Щекотихин О. Тайна Инкерманской трагедии

Наш поезд приближался к Севастополю, городу-герою, покрывшему себя бессмертной славой в двух беспримерных оборонах этой замечательной морской крепости. Остались позади обширные виноградники Верхнесадового, где пять черноморских матросов, чудо-богатырей, ценой своей жизни преградили путь армаде немецких танков, рвавшихся к городу. Миновав предпоследний тоннель, пробитый в скальном грунте по пути железнодорожного полотна, наш поезд движется среди многочисленных утесов, изрезанных широкими вертикальными углублениями, оставленными камнерезными машинами. Здания Севастополя построены из белоснежного камня, добытого в этих многочисленных карьерах. Карьеры остаются позади, и взору пассажиров открывается замечательный вид на Севастопольскую бухту. Поезд пересекает Черную речку, вошедшую в историю первой обороны Севастополя в октябре 1854 года, благодаря разыгравшемуся здесь неудачному сражению между русской армией под командованием князя Меньшикова и англо-французскими войсками. А дальше наш поезд проезжает Инкерманские штольни. В XIX веке здесь находились развалины древней крепости, остатки пещерного города и Инкерманский монастырь. Собственно, Инкерманом или Инкерманской скалою называются утесы на одном из берегов Черной речки. Здесь находилось большое древнее укрепление, от которого к началу первой осады Севастополя оставалась одна большая круглая башня. В годы Крымской войны она рухнула, и теперь осталась только груда развалин. В конце XVIII века здесь еще были несколько башен и во многих местах уцелевшие крепостные стены, глубокий ров, широкая мощеная дорога через долину, мост на четырех арках, две лестницы в скале, которые вели в укрепление, и большое количество пещерных жилищ, высеченных в камне. Между ними находились пещерная церковь с фресковою живописью и много часовен или небольших церквей в других пещерах с иссеченными в скалах гробницами. В настоящее время можно видеть одну из церквей, как бы висящую в воздухе над железнодорожным полотном, рядом с недавно построенной новой церковью. Несмотря на прошедшие годы, эта церквушка сохранила свой пещерный, необычный вид, и можно надеяться, что в ближайшее время она будет восстановлена.

Внимание пассажиров привлекла возвышенность, расположившаяся перед пещерной церквушкой. От ее вершины отделилась часть утеса длиной 300 метров и опустилась вниз на несколько десятков метров, обнажив белый скальный массив, равномерно осевший и имеющий причудливые очертания, продолжением которых является нагромождения каменного хаоса. Стоявший рядом со мной мальчик спросил у отца: «Почему в таком каменном грунте произошел оползень, характерный для глиняно-песчаных грунтов одесского побережья, но не для скалы». «Наверное, это результат сильного землетрясения, которое было в Крыму в начале XX века», – ответил отец. Никто из стоящих рядом пассажиров не смог по незнанию правильно ответить на вопрос ребенка. Уходят годы, и с ними забываются трагические события Великой Отечественной войны. Прошло почти семьдесят лет с того трагического дня, когда мощнейший взрыв, силу которого можно сравнить со взрывом атомной бомбы в Хиросиме, потряс этот утес и оставил неизгладимую рану на его поверхности, напоминающей о большой человеческой трагедии, приведшей к гибели множества людей в недрах огромной скалы. Тайна этой катастрофы до сих пор остается не до конца раскрытой. А было вот что…

Опыт, накопленный в начале Великой Отечественной войны, на примере многодневной обороны Брестской крепости и 48-дневной обороны Одессы показал, что только при хорошей, надежной защите людей, боеприпасов, имущества, продуктов и предприятий возможно выдержать продолжительную осаду, которая в дальнейшем выпала на долю Севастополя и Ленинграда. Учитывая этот опыт, в Севастополе была проведена колоссальная работа по созданию подземных сооружений, обеспечивающих жизнеспособность города в условиях длительной осады. И это огромная работа позволила городу-герою выдержать двухсотпятидесятидневную чрезвычайно тяжелую осаду.

