После четвёртого курса, я был направлен на практику на теплоход «Шатура», который ходил на линии Находка-Магадан.
Это был четырёх трюмный лесовоз польской постройки примерно двенадцатилетнего возраста и экипаж его в основном состоял из проштрафившихся моряков. Это тех, кто по каким-то причинам что-то нарушил в таможенном законодательстве при пребывании за границей, то есть тех, кто где-то и когда-то напился, и попался нашим доблестным органам, но только из-за милости администрации не был уволен из пароходства. Им была только прикрыта виза. То есть, они потеряли право выхода в заграничные рейсы.
А чтобы вновь открыть визу, нужно было целый год отработать в каботаже и проявить себя с лучшей стороны. Это с точки зрения командно-политического состава судна, а если яснее, то в лице помполита.
Это был помощника капитана по политической части, а ими были, в основном, неудавшиеся штурманы, электромеханики, начальники радиостанций и те, кто прошёл специальный курс обучения на специальных политических курсах в Одессе или Хабаровске.
Администрация судна, в лице капитана и партийной организации судна, только ходатайствовала о новом открытии визы молодому моряку или «залётчику», то есть мотористу, матросу, механику или штурману перед пароходством. Администрация судна писала бумаги, собирала собрания, утверждала решение этих собраний и … отправляла всё это куда-то наверх. А там уже какой-то божественный дядя решал ничтожную судьбу очередного грешника. Ходить ему за границу – или не бывать ему там никогда.
Ну, а нам, курсантам, после нескольких лет учебы тоже открывали визу.
У меня пока её ещё не было, потому что после перевода из МВИМУ в ДВВИМУ, по мнению командира нашей роты Сысоева Геннадия Гавриловича, я ещё не созрел для того, чтобы с честью представлять наше Советское государство за границей из-за многочисленных «залётов», произошедших в моей курсантской жизни.
Вот поэтому виза у меня ещё была не открыта, даже, несмотря на то, что учился я хорошо. За сессию в моей зачётке иногда бывали и тройки, хотя в основном она была заполнена отметками повыше. Но вот с дисциплиной у меня постоянно были проблемы. А, если бы я был уличён во всех «самоволках» и остальных проступках, которые случались со мной очень часто то, наверное, меня давным-давно бы выперли из училища.
Но, слава богу, я уже окончил четвёртый курс, и был направлен на индивидуальную практику. Это явилось только результатом моей учёбы. Тот, кто учился только на тройки – проходили коллективную практику на учебных судах «Профессор Ющенко» и «Меридиан». А везунчики, то есть отличники, и даже те, кто не был отличником, проходили индивидуальную практику на судах загранплавания. Им визу открывали заранее. У некоторых из них родители были у «власти», то есть начальниками в администрации края, города или каких-нибудь райкомов и парткомов.
Вот если бы с сегодняшней точки зрения рассуждать о результате нашего обучения, то на учёбе в Училище, которая рождает истинных моряков, я бы оставил только троечников. Потому что все отличники, хорошисты и дети влиятельных родителей вскоре после окончания Училища ушли на берег и на пароходы смотрели только с берега.
Морю они не отдали ни капли своей души, да и жили только для себя. Для них главным заданием жизни было – только получить диплом. А остальное – Вася не чешись. Романтики в этом не было. Да и какая романтика в жизни механика? Грязь, постоянные нарекания за невыполненный ремонт, переживания, постоянно грязная роба, замазученные руки и тело, которые свели в могилу не одного из моих друзей, истинных троечников. Недаром наша профессия, как механика, штурманами пренебрежительно называется «маслопуп». И ими же пренебрежительно бросалось в наш адрес: «Жопа в масле, грудь в тавоте, но служу в торговом флоте». Иногда это писалось на стенках туалетов «замазученными» пальцами уставших пацанов.
После несложного оформления документов в отделе кадров Дальневосточного пароходства, я выехал в Находку.
Ночной поезд доставил меня в этот морской город, вытянувшийся вдоль берегов бухты Находка.
Погода была самая, что ни на есть Приморская. Туман, морось и слякоть.
Мне ещё в отделе кадров Мария Александровна рассказала, как добраться до судна, которое стояло на мысе Астафьева.
Так что, доехав до мыса Астафьева, я промок до нитки, но цели достиг.
На проходной узнал, где стоит «Шатура» и без труда нашёл её на контейнерном терминале мыса Астафьева.
Приняли меня на судне хорошо.
Вахтенный матрос сразу же отвёл меня в каюту второго механика, осторожно постучав в открытую дверь:
— Степаныч. К вам нового моториста прислали.
Из глубины небольшой каюты вышел полный, похожий на колобок, лысоватый мужичок с пронзительным взглядом.
— И кого это в очередной раз прислало нам наше родное Пароходство? — как бы с издёвкой, произнёс он.
Матрос протянул ему мои документы.
Степаныч напялил на внушительный нос очки и уставился в бумажки, которые передал ему матрос.
— А, студент, — протянул он разочарованно. — Ну что ж. Иди вниз. Вань, — уже обратился он к матросу. — Покажи ему Колькину каюту. Там он пока будет жить.
А потом, сквозь очки, вновь пронзив меня взглядом, уже обратился ко мне:
— Устроишься, пообедаешь, а потом уже после разводки поговорим о твоей работе.
Второй механик сразу окрестил меня студентом. Это название так и прилипло ко мне на всю практику.
Поселили меня в каюту с мотористом, который в данный момент спал после ночной вахты. Поэтому, чтобы не тревожить сон своего соседа, я прошёл в столовую команды и сидел там, перебирая газеты и дожидаясь обеда.
