Матвеев А. «Ледяной поход» Добровольческой армии (из книги Деникина А.)

Звездинский. Поручик Голицын
Могила А. Деникина в Донском монастыре Москвы

После 1990 года в России стали появляться книги «белой эмиграции», людей находившихся по другую сторону гражданской войны. И у нас появилась прекрасная возможность взглянуть на гражданскую войну с другой стороны, так сказать заглянуть за занавес.

История хороша и полна, только тогда, когда она наполнена свидетельствами из разных, порой противоположных источников и воспоминаний очевидцев.

Мы воспитывались в Советском Союзе и у нас была своя история и появление другого мнения в книгах, фильмах всегда вызывали неподдельный интерес.

Я вспоминаю книги Михаила Булгакова «Белая гвардия» и поставленный по ней фильм «Дни Турбиных», книгу «Бег» — и поставленный по ней одноименный фильм, роман Михаила Шолохова о донском казачестве «Тихий Дон» и одноименный фильм, серия фильмов про неуловимых мстителей, произведения Алексея Николаевича Толстого, Куприна, Бунина и многих других русских и советских писателей и кинорежиссеров. Все они жили в Советском Союзе и были по своему ограничены в публикации (даже своего видения) истории другой стороны гражданской войны.

Я часто задавал себе вопрос — Что хотели эти тоже русские люди? Чего добивались? За что умирали? Какие были их идеалы? мы даем возможность на нашем сайте ознакомиться с некоторыми трудами, объясняющими многие эти вопросы. Каждый вправе их прочитать и сделать для себя выводы.

Сегодня мы уже на правительственном уровне говорим о примирении людей воевавших в гражданскую войну. Разрешается предоставление гражданства потомкам белой эмиграции. Произведено перезахоронение некоторых лидеров «белой эмиграции» на территории России. Антона Деникина в Донском монастыре Москвы, адмирала Григоровича на кладбище Александро-Невской лавры Санкт-Петербурга.

Мы услышали снова о потомках князей Голициных, Оболенских, Хилковых, Гагариных и многих других известных фамилий, прославившихся в истории России, и вернувшихся в нынешнюю Россию.

Более пяти миллионов русских людей — интеллигенции и офицерства, цвета нации, эмигрировали во время Гражданской войны из России. Большинство из них не имели имений, поместий и не были даже аристократами. Так за что же они воевали? За что умирали? Как к ним относиться? Наверно чтобы это понять надо знать две стороны Гражданской войны. Мы предоставляем вам эту возможность. В книге Антона Деникина есть некоторые ответы на эти вопросы.

Антон Деникин. Первый Кубанский поход

Мы уходили. 1-й Кубанский пoxoд Добровольческой армии начался 9 (22) февраля 1918 г. выходом из Ростова-на-Дону. Автор датирует события по старому календарю. Во избежание хронологической путаницы в комментариях все события датируются двойным стилем (в скобках — во новому календарю)).

Это изображение имеет пустой атрибут alt; его имя файла - 1.png

Покружив по вымершему городу, мы остановились на сборном пункте — в казармах Ростовского полка (Ростовским добровольческим полком Деникин называет Сту­денческий батальон, сформированный в Ростове генералам А. А. Боровским из учащихся средних учебных заведений города. Насчитывал, около 200 человек. До реорганизации армии в станице Ольгинской батальон вошел «Студенческой ротой» в Особый юнкерский батальон генерала Боровского). (ген. Боровского) (Боровской Александр Александрович (1877-1938), генерал-лейтенант, из дворян. Окончил Николаевскую военную академию. Перед революцией командовал бригадой. Последняя должность в белой армии — главноначальствующий Закаспийской области. С 1920 г. г. в эмиграции), в ожидании подхода войск. Еще с утра Боровский предложил ростовской молодежи — кто желает — вернуться домой: впереди тяжелый поход и полная неизвестность. Некоторые ушли, но часть к вечеру вернулась: «все соседи знают, что мы были в армии, товарищи или прислуга выдадут».

Долго ждем сбора частей. Разговор не клеится. Каждый занят своими мыслями, не хочется думать в говорить о завтрашнем дне. И как-то странно даже слышать доносящиеся иногда обрывки фраз — таких обыденных, таких далеких от переживаемых минут.

Двинулись, наконец, окраиной города. По глубокому снегу. Проехало мимо несколько всадников. Один ос­тановился. Доложил о движении конного дивизиона. Просит Корнилова сесть на его лошадь.

— Спасибо, не надо.

Из боковых улиц показываются редкие прохожие, и, увидев силуэты людей с ружьями, тотчас же исчезают в ближайших воротах. Вышли в поле, пересекаем до­рогу на Новочеркасск. На дороге безнадежно застряв­ший автомобиль генерала Богаевского (Богаевский Африкан Петрович (1872-1934), генерал-лейтенант, из потомственных дворян. Окончил Николаевскую академию Генштаба. Служил в гвардейской кавалерии, в том числе — в лейб-гвардии Атаманском полку. Последняя должность перед революцией — командир дивизии. B декабре 1917 г. бежал нa Дон и был назначен генералом Калединым командовавшим войсками Ростовского района. С мая 1918 г. — председатель Донского правительства. 6(19) феврале 1919 г. избран ( после ухода И Н. Крас­нова) атаманом Всевеликого района Донского. С 1920 г. в эмиграции. ). С небольшим чемоданчиком в руках он присоединяется к колонне. Появилось несколько извозчичьих пролеток. С них не­решительно сходят офицеры, по-видимому, задержав­шиеся в городе. Подошли с опаской к колонне и, убе­дившись, что свои, облегченно вздохнули.

(В тексте сохранены авторские сноски, приведенные в издании 1928 года. Редакционные сноски, имевшие, в основном, пропаган­дистский характер и утратившие актуальность, в настоящем изда­нии опущены. (Ред.).)

— Ну, слава те, господи! Не знаете, где 2-й ба­тальон?

