. Теперь наши войска добивали отступивших за пределы города немцев в многочисленных оврагах и ложбинах на пути к мысу Херсонес и на самом мысе.

Сергей вышел из развалин дома на Советской и стал спускаться на улицу Ленина, где открыли хлебный магазин и по карточкам стали выдавать хлеб освобожденным севастопольцам. Печальное зрелище было перед его глазами. Пройти по улицам было непросто, т. к. всюду лежали обломки разрушенных или сгоревших зданий. Приходилось пробираться между лежащими на пути грудами кирпича, кусками железа с крыш, балками и прочими обломками. Где невозможно было их обойти, приходилось перелезать через завалы или спускаться в воронки от бомб и снарядов. У Графской пристани из воды выступали мачты погибшего тут крейсера «Червона Украина». Белоснежная колонна памятника Погибшим кораблям с орлом на вершине стала черной от копоти подбитого рядом и обгоревшего корабля. На улице Ленина, насчитывавшей до войны почти сто зданий, осталось три дома, изувеченных осколками. Но, несмотря на огромные разрушения даже в часы наибольшей разрухи, нанесенной 250-дневной осадой, город оставался величественным и даже красивым в руинах и пепле, в кучах мусора и битого кирпича среди обгорелых стен с пустыми глазницами окон и дверей.

Город начинал свое возрождение как птица Феникс из пепла и разрухи.

Напротив Морского музея под охраной немецкие военнопленные разбирали обломки здания и что-то выносили из подвала по узкой лестнице, выходящей на улицу. На вопрос Сергея, что тут делают, один из конвоиров сказал, что в просторном подвале будет оборудован кинотеатр. И действительно, вскоре кинотеатр начал работать и вместо ненавистной в дни оккупации немецкой кинохроники жители города увидели советские кинокартины. Нельзя сказать, что это был кинотеатр, как понимают это в наше время. Я многократно бывал в этом долгое время единственном кинозале города. Это был подвал с низким потолком, с размещенными грубо сколоченными из досок парой десятков скамеек, в котором могли поместиться не более сотни зрителей. Но это был СЕВАСТОПОЛЬСКИЙ кинотеатр. И его посетители, молчаливые севастопольцы, пережившие артобстрелы, бомбежки и расстрелы близких, холод и голод, и вынужденные оправдываться после освобождения в том, почему они остались живы, выходя из этого подземного так называемого кинозала, испытывали радость от увиденных таких близких и родных кинофильмов.

В один из первых дней после освобождения во дворе разрушенного дома на Советской появился Игорь в морской форме и тремя полосами на груди (одной красно за легкое ранение и двумя желто-золотистыми за тяжелые). Его грудь украшали ордена и медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Радость встречи в семье Гончаровых, уцелевшей в страшной осаде города, оккупации, а для Игоря еще двухлетних боев на фронте, не было границ. Игорь рассказал, что после того, как он отправил письмо, ему удалось спастись. Надежды на эвакуацию из Стрелецкой бухты почти не было, слишком много раненых каждый день прибывало с фронта. Из окна палаты, в которой он лежал, увидел, что прошел крейсер «Молотов», командиром которого был дядя Миша Романов. Несмотря на тяжелую рану – осколком мины ему вырвало 2/3 ягодицы – он решил добраться на Угольную пристань, где мог пришвартоваться «Молотов». С огромным трудом, преодолевая страшную боль, он спустился по лестнице и где ползком, где прыгая на одной ноге, опираясь на костыль, добрался до автотрассы. Удалось остановить одну из машин, шедшую в город и уговорить водителя подвезти. Недалеко от Угольной, куда он допрыгал на одной ноге, силы оказались на исходе, и он ползком стал пробираться к стоявшему у причала крейсеру. Его заметили несколько моряков и довели до причала. С борта крейсера  шла интенсивная разгрузка боеприпасов, а по трапу, окруженному оцеплением, шла погрузка тяжелораненых. Снаружи оцепления у трапа стояла толпа легкораненых и гражданских, надеявшихся попасть на корабль после погрузки тяжелораненых. Силы Игоря после изнурительной дороги и потери крови из открывшейся раны оказались на исходе, и он в изнеможении свалился на причал. Разгрузка боеприпасов кончалась, и он мог не попасть на корабль. На ленточке бескозырки одного из проходивших матросов он увидел название «Молотов». Он окликнул матроса и попросил передать командиру крейсера Романову, что на берегу лежит тяжело раненый старшина морской пехоты из бригады Потапова Игорь Гончаров. Спасибо матросу, он выполнил просьбу Игоря и вскоре вместе с этим матросом подошел еще один с носилками и корабельный врач, и, минуя оцепление, отнесли его в каюту дяди Миши. А дальше огненный прорыв из Севастополя на Кавказ, длительное пребывание в батумском госпитале и снова фронт. После окончания Высшего военно-морского училища Игорь служил командиром правой бортовой батареи на крейсере «Красный Кавказ». Он любил кататься на лодке, которую брал на водной станции ДОФа и часто брал меня на эти прогулки, приучая к морю и морской практике. Во время этих прогулок и купания с лодки я с ужасом смотрел на огромный шрам на его ягодице. Как с такой раной ему удалось добраться из Стрелецкой бухты до Угольной – уму не постижимо. Видно, ангел-хранитель по воле Божьей помог ему, как и всей семье Гончаровых, выжить в эти кошмарные дни.