Вот уже после обеда и началась моя трудовая деятельность. На послеобеденной разводке меня определили на работу к третьему механику.
Это был высокий, худой дядька, от которого на версту несло перегаром. Видимо, перед обедом он немного «подлечился», поэтому работать ему не очень-то и хотелось.
Посмотрев на выделенного ему помощника, он оценивающе окинул меня взглядом сверху донизу, а потом наоборот и, почесав в затылке, пробубнил:
— Пошли. Будем динамку разбирать. За стоянку надо её сделать.
Мы спустились вниз на нижнюю платформу, и он подвёл меня к трёхцилиндровому дизель генератору, который уже был частично разобран.
— Вот его и будем курочить, — прокричал он мне на ухо.
Хотя дизель генератор, который вырабатывал ток для судовых нужд, работал на правом борту, за главным двигателем, но для меня, с непривычки, здесь было очень шумно, но через пару часов я привык к этому шуму и почти его не замечал.
— Вот ключи, — кивнул он мне на ящик. — Бери их и начинай снимать лючки картера. Будем масло оттуда выкатывать. Когда все будет готово, позовешь меня.
Прокричав всё это мне на ухо и обдав неповторимым амбре, он ушёл наверх.
Посмотрев на ключи, я подобрал нужные, и принялся за работу.
С непривычки ключи то не подходили к головкам болтов, то неожиданно соскальзывали с них. При таких манипуляциях я даже ободрал в нескольких местах кожу с рук.
Колупался я около часа. Когда лючки были сняты, а трубы разобраны, я пошёл искать третьего механика.
Найти его я нигде не мог. Но из одной каюты левого борта неслись громкие голоса. Было понятно, что там пьют. Постучав туда, я вошёл.
За столом сидело несколько человек. Среди них был и третий механик.
У всех в руках было по стакану, которые были частично наполнены. На столе, накрытом газетой, были разложены селёдка, лук и хлеб.
Когда я вошёл, то жаркий спор, звук которого я слышал в коридоре, прекратился и все в недоумении уставились на меня:
— Ты кто такой? – слегка заплетающимся языком спросил меня одетый в грязную робу кучерявый моторист. — Чё те тут надо?
— Третьего механика ищу, чтобы сказать ему, что работу я сделал, — сказав это для всех, но увидев третьего механика среди сидящих, обратился к нему. — Что дальше делать то?
— Так это же наш студент! – заплетающимся языком начал объяснять третий. — Он динамку разбирает. Лючки надо вскрыть, да масло с картера выкатать. Щас. – он пьяно мотнул головой. — Обожди. Вот допью, и пойдём, — он осоловевшим взглядом оглядел окружающих и поднёс стакан ко рту.
— Нет, — прозвучал абсолютно трезвый голос. — Так не пойдёт. Парень только что приехал. Ещё ничего не знает. А вы тут его нагружаете. Завтра будете его нагружать. А сейчас надо познакомиться, — и он протянул мне руку. — Вадим. Токарь.
Я пожал его неширокую, шероховатую сильную ладонь:
— Алексей.
— А-а, — понимающе протянул кучерявый моторист в грязной робе. — Это ты мой сосед что ли? – и увидев мой утвердительный кивок, представился. – Колян, — пожимая мне руку. — Будем, значит, вместе кантоваться, — весело подмигнул он.
Из самого угла широкоплечий, плотный мужик тоже протянул мне свою, нет, не ладонь, а лопату:
— Сергей. Сварной. Давай садись.
— Нет, — упрямо долдонил третий механик, размахивая одной рукой. Второй рукой он виртуозно держал стакан, не расплескав из него ни единой капли. — Он должен сегодня работать. Надо масло выуатать….
— Да, хорош тебе, Васильевич, — перебил его сварной. — Завтра все вместе всё и сделаем. Даже если и не будем успевать, то чуток задержимся после рабочего дня, — за подтверждением он обратил взгляд на Вадима.
— Точно так и будет. Так что Васильевич, не переживай. К отходу соберём мы твою динамку, — уверил третьего механика Вадим.
Тот что-то невнятно промямлил, но в знак согласия вновь мотнул головой и допил содержимое стакана. Потом, тупо посмотрев в его донышко, отвалился на спинку дивана.
— Готов, — констатировал Колян. — А ты садись. На. Вот тебе стакан, — он протянул мне пустой стакан. — Завтра будет вся твоя работа. Сегодня никак ничего не получается, — он приподнял плечи и немного развел руки, в расчете, что я его пойму. — Только вахта.
— Ну, ты и вахтенный! – ехидно усмехнулся Вадим, — А ты, Лёха не стесняйся, — он плеснул мне в стакан из бутылки. — За знакомство.
Знакомство продолжалось ещё долго. Но к вечеру все угомонились и разошлись по каютам.
Утром и в самом деле ребята взялись за динамку, и к отходу она была собрана и обкатана.
Вот с такими парнями и пришлось мне начинать свою индивидуальную практику.
А теперь «Шатура» опять подходила после очередного рейса к тому же самому причалу в Находке.
Причал находился на мысе Астафьева. Это был специальный контейнерный терминал, плотно уставленный рыжими трех — и пятитонными контейнерами.
Пограничники его не охраняли. Они охраняли только иностранные суда, которые приходили за лесом. Лесные причалы находились левее. И, чтобы пройти к проходной или на рейдовый катер, приходилось всегда проходить мимо них. Молодые пограничники подозрительно косились на нас, а мы в свою очередь с интересом смотрели на суетящихся на палубе иностранных моряков, наблюдая за их иностранной жизнью о которой нам столько много рассказывали чёрных сказок.