Вышли на дорогу в Аксайскую станицу. Невдалеке от станицы встречает квартирьер:

— Казаки «держат нейтралитет» и отказываются дать ночлег войскам.

Корнилов нервничает.

— Иван Павлович, поезжайте, поговорите с этими дураками.

Не стоит начинать поход «усмирением» казачьей станицы. Романовский (Романовский Иван Павлович (1877-1920), геиерал-лейтенант. Из дворян, окончил Николаевскую академию Генштаба. С авгу­ста 1917 г.- генерал-квартирмейстер штаба верховного главно­командующего В белой армни — начальник штаба главкома Воо­руженными селами на Юге Россия Личный друг и ближайший советник Деникина по военным и политическим вопросам. Эмиг­рировал вместе с Деникиным. 23 марта (5 апреля) 1920 г., убит в Константинополе поручиком Харузиным, членом тайной монархической организации, считавшей Романовского «масоном» в главным виновником поражения) повернул встречные сани, при­гласил меня, поехали вперед. Долгие утомительные разговоры сначала со станичным атаманом (офицер), растерянным и робким человеком, потом со станичным сбором: тупые и наглые люди, бестолковые речи. Пос­ле полуторачасовых убеждений Романовского согласи­лись впустить войска с тем, что на следующее утро мы уйдем, не ведя боя у станицы. Думаю, что решающую роль в переговорах сыграл офицер-ординарец, ко­торый отвел в сторону наиболее строптивого казака и потихоньку сказал ему:

-Вы решайте поскорее, а то сейчас подойдет Кор­нилов- он шутить не любит; вас повесит, а станицу спалит.

Утомленные переживаниями дня и ночным походом добровольцы быстро разбрелись по станице. Все спит, У Аксая — переправа через Дон по льду. Лед подтаял и трескается. Явился тревожный вопрос- выдержит ли артиллерию и повозки.

Оставили в Аксайской арьергард для своего при­крытия и до окончания разгрузки вагонов с запасами, которые удалось вывезти из Ростова, и благополучно переправились. По бесконечному гладкому снежному полю вилась темная лента. Пестрая, словно цыганский табор: ехали повозки, груженные наспех и ценными запасами, и всяким хламом; плелись какие-то штатские люди; женщины (Жена Деникина осталась в Ростове и с девичьим паспортом жила в семье богатых армян до мая 1918 г.,, после чего переехала в Новочеркасск) в городских костюмах и в легкой обуви вязли в снегу. А вперемежку шли небольшие, словно случайно затерянные среди «табора», войсковые колонны — все, что осталось от великой некогда рус­ской армии… Шли мерно, стройно. Как они одеты! Офицерские шинели, штатские пальто, гимназические фуражки; в сапогах, валенках, опорках… Ничего — под нищенским покровом живая душа. В этом — все.

Вот поехал на тележке генерал Алексеев (Алексеев Михаил Васильевич (1857-1918), генерал от инфан­терии. Из семьи солдата сверхсрочной службы. Окончил Никола­евскую академию Генштаба. С августа 1915 г, — начальник штаба верховного главнокомандующего, с апреля по июнь 1917 г. — верховный главнокомандующий. С декабря 1917 г. — член «три­умвирата» «Донского гражданского совета», ведал финансами, вопросами внешней и внутренней политики. В августе 1918 р. стал «верховным руководителем» Добровольческой армии,); при нем в Екатеринодаре было образовано «Особое совещание» как «высший орган гражданского управления». Умер 25 сентября (8 октября) 1918 г. в Екатеринодаре. при нем небольшой чемодан; в чемодане и под мундирами не­скольких офицеров его конвоя — «деньгонош» — вся наша тощая казна, около шести миллионов рублей кре­дитными билетами и казначейскими обязательствами. Бывший верховный сам лично собирает и распределяет крохи армейского содержания. Не раз он со скорбной улыбкой говорил мне:

— Плохо, Антон Иванович, не знаю, дотянем ли до конца похода…

Солнце светит ярко. Стало теплее. Настроение у всех поднялось: вырвались из Ростова, перешли Дон — это главное, а там… Корнилов выведет.

Он здоровается с проходящими частями. Отвечают радостно. И затем, пройдя несколько шагов, продол­жают нескладную, но задушевную песню:

 Дружно, корниловцы, в ногу.

 С нами Корнилов идет;

 Спасет он, поверьте, отчизну,

 Не выдаст он русский народ.

Молодежь, порыв, вера в будущее и вот эта креп­кая, здоровая связь с вождем проведут через все испы­тания.

Остановились в станице Ольгинской, где уже ноче­вал отряд генерала Маркова (Марков Сергей Леонидович (1878-1918), генерал-лейтенант. Потомственный дворянин. Окончил Николаевскую академию Генштаба. Последняя должность перед Октябрьской революцией — начальник штаба Юго-Западного фронта. Ближайший сотрудник и личный друг Деникина. Последняя должность в Добровольче­ской армии — начальник 1-й пехотной дивизии. 12(25) июня 1918 г. ранен в бою под станцией Шаблиевка и в тот же день), пробившийся: мимо Батайска левым берегом Дона. Корнилов приступил к реорганизации Добровольческой армии, насчитывавшей всего около 4 тысяч бойцов, путем сведения многих мел­ких частей.

Состав армии получился следующий:

Офицерский полк, под командой генерала Мар­кова — из трех офицерских батальонов, кавказского ди­визиона и морской роты.

Юнкерский батальон, под командой генерала Бо­ровского-из прежнего юнкерского батальона и Рос­товского полка.

