Столяров О. Салют. Месть адмирала

1.

– Что-то случилось?

– С чего ты взял?..

– Да ты сегодня сам на себя не похож…

– Ишь ты… Смотри, однако же, какой проницательный!..

Два закадычных друга-чекиста вели диалог в елецком губчека. Один допытывался у другого о причине его мрачного настроения… Как второй ни запирался, ни уходил от настырных вопросов – ему не удалось утаить от первого информацию…                       

– Не знаю уж какой я проницательный, но на тебе лица нет…

– Да прав ты, прав, – раздраженно и порывисто, тяжело дыша, наконец отозвался собеседник. – Ты прав… Не нахожу себе места со вчерашнего дня…           

– Причина?..                                                                        

– Есть причина – Ответил он, пряча глаза. – Вчера захапали и прикончили одного старика. Безобидного. Сущего юродивого. Сумасшедшего. Казалась бы, и жалеть не стоит. Ну, взяли – и взяли. Убили – и убили. А сердце, как вчера схватило – так и не отпускает…     

– Развеселил!.. Кого ты жалеешь?!.. Совсем ты, братец, двинулся… Да ради победы… ради победы Мировой Революции мы изничтожим всю контру на земном шарике!.. Погодь – настанет время!.. Во имя этого и следует жить, если хочешь!.. Будь жестче и не вздумай жалеть всяких там… врагов Революции, – собеседник смачно сплюнул и растёр плевок мыском сапога.                            

– Тебе легко говорить – ты не видел вчерашнего, – вздохнул его приятель.

Перед глазами чекиста до сих пор стояла сцена жуткой расправы над беззащитным, беспомощным стариком. Несколько здоровых мужиков забили жертву ногами. Били со всей силы. Дед сначала пытался увертываться и закрываться руками от сыпавшихся на него градом ударов, что только озлобляло и раззадоривало озверевших чекистов, но уже через несколько секунд тело старика обмякло, бессильно повисло, а спустя ещё какое-то время просто превратилось в кровавое месиво… А затем и вовсе перестало дышать и подавать признаки жизни… И за время чудовищной экзекуции странный старик ни разу не всхлипнул, не попросил о пощаде… Это-то, как раз, и озадачило первого чекиста, о чём он чистосердечно, без какой-либо задней мысли, поведал своему приятелю…        

– Эй, а за что его? – пытался дознаться дотошный собеседник…

– Сущие пустяки: каждое утро во дворе своего дома поднимал Андреевский флаг, – будто во сне откликнулся первый.  – За это ему пришили участие в контрреволюционном заговоре и сочувствие белякам…

– Андреевский флаг? – внезапно оживился второй. До того, как он пришел в губчека – ему довелось служить на флоте. – Андреевский флаг, говоришь? – встревоженно переспросил он. – Скажи, а фамилию старика ты, часом, не помнишь?..       

– Почему же, – оскорбился второй.  – Помню… Польская фамилия… Стой-стой, подожди… польская… дворянская… аристократическая… А – вот же: Маньковский была его фамилия!..               

– Маньковский?! – присвистнул первый.                             

– А ты что – его знал что ли? – удивился второй.

– Служил под его началом, – гордо признался первый. – Достойный был моряк, – добавил он с восхищением.

2.

Адмирал в задумчивости барабанил пальцами по столу. «Н-да… Прямо, как у Гоголя… Положеньице не лучше губернаторского», – выстраивался в его сознании внутренний монолог.

Николай Степанович от переполнявшего его праведного возмущения не находил себе места. Ну, надо же было такому случится! Да в самом деле! Форменное безобразие!.. Терпеливый и воспитанный аристократ Маньковский был готов лопнуть от злости!..

С момента прихода русской эскадры в порт Фиуме начались события из ряда вон выходящие. Им предшествовали события яркие, торжественные, мирового значения, как казалась тогда их участникам; сменившиеся, конечно же, ничем не выдающейся, ежедневной походной рутиной.

Эскадра Балтийского флота, в составе броненосцев «Цесаревич» и «Слава», крейсеров «Адмирал Макаров», «Рюрик», «Богатырь», совершавшая поход в Средиземное море, возвращалась из порта Антивари с празднования 50-летия царствования черногорского короля Николая I.       Поздравили своего венценосного тезку великий князь Николай Николаевич и командующий эскадрой контр-адмирал Николай Степанович Маньковский. Королю Черногории в ознаменовании этого события был преподнесен фельдмаршальский жезл. Волею судьбы король Николай I стал последним фельдмаршалом Российской Империи.

Маньковский, в свою очередь, удостоился награждения орденом Князя Даниила I-го 1 степени. По окончании торжеств эскадра шла обратно в Россию.

Великий князь Николай Николаевич спешно возвращался в Петербург поездом из-за скопившихся за время плаванья неотложных государственных дел, крейсер «Адмирал Макаров» отправился на Крит, где он и находился ранее до дружеского, торжественного визита русской эскадры к королю Черногории.                   

Оставшиеся в составе эскадры корабли спешили домой. С чем сравнить состояние русского моряка, возвращающегося на родину?.. С безумной радостью, восторженным ликованием, детским нетерпением?.. Пожалуй, все перечисленное не передаст той неповторимой гаммы чувств, которую он испытывает, когда корабль неотвратимо держит курс к берегам, столь любезного и дорогого его сердцу Отечества…              

Маньковский второй час ходил взад-вперед по каюте, недоумевая, как же ему поступить… Задачку задали высокомерные австрияки!.. Два часа назад произошло следующее. Николай Степанович по прибытии в Фиуму крайне удивился и до глубины души оскорбился, не услышав традиционно положенного салюта…  

«Что ещё за новости?» – гадал уязвленный подобным обращением адмирал. «Они там все белены никак объелись? Офонарели хамы?!» – искренне недоумевал Николай Степанович.                

«Вестовой, вахтенного ко мне!» – лаконично приказал Маньковский.

Когда вахтенный предстал пред адмиральские  очи, Николай Степанович хитро прищурился. «Не палили австрийцы в нашу честь?» – тихо, но строго вопросил он вахтенного молоденького мичмана, буравя того колючим, пронзительным взглядом своих карих глаз.

«Никак нет, Ваше Превосходительство!» – звонко ответствовал вахтенный. «Мы отсалютовали, как гости, а нам в ответ ни крепость, ни пришедшая после съезда на берег великого князя австрийская эскадра не произвели ни залпа…».                                    

«Вот тебе, баушка, и Юрьев день!» – в сердцах отрубил Маньковский.   Так совпало, что вахтенный мичман был минным офицером, а в начале ХХ века в ведении минных офицеров находилась и вся радиоаппаратура на корабле, поэтому адмирал до кучи поинтересовался у вахтенного: есть ли связь с Петербургом или – на худой конец – с Севастополем?

Вахтенный ответил отрицательно.

Маньковского подобный ответ даже обрадовал.                

– Вот и хорошо, голубчик! – с особенным ликованием ответствовал адмирал. – Ни я, стало быть, ни у кого «добро» на действия не испрашиваю, ни мне никто никакой команды не отдаст. Полная автономность! Руки развязаны! Всё придётся решать самому!.. Все беру на себя. Я решил, я за все и в ответе! Ну, с Богом! А дальше будем делать вот что…    Еще до прихода австрийской эскадры в Фиуму великий князь, спешивший вернуться в Петербург поездом, съехал на берег, предварительно распорядившись, чтобы флагманский броненосец «Цесаревич», а с ним и вся эскадра, соответственно, в отсутствие великого князя шли далее под флагом Маньковского.

По поводу наглости австрийской крепости, не ответившей приветственным салютом на салют русской эскадры, был в не меньшем возмущении, но оставил сложившуюся ситуацию на усмотрение Маньковского.

«Вам и решать, Николай Степанович, как реагировать на подобное», – напутствовал контр-адмирала великий князь.

Затем он спешно отбыл на берег, а Николаю Степановичу ничего не оставалось делать, как исполнять приказ Его Императорского Высочества генерал-адмирала Николая Николаевича.

3.     

Любой опытный историк готов подтвердить справедливость слов, что скупые строки биографии подчас говорят о людях больше, чем увесистые фолианты биографических или исторических романов, наполненных самыми невероятными приключениями, интригами, погонями, перестрелками, неожиданными подарками судьбы в виде невесть откуда сваливающихся на головы героев щедрых благодеяний со стороны влиятельных особ и прочих головокружительных отличий.

Благодаря именно таким лаконичным, сухим, но правдивым строкам мы можем сегодня предпринять попытку реконструировать судьбу того человека, чья личность нас интересует. Сохранившиеся архивные материалы доносят до нас точные сведения.                           

Служба контр-адмирала Маньковского на флоте протекала не лучше и не хуже службы других морских офицеров, бесконечно верных своему Отечеству. Начал он её, как и положено, гардемарином в 1880 году. Уже через год его произвели в чин мичмана, а в 1883 г. он стал минным офицером 1-го разряда. По прошествии трех лет получил чин лейтенанта. В 1891–1893 годах Маньковский командовал миноносцем «Айтодор», c  1895 года – миноносцем № 259. В 1893–1899 годах плавал на судах Черноморского флота в должности минного офицера Штаба, командующего эскадрой Чёрного моря.

6 декабря 1896 года Маньковский удостоился награждения орденом Святого Станислава 2-й степени и в том же году – серебряной медалью «В память Царствования Императора Александра III».        В 1900 году он был награждён турецким орденом Меджидие 3-й степени.

1 января 1901 года Николай Степанович был произведён в чин капитана 2-го ранга и в 1903–1904 годах командовал эскадренным миноносцем «Быстрый». 6 декабря 1904 года он был награждён орденом Святой Анны 2-й степени и в том же году – тунисским орденом Славы командорского класса.

8 января 1904 года Маньковский был назначен командиром вспомогательного крейсера «Кубань», на котором в составе 2-й Тихоокеанской эскадры совершил переход на Дальний Восток. Перед самым Цусимским сражением крейсер «Кубань» получил приказ отделиться от основной эскадры, и в мае – июне 1905 года крейсировал в Тихом океане к югу от Токийского залива. За время крейсерства командой крейсера были осмотрены два парохода на предмет военной контрабанды, а затем отпущены.                                              

В 1906 году Николай Степанович был произведён в чин капитана 1-го ранга и назначен командиром эскадренного броненосца «Цесаревич». В том же году он был награждён орденом Святого Владимира 4-й степени с бантом и светло-бронзовой медалью на андреевско-георгиевской ленте «В память русско-японской войны 1904–1905 гг.».                                             

В 1908 году Маньковский был назначен исполняющим обязанности командира Севастопольского порта и в том же году был награждён итальянским орденом Святого Маврикия и Лазаря, шведским орденом Меча и греческим орденом Спасителя командорского креста. В 1909 году он был награждён орденом Святого Владимира 3-й степени.

В 1909 году Николай Степанович был произведён в чин контр-адмирала и назначен начальником отряда судов для плавания  с корабельными гардемаринами в составе броненосцев «Слава», «Цесаревич», крейсеров «Богатырь» и «Адмирал Макаров». Командуя отрядом, он в 1909–1910 годах совершил практические плавания в Атлантическом океане и в Средиземном море.

Во время визитов в заграничные порты был награждён большим крестом греческого ордена Спасителя, черногорским орденом Князя Даниила I 1-й степени, большой лентой тунисского ордена Славы.           

28 марта 1911 года Маньковский был назначен начальником только что сформированной бригады линейных кораблей Балтийского флота в составе броненосцев «Слава» и «Цесаревич», недостроенных линейных кораблей «Император Павел I» и «Андрей Первозванный», броненосного крейсера «Рюрик», а 6 декабря того же года награждён орденом Святого Станислава 1-й степени.

Николай Степанович честно продолжал свою службу России, не предполагая, как далее им распорядится судьба.

А судьба, между тем, продолжала отличать прирожденного моряка: 25 марта 1912 года его произвели в чин вице-адмирала и в том же году наградили прусским орденом Красного орла 2-й степени.

11 марта 1913 года Маньковского назначили главным командиром Севастопольского порта,  и в том же году наградили орденом Святой Анны 1-й степени, а 22 марта 1915 года  – орденом Святого Владимира 2-й степени. В 1916 году Николай Степанович был произведён в чин адмирала.

Достойной жизни нежданно-негаданно был уготован трагический финал. Гроза над головой адмирала разразилась внезапно.

Будучи частным лицом, находясь в отставке, на покое, не у дел, он ни на секунду не изменял морским традициям и на суше. Ежедневно, встречая восход зарядкой, Николай Степанович во дворе своего имения, находившегося в древнерусском Ельце, поднимал Андреевский флаг.

«Честь Андреевского флага стоит риска!» – любил повторять Маньковский. Эта фраза для него была не просто фразой, она превратилась в жизненный девиз, верность которому он сохранил на всю жизнь.

Соседям адмирала явно не импонировала такая активная, патриотическая жизненная позиция. Вот они и донесли на него в местную ЧК. За ним пришли накануне шестидесятилетия. Не приняли во внимание ни почтенный возраст, ни былые заслуги перед Отечеством.

Сейчас трудно установить имя негодяя-стукача, да и надо ли? – История сохранила доблестное имя адмирала, а имя подонка-доносчика кануло в Лету.  Такова высшая историческая справедливость!.. Отечество не нуждается в подлецах-наушниках – с течением лет стирая их имена из своей памяти, не засоряя её подобными гнусами.

По сведениям советских историков Маньковского расстреляли с началом «красного террора», 10 января 1919-го, в день его шестидесятилетия (своеобразный юбилейный подарочек, не правда ли?), как заложника и якобы участника «Белого Движения», хотя в действительности несчастного старика забили ногами до смерти.

Поводом к бесчеловечной, звериной расправе послужила верность Андреевскому флагу.

4.

«Экие бестии! Прямо мерзавцы законченные! Так проявляться…», – горестно думалось Маньковскому. Никак не мог адмирал придти в себя и от беспардонного приема, оказанного ему флагманом австрийской эскадры.

Когда он отправился на флагманский корабль адмирала князя Монтеккуколи  –  у трапа австрийского броненосца его встретил «капитан цур зее»,  флаг-капитан адмирала князя Монтеккуколи, который как бы стесняясь, объявил русскому адмиралу, что его принять не могут по одной простой причине – австрийский флагман занят гостями, находящимися в данный момент на борту корабля.

Русский адмирал «не солоно хлебавши» вернулся на борт «Цесаревича». Все же Николаю Степановичу предстояло самому найти выход из столь щекотливого положения. И выход правильный. Даже не то, что правильный, а единственно верный! Вот это-то и напрягало адмирала!.. Как тут поступить?.. Но Маньковский нашел выход! Выход оказался весьма достойным…

Стремясь исправить возникшую неловкость, и этим хоть как-то загладить свою вину, австрийский адмирал, невзирая на то, что по рангу был выше Маньковского, предпринял попытку ответного визита.

У трапа «Цесаревича» его встретил лейтенант барон Ланге, младший флаг-офицер Маньковского. Он на безупречном немецком языке не без явного удовольствия сообщил австрийскому адмиралу, что Маньковский принять его светлость в данный момент не может, ибо в это время пьет чай. Австрийский катер вынужден был повернуть обратно, при этом на русском флагманском броненосце дали положенный прощальный салют.                    

Оскорбление, нанесенное Маньковскому, было смыто. По этому пункту стороны оказались квиты. Но оставалось неотмщенным не менее тяжкое, нанесенное Андреевскому флагу, а получается и всей России.

На австрийский флагман снова отправился катер с «Цесаревича». Теперь на его борту находился старший флаг-капитан Маньковского, капитан 2-го ранга Русецкий.

Флаг-капитан русского адмирала на законных основаниях в достаточно жесткой, почти ультимативной форме, потребовал от австрийцев официальных объяснений по поводу того, почему ни крепость Фиуме, ни австрийская эскадра не отдали русским кораблям положенный салют наций.

Как изменился тон флаг-капитана австрийского адмирала! От прежнего высокомерия и надменности «капитана цур зее» не осталось ни малейшего следа! Он являл саму любезность! Он попытался все мотивировать техническими и служебными проблемами и оплошностями, ясно давая понять, что очень хотел бы замять дело. Однако Русецкий был непреклонен. Он передал австрийцу категорическое требование Маньковского: завтра в 8 утра, в момент подъема флага на русских кораблях, и крепость, и эскадра должны дать салют наций.

Русские моряки отдавали себе отчёт в том, что их дерзкая отвага может привести к войне с Австро-Венгрией. Но не могли иначе. Честь флага и Отечества для них была превыше всего!.. Силы русской эскадры значительно уступали силам австрийской, но это не играло отныне никакой роли. Они были готовы к любому повороту событий.

Капитан цур зее клятвенно заверил Русецкого:         

–  Крепость обязательно даст салют, а вот эскадра, мои извинения, не сможет: по плану она должна уйти в море в 4 утра.

На что Русецкий парировал:                                                    

–  Господин «капитан цур зее», мне поручено Вам передать, что мы не намерены идти ни на какие уступки!.. Без салюта в момент подъема флага просто не выпустим вашу эскадру из бухты!.. Да-с!.. Так и знайте!.. Будьте любезны, передайте все в точности его светлости, господину флагману!..

Австрийский флаг-капитан попытался было возразить:

– Но… наша эскадра не может задерживаться…

Русский флаг-капитан твердо ответил:

– Сожалею… Но изменение условий никак невозможно!..

5.

Маньковский, внимательно выслушал вернувшегося Русецкого.

– Ну, нет, на уступки пусть не рассчитывают, – отрезал, как припечатал адмирал. – Все правильно!..            

Контр-адмирал тут же отдал приказ своим кораблям изменить позицию. «Рюрик» преградил австрийской эскадре выход из бухты Фиуме, встав прямо посередине, «Цесаревич» и «Богатырь» переместились ближе к берегу. На кораблях сыграли боевую тревогу, расчехлили орудия, зарядили боевыми зарядами и навели их на австрийский флагман.

На бухту опустилась ночь. На мачтах австрийцев суетно мигали сигнальные огни.

Адмирал Маньковский, вспомнив подвиг «Варяга» и свое командование крейсером «Кубань» в годы недавней русско-японской войны, понял, что люди его не подведут, не дрогнут, ибо честь превыше жизни, а честь державы – и того выше. А Андреевский флаг – её неотъемлемая часть!..

Ужин в кают-компании протекал в бурных дебатах. Оживленные офицеры вспоминали Порт-Артур, «Варяга» с «Корейцем» в Чемульпо, вспоминали Казарского и бриг «Меркурий». Прислуга всю ночь дежурила у орудий.

Дважды являлся на «Цесаревич» флаг-капитан князя Монтеккуколи, уговаривал избежать конфликта, доказывал, что австрийская эскадра должна уйти до рассвета. И все зря. Всё понапрасну. Русский адмирал твердо стоял на своем. Перед рассветом, около четырех утра, как и было объявлено, австро-венгерские корабли развели пары, находясь в готовности к движению…

Именно в эти напряженные минуты перед экипажем, как прирожденный, вдохновенный  оратор, выступил адмирал Маньковский: «Господа офицеры! Гардемарины! Матросы! В этот час почитаю возможным напомнить вам о символике нашего Флага. Белый цвет означает благородство. Голубой – честь воинскую. А косой Андреевский крест говорит нам о верности «даже до смерти». Братцы! Товарищи мои! Нам выпало счастье служить под самым прекрасным на свете флагом. Так будьте достойны его!».

Так, в томительном ожидании атак превосходящего флота, прошли следующие четыре часа. Пробило восемь утра.

– На флаг и гюйс. Смирно! – раздался звонкий голос командира корабля. – Флаг и гюйс – поднять!          

Команда замерла на своих местах, радостно и торжественно запели горны, флаг и гюйс пошли вверх, а синие ленты Андреевского флага затрепетали на ветру. И в ту же секунду бастионы крепости громыхнули салютом русскому флагу. Салютовали русским и корабли австрийской эскадры. Все честь по чести – двадцать один! Оркестр на русском броненосце грянул медью австрийского гимна. С австрийского флагмана в ответ полились молитвенные звуки Российского.

Адмирал Маньковский и российские офицеры стояли на палубе, не отрывая руки от фуражек, пока мимо «Цесаревича» не прошел последний австрийский корабль.                                                                  

– Так-то вот, юноши, – сказал адмирал офицерам и гардемаринам. – Миссия наша выполнена, и флаг наш не посрамлен, и делать нам здесь больше нечего, и на берег сходить в Фиуме мы не будем. Домой пора, в Россию. У нее же, у нашей матушки, как говаривал блаженной памяти государь-император Александр III, только двое на свете союзников – армия ее да флот. Пусть же стоит неколебимо наша держава. А флагу Андреевскому – реять над морями во веки веков!.. 25.08. – 12.09. 2015 г.

Фотографии взяты из базы данных Яндекс