А сейчас судно быстро ошвартовалось у причала. Вокруг стояла тишина. Никому-то мы здесь были не нужны. Наш причал был безлюден.
После каждого рейса желающие могли съездить домой. На это у них была установлена очередь. А нам, кто был «бездомным», приходилось все стоянки куковать на судне. Поэтому, как только судно приходило в порт, мы сразу же имели возможность выйти в город.
Только, об этом надо было поставить в известность своего главного начальника — второго механика. Мы были обязаны подойти к Ивану Степановичу и отпроситься у него. Если он давал на увольнение добро на сход на берег, то надо было сразу смываться, а то Степаныч мог и передумать через пару минут.
А так как я был пока еще совсем зеленый, то мечты о посещении города и схода на берег, мне надо было напрочь выкинуть из головы. Моей задачей было только одно — посвятить себя изучению машинной установки и работать под руководством моих остальных двух начальников. Вадима – токаря и Серёги — сварщика.
Вадим был парень лет тридцати. Он уже отслужил армию, работал на заводе, женился, а потом развёлся. И вот сейчас он отрабатывал год, чтобы ему открыли визу.
Вадим был токарем. Он всегда понимал меня и всегда был готов прийти на помощь. В токарке у него всегда был идеальный порядок. Станок у него был отлажен, как часы, и любые вещи, которые заказывал ему Иван Степанович, Вадим мог выточить виртуозно.
Серега был примерно такого же возраста. Он в то же время был и лекальщиком. Он тоже был после армии. Ему было слегка за тридцать. На вопрос, как он оказался на «Шатуре», он только махнул рукой:
— Будет время, расскажу, — было заметно, что такой разговор ему был неприятен.
Он был неразговорчив, но дело своё знал отменно. Было чему у него поучиться. Серега был классным лекальщиком. То есть, он умел так притирать форсунки на главный и вспомогательные дизеля, что после его ремонта, ни один цилиндр не дымил, и все цилиндры на двигателях работали ровно без излишнего разброса температур.
В лекалке у него всегда были чистота и порядок. Дело свое он любил и хорошо знал. Меня он окрестил студентом и гонял так, как и было положено старослужащему. Хотя поначалу это было обидно, но потом я привык к этому. Когда я уже приобрел небольшой опыт, то Серёга даже стал уважительно относиться ко мне, ведь я же в перспективе должен стать механиком.
А сейчас у меня заканчивался второй месяц практики, и я уже ощущал себя оперившимся птенцом, который уже все может и все умеет. Но вот летать, самостоятельно ещё не научился.
Особенно после того, как мы работали с четвертым механиком. Тот только в прошлом году закончил наше училище, но вид у него был профессорский. Со мной он разговаривал только через губу, постоянно пытаясь чем-нибудь поддеть, подчёркивая, что он старше, умнее и опытнее меня. А когда я его называл Женей, то он подчёркивал, что он не Женя, а Евгений Михайлович.
Но, после того как мы с ним поработали на одной из грузовых лебёдок, он перестал задирать нос и остался для меня просто Женей.
Иван Степановичу показалось, что одна из грузовых лебёдок, как-то шумно работает и я был выделен четвёртому механику в помощь.
Надо было вскрыть лючки картера редуктора, чтобы осмотреть шестерни. Конечно, вскрывать пришлось их только мне, а мой начальник Евгений Михайлович только подавал мне ключи, забирал открученные болты и лез с советами, какой болт надо открутить в первую очередь.
Когда лючки были вскрыты, то четвёртый механик Евгений Михайлович принялся вставлять свинцовую проволоку в зубья шестерён, чтобы снять выжимку, для определения зазоров и обнаружения места, предполагаемого «странного» шума. Конечно, всё это было правильно, согласно учебнику по судоремонту профессора Меграбова, лекции которого мы с удовольствием слушали.
А я, в нарушении всех советов профессора Меграбова, взял проволочку, опустил её до дна и померял уровень масла в корпусе редуктора. Мерное стекло было разбито и заглушено. Оказалось, что масла в корпусе редуктора было очень мало. Ведущая шестерня его только-только захватывала. Да и то это масло оказалось обводнённым. Хорошо, что лебёдками пользовались очень мало. Их использовали только для подъёма стрел, но не для выгрузки и погрузки. И поэтому шестерни ещё не заклинили и зубья на них не повылетали.
По-хорошему, этому Жене за такое содержание лебёдок, надо было сделать прокол в талоне рабочего диплома. Но, на «Шатуре» это не профилировалось.
Масло слили. Картер я промыл и вытер насухо, а потом заполнил свежим маслом. Лебёдка стала работать без «странного» шума, который слышал Иван Степанович. Я об этом случае никому не рассказал. Но четвёртый механик Женя после этого перестал задирать нос передо мной.
Всё равно, несмотря на все свои пролёты, Женя строил из себя опытного и умелого механика. Когда он заступал на вахте в восемь утра или в восемь вечера, то у него был такой важный вид, что в пору было орать:
— Раздайся грязь, кишка ползёт!
Зато с токарем и сварщиком, с Вадимом и Серегой, у меня даже возникла дружба.
А, с Коляном – кучерявым, высоким и разбитным парнем у меня даже завязались приятельские отношения.