Корниловский ударный полк (В мае (старого стиля) 1917 г. приказом Корнилова, командо­вавшего тогда 8-й армией, капитану М. О. Неженцеву было раз­решено сформировать 1-й Ударный отряд (позднее — Корниловский ударный отряд) из добровольцев — контрреволюционно на­строенных офицеров, унтер-офицеров и рядовых. В августе отряд переформирован в Корниловский ударный полк, выполнявший ка­рательные функции в армии. После Октябрьской революции часть чинов полка перебралась в Новочеркасск, где полк был восста­новлен под прежним названием — Корниловский ударный), под командой пол­ковника Неженцева. В полк влиты части б. Георгиев­ского полка (В августе-1917 г. верховный главнокомандующий Корнилов приказал сформировать из георгиевских кавалеров Георгиевские пехотные запасные полки, по одному на каждый фронт (в Пско­ве, Минске, Киеве и Одессе). Перед Октябрьской революцией Георгиевский полк, формировавшийся в Киеве, по предложению генерала Алексеева был переведен в Новочеркасск. 12(25) фев­раля 1918 г. Особым Георгиевским батальоном влит в Корниловский ударный полк) и партизанского отряда полковника Симановского.

Партизанский полк, под командой генерала А. Богаевского — из пеших донских партизанских отрядов.

Артиллерийский дивизион, под командой полковника Икишева из четырех батарей по два орудия. Командиры: Миончинский, Шмидт, Ерогин, Третьяков.

Чехословацкий инженерный батальон, под «управлением» штатского инженера Краля и под командой ка­питана Неметчика.

Конные отряды (Донские партизанские отряды Краснянского, Бокова, Лазарева я др. присоединились к нам в Ольгинской):

а) полковника Глазенапа — из донских партизан­ских отрядов;

б) полковника Гершельмана — регулярный;

в) полковника Корнилова — из бывших частей Чepнецова (Чернецов Василий Михайлович, полковник. Окончил Ново­черкасское казачье юнкерское училище. Участвовал В 1-й.мировой войне. После Октябрьской революции сформировал один из пер­вых на Дону партизанских отрядов для борьбы против Совет­ской власти. 21 января (3 февраля) одна из двух сотен отряда вместе с Чернецовым захвачена в плен красными казаками. Боль­шинство пленных было расстреляно или зарублено; сам Чернецов был зарублен председателем Донского казачьего военно-револю­ционного комитета подхорунжим Ф. Г. Подтелковым).

Сведение частей вызвало много обиженных само­любий смещенных начальников и на этой почве неко­торое неудовольствие в частях. Приглашает меня к се­бе Алексеев и взволнованно говорит:

— Я не ручаюсь, что сегодня не произойдет бой между юнкерами и студентами. (Ростовский полк назывался еще в начале формирования «Студенческим», хотя студентов в нем было очень мало) Юнкера считают ах «социалистами» … Как можно было сливать такие не», схожие по характеру части

— Ничего, Михаил Васильевич, все обойдется. Волнуется больше П., чем батальон.

У Маркова также были некоторые трения, но он с первых же дней взял в руки свой полк.

— Не много же вас здесь,-обратился он к соб­равшимся в первый раз офицерским батальонам. — По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского кор­пуса (Точные подсчеты численности офицерского корпуса русской армии на октябрь 1917 г. отсутствуют. Приблизительно она со­ставляла 250-300 тыс. человек. Из них 8 тыс. вступило в Красную Армию добровольно, около 50 тыс. мобилизовано (1918- 1920). — Более 100 тыс. офицеров служило в — белых формированиях. Более 80 тыс. офицеров избегали службы «авг в тон, тав щ в другом лагере) я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь: Я глубоко убежден, что даже с такими малыми сила­ми мы совершим великие дела. Не спрашивайте меня, куда и зачем мы идем, а то все равно- скажу, что идем к черту за синей птицей. Теперь скажу только, что приказом командующего армией, имя которого хорошо известно всей России, я назначен командиром 1-го Офицерского полка, который сводится из ваших трех ба­тальонов и из роты моряков, хорошо известной нам по боям под Батайском. Командиры батальонов переходят на положение ротных командиров; но и тут, гос­пода, не огорчайтесь. Ведь и я с должности начальни­ка штаба фронта фактически перешел на батальон.

Спешно комплектовали конницу и обоз, покупая лошадей с большим трудом и за баснословную цену у казаков. Патронов было очень мало, снарядов не более 600-700. Для этого рода снабжения у нас оставался только один способ — брать с боя у большевиков це­ною крови.

Меня Корнилов назначил «помощником командую­щего армией». Функции довольно неопределенные, идея (жуткая — преемственность. На беду, у меня вышло недоразумение еще в Ростове с вещами: чемодан с военным платьем был отправлен вперед в Батайск еще тогда, когда предполагалось везти армию по желез­ной дороге, и хам во время захвата станции попал в руки большевиков, В поход, пришлось идти в штате ком городском костюме и в сапогах с рваными подошва­ми. В результате, после-двух пеших переходов- тяже­лая форма бронхита, благодаря которому потом дол­гое время на походе я ехал с войсками, а на останов­ках принужден был лежать в постели.

В Ольгинской разрешился, наконец, вопрос о даль­нейшем плане нашего движения.

Корнилов склонен был двигаться в район зимов­ников (Зимовник — усадьба — становище донских табунов), в Сальский округ Донской области. Некоторые предварительные распоряжения были уже сделаны. Обеспокоенный этим генерал Алексеев 12 февраля пи­сал Корнилову:

«В настоящее время с потерей главной базы армии — г. Ростова, в свази: с последними решениями Донского войскового круга (Алексеев имеет в виду решения 3-й сессии Большого войско­вого круга, созванной в Новочеркасске 2(15) декабря 1917». Большинство депутатов Круга поддержало предложение о разделении власти с иногородним населением Дона) и с неопределенным положением на Кубани (В ноябре 1917 г. на 1-й сессии Кубанской законодательной рады вместо Временного войскового правительства было образо­вано Кубанское краевое правительство под председательством Л. Л. Быча. Оно сплачивало контрреволюционные силы, форми­ровало «войска Кубанского края». 17(30) декабря на собрание группы делегатов (большевиков, левых эсеров и анархистов) Ку­банского областного съезда иногородних было принято решение об установлении на Кубани власти Советов. 17(30) января 1918 г, в станице Крымской был избран Кубанский областной ВРК. 9(22) февраля в Армавире 1-й съезд Советов Кубани избрал Ку­банский областной Совет, который объявил Кубанскую раду и краевое правительство вне закона. Стоявший в Тихорецкой штаб 39-й дивизии стал центром формирования революционных» частей. 10(23) февраля отряды «Юго-Восточной революционной армии» под командованием А. И., Автономова начали наступление от Ти­хорецкой на Екатеринодар), встал вопрос о возможности выполнения тех общегосударственных задач, которые себе ставила наша организация.