Игорь выслушал рассказ о том, как пытались его найти в Стрелецкой и Казачьей бухте, о разрушенной части здания госпиталя, как оказалось, именно той, где лежал до попадания бомбы Игорь, как не смогли эвакуироваться с мыса Херсонес и попали в оккупацию, как дважды бежал из плена Сергей и об ужасах в дни оккупации. Игорь внимательно выслушал родных и в заключение сказал, чтоб никто не знал, что они были на Херсонесском аэродроме и особенно о пленении Сергея. Правда о колоссальных потерях, о бегстве руководителей обороны и неудавшейся эвакуации тщательно скрывается. Официально известно о сдаче города по приказу Верховного Главнокомандующего и об успешной эвакуации 5000 военнослужащих. Лежавший с ним в госпитале раненый, чудом спасшийся из Херсонесской бойни, который начал рассказывать об ужасах последних дней на мысе Херсонес внезапно исчез. Так что не были вы на мысе и что там было, не знаете. А ты, Сергей-воробей – как любил Игорь называть младшего брата – навсегда забудь, что ты был в плену. Отношение к бывшим в оккупации со стороны властей предвзятое, а к тем, кто был в плену, особенно. Это обязательно фильтрационные лагеря НКВД, тщательные проверки и возможная отправка с хорошим сроком в лагеря Гулага, как произошло со многими, бежавшими из плена. Мера эта очень жестокая по отношению к честным советским военнопленным, не по своей воле попавшим в плен, достойно переносившим ту тяжелую долю, которая выпала им. Но среди них встречаются и такие, которые добровольно перешли к немцам, пошли к ним на службу, совершили много подлостей, а потом были завербованы врагом, чтоб приносить вред в нашем тылу. На службу к немцам перешло много народа. Это добровольческая армия Власова, казацкое войско Краснова, дивизия СС Галичина и т. д. Да и ты, Сергей, насмотрелся в лагере предателей-полицаев и многочисленных немецких пособников из крымских татар. К счастью, я встретился с вами раньше, чем вы будете беседовать с органами и рассказывать, как и почему попали в оккупацию. Не было плена и не было мыса Херсонес! Ясно?!?

Слова Игоря подтверждает судьба защитника Малахова кургана Алексея Павловича Матюхина, о которой я узнал из календаря, полученного мною на 35-й батарее 3 июля 2011 года.