Сам Колян занимал нижнюю койку, а я как молодой – должен был спать на верхнем ярусе. Может быть для кого-то это решение Коляна было бы и обидным, но мне от этого было только лучше. Потому что когда я учился два года в Мурманске, то тоже спал на втором ярусе и очень привык, что на втором ярусе мало кто видит, что я там делаю и не тревожит мой сон. У меня там была койка с продавленной сеткой. Так что если я в неё ложился и прикрывался одеялом, а потом разравнивал его, то только с трудом можно было определить, что я там нахожусь и то, если этот желающий нагнётся и посмотрит на провисшую сетку. А спать во время полярной ночи хотелось постоянно. Так что эта койка частенько держала меня в своих объятьях. Вот и сейчас, я с удовольствием занял второй ярус.
Койка закрывалась шторкой. Свет от ночника не тревожил соседа, так что можно было спокойно читать книги или учебники, даже когда Колян отдыхал после вахты.
Колян стоял вахту со вторым механиком, поэтому ложился спать часов в девять вечера. Перед полуночью его поднимали на вахту и только после четырёх утра он опять приходил в каюту и опять спал до одиннадцати часов. Так что, мы с ним почти не виделись. То он спит, а я на работе. То наоборот. В каюте почти всегда стоял полумрак. Броняшки на иллюминаторах почти всегда были полуприкрыты, что создавало атмосферу для расслабления и отдыха.
Каютка была небольшая – только койка в два яруса, диванчик под иллюминатором, небольшой столик, тумбочка и шкафчик. В углу уместился небольшой умывальник, и в этом заключалась вся компоновка каюты мотористов.
Душ и туалет были в коридоре на противоположном борту, а так как я был курсантом, то ко всему этому был приучен, поэтому для меня это не составляло никаких трудностей и не создавало никаких неудобств. Здесь, на судне, хоть в кранах была горячая вода и можно было каждый день после работы принимать душ, тогда как в Училище в кранах была только холодная вода. Но я и к этому привык. Так что ополоснуться из-под крана или помыть ноги в умывальнике, мне труда не составляло. Хотя зимой, когда в помещениях было около десяти градусов, это было не очень-то комфортно. Зато баня была у нас каждую субботу. Вот там мы уже по-настоящему «отрывались».
Рабочий день для рабочей бригады, куда определил меня Степаныч, начинался в восемь часов утра. Без десяти восемь мы обязаны были присутствовать на разводке.
Она происходила в небольшом выделенном помещении в коридоре, где были установлены две скамейки. Мы садились и чинно ждали восьми часов. Кто-то закуривал, а в остальном это сводилось к тому, что по прочтению приказаний второго механика из потрёпанного журнала, все расходились по выделенным работам.
У нас был электромеханик, который всё-всё знал. Он обязательно рассказывал на каждой разводке какой-нибудь интересный случай из жизни или истории. Задавал различные вопросы, на которые трудно было найти ответ. Наверное, он читал энциклопедию, потому что вопросы, которые он нам задавал, были энциклопедические, так что иногда даже трудно было сообразить, что можно ответить на них. У электромеханика был электрик. Он был из нашего училища. Его, как и меня на «Шатуру» прислали на практику. Я его знал – это был небольшого росточка невзрачный пацанёнок. Глазки всё время опущены, слова от него не добьешься. Колян, как я помню, его звали в роте электромехаников.
Их рота находилась на этаже выше нашей. И частенько я его видел идущим в строю. Он все время замыкал строй, потому что рост у него был метр пятьдесят с кепкой. Колян всегда сидел на разводке тихо и всё слушал, ни на один вопрос электромеханика он не отвечал, а электромеханик задавал эти вопросы только нам, надеясь, что кто-то проявит свою мудрость и сообразительность.
Особенно он донимал меня:
— Ну, что, студент? – обычно он обращался ко мне.
Хотя Колян-электрик тоже студент, вернее, курсант, но его студентом никто не называл. Он себя вел как-то обособленно, и кличка «Студент» к нему не приклеилась. А ко мне сразу пристала. «Студент», так «Студент», да и ладно. Меня это не напрягало.
Электромеханик всегда начинал так:
— Ну-ка, студент, подумай, я тебе сейчас задам очень интересный вопрос. Такой, что ты не сможешь на него ответить? – и задавал этот провокационный вопрос.
Иногда я отвечал, иногда нет. Когда я не отвечал, то электромеханик был настолько доволен, что они вдвоем с четвертым механиком – четвертый тоже без десяти восемь спускался на разводку – уличали меня в моем невежестве. Ну, что ж. Уличили, так уличили, я от этого сильно не страдал. Иногда с всеобщим смехом мы так и спускались в грохочущее машинное отделение.
Ну, а после разводки мы шли на работу. Я был в рабочей бригаде, работал с восьми до пяти часов вечера. С двенадцати до часу у нас был обед. Так что жизнь вошла в свое русло, и я за эти два месяца своей практики уже так вписался в коллектив и в морскую жизнь, что мне это очень даже нравилось.
Но в тот день, когда «Шатура» подходила к причалу, в городе стояла туманная мерзкая погода. Шла морось, и было очень неприятно выйти даже на минуту из надстройки.
Выскочив на палубу, я хотел посмотреть, как судно заходит в бухту Находка и швартуется.
Матросы уже раскладывали швартовные канаты по палубе, выкладывая их ровными шлагами.
Швартовка на этом судне у меня уже была не первая, но всё равно было интересно посмотреть, как это матрос, размахивая выброской точно кидает её на берег. Наши швартовщики на берегу ловили её и вытягивали с помощью этой выброски швартовочные канаты на берег, чтобы закрепить их на причальные тумбы.
Я дождался, когда судно полностью будет привязано к причалу и на палубе стало делать было нечего, спустился в курилку. Там уже сидели Вадим, Колян и Серёга.
Колян чего-то рано сегодня проснулся. Меня это немного удивило, ведь на вахту ему надо было к двенадцати. При моём появлении Колян подозвал меня:
— Садись, дело есть, — он показал мне на свободное место на скамейке рядом с собой, а когда я устроился рядом, задушевно начал. — Слышишь, Лёха, у Вадима сегодня день рождения, надо бы кое-что прикупить, — он выразительно щёлкнул себя тыльной стороны ладони по горлу. – Щас он поднимется, и я узнаю у него, сколько и где. Так что тебе надо ехать за водкой, — как бы с сожалением проговорил он, но вместе с тем подчеркивая, что без меня они никак не смогут обойтись в таком серьёзном мероприятии.
Ещё не отошедший от швартовки, я даже не знал, что и ответить, а только мямлил:
— Степаныч-то не отпустит, рабочий день ведь идет. Он хочет, чтобы и ресивер главного двигателя был почищен, и двигатель вскрыт для осмотра.
Но Коляну уже было всё по барабану. Он был озадачен только одной идеей. Не обращая внимания на мой лепет, он успокоил меня:
— Не переживай. Со вторым я сам договорюсь, — и тут же сорвался и чуть ли не побежал пошел куда-то наверх.
Я же остался сидеть в курилке и смотрел, как пришедшие после швартовки матросы рассаживались для перекура.
Через некоторое время Колян уже с Вадимом подошли ко мне. Колян поманил меня пальцем, чтобы матросы не обратили внимания на мой уход, и жестами показал, чтобы я шёл в каюту Вадима.
Зайдя в каюту токаря, я увидел, как Вадим пересчитывал деньги. Отсчитав сорок рублей, он передал их мне со словами:
— Пойдешь и купишь водки, — это он уже произнес так, что я понял, никакие возмущения с моей стороны категорически принимаются будут.
От такого приказания, да ещё от того, что столько денег сразу попало в мои руки, я обалдело бормотал:
— Ты что? На эти все сорок?
Вадим вальяжно усмехнулся:
— Да нет, не на все сорок, а насколько получится. Тебе просто не дадут столько.
— Да и куда ехать? Я же ничего здесь не знаю, — всё еще пытался отвертеться я от такого необычного задания.
Но тут уже вмешался Колян:
— Чё тут ехать. Вышел и чеши прямо. Дойдешь до забора. Там дырка, пролезешь в неё, — Колян даже плечами показал, как надо в неё пролезать.
– Сядешь на катер, — продолжал он, — доедешь до Морвокзала, а там, у Якорей, гастроном есть, — объяснял он мне простоту такой элементарной задачи. – Вот там уже ты какого-нибудь ханыгу или бича возьмёшь, там их навалом около магазина шарахается. С ними и возьмёшь столько, на сколько денег хватит.
Я в нерешительности посмотрел на них:
— А куда ехать-то вообще надо? Я же тут в Находке вообще ничего не знаю.
Находку я не знал. Это было точно. Все предыдущие две стоянки я просидел на судне, изучая схемы и системы для моего будущего отчёта по практике и в город не ходил, а только выскакивал тут, на Астафьева, в гастроном, чтобы купить себе всякой мелочёвки, да посмотреть, что находится возле порта.
Но тут уже Вадим дружелюбно похлопал меня по плечу и проникновенно посоветовал:
— Да что тут ехать? – пожал он плечами, заглядывая мне в глаза. — Вышел на причал, прошел вдоль берега, сел на катер, и он тебя отвезет к Морвокзалу. Катер ходит каждый час, так что ты быстренько туда и назад обернёшься, — доходчиво принялся объяснять он.
Но я всё равно был в недоумении:
— Мужики, ну, а как, просто так бичи возьмутся мне помогать водку покупать?
— Как не возьмутся? Да ты любому стакан налей, и он тебе за стакан все, что хочешь, сделает, — видно было, что для Вадима это было очень просто.
В моей голове потихоньку с громадным скрипом от такого предложения стали укладываться шарики за ролики:
— Ну, ладно, хорошо. Все. Не орите. Пойду я, — но тут же очередная мысль пронзила меня. — А как насчет того, чтобы отпроситься у Степаныча?
— Да уже всё, не переживай. Договорились мы с ним. Степаныч знает, что у Вадима сегодня день рождения и что ты сейчас пойдешь в город. Не мозоль ему глаза, а просто двигай. Только исчезай побыстрее. Не попадись Степанычу на глаза, — напутствовал меня Колян, — а то у него всегда семь пятниц на неделе. Не дай бог передумает.
Я быстро переоделся и спустился на причал.
Интересно было пройтись по причалам после двух месяцев пребывания на судне. Ведь я только раз за эти два месяца сходил на берег, да и то на полчаса. Вспомнились морские рассказы Джек Лондона и Биля Белоцерковского, но таких ощущений, как там описывалось, я в себе не ощутил. Я спокойно, даже не покачиваясь, как настоящий моряк, о которых писали эти писатели, шел вдоль причалов, зевая по сторонам. Земля у меня под ногами не качалась и ноги при ходьбе я широко не расставлял.
Поглазел на пограничников, которые стояли на вахте у японских лесовозов. Не дай бог, если какой-нибудь шпион спрыгнет с них на нашу Советскую землю. Они бережно охраняли нерушимые границы Родины от всяческих врагов и шпионов, поэтому все эти молодые ребята в зелёных фуражках с автоматами, были очень сосредоточены на объектах повышенной опасности, а на бесцельно бредущего по причалам пацана не обращали никакого внимания.
Лесовозы, в основном были маленькими, обшарпанными судёнышками. Даже меньше нашей «Шатуры», которая была предназначена на перевозку пяти тысяч кубометров леса. На них полным ходом шла погрузка с вагонов и с причала. Пока я дошёл до забора, где была проходная на катер, я насчитал их пять штук.
В заборе была дыра, про которую мне рассказал Колян, и которая выводила меня прямо к проходной на катер. Я пролез через неё и вышел на причал, а буквально минут через десять-пятнадцать, подошёл катер.
Вместе с группкой отъезжающих, я сел на этот катер, который быстро пересёк бухту и подошёл к Морвокзалу, где я и вышел.
Я вообще не знал, как мне идти к этим Якорям, где был заветный магазин с водкой. Но мужики, которые сходили вместе со мной с катера, объяснили, что надо идти наверх к железнодорожному вокзалу. Потом выйти на дорогу, сесть в автобус и через две остановки можно будет выйти у этих самых Якорей.
Так я и сделал. Сел в автобус, который тут же подошёл. Заплатил кондуктору пять копеек и вышел у Якорей.
Мужики мне объяснили, что от Якорей надо перейти на левую сторону аллеи, которая ведёт к ДКМу. А там, на втором квартале, уже будет тот заветный гастроном, в котором и есть водочный отдел. Около него, справа, всегда толпятся бичи, которые за бутылку все, что хочешь, могут сделать. Водка стоила то 4.12, то 4.42. На эти деньги, что были у меня, можно было запросто купить девять бутылок. Но одному бы мне столько не дали.
Я нашел магазин, зашёл в него и посмотрел. Водка в продаже была. У меня была с собой сумка. В неё запросто можно было поместить девять бутылок. А так как у меня были свои деньги – можно было и еще кое-что купить. Я тоже взял немного своих денег. Откуда у курсанта большие деньги?
Мама с папой присылали мне 15 рублей в месяц, да и стипендия была 12.50. Так что на танцы, шманцы, обжиманцы, девочек и мороженное с плодово-выгодным вином всегда вполне хватало. Так вот и приходилось выкручиваться на полном государственном обеспечении. А пока первую свою получку на судне я ещё не получил. Что-то было с задержкой выплаты. Хотя на судне все её уже получили. Говорили, что на этой стоянке, может быть, и выдадут деньги. Ну, и ладно. Деньги у меня ещё были. А так как, на берег я последние два месяца, можно сказать, я не сходил, то и особой нужны в них у меня не было.
Осмотрев содержимое витрин гастронома, я вышел на улицу. Смотрю – какая-то группка мужичков стоит за углом. Вид у них у всех был немножко потрепанный. И очень выразительно проглядывались их опухшие, кирпичные морды.
Оглядевшись по сторонам, я подошёл к ним и, интуитивно определив, кто из них главный, обратился к нему:
— Помощь нужна.
— И чем это тебе, касатик ты мой, помогать то надо? – спросил глава этой группки страждущих.
— Водяры мне купить надо, бутылок десять, — сразу выложил я, — но мне же столько не дадут, сами знаете. Поэтому без вас ну никак не обойтись.
— Да нет проблем, дорогой, — заулыбались мужички. — Но ты же знаешь таксу? Пузырь – нам, а остальное распределим. Тебе даже в очереди не придётся стоять. Твоя задача только денежки нам дать. А потом получишь всё остальное.
— Добро, — согласился я с этими условиями бартерной торговли и полез за деньгами.
— Ребятки, — обратился «старшой» к своим дружбанам. — Берём по три. А тебя как звать то?
— Ну, Лёха и зови, — я с выжиданием смотрел, чем же может закончиться этот процесс. Или они меня тут грохнут или выхватят деньги и «сделают ноги».
— А Лёха берёт одну, — не обращая на мою нерешительность продолжил «старшой, — но бабки гони сразу, — он усмехнулся. — Не бзди горохом, сдачу мы тебе отдадим. Только один пузырь наш! – поднял он указательный палец. — Ты понял?
— Да, понял я все. Понял, — согласился я. — Пошли, — я отсчитал мужикам деньги, и мы двинулись в сторону открытых дверей гастронома.
Но, перед самыми дверьми, «старшой» обернулся ко мне:
— Но одна бутылка будет нам, — ещё раз напомнил он.
— Да будет тебе пузырь, будет. Чего пургу гонишь? — сделал я нарочито недовольный вид. Вадим же предупредил, что бичи возьмут с меня бутылку.
Весь процесс прошёл без особых проблем. Бичи на троих взяли по три бутылки. То есть получилось девять бутылок. Десятую я брал уже сам. Каждый из бичей с важным видом протягивал продавщице свои, вернее мои деньги.
Продавщица тетя Маша – это было нечто. Щеки намазаны помадой, аж прямо лоснятся, красные, как спелые яблоки. Глаза намазюканы какой-то чернью. На всех пальцах кольца понавдёваны (не надеты), сама чуть ли не лопается от счастья. Глазастая – ужас, аж передник чуть ли не трескался на ней в районе немного выше предполагаемой талии.
Она с презрительным видом осмотрела своих клиентов-пациентов:
— Деньги-то откуда взялись?
— Не твое дело, Машуля! Ты только давай водочку-то. Вот они — бабосики-то, – «старшой» помахивал купюрами. – Все тут есть!
Каждый из этих «джентльменов» важно рассчитывался, складывал бутылки в авоську, сдачу складывал в карман, а потом неспешной, важной походкой выходил из магазина. После такого респектабельного выхода, он сразу же заворачивал за угол и ждал остальных подельников.
Как я не боялся, что они меня грохнут из-за этих бутылок или удерут вместе с ними? Не знаю. Наверное, только молодость и безрассудность спасала меня от таких неприятностей.
Когда я последним вышел из магазина, то «старшой» важно изрёк:
— Вот тебе твои пузыри, а этот будет наш. Давай, давай сюда бутылочку, не ныкай, — он передал мне авоськи с бутылками и вернул сдачу, а бутылку, которая была у меня, прямо-таки вырвал у из моих рук.
— Ну и чего же вы делать будете с этим пузырём? – спросил я у «старшого», после того, как авоськи были опорожнены, и бутылки уложены в сумку. — Надо же вмазать где-то по этому поводу.
Такое предложение компании понравилось.
– Не волнуйся, сейчас мы все организуем, — был однозначный ответ. Тем более, когда они увидели, что в руках у меня находиться «закусон».
Пока мы были в магазине, я, поскольку у меня были ещё деньги, купил пирожков. Они уже были холодные, скорее всего, вчерашние. Как все их тогда называли – это были «тошнотики». Это было холодное слипшееся тесто с чем-то внутри. Непонятно, что это такое там было. То ли это был ливер, то ли еще что, но это нечто было ещё и с рисом. Мерзость приличная, но закусить ими можно было практически все.
Бац! Всех «дружбанов» такое предложение устроило, и мы дружно пошли в соседний двор.
Тут же завернули за угол, завернули в ближайший подъезд и «старшой» постучал в дверь на первом этаже:
— Васька, открывай!
Через некоторое время из-за запертой двери раздался полусонный голос:
— Чего надо? Чего долбишься?
– Стакан гони.
— А для чего стакан-то тебе? – поинтересовался тот же, но уже заинтересованный голос.
– Да вот, нам тут парень водку предлагает распить.
– О! – из-за двери раздался радостный вопль. — А мне сто грамм нальете?
«Старшой» непонятливо глянул на меня:
— Ну, не знаю, — ответил я на его взгляд. — Бутылка ваша. Хотите – наливайте, хотите – нет.
– Нет, — решительно произнёс Старшой. — Тебе ни хрена не будет. Давай стакан. Потом с тобой рассчитаемся.
Васька вышел, недовольно посмотрел на нашу компанию, но стакан дал.
Стакан был граненый, с ободком. Мы вышли во двор, зашли за сарай, и в таких антисанитарных условиях положили на сумку «тошнотики» и тут же, по очереди стали наливать друг другу. Этим заправлял «старшой».
Он наливал четко. Бутылки хватило точно на четверых. Как выпили, то сразу хватанули по «тошнотику».
Мне как-то врезало сразу по башке. Потом, пожевав тошнотик, это состояние немного прошло.
А бичи смотрят на меня с непониманием. Тут-то до меня и дошло.
— Дай им ещё водки и делай отсюда ноги побыстрее, а то тут тебя с твоей же водкой и закопают, — пронеслась мысль.
Я вздохнул поглубже:
— Ну, что, мужики? Ещё по одной? — и полез в сумку за очередной бутылкой. У бичей морды расцвели.
— Вы уж давайте сами тут управляйтесь, а то меня там, наверное, други мои заждались. Ну, давайте. Бывайте здоровы. Все. Пока, — я снял с сумки остатки «тошнотиков» и передал их бичам, а потом, уже перекинув сумку через плечо, постарался побыстрее отделаться от компании «страждущих».
Довольные мужики, уцепившись в предложенную бутылку, только доброжелательно бросили мне в след:
— Если деньги будут, приходи, мы ещё, что хочешь, для тебя возьмём!
Но тут же подумалось:
— Пока хмель меня не взял, надо быстренько чесать на пароход, а то я точно где-нибудь тут в этой Находке потеряюсь.
В Находке ещё была, так называемая, «аллея смерти». Правда, она «работала» только в ночное время, где моряков раздевали и разували. Сейчас я в неё не попадал, потому что сейчас, в светлое время суток, мне не надо было сворачивать на эту аллею, а нужно было прямо идти на Морвокзал через виадук.
Кое-как я доперся туда, сел на скамеечку и стал ждать очередного катера.
Минут через двадцать я был уже на Астафьева. Но за это время я даже успел заснуть.
Очнулся от того, что кто-то толкнул меня в плечо:
— Слышишь, ты, молодой, вставай, приехали, — я обалдело закрутил головой и, подскочив со скамейки, на которой я прикорнул, подхватил сумку.
Бутылки в ней издали неповторимый перезвон ксилофона. Присутствующие в салоне катера понимающе смотрели на меня.
— Смотри, – предостерёг меня один из пассажиров. – Осторожнее будь, когда через проходную будешь идти. Могут не пропустить.
– А что такое? – я всё не мог понять всю серьёзность ситуации, в которую я был невольно вовлечён.
Только много позднее я её осознал. Ведь охрана меня могла бы сдать в милицию, если бы обнаружила у меня спиртное, а та бы написала письмо в Училище и тогда…. Прощай родные стены и мечты о море и до здравствует армия! Некоторым из моих однокашников из-за таких случаев пришлось пройти по этой тропинке.
– Да ты их хоть заверни, во что-нибудь, бутылки-то свои, — продолжал советовать мне кто-то из попутчиков.
На мне было две футболки. Так как утром было довольно-таки прохладно, то я надел их перед выходом с судна. А сейчас солнце палило, и было жарко. Пришлось зайти за стеллаж досок, который стоял рядом с забором и раздеться, оставшись только в майке. Мозгов у меня хватило ещё на то, чтобы перемотать все бутылки снятыми футболками.
Вот так, со своей честной юношеской мордой, я и пролез в долгожданную дыру забора. То есть в пограничную зону, и на охраняемый доблестными пограничными войсками супер-важный объект. То есть, порт.
Уже подходя к трапу, я почувствовал, что меня валит с ног и, еле-еле вскарабкавшись на трап, и каким-то образом спустившись с главной палубы вниз, я завалился к себе в каюту. Там никого не было, что не вызвало у меня никаких эмоций и, аккуратно поставив сумку на диван, я упал на него, сразу провалившись в сон. Сил, чтобы взобраться на второй ярус койки, у меня уже не было.
Колян потом рассказывал:
— Захожу после вахты, смотрю, а мой студент дрыхнет. Но сумку в руках держит крепко. Попытался взять, а он за неё держится и никому не отдаёт.
Ну, а когда меня растолкали, то все смеялись надо мной и над рассказом Коляна.
Вечером Вадим решил:
— Все. Давай готовиться. Скоро приедет жена. С наливанием давай пока подождём, — охладил он наши пылкие взгляды в сторону сумки. — Мы вчера с Серегой налепили пельменей по поводу моего дня рождения.
— Ну, хорошо, пельмени так пельмени. Сейчас и начнем их варить, — ввязался в приготовление Колян.
Башка у меня дурная, ничего не соображает. Я пошел за ними следом в каюту Вадима.
Только пришли в каюту, как услышали крик вахтенного:
— Вадим! Иди к трапу, к тебе тут пришли!
Радостный Вадим тут же выскочил из каюты. Через некоторое время он вернулся с женщиной примерно его же возраста, а, может быть, чуть моложе. Красивая девица – в меру накрашена, хорошо причесана, одета в модное платье. В руках она теребила болоньевый плащик.
— Людмила, — скромно представилась она.
Вадим, который пропустил её в каюту первой, втиснулся за ней следом и, показывая пальцем на каждого из нас, назвал наши имена.
Колян, который оказался самым галантным из нас, тут же забрал у неё плащик, повесив его в шкаф.
Вадим усадил Людмилу на один из свободных стульев у стола. Ну, а мы расселись уже на привычные места, готовые есть и пить всё, что сейчас появиться на столе.
Усевшись, Людмила подозрительно посмотрела на Вадима:
— Ну, что, опять начинается прежнее?
О прежнем мы ничего не знали, но Вадим развёл руками:
– Ну, а что делать? Ведь день рождения же у меня.
Людмила поднялась со стула, сделала шаг в сторону Вадима, прижалась к нему и крепко поцеловала:
– Ну, вот, ради этого, я и приехала.
Она подошла к своим сумкам, которые Вадим оставил у порога, поставила их на стол и начала вытаскивать оттуда еду.
Там оказались овощи – помидоры, огурцы, какие-то салаты в баночках и жареная курица. Курица – это было нечто! Особенно если это была домашняя курица.
Вынув курицу, Людмила посмотрела на Вадима:
— Может быть, разогреть её?
Вадим только замахал руками:
— Ни в коем случае! Не надо! Холодная она будет ещё вкуснее.
Картошка, отваренная с чесночком и свежим укропом! Вкуснотища!
Вся каюта заполнилась прелестными запахами домашней еды. Даже стало страшно, что этот чудный запах заполонит всю надстройку. К нам сбегутся матросы, и нам так ничего и не останется от этих прелестей.
Ну, а пельмени, которые, скромно лежали на нескольких досòчках, надо было срочно варить, а то они могли бы прилипнуть к ним и тогда бы из них уже было бы только тесто с мясом.
Колян тут же откуда-то притащил плитку. На неё была поставлена огромная кастрюля. В неё набрали воды и стали ждать, когда в ней закипит вода.
Пока вода закипала, Вадим налил всем по стопке. Потом покосился в мою сторону:
— Студенту не наливать, он пельмени будет есть. Сегодня он уже выпил свою дозу.
На такую наглость, у меня даже не было ответа:
— Да, вы что? На самом деле, издеваетесь? Хоть чуть-чуть то можно? Я же ходил за ней, за этой водкой, — в отчаянии смотрел на окружающие меня смеющиеся морды.
– Ладно, — смиловался Вадим. — Хорошо. Но только пять капель.
Он налил мне грамм пятьдесят. Все подняли гранёные стаканы и чокнулись «камушками». Это чтобы помполит не слышал. Хотя со вчерашнего дня его и дух простыл на судне.
Ну, а дальше стаканы поднимались один за другим. В основном — за день рождения Вадима.
На судне за главных командиров остались только второй механик, старпом и второй помощник, который следил за погрузкой. Ну, и матросы с мотористами, которых тоже наполовину распустили.
Мы на судне были только одни – что хотим, то и творим. Проверяющие сюда не приедут. Тем более, в Находку. На контейнерные каботажные причалы!? Куда тут переться! Только по специальному заданию кто-то из пароходства мог появиться с проверкой. Да, даже если бы и приехал кто-то, то нас бы об этом уже известили за три дня до подхода в порт. Этому же проверяльщику надо было выписать командировочные, а в бухгалтерии у капитана работала жена, которая всё и обо всех знала. Так что маловероятно, что кто-нибудь неожиданно появиться с проверкой. Находка – это же другой край света! Это же другая страна! Мы этим и пользовались.
Тут у нас закипели пельмени. За их варкой строго следил Колян.
Люда стала хозяйкой этой кастрюли, достала шумовку, и всем стала раскладывать на тарелки горячие, аппетитные пельмени. Вадим с Серегой и Коляном взяли и жахнули ещё по одной стопочке. Считай, по полстакана они уже выпили, и разговор у них стал хороший и доверительный. Ну, просто замечательный. Они начинали всё больше и больше любить друг друга.