События в Новочеркасске развиваются с чрезвы­чайной быстротой. Сегодня к 12 часам положение ри­суется в таком виде: атаман (Имеется в виду Каледин Алексей Максимович (1861 — 1918), генерал от кавалерии. Из дворян, окончил Николаевскую акаде­мию Генштаба. До мая 1917 г. командовал 8-й армией Юго-Западного фронта. 17(30) июня 1917 г. избран атаманом Донского казачьего войска. 25 октября (7 ноября) возглавил контрреволюционный мятеж и приступил к формированию Донской ар­мии для борьбы против Советской власти. С декабря 1917 г. член «триумвирата» «Донского гражданского совета», активно способствовал созданию Добровольческой армии. В обстановке наступления советских войск на Ростов и Новочеркасск днем 29 января (И февраля) 1918 г. заявил о «бесцельности продол­жения борьбы в сопротивления», сложил е себя полномочия застрелился) слагает свои полномочия; вся власть переходит к военно-революционному коми­тету; круг вызвал в Новочеркасск революционные ка­зачьи части, котором и вверяет охрану порядка в горо­де; круг начал переговоры о перемирии; станица Константиновская и весь север области в руках военно-революционного-комитета; все войсковые части (глав­ным образом, партизаны), не пожелавшие подчиниться решению круга, во главе с походным атаманом (Имеется в виду походный атаман Донского казачьего войска Назаров Анатолий Михайлович (1876-1918), генерал-майор. Из дворян, окончил Николаевскую академию Генштаба. Участво­вал в 1-й мировой войне. В октябре 1917 г. получил назначение командиром кавалерийского корпуса на Кавказском фронте. Следуя к месту службы, по приказу Каледина остался на Дону и в декабре назначен походным атаманом Донского казачьего войска. 29 января (11 февраля) вслед за Калединым сложил в себя полномочия, но на следующий день собрание чаете депутатов Большого войскового круга избрало его войсковым атама­ном, а генерала П. X. Попова — походным атаманом для продолжения борьбы с большевиками. После взятия советскими войсками Новочеркасска расстрелян 18 февраля (3 марта) 1918 г) и штабом, сегодня выступают в Старочеркасскую для присоединения к Добровольческой армии.

Создавшаяся обстановка требует немедленных ре­шений, не только чисто военных, но в тесной связи е решением вопросов общего характера.

Из разговоров с генералом Эльснером (Эльснер Евгений Феликсович (1867-1930), генерал-лейтенант. Из дворян, окончил Николаевскую академию Генштаба. С июля 1916 г.- главный начальник снабжения армии Юго-Западного фронта. В 1-м Кубанском походе—начальник снабжения Доб­ровольческой армии. С лета 1918 по февраль 1919 с.- предста­витель Добровольческой армии при атамане Донского казачьего войска П. Н. Краснова. В 1920 г. эмигрировал) и Романов­ским я понял, что принят план ухода отряда в зимов­ники, к сев.-зап. от станицы Великокняжеской. Считаю, что при таком решении невозможно не только продол­жение нашей работы, но даже при надобности н от­носительно безболезненная ликвидация нашего. деда и спасение доверивших нам свою судьбу людей. В зимовниках отряд будет очень скоро сжат, с одной сто­роны, распустившейся рекой Доном, а с другой — же­лезной дорогой Царицын-Торговая-Тихорецкая-Ба­тайск, причем все железнодорожные узлы и выходы, грунтовых дорог будут заняты большевиками, что ли­шит нас совершенно возможности получать пополнения людьми и предметами снабжения, не говоря уже о том, что пребывание в степи поставит нас в стороне от об­щего хода событий в России.

Так, как подобное решение выходит из плоскости, чи­сто военной, а, также потому, что предварительно на­чала какой-либо военной операции необходимо теперь же разрешить вопрос о, дальнейшем- существовании нашей организации и направлении ее деятельности — прошу вас сегодня же созвать совещание из лиц, сто­ящих во главе организации, с их ближайшими помощ­никами».

На военном совете, собранном в тот же вечер, мне­ния разделились. Одни настаивали на движении к Екатеринодару, другие, в том числе Корнилов, скло­нялись к походу в зимовники.

Помимо условий стратегических и политических, это второе решение казалось весьма рискованным и по другим основаниям. Степной район, пригодный для мелких партизанских отрядов, представлял большие, затруднения для жизни Добровольческой армии, с ее пятью- тысячами ртов. Зимовники, значительно удален­ные друг от друга, не обладали ни достаточным числом жилых помещений, ни топливом. Располагаться в них можно было лишь, мелкими частями, разбросанно, что при отсутствии технических средств связи до крайности затрудняло бы управление. Степной район, кроме зерна (немолотого), сена и скота, не давал ничего для удовлетворения потребностей, армии. Наконец, трудно было рассчитывать, чтобы большевики оставили нас в покое и не постарались уничтожить по частям распы­ленные отряды.

На Кубани — наоборот: мы ожидали встретить не только богато обеспеченный край, но, в противополож­ность Дону, сочувственное настроение, борющуюся власть и добровольческие силы, которые значительно преуве­личивались молвой. Наконец, уцелевший от захвата большевиками центр власти — Екатеринодар — давал, казалось, возможность начать новую большую органи­зационную работу.

