Характеристики однокашников Чверткина по ВМА, служивших на Черноморской эскадре
Из однокашников по академии в рамки нашего исследования попадают Оскар Жуковский, старший впоследствии начальником оперативного отдела штаба Черноморского флота, и Самуил Сапожников, в 1947-1948 годах служивший заместителем начальника тыла Черноморского флота. Был еще один «однокашник» по академии – Иван Смоленов, который возглавлял комиссию по проверке уровня боевой подготовки крейсера «Ворошилов», на котором в 1940-м году Иосиф Чверткин служил старшим помощником командира. С этого эпизода мы и начнем анализ обстановки на Черноморской эскадре с момента ее образования в 1939 году.
Итак, Иван Георгиевич Смоленов.
Из воспоминаний Чверткина: «…я решил преодолеть отвращение, которое я всегда испытывал по отношению в Ване Смоленову, и уделить ему в своих воспоминаниях столько внимания, сколько получится. Ваня Смоленов был маленького роста, плотный, широкие плечи сутулились, большая голова без признаков шеи плотно сидела на плечах и поворачивалась только вместе с туловищем, большие надбровья и густые кустистые брови почти совершенно закрывали глаза. Складывалось впечатление, что он тщательно прячет свои глаза от посторонних взглядов, как будто они хранили секрет, о котором никто не должен был знать. К этому «портрету» необходимо добавить, что у него были длинные руки и несоразмерно большие кисти рук с короткими пальцами, покрытыми неопределенного цвета шерстью…».
По словесному портрету, данному Чверткиным, у Смоленова были все признаки вырожденца: «…Ходил он медленно, важно, никогда, никому не уступал дорогу, при встречах еле удостаивал знакомых приветствием. Основная видимая его деятельность протекала не в классах, а на партийных собраниях, где он выступал как «корифей». Ему было кому подражать. Какой бы вопрос не обсуждался на партсобраниях, Ваня выступал первым, или одним из первых, и старался своим выступлением определить весь ход обсуждения, задать партсобранию тон. Выступал он почти всегда с места, медленно привставал, опирался кулаками о стол и начинал всегда стереотипной фразой: «Товарищи, партия насучит, что надо проявлять максимальную бдительность, помнить, что среди нас находятся не выявленные враги народа, и нам необходимы наше партийное чутье и настороженная бдительность, чтобы обнаружить малейшее отклонение вправо или влево от генеральной линии партии». После этой многообещающей преамбулы он переходил к конкретным вопросам повестки дня. Особенно проявлялись его бдительность и непримиримость при разбирательстве очередной жертвы. К своим выступлениям он тщательно готовился, у них существовал даже «подпольный» штаб в составе Цыпановича, Соловьева и других. Они знакомились с компрометирующим материалом и распределяли обязанности. Если Смоленов начинал с того, «чему учит партия», то Соловьев вскидывал руку вперед и вверх (знакомый жест!) и эффектно вскрикивал: «Он политический хамелеон!».
Удивительно, как действовали на психику людей объединенные преступным сговором выступления этих политических гангстеров. Все их боялись. Мне кажется, что Смоленова боялся сам Цыпанович – он, безусловно, знал все о Смоленове и, хотя, Цыпанович и сам являлся информатором по должности секретаря партийного бюро, но он все же опасался Смоленова. Видимо, у Смоленова возможности вредить были значительно большие, чем у Васи Ципановича.
Учился Цыпанович на круглые тройки. Как и Андрюша Поддубный в училище Смоленов никогда не получал балла выше тройки, за исключением, разумеется, «Краткого курса». Здесь он получал четверку, из уважения, по-видимому, к его «полезной» политической деятельности. Когда пришла пора послать наших лучших представителей в борющуюся Испанию, то первыми кандидатами были, естественно, Смоленов и Цыпанович… Когда Ваня Смоленов вернулся из Испании, ему объявили полный бойкот, никто не хотел брать его к себе на работу, и Ваня пришел ко мне за помощью. Он знал, что начальник Управления боевой подготовки Юрий Федорович Ралль прекрасно ко мне относится и не откажет. Мне страшно не хотелось вмешиваться в судьбу Вани Смоленова, тем более просить за этого поганца в то страшное время. К тому же я еще не успел забыть его зловещую роль при исключении меня из партии, он тогда говорил обо мне такие гадости, что любой бы суд оправдал бы меня, если бы я убил за это. Когда мне вернули партбилет, то Ваня, не только не извинился, но и был единственный, кто не поздравил меня с этим, но и продолжал слать возмущенные письма во все партийные инстанции с требованием не восстанавливать меня в партии.
Я все это хорошо помнил, и все же пошел к Раллю просить за него, показав себя полным дураком. Юрий Федорович мне тогда сказал: «Иосиф, я не понимаю Ваших мотивов, но Вы, наверно, все обдумали. На Вашем месте я не стал бы просить за этого паршивца, но раз ВЫ просите, я что помогу». Я тогда еще не знал, что за несколько дней до этого, на имя начальника ГМШ адмирала Галлера поступил донос за подписью того же Вани Смоленова, в котором последний обвинял меня во всех смертных грехах и требовал удаления меня из штаба. Ралля тоже пришлось привлечь к разбирательству этого доноса. Все дали обо мне хорошие отзывы, в которых сам Галлер едва ли нуждался: он был обо мне прекрасного мнения. Возможно, что Самуил Сапожников знал об этом инциденте, поэтому мое глупое ходатайство за этого подонка так возмутило его. К счастью, мне вскоре удалось уйти из штаба и поехать служить на Черное море, но это не избавило меня от Вани Смоленова.