Матюхин Алексей Павлович (1912—1945)

Служил в ВМФ с 1932 г. Окончил ВВМУ им. М.В. Фрунзе. С октября 1940 г. был командиром артиллерийской боевой части (БЧ-2) эсминца «Совершенный».

30 сентября 1941 г. миноносец подорвался на мине, а 12 ноября в результате налёта вражеской авиации затонул в доке СМЗ. Два из четырех 130-мм орудий с эсминца были установлены на Малаховом кургане. Командиром 2-х орудийной береговой батареи № 111 (701) стал ст. лейтенант А.П. Матюхин. В течение всей обороны батарея Матюхина наносила огромный урон противнику, поражая его живую силу и технику. Но особенный героизм батарейцы проявили в последние дни обороны Севастополя. 29-30 июня 1942 г., когда была захвачена почти вся Корабельная сторона, защитники Малахова кургана удерживали высоту, с исключительным упорством отбивая атаки пехоты и танков противника. Уже были подорваны орудия, боезапаса не осталось, разрушены блиндажи и оборонительная башня времен І обороны, но штыковые атаки следовали одна за другой. И даже тяжело раненые оставались на поле боя, продолжая стрелять. Только ночью 1 июля оставшиеся в живых бойцы во главе с А.П. Матюхиным прорвались из окружения в город, а потом на 35 батарею. Через несколько дней тяжелораненый Матюхин попал в плен. Два с половиной года он стойко переносил все ужасы фашистского концентрационного лагеря. Трагически погиб в фильтрационном лагере НКВД в мае 1945 г. [8]

Сергей навсегда запомнил совет брата и четко выполнял его. Я никогда не слышал ни от Сергея, ни от тети Оли о мысе Херсонес и плене брата. А Дядя Саша не мог рассказать об этом, т. к. из-за резкого ухудшения здоровья в связи с перенесенной осадой и оккупацией он ушел в мир иной. Его могила расположена на кладбище на Пожарова на южном склоне рядом с рубкой на братской могиле подводной лодки «Камбала», погибшей до первой мировой войны.

Шли годы, одно десятилетие сменяло другое, новая власть сменила старую после развала СССР. И только в последние несколько лет ветераны мыса Херсонес и общественность города решили почтить память брошенных в руки немцев десятков тысяч защитников Севастополя. Приезжая в Севастополь, я обычно останавливался у Сергея. Три года назад я увидел у него на письменном столе значок 35-й батареи и стал его расспрашивать: что это за значок и чей он. Вот тогда-то Сергей и поведал мне, что значок его и что он с отцом и матерью был после сдачи Севастополя на мысе Херсонес, где он и попал  в плен .

На мои расспросы он достал книгу севастопольского историка Виталия  Борисовича  Иванова, в которой описывалась трагедия, произошедшая на мысе Херсонес. Эту книгу ему подарил коллектив врачей первой городской больницы, где он в последние годы работал хирургом-реабилитологом  . Мне запомнились его слова «Забери эту книгу себе. Я не могу не только ее читать , но даже видеть. Она вызывает у меня слишком тяжелые воспоминания». При моих последующих встречах я старался, как можно больше услышать от Сергея об этих самых трудных днях его жизни, но он обычно старался уйти от этой тяжелой для него темы разговора. Вот и решил я рассказать о том, что мне удалось услышать от брата и добавить кроме его рассказа документальный материал из нескольких книг, которые появились исключительно малым тиражом за последние несколько лет, и подтверждающих те события, о которых  рассказывал Сергей.