Принято было решение идти на Кубань.

Однако на другой день вечером обстановка изменилась: к командующему приехал походный атаман, генерал Попов (Попов Петр Харитонович (1867- после 1953), генерал от кавалерии, из дворян, окончил Николаевскую академию Геншта­ба. С 1910 г. — начальник Новочеркасского казачьего юнкерского училища 30 января (12 февраля) 1917 г. избран походным ата­маном Донского казачьего войска. 12 (25) февраля перед заня­тием города советскими войсками выступил из Новочеркасска во главе донских партизанских отрядов и юнкеров Новочеркасского училища для продолжения борьбы против Советской власти. Пребывал в должности походного атамана до ее упразднения т феврале 1919 г. В 1920 г. эмигрировал) и его начальник штаба, полковник Сидорин (Сидорин Владимир Ильич (1882-?), генерал-лейтенант. Из потомственных дворян, родился в станице Есауловской. Окончил Николаевскую военную академию, причислен к Генеральному шта­бу. Участник 1-й мировой войны, с июля 1915 г. — начальник штаба дивизии. Активный участник контрреволюционной борьбы на Дону. С февраля 1919 г.- командующий Донской армией в составе ВСЮР (Вооруженных сил на Юге России). В1920 г., эмигрировал). В донском отряде у них 1500 бойцов, 5 орудий, 40 пулеметов. Они убедили Корнилова идти в зимовни­ки. Наш конный авангард, стоящий у Кагальницкой, по­лучил распоряжение свернуть на восток… Поднявшись с постели, я пошел в штаб отвести душу. Безрезуль­татно. Некоторое колебание, однако, посеяно: решили собрать дополнительные сведения о районе.

В Ольгинской- прилив и отлив.

Присоединилось несколько казачьих партизанских отрядов, прибывают офицеры, вырвавшиеся из Росто­ва, раненые добровольцы, бежавшие из новочеркас» ских лазаретов. Притворяются здоровыми, боясь, что их не возьмут в поход.

Приехал из Новочеркасска генерал Лукомский (Лукомский Александр Сергеевич (1868-1939), генерал-лейтенант. Из дворян, окончил Николаевскую академию Генштаба. Участник 1-й мировой войны. С 2 (15) июня по 30 августа (12 сентября) 1917 г. — начальник штаба верховного главноко­мандующего. В январе 1918 г. — начальник штаба Добровольче­ской армии, с августа-помощник командующего Добровольче­ской армией Деникина, позже — председатель «Особого совеща­ния» при главкоме ВСЮР, военный представитель генерала Врангеля при командовании вооруженных сел держав Антанты Константинополе. С 1920 г. в эмиграции). Накануне нашего выступления из Ольгинской он вме­сте с генералом Ронжиным* (Впоследствии, главный военный прокурор вооруженных сил юга России), переодетые в штатское платье, поехали в бричке прямым путем на Екатерино­дар для установления связи с кубанским атаманом и добровольческими отрядами. Но в селе Гуляй-Борисовке они были пойманы большевиками, томились под арестом и едва спаслись от расстрела.

Уехал полковник Лебедев (Лебедев Дмитрий Антонович (1883-1921), генерал -майор. Из семьи офицера, окончил Николаевскую академию Генштаба. В феврале 1918 г. направлен Корниловым в Сибирь. В мае-ав­густе 1919 г. — Начальник штаба верховного главнокомандующего адмирала А. В. Колчака и одновременно военный министр в «Ом­ском правительстве». После разгрома Колчака бежал на Дальний Восток, где был разбит с небольшим отрядом «особого назначения», состоявшим при генерале Алексееве. Ему было поручено связаться с Заволжьем и Сибирью. Лебедев впоследствии пробрался в Сибирь и стал начальником штаба у адмирала Колчака: часть его спутников, по советским сообщениям, попала «тюрьмы Поволжья». Уехали вовсе, по личным побуж­дениям, несколько офицеров, в том числе генерального штаба генерал Складовский и капитан Роженко (быховец) («Быховцами» именовали офицеров а гражданских лиц, содер­жавшихся в августе-ноябре- 1917 г., после разгрома Корниловского мятежа, в тюрьме г. Быхова Могилевской губернии. с небольшим отрядом «особого назначения», состоявшим при генерале Алек­сееве. Ему было поручено связаться с Заволжьем в Сибирью).

Определилось яснее настроение донских казаков. Не понимают совершенно ни большевизма, на «корниловщины». С нашими разъяснениями соглашаются, но как будто плохо верят. Сыты, богаты и, по-видимому, хотели бы извлечь пользу и из «белого», и из «красного» движения. Обе идеологии теперь еще чужды ка­закам, и больше всего они боятся ввязываться в меж­доусобную распрю… пока большевизм не схватил их за горло. А между тем, становилось совершенно ясна, что тактика «нейтралитета» наименее жизненная. На­летевший шквал суров и беспощаден: горячие и хо­лодные-в его стихии гибнут или властвуют, а теплых он обращает в человеческую пыль.

Впрочем, неопределенная судьба армии ставила в трагическое положение и тех, кто ей сочувствовал.

— Генерал Корнилов нас здорово срамил у станичного правления, — говорил мне тоскливо крепкий, за­житочный казак средних лет, недавно вернувшийся с фронта и недовольный разрухой. — Что ж, я пошел бы с кадетами, да сегодня вы уйдете, а завтра в станицу придут большевики. Хозяйство, жена…

Казачество, если не теперь, то в будущем, считалось нашей опорой. И потому Корнилов требовал особенно осторожного отношения к станицам и не приме­нял реквизиций. Мера, психологически полезная для будущего, ставила в тупик органы снабжения. Мы про­сили крова, просили жизненных припасов — за дорогую плату, не могли достать ни за какую цену сапог и одежды, тогда еще в изобилии имевшихся в станицах, для босых и полуодетых добровольцев; не могли полу­чить достаточного количества подвод, чтобы вывезти из Аксая остатки армейского имущества.