Одним из подземных укрытий, сыгравших немалую роль в обороне Севастополя, были Инкерманские штольни.

В семи километрах к востоку от Севастополя по морю и в 14 километрах по шоссе расположен Инкерман (по-татарски ин – пещера, керман – крепость).

В Инкермане находятся остатки пещерного города, одного из самых больших в Крыму.

Он расположен в скалах на берегу Черной речки, впадающей в Северную бухту.

В пещерах на берегу Черной речки в древности был монастырь. Лестница, высеченная в скале, ведет из пещер на плоскую вершину, где находятся остатки башен и стен средневековой крепости – Каламиты. В XIII–XV веках в горах юго-западного Крыма существовало феодальное славянское мангупское княжество (Феодора). В начале XV века оно добилось выхода к морю у Инкермана и создало здесь гавань Каламиту, которая конкурировала с генуэзским Чембело (Балаклавой). Крепость защищала Каламиту от нападения татар и генуэзцев. В 70-х годах XV века Мангупское княжество налаживало экономические и политические связи с Московским государством, но этому помешало вторжение турок, захвативших в 1475 году Крым. Под их ударами княжество пало после упорной борьбы. На левом берегу Черной речки расположилась каменоломня, где добывался закрытым способом белоснежный крепкий известняк – знаменитый инкерманский камень, из которого построено большинство домов как Севастополя, так и Симферополя и других городов и поселков Крыма.

Инкерманские штольни, служившие ранее хранилищем шампанских вин, сыграли немалую роль в обороне Севастополя как самые надежные земельные укрытия, позволившие разместить во многочисленных помещениях огромный арсенал Черноморского флота, самый большой госпиталь и спецкомбинат №2 – подземный завод, обеспечиваший фронт всем необходимым в тяжелые дни обороны. Вот как описывает эти штольни Валерий Борисович Иванов, полковник, писатель-историк, в одной из созданных им книг, посвященных славной истории Севастополя «Тайны Севастополя, Тайны подземные».

«К концу декабря 1941 года перевод города под землю был завершен. В это время в Севастополе под землей функционировали: арсенал, два спецкомбината, госпиталь, кинотеатры, аптеки, школы, другие военные и гражданские учреждения.

В краткий срок было построено более 600 убежищ для укрытия от немецких фугасов и артиллерийских снарядов. Многочисленные архивные данные говорят о той большой работе, которую проделали севастопольцы и защитники города в период осады.»

250 дней и ночей, невзирая на самую большую плотность огня немецкой артиллерии в истории ВОВ, осажденные защитники города продолжали обеспечивать из-под земли армию и флот всем необходимым.

В пещерах и штольнях Инкермана размещался большой подземный город: цеха заводов, всевозможные мастерские, базы и склады. Своды здесь высокие – от 5 до 20 метров, здесь делали минометы, гранаты, ремонтировали пушки и танки, делали лопаты для саперов, ножи и другое воинское имущество, шили зимнее и летнее обмундирование, обувь, белье. Тут же размещался военный госпиталь на 5000 человек. Вот как описывали его очевидцы в своих воспоминаниях: «Перед глазами гигантский зал с цементным полом и высоченным потолком. Яркий электрический свет. Неровности каменных стен создают впечатление необычайности, оригинальности, стены покрыты картинами, по соседству в цехах находились «жилые кварталы». Семье рабочего отводилась площадь от 4 до 6 квадратных метров. Этого вполне хватало, чтобы поставить кровать, столик, несколько стульев. Каждая семья воздвигала вокруг своей «квартиры» самодельные стены из простыней, одеял, занавесок. В комнатах царила идеальная чистота. За этим строго следили, грязь или даже нечистоплотность представляли для такой скученности людей серьезную опасность. В следующих залах были расположены амбулатории, детские ясли, детский сад, столовая, кино, клуб. Отделывалось помещение для школы, которую решили открыть после нового года».