Через несколько дней после освобождения Севастополя Сергея встретил один из офицеров из политуправления флота, который его знал в дни обороны, когда Сергей работал фотографом в ДОФе, и ему приходилось фотографировать вступавших в ряды ВКП(б) бойцов и командиров как в здании ДОФа, так и часто, выезжая на передовую. Школа Сергея и дом на Советской находились недалеко от ДОФа на улице Ленина, где был фотокружок для подшефной школы. Сергей увлекся фотографией и стал одним из лучших фотолюбителей. В дни обороны все взрослое мужское население города было мобилизовано на фронт. Ушел и фотограф ДОФа, а политуправлению надо было оформлять членские билеты принимаемым в партию и комсомол. Вот и стал Сергей трудиться вместо ушедшего на фронт фотографа. Офицер обрадовался встрече и сказал, что получил задание описать результаты разгрома немцев на мысе Херсонес и ему нужна помощь Сергея, чтоб сфотографировать картину последних боев немцев. На следующий день новенький «виллис» вез их на мыс. По дороге во всех балках на склонах, расположенных со стороны города, было множество разбитой, сгоревшей и целой немецкой техники, а знакомый сладковатый трупный запах говорил о погибших тут немцах. Вся дорога была изрыта воронками, водителю приходилось постоянно снижать скорость, объезжая глубокие ямы от разрывов бомб и снарядов. В Камышовой, Круглой и Казачьей бухтах из воды торчали мачты и надстройки затопленных немецких судов, пытавшихся эвакуировать обреченную на гибель немецкую армию. Все пространство от Турецкого вала до Обрывистого побережья было усеяно разбитой немецкой техникой, выглядевшей так, будто какая-то огромная машина пропустила через свои челюсти автомашины, бронетранспортеры, орудия и прочую военную технику. Всюду валялось стрелковое оружие, боеприпасы, вещевые мешки, каски, коробки с противогазами. А среди этого перемолотого богом войны имущества – тысячи трупов немецких солдат и офицеров и даже одного генерала. Особенно много трупов лежало в районе Херсонесского маяка на берегу у самой воды или покачивалось легкой зыбью в воде. Сергей смотрел на это побоище и вспоминал слова Александра Невского «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет».

Вспоминались те страшные дни, когда ему через такое же людское побоище приходилось к берегу моря, укрываясь от обстрела за ведром воды для раненых защитников Севастополя. Пока работники политотдела делали какие-то записи в своих блокнотах, он сделал множество снимков этой страшной картины и отдал заснятую пленку им. Это был последний день войны для Сергея. Учитывая его прошлую работу фотографа с постоянными выездами на передний край обороны, Сергею вручили медаль «За оборону Севастополя». Эта награда оградила его от всевидящего ока КНВД, и его пребывание в плену осталось неизвестным.

1.11 Послевоенная судьба Сергея Гончарова

За два года оккупации Сергей отстал в школе, т. к. к началу обороны окончил только восьмой класс. Подходил его призывной возраст. Поступить с восьмилетним образованием в высшее военно-морской училище, как Игорь, он не мог. Наша добрейшая тетя Нина, до недавнего времени преподававшая в старших классах русский язык и литературу, помогла Сергею вспомнить за лето забытые знания, и он успешно поступил в Одесское военно-морское фельдшерское училище, которое закончил через три года, получив звание лейтенанта медицинской службы. Так как мы жили в Одессе на Дерибасовской, а училище находилось рядом на Садовой, Сергей приходил к нам в увольнение. Каждый его приход сопровождался проверкой чистоты моих рук, ушей и шеи, отсутствия нестриженных ногтей. И если он находил какие-то нарушения чистоплотности, то подробно рассказывал о многочисленных микробах и бациллах, которые заводятся на грязном теле человека и вызывают  различные заболевания. Я подружился с ним и привязался к нему. Наша дружба не нарушалась вплоть до его смерти осенью 2010 года. После окончан6ия училища он получил назначение в дивизион подводных лодок на Дальний Восток на Тихоокеанский флот. И тут его постиг еще один удар судьбы. Он давно встречался со своей соученицей из Севастополя. Приезжая в отпуск на каникулы, он проводил время с ней, и так как по-настоящему любил ее не один год, то перед отъездом на службу приехал в Севастополь с тем, чтобы расписаться и вместе уехать на Дальний Восток. Но «сердце красавицы склонно к измене и перемене, как ветер мая». Его избранница не дождалась его и неожиданно вышла замуж за какого-то высокопоставленного (с большими звездами на погонах) офицера. Сергей с разбитым сердцем ехал через Москву на службу. От бывалых моряков он слышал, что на далеких, часто засекреченных морских базах не найти подругу. За несколько дней в Москве он познакомился с красивой девушкой, которая согласилась расписаться с ним и уехать на далекий Тихий океан. Служба подводников нелегкая, частые длительные выходы в море. Вскоре родился ребенок, и вроде ничего не предвещало еще одного удара судьбы. Вернувшись из очередного похода, он застал жену и одного из командиров из штаба за накрытым столом. После того, как были выпиты несколько чарок водки, ему объявили, что жена давно живет с этим человеком и поэтому уходит от него. Ребенок предположительно тоже не его, поэтому они забирают ребенка и не требуют от него алиментов. Сергею ничего не оставалось, как разойтись. После развода бывшая жена не сдержала обещания и подала на выплату алиментов, что внесло на долгие года значительную брешь в его бюджет. Шли годы нудной однообразной службы на далекой базе среди дальневосточных сопок и длительных походов на подводной лодке. В один из дней неожиданно налетевшим цунами многие лодки были выброшены на берег и выведены из строя. Погибло много моряков. К счастью, Сергей в это время находился в здании госпиталя, расположенного на одной из сопок, и произошедшая катастрофа не коснулась его, но оказала сильное психическое воздействие. В очередной отпуск в Севастополь Сергей попросил дядю Мишу помочь перевестись на службу на Черное море. К этому времени Михаил Романов в звании капитана первого ранга командовал линкором «Севастополь» – самым большим кораблем на Черном море. Используя какие-то связи, удалось добиться перевода в Севастополь и назначения на поступивший в состав флота бывший итальянский линкор «Джулио Чезаре», переименованный в «Новороссийск». И тут новый удар судьбы – гибель 28 октября 1957 г. взорвавшегося «Новороссийска», что подробно описано мною в рассказе «Загадка трагической гибели линкора «Новороссийск».

К этому времени, дослужившись до звания капитана и не имея возможности продвигаться по службе без окончания академии и вдоволь»насладившись» нелегкой морской службой, Сергей ушел с флота и поступил учиться в Симферопольский медицинский институт, где встретил свою будущую вторую жену Светлану. После окончания института они отработали вдвоем положенные три года в Цурюпинске рядом с Херсоном и перебрались в Севастополь. Вскоре их- семья увеличилась: появились дочки Лена и Женя.

Судьба преподнесла ему еще одно событие, но на этот раз приятное. Шла холодная война. Наша эскадра и 7-й американский флот строили друг другу козни в Средиземном море. Сергея вызвали на переподготовку и направили на флагманский корабль подменить ушедшего в отпуск флагманского хирурга. Эскадра находилась вблизи Египта. На корабль прибыл какой-то очень высокопоставленный египтянин. При пересадке с катера на корабль нога египтянина попала между бортом катера и трапом, а так как была сильная зыбь, кости ноги его превратились в кровавое месиво, не поддающееся восстановлению. Пришлось Сергею ампутировать изувеченную ногу. За проведенную удачно операцию египетское правительство наградило Сергея каким-то орденом и запросило фамилию флагманского хирурга. Но так как он не имел звания флагманского хирурга, а сообщить египтянам, что оперировал простой хирург, проходивший стажировку, по дипломатическим канонам было нельзя, Сергея срочно повысили в звании и присвоили звание флагманского хирурга. Так неожиданно он перешел в старший командирский состав с вытекающими из этого положения благами. Сергей проработал хирургом в 1-й городской больнице Севастополя до 2009 года.

Игорь дослужился до звания капитана первого ранга. Принимал участие в испытаниях атомного оружия, где получил высокую долю радиации. В течение нескольких лет его жизнь поддерживали частыми переливаниями крови, пока он не ушел на тот свет. Вот такая судьба семьи Гончаровых.