Условия неравные: завтра придут большевики я возьмут все-им отдадут даже последнее беспрекос­ловно, с проклятиями в душе и с униженными покло­нами.

Скоро на этой почве началось прискорбное явления армейского быта — «самоснабжение». Для устранения или по крайней мере смягчения его последствий ко­мандование вынуждено было вскоре перейти к приказан и платным реквизициям.

* * *

Мы шли медленно, останавливаясь на дневках в каждой станице. От Олъгинской до Егорлыцкой — 88 верст — шли 6 дней. Сколачивала части, заводили o6oз. При условия направления в зимовнику такая медленность была вполне понятна.

У Хомутовской Корнилов пропускал в первый раз колонну. Как всегда — у молодых горела глаза, старики подтягивались при виде сумрачной фигуры главнокомандующего. С колонной много небоевого элемента, в том числе два брата Сувориных (А. и Б.) (Братья А. Б. Суворины — сыновья журналиста и издателя А. С. Суворина, владельца-издателя газеты «Новое время». В 1918- 1920 тт. занимались литературно-издательской деятельностью на территории, занятой ВСЮР. В 1920 т. эмигрировали) Н. Н, Львов (Львов Н. Н (1867-1944), помещик, член ЦК партии кадетов, депутат I, III и IV Государственных дум. Принял участие в формировании Добровольческой армии. В 1919-1920 гг. один из редакторов монархической газеты «Великая Россия» (до января 1928 г. выходила в Ростове, с апреля — в Севастополе). С 1920 г. в эмиграции) Половцев, Л. Н. Новосельцев, ген. Кисляков, Н, П. Щетиняна, два профессора Дон­ского политехнического института и др. Члены нашего «Совета» (Имеется виду «Донской гражданский совет», созданный в Новочеркасске в декабре 1917 г. как всероссийское правительство». Bо главе его стоял «триумвират»: М. В. Алексеев, Л. Г. Кор­нилов, А. М. Каледин) не пошли: и Корнилов, и я в самой решитель­ной форме отсоветовали им идти с нами в поход, ко­торый представлялся чреватым всякими неожиданно­стями я в котором каждый лишний человек, каждая лишняя повозка-в тягость.

Два перехода шли по невылазной грязн, в которой некоторые добровольцы буквально оставили обувь, а продолжали путь босыми…

Утром перед выступлением из Хомутовской боль­шевистский отряд-несколько эскадронов из 4-й кава­лерийской дивизии с одним орудием — подошел вплот­ную ж станице и открыл по ней ружейный и артилллерийский огонь. Охранялись добровольцы ялшкп пока еще не был» надлежащей выносливости в трудной сол­датской работе. На окраине станицы, ближайшей к противнику, стоял обоз, и нестроевые с повозками сло­мя голову помчалась по всем направлениям, запрудив улицы и внеся беспорядок. Вышел Корнилов со шта­бом, успокоил людей. Рассыпалась цепь, развернулась батарея; после нескольких выстрелов н обозначивше­гося движения во фланг нашей сотни большевики ушли.

Идем дальше. В колонне опять веселое настроение, смех и шутки даже среди раненых, которых уже без боев набралось белее шестидесяти.

«Дополнительные сведения» о районе зимовников оказались вполне отрицательными и поэтому принято решение двигаться на Кубань. В Мечетинской Корнилов вызвал всех командиров отдельных частей, чтобы объявить им о принятом решении. Собралось много офицеров-каждый партизан, имевший под командой 30-40 человек (в составе Партизанского полка), ищет самостоятельности. Корнилов сухо, резко, как всегда, изложил мотивы и императивно указал новое направ­ление. Но взор его испытующе н с некоторым беспо­койством следил за лицами донских партизан.

Пойдут ли с Дона?

Партизаны несколько смущены, некоторые опеча­лены. Но в душе выбор их уже сделан: идут с Кор­ниловым.

Послано было предложение походному атаману Попову присоединиться к Добровольческой армии. Через два-три дня он ответил отказом. Попов объяснил, что, считаясь с настроением своих войск и начальников, он не мог покинуть родного Дона и решил в его степях выждать пробуждения казачества. Про него же говорили, что честолюбие удержало его от подчине­ния Корнилову. Для нас Дон был только частью русской территория, для них понятие «родины» раздваива­лось на составные элементы-один более близкий и ощутимый, другой отдаленный, умозрительный (Поход отряда генерала Попова по Сальским степям продолжался до мая 1918 г. Численность отряда была 1500-1800 бой­цов. Впоследствии поход получил название «Степного»).

* * *

Наиболее приветливо встретила нас станица Егорлыцкая. Во всем-в сердечности приема, в заботах о раненых, в готовности продовольствовать войска. Многие проявляли свои симпатии в формах весьма экспансивных. Хозяин того дома, в котором я поме­стился, священник, положительно умилял своим же­ланием помочь добровольцам. Я смотрел на него с благодарностью, но и.. с глубоким сожалением. Поло­жение кочующей армии создавало поистине трагиче­ские противоречия: со своими врагами расправлялись добровольцы, с их друзьями расправлялись потом те, кто шел по нашим следам. Егорлыцкая уцелела. Но за время похода много было пролито крови тех, кто так или иначе помогал «кадетам». В станице Успенской, на­пример, в апреле большевики повесили после нашего ухода хозяина одного дома только за то, что я — тогда уже командующий Добровольческой армией — оста­навливался у него.

В Егорлыцкой, при полном станичном сборе, гово­рили генералы Алексеев и Корнилов. Первый объяснял казакам положение в России и цели Добровольче­ской армии; второй не любил и не умел говорить, сказал лишь несколько слов; потом длинную речь дер­жал Баткин…

«Матрос 2-й статьи Федор Баткин». Довольно интересный тип людей, рожденных револю­цией и только на ее фоне находящих почву для своей индивидуальности.