В начале 1940 года крейсер «Ворошилов» прибыл в Севастополь из гарантийного ремонта в Николаеве, и мы приступили к такой интенсивной подготовке, что к осени того же года крейсер вышел на первое место по всем флотам. На трубах корабля и его надстройках не хватало мест для красных звезд, которыми отмечались успехи по различным видам боевой подготовки. И в это время в Севастополь прибыла многочисленная инспекция Управления боевой подготовки из ГМШ, чтобы проверить результаты в военной подготовке кораблей. Невозможно представить мое удивление и возмущение, когда я узнал, что председателем комиссии по «Ворошилову» назначен мой «друг» Ваня Смоленов. Но возмущаться мне было не к лицу: ведь Ваня был моим «однокашником» и было бы несправедливо желать, чтобы его послали на другой корабль, и я был готов с достоинством перенести возмездие судьбы. Но этого достоинства мне как раз и не хватило, когда меня ознакомили с результатами проверки. В акте было столько дерьма, сколько могло вместиться в такой дерьмовой голове, как у Вани Смоленова. Меня, разумеется, пригласили на комиссию, и один из клерков зачитал акт. Выслушав результаты проверки, я возмутился и так рассвирепел, что поставил под сомнение компетентность комиссии и особенно компетентность Смоленова. Я назвал его тупым дураком, а в отношении акта я сказал, что на него «…надо насрать и выкинуть в мусорный рукав». Разгорелся скандал, о котором долго не могли забыть на флоте. Я поставил под сомнение компетентность комиссии, а они поставили под сомнение заслуженные успехи корабля и поставили вопрос о лишении корабля звания «Лучший корабль Военно-морских сил».
В разбирательство были втянуты отделы штаба флота и эскадры, а также многочисленные представители Управления боевой подготовки ГМШ. Если бы не вопросы престижа флота, то со мной расправились бы беспощадно, но все ограничилось тем, что при распределении наград всем вручили золотые часы, даже замполиту, которого недавно назначили, и он успел пробыть на корабле всего несколько недель. А меня через месяц пригласили в штаб флота и вручили простые часы… Перед своим отъездом Ваня Смоленов зашел в мою каюту и, пытаясь объясниться со мной, что-то бормотал о том, что долг превыше личных чувств и прочее, но я не стал его выслушивать, и, назвав неблагодарной собакой, прогнал из каюты. Через много лет я узнал, что перед своим отъездом из Севастополя Ваня имел доверительную беседу с начальником политуправления Филаретовым, с которым быстро нашел общий язык. Информация, полученная от Смоленова, пригодилась Филаретову при появлении идеи о моем разжаловании в первые дни войны…».
Практически на все вопросы по этому «выродку» Смоленову, мы находим ответы в послужном списке, хранящемся в архиве флота.
Смоленов Иван Георгиевич, капитан 2 ранга.
Родился в 1900 году в рабочей семье. Русский. В Красной армии с августа 1918 года. С августа 1918 года служил красноармейцем в погранвойсках 2-го округа, затем с февраля по декабрь 1919 года – в 3-м батальоне войск внутренней охраны Тулы, что, кстати, позволило числить его участником Гражданской войны. С декабря 1919 года по июнь 1920 года служил в органах Внутренних дел, участвовал в рейдах ЧОНовских отрядов.
Повторно в Красной армии с июня 1920 года. Такое явление прослеживалось повсеместно. Призыву подлежали юноши, достигшие 21-го года, не зависимо от их предыдущей работы, или службы.
Окончил Тульские оружейные технические курсы (учился с июня 1920 года по август 1921 года). В Военно-морском флоте с августа 1920 года. С августа 1920 года служил краснофлотцем в школе подводного плавания в Ленинграде, с февраля 1922 года – в школе рулевых и сигнальщиков Балтийского флота, с мая 1922 года – краснофлотцем-рулевым на посыльном судне «Ижора» финско-ладожской флотилии. Окончил политкурсы РККФ училища им. Рошаля (учился с июня 1922 года по сентябрь 1923 года).
Служил в Архангельске: с сентября 1923 года был «ответственным организатором партийной работы» в Управлении безопасности кораблевождения, с октября 1923 года – комиссаром в том же Управлении, с декабря 1924 года – комиссаром на гидрографическом судне «Мезень», с мая 1925 года – комиссаром на тральщике № 21 («Кола»). Стоит обратить внимание, что по своей службе Иван Смоленов замыкался на политотдел, инструктором которого служил политрук Филипп Иванов, ставший Октябрьским. Окончил параллельные курсы Военно-морского училища им. М.В. Фрунзе (учился с ноября 1925 года по сентябрь 1928 года). Учебу, опять-таки, проходил в одной учебной группе с Филиппом Октябрьским.
Служил на Балтийском флоте: с сентября 1928 года был старшим помощником командира посыльного судна «Абрек» бригады подплава, с мая 1929 года старшим помощником командира эсминца «Энгельс» бригады эсминцев Балтийского флота. С таких должностей направляли на курсы командиров эскадренных миноносцев, и то, что Смоленов был направлен на курсы связистов, просматривается желание командования бригады любыми средствами избавиться от неспособного к службе офицера.
Окончил Специальные курсы усовершенствования командного состава по связи (учился с октября 1930 года по май 1931 года). И, опять-таки, типовая ситуация: откуда направили офицера на учебу – туда его и «вернули» … С мая 1931 года по март 1932 года служил связистом 2-го дивизиона эсминцев Балтийского флота.
В очередной раз, пытаясь избавиться от Смоленова, командование бригады эскадренных миноносцев Балтийского флота, направило его на Дальний Восток. С марта 1932 года по ноябрь 1934 года Смоленов служил помощником начальника связи штаба Амурской флотилии. Не сложно себе представить каким специалистом по связи был Иван Смоленов, и, тем не менее, с этой должности он был направлен на учебу в Военно-морскую академию.
Опять-таки, не направляли офицеров-связистов на командный факультет военно-морской академии, но для Смоленова сделали особое исключение.
В ноябре 1934 года Иван Смоленов стал слушателем Военно-морской академии им. К.Е. Ворошилова. Участвовал в национально-революционной войне в Испании в 1937 году. Нужно было быть редкостным недоумком, чтобы, исполняя обязанности военного советника на республиканском флоте, не получить более высокой награды чем орден Красной Звезды. После возвращения из Испании продолжал служить в ВМФ. Присвоено звание капитан-лейтенанта.
Окончил Военно-морскую академию им. К.Е. Ворошилова (с перерывом на командировку в Испанию, учился с ноября 1934 года по 9 мая 1939 года). С 9 мая 1939 года служил инспектором Управления боевой подготовки ВМФ, с 4 декабря 1939 года – старшим инспектором 4-го отделения 1-го отдела Управления боевой подготовки ВМФ. С 28 июня 1941 года находился в распоряжении Народного комиссариата ВМФ.
С 25 октября 1941 года был старшим инспектором 1-го отдела Управления боевой подготовки ВМФ, с 31 марта 1942 года – начальником инспекции по формированию в Управлении подготовки и комплектации ВМФ. Присвоено воинское звание «капитан 2 ранга».