С Инкерманскими штольнями связано два события с близкими мне людьми. С начала ВОВ курсанты Черноморского высшего военно-морского училища им. Нахимова, как и все корабли и части Черноморского флота, были приведены в боевую готовность №1. На побережье бухт были выставлены курсантские вооруженные посты охраны, наблюдения и связи. С началом обороны Севастополя многие курсанты приняли первое боевое крещение, в том числе и мой двоюродный брат Игорь Александрович Гончаров. Тридцатая, тридцать пятая береговые батареи Севастополя и корабли Черноморского флота артиллерийским огнем поддерживали обороняющихся на фронте защитников города. Чтобы повысить эффективность арт­обстрела, в тыл немцев был направлен шестивесельный ял с экипажем, состоявший из курсантов училища, командиром которого назначили Игоря Гончарова, хорошо знавшего этот участок берега.

В задачу отряда курсантов входило высадиться на побережье и занять позицию, позволяющую наблюдать расположение немецких частей и корректировать огонь нашей артиллерии с помощью переносной радиостанции. Курсанты успешно выполнили эту задачу, их сообщения об эффективности артиллерийского обстрела способствовали нанесению значительного урона в рядах немецких войск. Немцы, обеспокоенные прицельным успешным огнём нашей артиллерии в течение нескольких суток, начали усиленно контролировать радиоэфир и засекли координаты отважных курсантов-корректировщиков. На их ликвидацию было послано значительное воинское подразделение. Курсанты были вынуждены с боем отступить к берегу и на яле вернуться в Севастополь. В этом бою Игорь был ранен, а так как путь морем с удалением от берега и от огня немцев на шлюпке был длительным, Игорь потерял много крови и в тяжёлом состоянии был доставлен в Инкерманский госпиталь. Подробно этот эпизод обороны Севастополя описан в книге секретаря горкома партии Севастополя Сариной. Врачи вели борьбу за жизнь брата, и после скорого выздоровления он вернулся в училище. Училище было эвакуировано в Ростов, где с 1-го ноября было расформировано, а его состав направлен на формирование 76-й морской стрелковой бригады. Из-за бездарного руководства большая часть состава бригады полегла на полях сражения. Из 2500 человек в живых осталось только 315, которые были направлены на переформирование в Новороссийск. Из их состава и выздоравливающих после ранения моряков был сформирован отряд морской пехоты под командованием Потапова. Моряки были переброшены в Севастополь и направлены оборонять подступы осажденной крепости, во время второго штурма в декабре на Микензивы горы. Одноклассница Игоря, служившая медсестрой, сообщила отцу, что Игорь ранен и находится в госпитале в Инкермане. Отец с младшим братом Сергеем добрались до Инкермана и стали разыскивать Игоря. Вот что рассказал Сергей Александрович Гончаров – флагманский хирург ЧФ, ныне проживающий по ул. Шмидта в Севастополе: «Игорь лежал в третьей штольне. Вход в штольню преграждал штабель мешков с песком, образовывающий узкий проход внутрь. Сбоку входа штабель покойников, накрытый брезентом. С обеих сторон внутри штольни располагались койки с лежащими на них ранеными. Так как места было мало, на койках лежало по 2-3 человека. Место между койками и под койками также занято ранеными. Оставался узкий проход посреди штольни. На расстоянии 8-12 метров стоят снарядные гильзы с кокой-то жидкостью, которая горит, испуская черный удушливый дым, застилающий штольню. Другого освещения нет. Только в одном месте, где расположен хирургический стол, горит электрическая лампа, постоянно меняющая своё излучение, наверно запитанная от расположенного где-то дизель-генератора. Среди раненых лежат трупы, которые не успевают выносить из штольни. Страшный смрад, дышать тяжело. Найти брата среди тысяч раненых в такой обстановке невозможно. Помогла одноклассница Игоря, которая отвела в конец штольни. На её повороте, на земле лежал Игорь, накрытый кучей тряпок – на дворе декабрь, а штольни не отапливаются. Тряпки, как снегом, покрыты белой пылью, которая сыплется с потолка и стен от разрывающихся на поверхности бомб и снарядов. Когда сняли тряпки, увидели рану, покрытую червями. Сергей хотел очистить рану, но отец не разрешил, сказав, что это санитары, очищающие рану от гниения. Из начала штольни, в подходившие санитарные машины, грузили раненых моряков, которых везли к минной стенке и грузили на приходившие с Кавказа эсминцы. Отец с помощью сестры милосердия, соученицы Игоря, уговорил санитаров, работавших в начале штольни, пройти в её конец и забрать брата. Увидев подходивших к нему санитаров, Игорь сказал, чтоб его одного не выносили. Здесь лежат 14 моряков из отряда Потапова. Или вывозить всех, или никого. Пораженные морской солидарностью, проявленной Игорем, санитары с помощью отца и Сергея вынесли с санитарную машину всех моряков-потаповцев. Игоря вылечили в кавказском госпитале, и к моменту третьего штурма в июне 1942 года он снова попал в осажденный Севастополь. В последние дни обороны он снова был ранен и чудом вырвался из истекающего кровью города-героя:

«В сражавшемся Севастополе не было тыла: город и фронт жили одной жизнью, одной судьбой, единой борьбой за морскую столицу Черноморского флота… За всю ВОВ, кроме осаженного Ленинграда, нигде не проявлялась так крепко связь и единство города и фронта, как в Севастополе. Моя двоюродная бабушка Екатерина Буляк так же, как и её сыновья Владимир и Филарет, до войны строившие город и его оборонительные сооружения кто в тылу, а кто на фронте, принимали активнейшее участие в обороне родного Севастополя. Баба Катя помогала доставлять раненых с передовой в госпитали и ухаживала там за ними.

Немцы готовились к третьему штурму Черноморской твердыни. Перед новым наступлением фашисты подвезли тяжёлую осадную артиллерию калибром 305, 420-мм, одну батарею 600-мм мортир и огромную суперпушку 800- мм «Дору». Ежедневно на город и позиции наших войск на линии фронта сбрасывалось с самолётов до 6 тысяч бомб. За последние 20 дней борьбы за Севастополь, по свидетельству французского генерала Шоссена, немецкая артиллерия выпустила по укреплениям города 30 тысяч тонн снарядов, авиация сбросила 125 тысяч тяжёлых бомб, самолёты 8-ого немецкого авиакорпуса совершили 25 тысяч вылетов, что в среднем составляло по тысяче самолётов-вылетов в сутки. Противник вышел к берегу Северной бухты.

Однажды баба Катя попала под обстрел, в результате которого ей оторвало руку. Её поместили в Инкерманский госпиталь, переполненный ранеными, непрерывно поступающими с расположенных рядом передовых позиций обороны.

Мне посчастливилось услышать рассказ одного из её сыновей, моего дядьки Владимира Анисимовича Буляка, как он вместе с братом Филаретом Анисимовичем спасли свою мать от верной гибели в Инкерманских штольнях. Одному из них, Филарету, стало известно о том, что штольни, в которых кроме госпиталя, спецкомбината №2 и склада шампанских вин хранились огромные склады арсенала Черноморского флота, содержащие более 500 вагонов различных взрывчатых веществ, снарядов, торпед и прочего вооружения, подготовлены к взрыву. Он связался с Владимиром, отпросился у командования, разрешившего взять грузовую машину, и оба брата под покровом ночи, скрывшей их от обстрела в пути следования, прибыли в подземный госпиталь. Самым тяжёлым оказалось найти среди огромного количества раненых мать. ГРЭС-2, расположенная на Северной стороне, уже была захвачена врагом, и электроснабжение штольни прекратилось. Только в операционной было слабое освещение, в остальном госпитале кое-где горели керосиновые лампы или свечи. На счастье, в машине оказался трофейный фонарик, с помощью которого они начали поиски матери. На койках, между ними и в проходах – всюду лежали искалеченные люди. Длина каждой штольни госпиталя составляла 110 метров, а ширина позволяла развернуться грузовой машине. В этом массиве человеческих тел, корчившихся от боли, найти мать никак не удавалось. После нескольких часов безрезультатных поисков на их счастье попалась санитарка, их соседка по кварталу на 6-й Бастионной. Она отвела братьев в штольню №3, где в самом конце её лежала мать. С большим трудом из-за скопившихся в штольне раненых удалось донести мать ко входу, у выезда из которого стояла их машина и ещё две других. Ночи в июне короткие, а поиски матери заняли слишком много времени – начинало светать. Так как посёлок Инкерман уже был в руках немцев и их позиции находились на берегу Чёрной речки, входы в штольню обстреливались прямой наводкой. Договорились прорываться одновременно тремя машинами, чтоб немцам тяжелее было попасть в эту группу, чем в каждую из одиночно выезжавших машин. Выскочив из третьей штольни на большой скорости в Каменоломенный овраг и развернувшись на дороге машины понеслись в Севастополь. Но выезд из штольни был хорошо пристрелен немцами, и в первые две машины попали снаряды, третьей, на которой были братья и мать, удалось благополучно прорваться. Наверно, сам Господь, поражённый сыновьей любовью и преданностью матери, послал ангела-хранителя, отвлекшего внимание немецких артиллеристов от их машины. Четырнадцать километров по дороге, заваленной обломками разрушенных зданий и изрытой воронками бомб и снарядов, удалось преодолеть благополучно, и мать выгрузили и занесли в сохранившийся целым их домик на 6-й Бастионной. Оба брата до последнего дня участвовали в обороне родного города, вместе с матерью пережили тяжёлые дни оккупации и дождались 9-го мая, ставшего для севастопольцев самым большим двойным праздником – освобождением Севастополя от гитлеровской нечисти в 1944 году и победой над фашистской Германией в 1945 году.

О последних днях Инкерманского госпиталя рассказывает П.Г. Чумаков, на тот момент лейтенант, находившийся на излечении в медсанбате № 427, располагавшегося в Инкерманских штольнях в последние перед взрывом дни: «… После операции носилки перенесли в палату. Палатой называлось огромное помещение, выдолбленное в скале. Ее конец терялся вдали. Высокие стены исчезали в полумраке. По ним стекали капельки воды. Впереди горела одинокая свеча. В помещении находилось очень много людей и все время стоял монотонный однообразный шум. Иногда он прерывался громким стоном, криками команд. Посередине тянулся проход. По обеим его сторонам – в два ряда кровати. На них раненые. Они лежали по нескольку человек на одной койке, лежали на носилках, сидели на табуретках, если некуда было лечь. Потолка не видно. В помещении стоит страшный запах, в котором смешалось все. Это запах крови, гноя, испражнений, всевозможных медикаментов. И гул, несмолкаемый гул. Одни стонут, другие разговаривают, третьи командуют, ругаются. Ругаются страшно, с отчаянием ищут гранаты, патроны … Мои носилки ставят в сторону, на проходе. Больше положить негде, свободных мест нет. Все переполнено … Вместе с бойцами и командирами здесь лежат и пострадавшие жители города: женщины, дети, старики. Их здоровые родственники также находятся тут … Каждому раненому ежедневно полагалась бутылка шампанского. Первые несколько суток регулярно выдавали горячую пищу. Потом, когда кухни сгорели, дневной рацион стали составлять банка рыбных консервов и шампанское». Лейтенанту Чумакову несказанно повезло. Он был вывезен из Севастополя на лидере «Ташкент» в ночь на 25 июня. 427 медсанбат до последнего момента оставался в штольнях.

А судьба Инкерманских штольней и находившихся в них людей оказалась трагической тайной, которая строжайше оберегалась в советское время. Немного приоткрыл эту тайну писатель-историк Валерий Борисович Иванов: «Кольцо блокады постепенно сжималось. Силы защитников таяли. Уже не хватало патронов и снарядов. Только 21 июня 1942 года озверевший враг сбросил на город 3000 фугасных и несколько тысяч зажигательных бомб.

К концу 29 июня 1942 года войска 54-ого немецкого корпуса начали переправу из Сухарной балки через Северную бухту. К этому времени 50-я немецкая пехотная дивизия овладела посёлком Инкерман. Фашистское командование стало подтягивать части 50-й дивизии к Советской балке, рассчитывая через неё в быстром темпе промаршировать без сопротивления и оказаться в Севастополе. Их, видимо, ничто не настораживало. Не видно было наших войск, никто в них не стрелял, стояла редкая фронтовая тишина.

Немецкие войска, не встречая сопротивления, переправились через речку Чёрную, всё больше и больше накапливаясь под прикрытием отвесных скал. Окружающая местность действительно была благоприятной: если бы даже с вершины скалы советские войска открыли огонь, то гитлеровцы были бы в мёртвой, безопасной для них зоне.

У входа в Советскую балку скопилось много танков, артиллерии, живой силы врага. Немецкое командование, наверное, решило перед наступлением накормить горячей пищей солдат. Интенданты стали разворачивать кухни. Все это хорошо видели начальники объекта Советской балки техник-интендант 2-го ранга Саенко, представитель особого отдела старший политрук Зудин, техник-лейтенант Полей, матросы отделения лабораторной роты, пожарной команды и взвода охраны. В штольнях Советской балки хранилось около 500 вагонов боезапаса, все штольни уже были подготовлены к взрыву электрическим способом. На подрывной станции находились Саенко и Зудин.

Техник-лейтенант Полей по приказанию Саенко стал отводить моряков в направлении города. Выбрав момент, Саенко нажал на кнопку подрывной машинки, и все вокруг загрохотало, задрожала земля, на огромную высоту поднялся столб железобетона, камней и земли. Но через несколько минут эти взметнувшиеся в небо десятки тысяч тонн скалы страшной смертью обрушились на врага. Под глыбами скал оказались сотни фашистов, не менее двух десятков танков, несколько орудий».

О значимости этого подвига техника-интеднанта 2-го ранга Саенко можно сделать вывод по признанию самого врага. В книге «Утерянные победы» Э. Манштейн пишет: «… 28 июня 50-й дивизии удалось форсировать реку Черную в нижнем течении и занять Инкерман. Здесь произошла трагедия, показавшая, с каким фанатизмом боролись большевики. Высоко над Инкерманом поднималась длинная, уходившая далеко на юг стена. В этой стене находились огромные галереи, служившие в Крыму винными погребами для заводов шампанских вин. Наряду с большими запасами этого напитка большевики создали здесь склады боеприпасов; кроме того эти помещения использовались для размещения тысяч раненых и беженцев гражданского населения. Когда наши войска ворвались в Инкерман, вся скала за населенным пунктом задрожала от чудовищной силы взрыва. Стена высотой примерно 30 метров обрушилась на протяжении 300 метров».

Немцы потом путем опроса военнопленных провели свое расследование и выяснили, что число погибших – 3 тысячи человек. А также, что взрыв осуществили «некий подрывник Саенко», приказ о подрыве медсанбата отдал начальник тыла ЧФ, контр-адмирал Заяц.

По скрытым глубоко в архивах советским источникам удалось выяснить, что 29-го числа, в понедельник, поступил приказ подорвать артиллерийский арсенал в Инкермане.

Следует отметить, что и для Саенко этот взрыв не прошел бесследно. Подрывная станция была близко от штолен, и они с Зудиным были контужены. 1 июля он вместе с другими арсенальцами на катере-охотнике №092 убыл на Кавказ. Если их контузило на значительном расстоянии от места взрыва, то что же случилось с людьми в штольне?

За этот подвиг Саенко был награжден орденом Красной Звезды. На штольнях, которые он взорвал, 19 ноября 1974 года была открыта мемориальная доска.

Трудно сказать, кем был Саенко:, героем, не допустившим захвата немцами арсенала Черноморского флота, или душегубом, отправившим та тот свет многочисленных раненых госпиталя и медперсонал, рабочих спецкомбината и их семьи, а также прятавшихся в штольнях жителей расположенного рядом поселка Инкерман. Вот что можно прочитать в книге В.Б. Иванова об этом: «Необходимо отметить, что в 1942 году были взорваны штольни южного склона, а штольни северного склона, где размещался спецкомбинат №2, завод шампанских вин и госпиталь, остались невредимыми, за исключением разрушенных от детонации входов. В начале 1942 года в штольнях укрывалось до 10 000 человек, в том числе и жителей Инкермана и ближайших поселков. По разным официальным источникам на момент взрыва в штольнях оставалось до 250-300 человек. Эта цифра вызывает у меня большое сомнение; куда делись остальные люди и среди них более 2 тыс. раненых?».

Дети войны! На нашу долю выпало увидеть и пережить все ужасы войны: голод, холод, бомбежки, издевательства оккупантов, потерю родных и близких и множество других страшных моментов.

Кончилась война, и мы – дети войны – оказались предоставленными сами себе. В отличие от нынешнего поколения в основном неплохо обеспеченных, хорошо одетых и обутых, проводящих время у телевизора или компьютера или в спортзалах и на танцульках под бдительным присмотром родных, мы жили совсем в другом мире. Редко когда удавалось выпросить у родных деньги на кино и попасть в единственный Севастопольский «кинотеатр» – уцелевший подвал в полуразрушенном здании по улице Ленина. На всю улицу сохранились три дома, в том числе мой родной дом, где сейчас расположена Севастопольская таможня и  военная  комендатура. Родителям было не до нас – все силы и время уходили на восстановление родного города. Что делать в свободное время от учебы? Конечно, находить патроны, порох, сигнальные ракеты и другие трофеи, в изобилии валявшиеся вокруг, и жечь, стрелять и взрывать свои находки в многочисленных развалинах.

Постепенно количество «игрушек» уменьшалось, найти боеприпасы и представить себя взрослыми, поразвлекаться взрывоопасными трофеями становилось все труднее, и пришедшему на смену нам подрастающему поколению пришлось искать трофеи войны в труднодоступных местах, одним из которых были взорванные Инкерманские штольни. Вот как описывает Иванов эти «развлечения», проливающие свет на тайну этой трагедии:

«1959 год … для того, чтоб проникнуть внутрь каменного хаоса или того, что от него осталось, необходимо сначала на катере добраться из Севастополя до Инкермана и незаметно пробраться к одному из верхних лазов.

Перед этим, естественно, надо подготовить бутылку с соляркой и тряпичным фитилем, тепло одеться, взять с собой спички, нож, веревку, свечку, мел и небольшие запасы еды. Затем было необходимо выбрать один из шести лазов и обязательно вдвоем отправиться в опасное путешествие, которое длилось до 6-8 часов.

Караульные с собаками из роты охраны постоянно нас гоняли, иногда даже стреляли в воздух. И тогда нужно было сразу быстро убираться, так как если поймают, это милиция, дирекция школы, Гороно, разборки, родители …

Если же все прошло незаметно и караульный проморгал, то, быстро протиснувшись между скал, можно было спокойно уходить на глубину. На каменных сводах много засечек, пометок, стрелок. Пробираться приходилось между каменных глыб, хаотично опирающихся друг на друга. В некоторых местах лаз достигал ширины метра, здесь можно было отдохнуть. На протяжении всего пути ставишь мелом отметки на скале, показывающие путь обратно. Но в основном приходится или ползти, или протискиваться в узкостях ногами вперед, держа зажженный фитиль в руке. И так метров 20 вниз, на это уходит 1-1,5 часа. Запаса солярки хватает на 6-8 часов.

Чем ниже опускаешься вглубь между скал, тем шире проходы, температура градусов 16, влаги нет. Иногда откуда-то потянет свежий ветерок, и даже фитиль отклоняется в сторону. Одному очень страшно, с товарищем не так.

Достигнув ровного основания, можно стать в полный рост, чувствуется сильная усталость, очень мешает копоть от фитиля, и хочется есть. Теперь начинаешь ориентироваться, куда идти дальше (в последующие разы мы брали с собой компас). За 1,5 часа при спуске приходится более 100 раз менять направление движения. Как правило, мы опускались в штольню №4, где раньше лежали боеприпасы. Штольня или то, что от нее осталось, длиной примерно 100 метров. На самом деле это тоже нагромождение скал, только более аккуратное (своды опускались равномерно и одновременно, поэтому, прижимая друг друга, оставили большие пространства внутри). И вот тут начинается тот самый поиск пороха, недовзорвавшихся снарядов, патронов, оружия и т.д. Много пустых бутылок, металлических и кожаных предметов, попадались и кости, но чьи, мы тогда не рассматривали. Есть «залы» попросторней, в одном их них стоит остов полуторки, много дымчатого пороха разного размера, встречались и снаряды, хорошо сохранившиеся, многие даже в заводской смазке, не взорвавшиеся при общем взрыве. Металлические предметы, разного размера ящики, стрелкового оружия было мало, правда, попадались пистолеты и карабины. Порох мы добывали килограммами из неразорвавшихся снарядов…»

На смену одному приходило новое подрастающее поколение искателей «кладов» в Инкерманских штольнях. Чтоб избавиться от хитроумных и находчивых мальчишек, умевших преодолевать три ряда колючей проволоки, охрану ВОХР с собаками и проникать в таинственные штольни, пришлось принимать специальные меры.

В 1986 году по приказанию начальника Севастопольского гарнизона пришлось подробно обследовать все тайные входы взорванной части и замуровать их. 160-й отдельный морской инженерный батальон ЧФ под руководством подполковника Владимира Индило целый месяц заделывал эти проходы, на долгое время скрыв тайну Инкерманской трагедии».

Сегодня многие проезжающие по извилистой горной дороге, ведущей из хутора Дергачева (старое название) в Инкерман, наблюдают справа от себя живописный овраг с крутыми отвесными скалами и полузакрытыми потайными ходами внутри скал. У севастопольцев и гостей города вызывает недоумение часть ровно опустившейся скалы, имеющей причудливые очертания, переходящие в каменный хаос. Немногие знатоки истории города знают, что под дорогой находится целый подземный город, куда можно въехать на большегрузном автомобиле, свободно поездить по 300-400 метровой длины коридорам и выехать обратно.

Ничто кроме раны на теле Инкерманской скалы не напоминает об ужасной судьбе людей в подземельях штолен, которая до сегодняшнего дня не раскрыта.

Штольни до сих пор хранят тайну Инкерманской трагедии. Взорванная часть штолен замурована, и только любознательная молодежь Севастополя делает попытки попасть в подземелье, о чем рассказывает на интернет-сайтах.

Многочисленные маки, цветущие в начале июня в окрестностях Севастополя, как сгустки крови, пролитой десятками тысяч защитников Севастополя, напоминают о страшной трагедии 250-дневной обороны Севастополя и до конца не раскрытой тайне Инкерманской трагедии.

Армия генерала Петрова героически защищала Одессу, а при ее оставлении благополучно эвакуировалась в Севастополь, где, также проявляя чудеса мужества, защищала Черноморскую морскую крепость. При обороне Одессы ряды погибших защитников пополняли добровольно ушедшие на фронт или мобилизованные одесситы, продолжавшие затем защищать Севастополь. Большинство из них были ранены, и кто-то попадал в Инкерманский госпиталь, а кто-то навсегда остался в нем после взрыва Инкерманского арсенала.