По происхождению — еврей, по партийной при­надлежности — соц-рев., по ремеслу — агитатор. В пер­вые дни революции поступил добровольцем в Черно­морский флот, через два-три дня был выбран в комитет, а еще через несколько дней уехал в Петроград в со­ставе так называемой Черноморской делегации. С тех пор в столицах — на всевозможных съездах и собра­ниях, на фронте — на солдатских митингах раздавались речи Баткина. Направляемый и субсидируемый Став­кой, он сохранял известную свободу в трактовании политических, тем и служил добросовестно, проводя идею «оборончества». В январе Баткин появился в Ро­стове и приступил снова к агитационной деятельности за счет штаба Добровольческой армии. Социалистиче­ский этикет обязывал его, очевидно, к известной мане­ре речи, к изображению армии в несвойственном ей облике и к огульному опорочиванию всего «старого строя», задевая и военные традиции. На этой почве в известной части добровольческого офицерства, пре­увеличивавшего значение Баткина, возникла глухая вражда к нему и недовольство Корниловым. Незадолго до выхода в поход комплот офицеров хотел убить Баткяна, и я, совершенно случайно узнав об этом, помешал их замыслу. Корнилов сдал Баткина под ох­рану конвоя.

На походе фигура Баткина, трясущегося верхом на лошади, неизменно появлялась среди квартирьеров и потом на станичных и сельских сходах. Его «предшест­вие» и речи производили странное впечатление: умест­ные, быть может, в солдатско-рабочей среде, они были одинаково чужды и добровольческой психологии, и мировоззрению казачества, для уяснения которого тре­бовалось глубокое знание казачьей жизни и быта.

В Егорлыцкой кончается Донская область. Дальше — Ставропольская губерния, бурлящая большевизмом и занятая частями ушедшей с фронта 39-й пехотной ди­визии. Здесь нет еще советской власти, но есть мест­ные советы, анархия и… ненависть к «кадетам». Мы по­падаем в сплошное осиное гнездо…

После состоявшегося решения идти на Кубань, не­обходимо форсированное движение, по возможности избегая боев, для скорейшего достижения политическо­го центра области — Екатеринодара. Мы начинаем дви­гаться с возможной скоростью.

* * *

В селении Лежанке нам преградил путь большевистский отряд с артиллерией.

Был ясный, слегка морозный день.

Офицерский полк шел в авангарде. Старые и молодые; полковники на взводах. Никогда еще не было такой армии. Впереди-помощник командира полка полковник Тимановский (Тимановский Николай Степанович (?-1919), генерал-майор. Гимназистом 6-го класса добровольно ушел на русско-японскую войну, был тяжело ранен, награжден двумя Георгиевскими кре­стами. После сдачи экзамена на офицерский чин участвовал в 1-й мировой войне. После тяжелого ранения был назначен ко­мандиром Георгиевского батальона Ставки верховного главноко­мандующего. В декабре 1917 г. вступил в Добровольческую ар­мию. Последняя должность в белой армии — начальник Офицер­ской генерала Маркова дивизии. Умер от тифа) шел широким шагом, опираясь на палку, с неизменной трубкой в зубах; израненный много раз, с сильно поврежденными позвонками спин­ного хребта… Одну из рот ведет полковник Кутепов, (Кутепов Александр Павлович (1882-1930?), генерал от инфантерии. Из дворян, окончил С.-Петербургское пехотное юнкерское училище. Участвовал в русско-японской войне, за боевые отличия переведен в лейб-гвардии Преображенский полк, в.со-етаве которого участвовал в 1-й мировой войне. В 1917 г.- полковник, командир Преображенского полка. В Добровольческой армии с первых дней ее формирования. С начала 1920 г. командовал Добровольческим корпусом, в который были сведены ос­татки Добровольческой армии ВСЮР. В составе «Русской армии» генерала Врангеля -командовал корпусом в армией. В ноябре с остатками «Русской армии» эвакуировался в Турцию (оттуда- в Болгарию), где командовал 1-м армейским корпусом до мая 1922 г. В созданном Врангелем в 1924 г. «Российском общевоин­ском союзе» руководил разведывательно-диверсионной деятельностью против СССР. После смерти Врангеля в 1928 г. стал председателем РОВСа. 26 апреля 1930 г. исчез в Париже при невыясненных обстоятельствах) — бывший командир Преображенского полка. Сухой, крепкий, с откинутой на затылок фуражкой, подтяну­тый, краткими, отрывистыми фразами отдает приказа­ния. В рядах много безусой молодежи — беспечной жизнерадостной. Вдоль колонны проскакал Марков, повернул голову к нам, что-то сказал, чего мы не рас­слышали, на ходу «разнес» кого-то из своих офицеров и полетел к головному отряду.

Глухой выстрел, высокий, высокий разрыв шрапне­ли. Началось.

Офицерский полк развернулся и пошел в наступле­ние спокойно, не останавливаясь, прямо на деревню. Скрылся за гребнем. Подъезжает Алексеев. Пошли з ним вперед. С гребня открывается обширная панорама. Раскинувшееся широко село опоясано линиями окопов. У самой церкви стоит большевистская батарея и бес­порядочно разбрасывает снаряды вдоль дороги» Ру­жейный и пулеметный огонь все чаще. Наши цепи остановились и залегли: вдоль фронта болотистая, незамерзшая речка. Придется обходить.

Вправо, в обход двинулся Корниловский полк. Вслед за ним поскакала группа всадников с развернутым трехцветным флагом (Имеется в виду русский национальный флаг (белая, синяя в красная горизонтальные полосы), сохраненный белым движени­ем как символ главной цели — реставрации «Великой, Единой и Неделимой России») …

— Корнилов.