Тот факт, что в марте 1943 года Смоленов из Главного штаба ВМФ был откомандирован в распоряжение командующего Беломорской военной флотилии, говорит о том, что в очередной раз его убрали, что называется, с глаз – долой. Части Беломорской флотилии в течение всей войны привлекались исключительно для вспомогательных действий по обеспечению Северного морского пути, практически не участвуя в военных действиях. С 16 марта 1943 года Смоленов был начальником штаба бригады траления, с 17 марта 1944 года – начальником 2-го отдела боевой подготовки штаба флотилии, с 20 апреля 1944 года до конца войны был заместителем начальника штаба по боевой подготовке, начальником отдела боевой подготовки штаба флота.
За время службы был награжден: орденом Красного Знамени (03.11.1944) и орденом Ленина (30.04.1945), за выслугу лет в офицерских должностях, орденом Красной Звезды (11.11.1937) за работу в качестве советника в республиканской Испании. По всему выходит, что за весь период войны Смоленов получил единственную награду – орден Отечественной войны 2-й степени (31.12.1944). Медали «ХХ лет РККА» (1938), «За оборону Советского Заполярья», «За победу над Германией».
Судя по всему, звание капитана 2 ранга стало вершиной военной карьеры этого питекантропа в человеческом обличии. И очень похоже, что Смоленов был уволен в запас сразу же после окончания войны.
Иосиф Чверткин, работая над рукописью воспоминаний, даже по истечению полувека, очень печалился, что свои воспоминания о Сапожникове и Жуковском он поместил сразу же за Смоленовым.
Откровенно сочувствуя Иосифу Абрамовичу, не станем изменять принятую им последовательность изложения.
Переходим к следующему однокласснику И. Чверткина:
Сапожников Самуил Григорьевич
«…С Сапожниковым я впервые познакомился в академии. Он был небольшого роста, приземистый крепыш, с черными грузинскими усиками и большими карими глазами. Его отличали невозмутимое спокойствие и большое добродушие. Его неподкупная честность и принципиальность ни у кого не вызывали сомнения, и наша группа постоянно выбирала его секретарем партийного бюро. У нас в группе, на факультете и во всей Академии Самуил пользовался непререкаемым авторитетом. Тем не менее, это обстоятельство не помешало не утвердить его кандидатуру для поездки в Кронштадт на встречу со «сталинским» наркомом. Впрочем, из четырех евреев, учившихся в нашей группе, в Кронштадт не поехал ни один, и я в том числе.
Сапожников не принадлежал к числу моих друзей, потому что он был старше меня, у меня не было с ним общих интересов и точек соприкосновения, но он относился ко мне исключительно хорошо, внимательно, и даже покровительственно, а мне последнее никогда не нравилось. …Он всегда предупреждал меня об опасности. Так, он первый, еще до того, как я сам разобрался, предупредил меня относительно Соловьева. Самуил знал мою слабость насчет «языка» и однажды в коридоре, мимоходом, сказал: «Берегись Соловьева, он опасный человек, избегай его и не трепись в его присутствии». Значение этого предупреждения я понял, когда исключали из партии начальника кафедры политэкономии Вознесенского, а также и многочисленных других товарищей, в том числе и меня. В другой раз, когда он заметил, что я несколько раз общался с Ваней Смоленовым, – помогаю ему делать уроки, а также, подначиваю его, Самуил встревожился не на шутку и предупредил меня, что Ваня профессиональный «стукач»… Я и сейчас затрудняюсь сказать, что лежало в основе хорошего отношения Сапожникова ко мне и его забот обо мне, неустанных и эффективных. Может быть – мое еврейское происхождение? Но и Оскар Жуковский и Наум Теумин тоже были евреями. Впрочем, Оскар не нуждался в заботе, а Теумин был ярко выраженным партийным работником, и партийные шоры мешали ему смотреть по сторонам, он видел только генеральную линию партии и, в перспективе, только победу социализма во всем мире. Поэтому Самуил всегда был сдержан с Наумом. После окончания академии Сапожникова тоже направили в ГМШ, его назначили в управление боевой подготовки, которое находилось на другом этаже, во флигеле, и мы с ним очень редко виделись. Основная встреча произошла при назначении Вани Смоленова в ГМШ. Дело в том, что после возвращения из Испании, его никто не хотел брать к себе на работу, ему объявили полный бойкот».
С учетом того, что я не достиг того возраста, в котором писал воспоминания Чверткин, и еще способен избегать повторов при изложении, или «копировании» материалов, как в последнем случае, «…когда Сапожников узнал, что Смоленова назначили в Управление боевой подготовки по моей просьбе, он прибежал ко мне, обеспокоенный и возмущенный моим поступком, и между нами произошел следующий обмен мнениями. «Как ты мог просить за этого негодяя?» – спросил Самуил. «Но он обратился ко мне за помощью, и я не смог ему отказать». «Разве ты не понимаешь, что таким как Смоленов помогать нельзя?» … По твоей просьбе к нам назначили змею подколодную, он хуже змеи, потому что у змеи совести больше, она первая не нападет. А твой Смоленов не будет ждать, чтобы его обидели, а продаст всех и раньше всех тебя, Иосиф. Я думал, что ты лучше разбираешься в людях, а он самый последний подонок». Мне осталось только признаться в своей ошибке и обещать исправиться…».
«…У меня не было возможности получить достоверную информацию о дальнейшей службе Сапожникова. В 1942 году Сережа Воробьев командовал Волжской военной флотилией. Сапожников был у него начальником штаба.
Встретились с Самуилом уже после войны, когда я командовал крейсером «Ворошилов», а его назначили заместителем начальника тыла флота и присвоили звание контр-адмирала (?). Я обратил внимание, что Самуил очень близко сошелся с начальником продовольственной службы отдела тыла Клеткиным Григорием Харитоновичем, тоже отличным человеком и моим другом. Клеткин был умнее, прозорливее и лучше меня, поэтому он сразу оценил Сапожникова по достоинству, не то, что я, с таким опозданием. В ту зиму с 1947 на 1948 год и всю весну я часто заходил к Сапожникову в тыл флота. К тому времени Михаила Захаровича Куманина, начальника тыла, перевели в Москву начальником тыла Военно-морских сил, а с новым начальником тыла генералом Малаховым Самуил не очень ладил, тот явно придирался к Сапожникову. Был знаменитый 1948 год. Но даже с контр-адмиралами не церемонились, если они еврейской национальности.
… Узнав об освобождении меня от должности командира «Ворошилова», Самуил сразу же приехал ко мне домой. Он подробно расспрашивал меня обо всех обстоятельствах, даже таких, каким я лично не придавал значения, и в заключение Самуил пришел к выводу, что начальником политотдела эскадры, с разрешения, конечно, политуправления флота, по отношению ко мне был проведен ряд продуманных и хорошо подготовленных провокаций, закончившихся моим снятием с должности… Да, потребовалось сорок лет для получения массы дополнительной информации об этом периоде и об этих событиях, чтобы я понял, насколько был прав мой дорогой друг Самуил Сапожников, который в массе второстепенных и малозначимых фактов сумел выделить главное и прийти к выводу о наличии провокации.
Вскоре после того, как меня освободили от должности командира, а затем перевели в Ленинград в институт, Сапожникова тоже освободили от должности и уволили в запас… Но до этого мы еще несколько раз встречались, это была его идея, чтобы я ехал в Москву и обратился в ЦК… Сапожников и Клеткин сами придумали себе командировку в Москву, поехали на несколько дней раньше, сняли большой номер в гостинице «Москва», встретили меня на вокзале, проинструктировали как себя вести в ЦК, и с нетерпением ожидали результатов…»
Вот вам пример настоящей, эффективной еврейской солидарности. В этом отношении евреи достойны всяческих похвал!
«… Под их влиянием я написал письмо Сталину. Сапожников был против этого, но не настаивал, он не хотел меня отговаривать. …Что касается реплики Дроздова о том, что «Русскими крейсерами должны командовать русские командиры», то мои друзья правильно ее истолковали в том смысле, что и их судьба вскоре будет решена наподобие моей, и они не ошиблись.
С переездом в Ленинград я Самуила больше не видел. Он вскоре вышел в запас, и я в течение нескольких лет о нем ничего не слышал, но потом Наум Теумин сообщил, что Сапожников скончался. Это была большая и тяжелая утрата для меня…»
Для уточнения последнего фрагмента воспоминаний Иосифа Чверткина, приводу выписку из официального послужного списка на Сапожникова.
Сапожников Самуил Григорьевич родился в городе Сызрани Ульяновской области в 1903 году. В послужной карте офицера указано, что он был рабочим (слесарем), происхождением из мещан. В 1923 году юноша окончил рабфак и 15 октября 1923 года стал курсантом подготовительного курса Военно-морского училища, 3 сентября 1924 года был принят в Военно-морское училище. После окончания училища в 1927 году назначен помощником вахтенного начальника, с 1927года – вахтенный начальник линейного корабля «Марат». С 1929 года – помощник начальника 1-го отдела, в 1931 году – помощник начальника 2-го сектора 1-го отдела, с 1934 года заместитель начальника и врид начальника отдела боевой подготовки штаба Балтийского флота. С декабря 1934 года Сапожников – слушатель Военно-морской академии. В 1936 году ему присвоили звание капитан-лейтенанта. В 1938 году окончил академию с дипломом II степени и был оставлен адъюнктом на кафедре Боевой подготовки. 1938 году награжден орденом Красного Знамени. В 1939 году – присвоено звание капитана 2 ранга.
После академии Сапожникова в 1939 году назначили исполняющим должность заместителя начальника управления боевой подготовки ВМФ СССР. 29 июля 1939 года он стал заместителем начальника Управления боевой подготовки РК ВМФ, 30 ноября 1940 года – капитаном 1 ранга. 17 июля 1941 года его назначили начальником штаба Учебного отряда кораблей на реке Волге. Начальник Управления Боевой подготовки ГШ ВМФ, предпринял попытку вернуть Сапожникова в Главный Морской штаб. Приказом Наркома обороны от 9 сентября его вновь назначили заместителем начальника Управления боевой подготовки, но 24 сентября этот пункт приказа был отменен.
27 октября Учебный отряд кораблей на Волге был переименован в Волжскую военную флотилию. Первым командующим флотилией с 28 октября по 10 ноября являлся капитан 1 ранга С.Г. Сапожников, пока его не сменил контр-адмирал С.М. Воробьев. Сапожников стал начальником штаба флотилии и занимал эту должность с 10 ноября по 7 декабря 1941 года (удивительно, но фотографии С. Сапжникова не удалось найти даже на таком обширном ресурсе как «Волжская военная флотилия. – Б.Н.).
6 декабря Сапожникова назначили начальником штаба 3-й бригады речных кораблей Волжской военной флотилии, 28 января 1942 года – начальником штаба 1-й бригады речных кораблей. 12 февраля 1942 года капитана 1 ранга Сапожникова стал начальником Управления подготовки и комплектования ВМФ. По невыясненным до конца причинам, 29 ноября 1944 года капитана 1 ранга Сапожникова назначили начальником отдела подготовки и комплектования Черноморского флота. Очень похоже, что это назначение было связано с выполнением задач по обеспечению личным составом Дунайской военной флотилией, и формированию экипажей кораблей и частей морской пехоты для Северного и Балтийского флотов.
В 1947 году Сапожникова назначили первым заместителем начальника тыла Черноморского флота, в 1949 году – начальником тыла 7-го ВМФ. 1 ноября 1951 года он был отстранен от занимаемой должности и направлен в распоряжение Управления кадров ВМС. 26 декабря 1951 года его назначили начальником учебной части военно-морского факультета Высшей военной академии имени К.Е. Ворошилова. 17 января 1953 года Сапожникова перевели заместителем начальника артиллерийского факультета по учебно-строевой части 2-го Балтийского высшего ВМУ. 10 марта его зачислили на особый учет Управления кадров ВМС, как находящегося под следствием с 26 февраля, но уже 29 апреля главком ВМС отменил этот пункт приказа.
В своих воспоминаниях Чверткин указывал, что в 1948 году Самуил Сапожников имел звание контр-адмирала. Этот факт не подтверждается официальным послужным списком Самуила Григорьевича. Скорее всего, путаница вызвана тем, что должностная категория заместителя начальника тыла флота в тот период соответствовала званию контр-адмирала. Но это еще не факт, что Сапожникову было присвоено это звание.
5 сентября 1953 года Сапожникова уволили в запас по болезни с правом ношения военной формы. Сапожников был награжден за выслугу лет орденом Ленина (1949), орденами Красного Знамени (1938, 1944, 1944), Красной Звезды (1943),) 22 августа 1945 года Самуил Григорьевич был награждён орденом Отечественной Войны I степени за подготовку и комплектование рядовым и старшинским составом кораблей Черноморского флота, участвовавших в операциях по освобождению Болгарии и Румынии.
Жуковский Оскар Соломонович
Из воспоминаний Иосифа Чверткина: «…К началу занятий в училище Оскару исполнился 21 год, он был на три года моложе меня. Я думаю, что он пришел в училище со второго, или третьего курса какого-то института, так что в начале учебы он здорово превосходил меня в знаниях.
У него был острый цепкий ум и очень хорошая память. Способности Оскара в наибольшей степени проявились в его деятельности на должности начальника оперативного отдела (эту должность до него занимал Боголепов), а затем и начальника оперативного Управления.
В училище мы с Оскаром не дружили, мы относились друг к другу хорошо, но не были близки, как, например, наша черноморская группа. Меня прикрепили к отстающим в нашем классе Косте Слотинскому, Андрюше Поддубному и другим, но в интеллектуальном отношении, я, конечно, много терял в их обществе, а Оскар был ленинградец, он жил здесь, здесь жили его родители, здесь были его друзья по институту, он закончил нормальную среднюю школу, так что его жизнь в Ленинграде была, конечно, более содержательней и богаче моей…. Поэтому, может быть, Оскару не совсем интересно было дружить с таким отсталым человеком. Но я никому и ни в чем не уступал, ни в способностях, ни в силе характера, ни в успехах в учебе. Я помню, Оскар делал попытки сблизиться со мной, но у нас были настолько разные интересы в Училище, что из этих попыток ничего не вышло.
У Оскара в Ленинграде был обширный круг знакомых. Так, в Училище часто устраивались вечера, на которых выступали известные артисты. Нам было известно, что некоторые из приезжавших знаменитостей были знакомыми или друзьями Оскара. Так, например, у нас несколько раз выступала знаменитая и совершенно очаровательная балерина, тогда еще очень молодая Марина Семенова. Приезжала Марина к нам по просьбе Оскара. Возможно, они были знакомы со школы, или были соседями, не важно. Мне было известно, что Оскар поддерживал с ней дружеские отношения в течение всей жизни Марины, даже когда она переехала в Москву. Мне тоже посчастливилось в 1930 году наблюдать Марину Семенову в ее частной жизни. Как-то летом меня пригласил в гости Жора Светлов, он жил в Павловске и меня попросили катать на шлюпке группу гостей. Там были Алексей Толстой, знаменитый и очень мною любимый певец Печковский, престарелая драматическая актриса, кажется, это была Книппер-Чехова и прелестная Марина Семенова. Печковский и более старый Алексей Толстой наперебой ухаживали за совсем еще юной балериной, стараясь превзойти друг друга в остроумии и галантности.
В то время на заре нашей учебы в училище Оскар проявлял разносторонний интерес к другим видам военно-морских сил. Так, во время нашей практики в Ораниенбауме на авиационной базе Оскар проявил большую заинтересованность в авиационном деле, что близко сошелся с летчиками и, конечно, больше всех нас преуспел в этом деле. Впоследствии он старался служить в разных родах сил: на подводных лодках, в авиации, и даже на торпедных катерах. Я тогда не понимал этого, недооценивал, это было в высшей степени разумно и очень пригодилось Оскару на его посту начальника оперативного Управления штаба флота при планировании операций разных сил и согласовании их действий. С командующими разных соединений он разговаривал на их языке и применял их специфическую терминологию. Я не знаю ни одного такого разносторонне подготовленного оперативного работника ни до Оскара, ни после него. Нет ничего удивительного в том, что командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский так ценил Оскара. После окончания Училища нас обоих направили на Черное море, Оскар попросился на подводную лодку и там он в течение некоторого времени служил вместе с Илюшей Нестеровым. В академию Оскар пришел вполне подготовленным оперативным работником, и никто не удивлялся тому, что после окончания Академии его назначили начальником оперативного отдела штаба Северного флота.
В Военно-морскую академию Оскар поступил вместе со мной и Наумом Теуминым. Мы с Оскаром сидели в одной аудитории. Учился он очень хорошо, успевая в тех науках, где меня преследовали непрерывные неудачи и неприятности. Особенно хорошо ему удавались оперативное искусство и военно-морская история. Он даже сдружился с начальником кафедры оперативного искусства Белли, и тот выделил его с Женечкой Титовым на первое место по успеваемости… У Оскара хорошо шла штабная работа, но в этом плане я ему не уступал и вообще не уступал никому, потому что здесь применялись точные, логически построенные категории и формулировки, и начальник кафедры штабной работы Степанов (в будущем – начальник Главного морского штаба считал меня самым подготовленным и отразил это в своей характеристике, которую я получил с окончанием Академии. Чтобы не забыть, я расскажу об этом здесь: эту характеристику я не мог читать без слез, ну хоть сразу назначай меня начальником Главного морского штаба.
В Академии мы с Оскаром тоже не были близки. На наших отношениях сказалось то, что с Теуминым мы были рядом: и днем, и ночью в стенах Академии, а Оскар проживал в своей собственной квартире и по окончании занятий спешил домой. Но относились мы друг к другу в высшей степени лояльно и хорошо. Никогда не забуду мужественного поведения Оскара при исключении меня из партии, он голосовал против моего исключения… Надо было знать то время, когда это голосование проводилось. Это было страшное время, не проходило и ночи, чтобы кого-нибудь не забирали, и, как правило, близкие никогда больше не видели пострадавших. Достаточно было неудачно сказанного слова или намека на нелояльное к партии поведение, как сразу следовал донос, и черная карета увозила очередного «врага народа» и, как правило, навсегда. В этих условиях уклониться от общих настроений и действий коллектива было всегда сопряжено со страшной опасностью, так что простое, казалось бы, дело в обычных условиях, голосовать, по справедливости, в то время представлялось героизмом.
После окончания Академии Оскара направили на Север, а меня назначили в ГШ в Москву. Но когда в конце 1939 года я добился, чтобы меня направили служить в Севастополь, то там я нашел Оскара на должности начальника оперативного отдела штаба Черноморского флота. Мы, конечно, встретились, и началась наша близкая дружба, которая продолжается и сейчас…».
Мог бы Иосиф Абрамович уточнить и тот факт, что Жуковского «освободили» от должности начальника оперативного отдела штаба Северного флота в ходе кампании по «перетряхиванию» штаба в связи со снятием с должности командующего – вице-адмирала Дрозда и последовавшим «укоренением» в должности командующего флотом контр-адмирала Арсения Головко.
«… Каждый раз, когда мне приходилось быть на берегу, я навещал Оскара в штабе флота и там я наблюдал, что он пользуется большим авторитетом, как у командования, так и у командиров частей и управлений. При этом Оскар держался предельно просто, не заносился с подчиненными и не лебезил перед старшими.
Пока мы учились в Училище, а затем и в Академии, среди наших друзей было мнение об Оскаре, как о человеке черством и эгоистичном. Во всяком случае, все были уверены, что у Оскара превалируют служебные вопросы, а в области личных чувств он довольно сух. Для меня было большим удовольствием убедиться в том, что это мнение сугубо ошибочное, свою мягкость и душевную теплоту он прикрывал напускным равнодушием и безразличием. В штабе у Оскара в подчинении служил Лисютин, он, кажется, был однокашником моего Левки в Училище. Когда у Лисютина дети заболели коклюшем, и врачи прописали им ежедневные прогулки по воздуху на высоте нескольких километров, то Оскар организовал для своего подчиненного эту процедуру, используя свое служебное положение. И вот, через какой-нибудь десяток лет, Оскара назначают в Академию заместителем начальника кафедры к этому Лисютину, и тот делал все, что в его силах, чтобы портить жизнь Оскару. Разные люди бывают на свете…».
Не будем с подачи Иосифа Абрамовича слишком строго судить вице-адмирала Лисютина. По самому пристрастному анализу доктор военно-морских наук, профессор Виктор Сергеевич Лисютин был признанным авторитетом в области стратегии и оперативного искусства Военно-морского флота. При анализе тех должностей, на которых служил Лисютин, несложно представить себе навыки и опыт, приобретенный им до той поры, как он стал начальником кафедрыю
Окончив ВМУ им. Фрунзе в 1933 году, он – младший прораб, гидрометеоролог, отдела УБЕКО Черного и Азовского морей (1933-1934), штурман ПЛ «Л-5» (1935-1936), и.д. флагштурмана 1-й БПЛ (1936-1937), командир ПЛ «Щ-206» 31-го ДПЛ (1938-1939), помощник начальника 1-го отделения 1-го (оперативного) отдела (1939-1940), командир-оператор того же отделения штаба ЧФ с августа 1940 года.
С января до апреля 1944 года – старший офицер-оператор 3-го отдела (Южный театр) Оперативного Управления ГМШ. По линии ГШ курировал боевую деятельность подводных лодок Черноморского флота в ходе Крымской наступательной операции. С апреля по октябрь 1944 года – флагманский специалист по ПЛ Оперативного Управления ГМШ. С октября 1944 по апрель 1945 года – начальник 1-го отделения отдела Подводного плавания Северного флота. В период действий флота по освобождению Заполярья возглавлял операции подводных лодок (любопытный факт – после окончания войны В. Лисютин продолжил службу на той же должности, с которой он начинал службу. – Б.Н.).
Заместитель начальника оперативного отдела – начальник оперативного-планового отделения Оперативного отдела штаба ЧФ (1945-1948). Начальник 2-го отдела ОУ Гл. штаба ВМС (1948-2.1950). Зам. начальника штаба, он же начальник оперативного отдела (2.1950-11.1951), начальник ОУ – 1-й зам. начальника штаба (1951-1955) 4-го ВМФ.
Зам. начальника кафедры стратегии и оперативного искусства (1957-1958), начальник той же кафедры (1958-1960), начальник кафедры оперативного искусства ВМФ командного факультета (1960-1972), зам. начальника ВМА – начальник командного факультета (1972-1973). Занимался вопросами обоснования развития советского ВМФ на этапе научно-технической революции, разрабатывал новые формы и способы решения оперативно-стратегических задач силами флота. С июня 1973 в запасе. Профессор кафедры ВМА. Контр-адмирал (1954). Награжден орденом Ленина (1954), 2 орденами Красного Знамени (1944, 1950), Отечественной войны I ст. (1945, 1985), орденом Трудового Красного Знамени, Красной Звезды (1944), «Знак Почета», именным оружием (1962)…
А теперь оценим со слов Иосифа Чверткина боевую и послевоенную деятельность Оскара Жуковского.
«… Во время войны Оскар неотлучно находился при командующем флотом. При оставлении Севастополя, когда Октябрьский перебрался в Сухуми, за ним последовал Оскар, а начальник штаба Ванюша Елисеев с сентября 1941 года с большей частью штаба находился в Туапсе. Я упоминаю об этом для того, чтобы подчеркнуть, что при управлении боевыми операциями флота Оскар заменял почти весь штаб и начальника штаба в том числе…Через некоторое время Октябрьского сняли, сняли и Оскара. Я не знал тогда, почему это произошло, но сейчас-то я знаю причину этого безобразного явления. Все дело в неудавшейся операции по освобождению Новороссийска. Объясняется ситуация очень просто: из Москвы «посоветовали» назначить руководителем высадки этого дурака Басистого, и он запросто провалил Новороссийскую операцию. Из Москвы приехал маршал Жуков, чтобы разобраться, вызвал Октябрьского, а тот сообщил, что «болен» и не пришел по вызову. В этом причина того, что сняли командующего.
Возможно, что большие руководители не хотели признать виновными в неудачах самих себя, искали виновников среди исполнителей. Иногда это касалось таких «столпов отечества», как Октябрьский, которого послали после этого на Амурскую флотилию, Оскара же назначили старпомом на лидер «Харьков» к моему другу Петру Шевченко. Оскар часто жаловался мне, что ему совершенно несносно служить «под Петькой». После снятия Оскара на его место, то есть, начальником Оперативного Управления, назначили бывшего командира лидера «Харьков», этого бывшего писаря Пантюшу Мельникова, флот по его предложению предпринял несколько бессмысленных и бездарных операций, приведших в один день к потере трех миноносцев. В итоге, командующего флотом адмирала Владимирского сняли и вернули «сталинского командующего» Октябрьского, а вместе с ним вернулся и Оскар на пост начальника Оперативного Управления штаба флота. Но это случилось не сразу. После гибели трех эсминцев, а среди них был и лидер «Харьков», Оскару пришлось несколько месяцев пролежать в госпитале, после чего его назначили старпомом на крейсер «Красный Крым», где он пользовался уважением и непререкаемым авторитетом. Черноморский флот воспринял возвращение Октябрьского и Оскара Жуковского на прежние должности, как справедливое завершение этой истории. Оскар вновь занял свое место начальника Оперативного Управления штаба флота и стал наиболее надежным помощником Октябрьского в еще большей степени, чем раньше. У Октябрьского были начальники штаба: был Ванюша Елисеев, был Басистый, был и Пархоменко, но все они только занимали соответствующие должности, а настоящим начальником штаба и человеком, который планировал деятельность флота во время войны и в послевоенные годы, оставался всегда Оскар».
Вспоминая об Оскаре Жуковском, Иосиф Чверткин неоднократно говорит и о Пантелеймоне Мельникове… В последнем случае в разделе, посвященном Оскару Жуковскому, Иосиф Абрамович утверждал, что в трагической гибели трех кораблей 6 октября 1943 года в немалой степени были виновны разработчики «набеговой» операции во главе с начальником Оперативного Управления штаба флота капитаном 1 ранга Пантелеймоном Мельниковым. Чверткин презрительно (но не без оснований) называет Мельникова «писарем», а также числит за ним и другие грехи. Как, например, что, командуя лидером «Харьков» в операции под Констанцой 2 июня 1941 года, Мельников обязан был предпринять меры по оказанию помощи экипажу лидера «Москва», накрытого залпом береговой батареи, и тонущего на виду у экипажа лидера «Харьков».
Что нам известно о Пантелеймоне Мельникове, так основательно и печально отметившимся в истории Черноморской эскадры?
Мельников Пантелеймон Александрович
Согласно официальному послужному списку, Пантелеймон Александрович Мельников родился 26 ноября 1900 года в Севастополе, русский; вице-адмирал; в ВМФ с 1921 г.; член компартии с 1941 года.
Стоит обратить внимание на тот факт, что ни в одном из официально опубликованных документов, не указано социальное происхождение Пантелеймона Мельникова. Но мне удалось выяснить, что отцом Пантелеймона был… священник Мельников Александр Алексеевич, служивший законоучителем в севастопольской Портовой ремесленной школе, и проживавший по месту основного служения при Адмиралтейском Свято-Никольском соборе по адресу: Екатерининская, 7.
Кто бы сомневался в том, что юному «поповичу Пантюше» о карьере в военно-морском флоте и мечтать не стоило? Согласно тому же послужному списку – с сентября 1921 года по октябрь 1930 года Пантелеймон Мельников служил писарем, заведующим делопроизводством и помощником начальника строевого отдела Управления комплектования Морских Сил Черного Моря. Проходя службу на всех вышеперечисленных должностях, «Пантюша» имел практически неограниченные возможности «откорректировать» свою биографию, не особенно рискуя быть разоблаченным.
Судя по всему, родился Пантелеймон не в 1909, а в 1900 году и, по достижении призывного возраста был призван на службу – в мае 1921 года. Дату своего рождения он подделал при поступлении на параллельные классы ВМУ им. Фрунзе, в том числе, и потому что при поступлении на эти ублюдочные курсы действовали ограничения по возрасту. Еще один любопытный факт – на параллельные курсы при ВМУ направляли исключительно политработников, имевших солидный партийный стаж. Каким «боком» на учебу был направлен беспартийный старшина-сверхсрочник, стоило бы тоже уточнить. И вариантов здесь немного… Все сотрудники строевых отделов штабов находились под плотным контролем у чекистов. Не станем же мы утверждать, что в особом отделе, курировавшем штаб флота, служили полные идиоты? Наверняка, мелкие шалости «поповича Пантюши» со своим послужным списком, были использованы чекистами для его вербовки с перспективой продвижения по службе. Не вступая до 1941 года в партию, Пантелеймон Мельников не без основания опасался более тщательной проверки его «родословной» членами флотской партийной комиссии.
В 1932 году, после завершения учебы на параллельных классах, лейтенант Пантелеймон Мельников вернулся на Черноморский флот. С октября 1932 по ноябрь 1933 года служил командиром электронавигационной группы крейсера «Красный Кавказ». В ноябре 1933 года он был направлен для учебы на СККС ВМС РККА по штурманской специальности, после окончания которых, в апреле 1934 года, его назначили штурманом на ПЛ «Сталинец». Вскоре, убедившись в его профессиональной непригодности как штурмана, перевели на ПЛ «Л-2», находившуюся в ремонте, а в ноябре того же 1934 года направили на повторное прохождение тех же курсов для штурманов подводных лодок, где он и проходил обучение до февраля 1935 года.
Командование бригады подводных лодок «вернуло» Пантюшу в распоряжение командира бригады крейсеров, и с марта 1935 года по декабрь 1936 года он служил штурманом на крейсере «Красный Кавказ». В декабре 1936 года был назначен командиром эскадренного миноносца «Шаумян», которым командовал, опять-таки, неполный год, приняв в августе 1937года дела старшего помощника на крейсере «Красный Кавказ», стоявшим в ремонте. С августа 1938 года до августа 1939 года он возглавлял экипаж крейсера «Ворошилов», строившегося в Николаеве.
Вот бы «повезло» Иосифу Чверткину, назначенному старшим помощником на этот крейсер, если бы он застал в должности командира Пантюшу!
В августе 1939 года Мельников принял лидер эскадренных миноносцев «Харьков», которым прокомандовал до июля 1942 года. С марта 1942 года он, оставаясь командиром «Харькова», исполнял обязанности командира 3-го дивизиона эскадренных миноносцев. В июле 1942 года Мельников передал командование лидером «Харьков» капитану 2 ранга Петру Шевченко. С июля 1942 по март 1943 года Пантелеймон Мельников командовал 1-м дивизионом эскадренных миноносцев.
С этой должности он был назначен Начальником Оперативного отдела и заместителем начальника штаба флота после отстранения от должности капитана 2 ранга Оскара Жуковского. Обратите внимание: на самую ответственную должность в звене планирования и управления боевой деятельностью флота назначается офицер, не только не имевший академического, но и не получивший регулярного военно-морского образования! Стоит ли удивляться тому, что при таком начальнике Оперативного отдела флот лишился трех самых ходовых своих кораблей в бессмысленной операции 6 октября 1943 года у берегов Крыма? Снятый с должности начальника Оперативного отдела в апреле 1944 года, капитан 1 ранга Пантелеймон Мельников был назначен командиром крейсера «Красный Крым», которым и прокомандовал до октября 1945 года. Вице-адмирал Сергей Горшков никогда бы не позволил Пантюше занять более высокую должность на Черноморской эскадре.
Между тем, в октябре 1945 года капитан 1 ранга Мельников был назначен… начальником штаба Балтийской эскадры! Мотив в назначении Пантелеймона Мельникова начальником штаба к адмиралу Льву Владимирскому мог быть только один – в очередной раз напомнить Льву Анатольевичу о той роли, которую сыграл Пантюша в трагической гибели трех кораблей в октябре 1943 года, надломившей карьеру адмиралу Владимирскому.
В ноябре 1947 года Пантелеймон Мельников поступает в Военно-морскую академию, и после ее окончания в ноябре 1950 года последовательно занимает должности: зам. начальника организационного управления (1950-1951), начальник Организационного управления – зам. начальника Главного организационного управления (1951-1953), начальник Главного организационного. Управления – заместитель начальника МГШ (1953); зам. начальника штаба по оргвопросам (1953), начальник Организационно-мобилизационного управления ГШ ВМС (1953-1954). Начальник штаба флота – первый заместитель Командующего ТОФ (1954-1956). Контр-адмирал (27.1.1951).
Нас не особо интересует период службы Мельникова на Балтике и в центральном аппарате ВМФ, фиксируем лишь тот факт, что с утверждением адмирала Сергея Горшкова в должности Главкома ВМФ, вице-адмирал Пантелеймон Мельников был «…освобожден от занимаемой должности начальника штаба Тихоокеанского флота и отозван в распоряжение ГК ВМФ»… Адмирал Горшков знал истинную цену Пантюше Мельникову, и не желая лишний раз рисковать своей репутацией, заменил его на Виктора Пархоменко, кстати, снятого с должности командующего Черноморским флотом после гибели линкора «Новороссийск». До увольнения в запас Пантелеймону Мельникову в масштабах ВМС поручались «роли второго плана» – зам. начальника ПВО ВМФ (1957-1961), начальник Вспомогательного флота (1961-1964) и одновременно Аварийно-спасательной службы ВМФ (с марта 1963).
С июля 1964 года он – в запасе по болезни. Орденом Ленина и одним из четырех орденов Красного Знамени Мельников был награжден за выслугу лет. За боевые заслуги – тремя орденами Красного Знамени (1942, 1943, 1944), орденом Ушакова II степени (1945), Красной Звезды (1938), медалями, именным оружием (1959).
Умер в 1980 году и был похоронен на Введенском кладбище …
После ознакомления со служебной деятельностью Пантелеймона Мельникова, самое время дать краткую информацию по обстановке на Черном море после трагически завершившейся «набеговой» операции трех кораблей эскадры на крымские базы противника 6 октября 1943 года.
После 6 октября 1943 года основной боевой силой на морских сообщениях таманской группировки немецко-фашистских войск осталась лишь авиация флота, подводные лодки и катера. В создавшейся обстановке только авиация флота оказалась способной наносить ощутимые удары по перевозкам в Керченском проливе, а также на морских сообщениях между портами Керченского пролива – с одной стороны, и Анапой и Темрюком – с другой.
Весной 1944 года началась решающая фаза битвы за Крым. Понимая, что ни полуострова в целом, ни Севастополя отдельно им не удержать, еще с октября 1943 года немцы начали массовую эвакуацию войск, техники и припасов из Севастополя. Груженые войсками и техникой суда шли почти непрерывной чередой. Их атаковали авиация, подводные лодки и даже торпедные катера. Немцы несли потери, но основная масса судов все же прорывалась и достигала портов назначения. Полностью перерезать транспортную магистраль между портами Крыма и Констанцой наша авиация и торпедные корабли так и смогли до последнего дня борьбы за Крым. Как печальный вывод – при полном нашем господстве в море и в воздухе немцы, с учетом потерь, эвакуировали из Крыма до 80% своих войск, массу грузов и даже военнопленных. Всего из Крыма немцами было вывезено 96 888 человек. На мысе Херсонес попали в плен 24 тысячи – в основном, силы прикрытия. Они выполнили поставленную вермахтом задачу, и организованно сдались командованию 19-го танкового корпуса. Кстати, к концу боев на мысе Херсонес в строю нашего корпуса оставалось не более десятка боеспособных машин.
Адмирал Игорь Касатонов в своем исследовании по Крымской операции справедливо заключает, что «…эффективность действий сил флота по срыву эвакуации немецко-румынских войск из Крыма была недостаточной». И прежде всего, потому что наперерез веренице вражеских конвоев не были брошены наши крейсера и эскадренные миноносцы! При полном господстве в небе нашей авиации они в течение нескольких дней они были в состоянии полностью перерезать морскую коммуникацию противника. Для эсминцев это был бы «звездный час» – ведь именно для таких лихих действий на вражеских коммуникациях их и создавали! Потери немцев под Севастополем обратились бы в катастрофу, что в значительной мере облегчило бы наше наступление на территории Румынии и Венгрии.
Единственный поход, который совершила после 6 октября 1943 года Черноморская эскадра, был… переход в освобожденный Севастополь поздней осенью 1944 года, где она и встала на якоря. Все это очень грустно, но, увы, это горькая правда!
Сталин уже не доверял командованию Черноморским флотом, он потерял веру в способность черноморских командиров действовать решительно и эффективно, избегая больших потерь… Позволим себе усомниться в этом суровом решении вождя и проанализируем послевоенную служебную деятельность наиболее отличившихся в период войны командиров и политработников Черноморской эскадры.
Для объективного анализа служебной деятельности офицеров эскадры в послевоенный период мы обязаны учитывать их военный опыт, – успехи и неудачи в процессе командования в боях кораблями и соединениями кораблей.