В рядах волнение. Все взоры обращены туда, где виднеется фигура командующего-

А вдоль большой дороги совершенно открыто юнкера подполковника Миончинского подводят орудия прямо в цепи под огнем неприятельских пулеметов; скоро огонь батарее вызвал заметное движение в рядах противника. Наступление, однако, задерживается…

Офицерский полк не выдержал долгого томления! од­на из рот бросилась в холодную, липкую грязь речки и переходит вброд на другой берег. Там — смятение, и скоро все поле уже усеяно бегущими в панике людьми» мечутся повозки, скачет батарея. Офицерский полк Корниловский, вышедший к селу с запада через плотину, преследуют.

Мы входим в село, словно вымершее. По улицам валяются трупы. Жуткая тишина. И долго еще се безмолвие нарушает сухой треск ружейных выстрелов «ликвидируют» большевиков… Много их…

Кто они? Зачем им, «смертельно уставшим от 4-лет­ней войны», идти вновь в бой и на смерть? Бросившие турецкий фронт полк и батарея, буйная деревенская вольница, человеческая накипь Лежанки и окрестных сел, пришлый рабочий элемент, давно уже вместе о солдатчиной овладевшие всеми сходами, комитетами, советами и терроризировавшее всю губернию; быте может, и мирные мужики, насильно взятые советами. Никто из них не понимает смысла борьбы. И представ­ление о нас, как о «врагах» — какое-то расплывчатое, неясное, созданное бешено растущей пропагандой и беспричинным страхом …

— «Кадеты» … «Офицеры»… Хотят повернуть к старому…

Член ростовской управы, с.-д. меньшевик Попов, странствовавший как раз в эти дни по Владикавказской жел. дороге, параллельно движению армии, такими словами рисовал настроение населения:

«… чтобы не содействовать так или иначе войскам Корнилова в борьбе с революционными армиями, все взрослое мужское население уходило из своих деревень в более отдаленные села и к станциям жел. дорог…- «Дайте нам оружие, дабы мы могли защищаться от кадет» — таков был общий крик приехавших сюда крестьян… Толпа с жадностью ловила известия с «фронта», комментировала их на тысячу ладов, слово-«кадет» переходило из уст в уста. Все, что не носила серой шинели, казалось не своим; кто был одет «чисто», кто говорил «по-образованному», попадал под подозре­ние толпы. «Кадет» — это воплощение всего злого, что может разрушить надежды масс на лучшую жизнь; «кадет» — это злой дух, стоящий на пути всех чаяний и упований народа, а потому с ним нужно бороться, его нужно уничтожать» («Рабочее слово», 1918, № 10. ).

Это несомненно преувеличенное определение враж­дебного отношения к «кадетам», в особенности в смыс­ле «всеобщности» и активности его проявления, под­черкивает, однако, основную черту настроения кресть­янства-его беспочвенность и сумбурность. В нем не было ни «политики», ни «Учредительного Собрания», ни «республики», ни «царя»; даже земельный вопрос сам по себе здесь, в Задонье, и в особенности в при­вольных Ставропольских степях, не имел особенной остроты. Мы, помимо своей воли, попали просто в заколдованный круг общей социальной борьбы: и здесь, в потом всюду, где ни проходила Добровольческая ар­мия, часть населения, более обеспеченная, зажиточная, заинтересованная в восстановлении порядка и нормаль­ных условий жизни, тайно или явно сочувствовала ей; другая, строившая свое благополучие-заслуженное или незаслуженное — на безвременье и безвластье, бы­ла ей враждебна. И не было возможности вырваться из этого круга, внушить им истинные цели армии. Де­лом? Но что может дать краю проходящая армия, вы­нужденная вести кровавые бои даже за право своего существования? Словом? Когда слово упирается в непроницаемую стену недоверия, страха или раболеп­ства.

Впрочем, сход Лежанки (позднее и другие) был благоразумен — постановил пропустить «корниловскую армию». Но пришли чужие люди — красногвардейцы и солдатские эшелоны, и цветущие села и станицы обагрились кровью и заревом пожаров…

У дома, отведенного под штаб, на площади, с двумя часовыми-добровольцами на флангах, стояла шеренга пленных офицеров-артиллеристов квартировавшего в Лежанке большевистского дивизиона.

Мимо пленных через площадь проходили одна за другой добровольческие части. В глазах добровольцев презрение и ненависть. Раздаются ругательства и угро­зы. Лица пленных мертвенно бледны. Только близость штаба спасает их от расправы.

Проходит генерал Алексеев. Он взволнованно и возмущенно упрекает пленных офицеров. И с его уст срывается тяжелое бранное слово. Корнилов решает участь пленных:

— Предать полевому суду.

Оправдания обычны: «Не знал о существовании. Добровольческой армии» … «Не вел стрельбы» … «За­ставили служить насильно, не выпускали» … «Держали под надзором семью» …

Полевой суд счел обвинение недоказанным. В сущ­ности не оправдал, а простил. Этот первый приговор был принят в армии спокойно, но вызвал двоякое отношение к себе. Офицеры поступили в ряды нашей армии.

Помню, как в конце мая, в бою под Гуляй-Борисовкой, цепи полковника Кутепова, мой штаб и конвой подверглись жестокому артиллерийскому огню, направ­ленному, очевидно, весьма искусной рукой. Иван Пав­лович, попавши в створу многих очередей шрапнели», по обыкновению невозмутима резонерствует:

— Не дурно ведет огонь, каналья, пожалуй, нашему Миончинскому не уступит…

Через месяц, при взятии Тихорецкой был захвачен в плен капитан — командир этой батареи.

-Взяли насильно… Хотел в Добровольческую армию… не удалось.

Когда кто-то неожиданно напомнил капитану его блестящую стрельбу под Гуляй-Борисовской, у него сорвался, вероятно, искренний ответ:

-Профессиональная привычка. Итак, инертность, слабоволие, беспринципность, семья, «профессиональная привычка» создавали поне­многу прочные офицерские кадры Красной армии (В 1918 г. офицеры русской армии составляли 75% командного состава Красной Армии, в 1919 — 53%, в 1920 — 42% ).

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *