Дементьев Ю. Фотография

С кем протекли его боренья?

…

Б.Пастернак

В 2012 году я вспомнил его. Прошёл 41 год.  Но вначале – его маленькие летние офицерские уставные черные туфли. Эти туфли, почему-то вспомнились именно они, стоят перед глазами. Наверное,  фасон был у них иной, это оттого, что они были очень малого размера, как у женщины. Потом вспомнились и восстановились и вся фигура, и лицо.

Передо мной по кедровой палубе юта шагал лейтенант в тужурке и уставной фуражке с белым чехлом  в сентябре 1971 года  на сход по правому борту «Сенявина» в Дальзаводе.

Я вспомнил и его миниатюрную фигуру, чистое светлое лицо, почему-то огромные голубые глаза.  И маленькие офицерские туфли.

Было в нем что-то недосказанное. Может быть тайна?  Он мало общался, не пил, не принимал участие в мероприятиях. Правда, он был из РТС, но ограничений в организации пьянки по принадлежности к подразделениям у ее участников не было: был бы человек хороший! В общем, он выпадал… из обоймы дружных и весёлых лейтенантов.

 Почему я его вспомнил? Странно. Кто он? Ни имени, ни фамилии я не помнил. Но он был из нашего выпуска, но с первого факультета.  Кажется, из одной из 15-х рот. И мы начали службу вместе на крейсере…

Почему-то спеша, я открыл стеклянные дверцы шкафа и нашел во втором ряду книгу о нашем выпуске. Пролистал быстро и нервно  раз, другой.  Сотни лиц мелькали со страниц, но его не было.  Нежели забыли лейтенанта? Ну, не может быть, втайне надеялся я.

Только с третьего захода я нашел его лейтенантскую фотографию и всего несколько строчек небогатой военной биографии.  Которая закончилась тем, что в звании лейтенанта Х. уволен в запас по болезни через год после выпуска.

Я молча сидел и смотрел на фотографию, как будто после ожидания чего-то большого, попал в голую и без окон комнату. Словно в прострации я повторял обретенное имя  – Николай.  Да,  Николай! Может быть, на крейсере я к нему так и обращался. Ведь наверняка о чем-то мы говорили друг с другом. А забыл, забыл!

Но зачем я тогда я его вспомнил?  Чего вдруг через сорок один  год после выпуска  я вспомнил практически незнакомого мне, чужого человека? Почему и откуда, из каких глубин памяти или Вселенной  он напомнил о себе?  Что знаю я о нем? Ничего?

 Нет: оказывается, что-то помню. И вспомнил-то о нем, потому что смешной случай  был времен очаковских и покоренья Крыма. Случай-то вроде и смешной, а по размышлении, так это ещё и как сказать.

Опять открываю книгу. Вот он смотрит на меня. Продолговатая голова

Человека думающего. Очень высокий лоб, мягкие гладко причесанные русые мягкие волосы. Прямой красивый нос, упрямые губы, подбородок с ямочкой, что по Джеку Лондону – несомненный признак воли. Светлая чистая кожа лица. Черты лица пропорциональны и даже – гармоничны. Глаза, да глаза, это крайне важно. Зеркало души?  Загляну в них. Попытаюсь. Он же смотрит на меня.

Вот они, средне посаженные обычные, широко раскрытые. По памяти – голубые и большие. А на фотографии непонятно какие. Но в них мысль. Это фото еще курсантское, когда после получения сшитой лейтенантской  формы, пятикурсники фотографировались на удостоверение офицера и личное  дело.

В этих глазах цель, в них – упорство. Какую цель он хотел упорно достичь, размышляя о ней накануне выпуска? 

В общем, смотрел на меня с фотографии человек Красивый, умный и волевой! А маленький рост на фото не виден и душевным качествам он не помеха…

Это было давно. Случай, который вспомнился, я о нем. Кажется весной 1970 года, когда заканчивалось строительство плавательного бассейна и спортзала в училище.

В одно прекрасное утро мы стали свидетелями,  как одна из 14-х рот  дружно и под командой ротного  выталкивала из канавы подъемный кран.

Коллективные усилия победили: автокран извлекли, и водитель, используя неформальную лексику, порулил на нём, куда надо.

 Недаром курсанты говорили:

-Зачем вам трактор, возьмите  пяток курсантов.

Похоже говорили на железнодорожной губе в Старом Петергофе:

Два солдата из стройрбата и саперная лопата заменяют экскаватор.

Да, дело было в понедельник после увольнения. И слухи мгновенно разнеслись по системе! Всё было просто, как выпить сто грамм.

 В воскресенье именно Николай, приняв на грудь сколько-то водки, вернувшись в систему из увольнения, увидел автокран.

Он немедленно, не мудрствуя  лукаво, как-то вскрыл дверь машины, безо всякого ключа завел устройство и стал разъезжать по системе. Благо огромная территория и широкие проезды позволяли душе развернуться. Утолив жажду вождения туда и сюда, и реализовав чувство полного самовыражения,  Коля на остатках чувства долга и как честный и порядочный человек стал возвращать машину на место. Но  ночное время и возбужденно-депрессивное состояние,  переходящее в желание уснуть за рулём,  совместно загнали машину в канаву. Коля, тем не менее, не пострадал и немедленно  уснул за рулём  автокрана. Видимо, что-то внутри подсказало ему, что долг исполнен. Спящий Николай был обнаружен, опознан, идентифицирован и наказан.

Потом ещё что-то такое смутное помнится, и это смутное произрастает из недр родной радиоэлектронной системы, что Николай любил именно в нетрезвом состоянии чуть ли ни угонять вовсе не принадлежащий ему автотранспорт. И при этом безо всяких корыстных целей. Просто – покататься. Да, такие слухи были. Но только слухи…

Но пришел выпуск. И мы полетели на ТОФ.

И вот мы с ним на одном плавсредстве: в/ч 99085 – крейсер управления «Сенявин, он же — корабельный пункт управления Тихоокеанского флота. Значит, можно сделать вывод: во-первых, скорее всего, лапы у Коли никакой не было, а был он от сохи и никто не мог его защитить от ссылки на ТОФ, здесь всё в первом приближении сходится: в Новгороде, откуда был Николай, морей отродясь не было, соответственно вероятность достаточной силы лапы или протекции была минимальна; во-вторых,  скорее всего, сослали его туда и за определённые заслуги в течение пяти лет обучения, может быть, припомнили и угнанный автокран или пристрастие к алкоголю, например.

Ведь далеко не все, из не имеющих лапы, попадали на ТОФ. Парни, нормально проявившие себя в системе в глазах ротных и начфаков, попадали куда угодно. И на Север, и на ЧФ и даже в сказочную страну – Камчатскую военную флотилию или туда же на Камчатку, на флотилию атомных ПЛ, где год за два и страшной величины денежное довольствие.

Но Коля в места, где повышенные оклады и льготы, не попал. А с такими же, как и я: без связей и поддержки, не обременённый партбилетом и верноподданническими настроениями, с тяжелым грузом прошлых заслуг, со специфической характеристикой легко и непринуждённо был отфутболен в город Владивосток. С глаз долой в края, откуда просто так не вернёшься! С ТОФа выдачи нет! Но зато платят дополнительно 15% к окладу, как мы говорили: «за дикость». Да, и не вычитали за бездетность!  Согласитесь, что служить за 10 тыщ км от дома  было очень льготно!

Воспоминания приблизили меня к началу семидесятых. Да, все долго в кают-компании крейсера смеялись, когда в очередной понедельник после политмарсоса с клоуном-замполитом Хатько во главе, на крейсер был приведен  в сопровождении нашего офицера отсутствующий на политзанятиях Николай.

Как написано в нашей книжке служил он на крейсере в должности командира группы воздушной обстановки. Вот начальник радиотехнической службы крейсера изъял его из КПЗ и привел своего непосредственного подчиненного на корабль. Слава богу, что обошлось!

Прибыл Николай не откуда-нибудь, а из отделения милиции, куда  он попал за попытку угона частного  легкового автомобиля. Это не слабое событие в скучной жизни стального монстра.

Человек не меняется: вчера в воскресенье (опять в воскресенье!) на сходе Коля выпил, потом пошел в кино и часов в 11 ночи не совсем соображая, что к чему и почём, оказался на центральной Ленинской улице  в самом центре города  Владивостока.

На автомате он при свете ночных фонарей подошел к ближайшей легковушке, сумел каким-то образом открыть дверь, и стал заводить машину. Всё это  на глазах перекуривающего  в двух шагах от машины хозяина. Возмущенный владелец авто вытащил маленького Колю из-за руля, оторвав от любимого дела, навесил ему от души и, запихнув в багажник, сдал в отделение милиции.

Искреннее поведение Николая в милиции, который ничего не отрицал и со всем соглашался, его наивно-беззащитная внешность, обезоружили видавших всякие виды суровых ментов в городе морском и не обремененным излишней гуманностью.

Возможно, также, что его незначительные габариты и прозрачные  голубые глаза, искренне и доброжелательно смотревшие на волков сыска, растопили  их ледяные сердца. Ну и форма-то на нем была морская, а не пехотная, чай.

Они, конечно же, позвонили в нашу войсковую часть, то есть на наш панцеркройцер, откуда немедленно был послан начальник РТС со строгим указанием без шума и пыли решить проблему. Кому нужно замечание на часть  в масштабах флота и тем более о краже автотранспорта! Ну, словно в какой-нибудь воинской части морской инженерной службы, а попросту – в стройбате. И кем совершено преступление или попытка к нему? А советским офицером, комсомольцем, только что покинувшим стены известнейшего военно-морского училища, которым не так давно командовал Сам племянник Надежды Константиновны Крупской!

Такого быть просто не могло, потому что такого не бывает.

И Коля, конечно же, вернулся в родной военный коллектив. Он доброжелательно и вежливо простился со следователем и дежурным по отделению и даже, возможно, извинился за доставленные неудобства.

Потом он также тихо и незаметно прослужил ещё несколько месяцев. И суда офицерской чести не было, поскольку не было зарегистрированного проступка. Правильно: главное не попадаться! (И не признаваться, уверенно добавляет автор.)

А потом также тихо и незаметно Коля  исчез с корабля, не прощаясь. Словно его и не было на корабле. Без громких приказов по кораблю, без суда офицерской чести, без отвальной, без сбора офицеров («у нас проходил службу, а теперь направляется с повышением…»), а так – тихо и молча.

Но не совсем. Была и причина, которую начальство предпочло не оглашать. 

На крейсере Николай жил в каюте номер 65, что по правому борту на нижней непрерывной палубе. Потом мне тоже пришлось в ней обитать больше года. Нижняя непрерывная палуба находится ниже ватерлинии. Но подволок каюты — явно выше.

Кроме того, по Уставу на корабле личному составу (включая офицерский) в то время было запрещено иметь в личном пользовании радиоприемники. Боялись наши замполиты разложения и выражений политической незрелости после прослушивания всяких голосов, например, «Голоса Америки».

А какая связь между ватерлинией и радиоприёмником?

Известно: внутри корабля, если в каюте нет иллюминатора, радио не прослушать — кругом электромагнитный экран. И потому замполиты крадучись, прислушивались у дверей кают на верхней палубе (в них имелись иллюминаторы, куда выкидывали проволочные самодельные антенны), а не слушают ли радио товарищи офицеры? И при всей тупости замполитов, на нижнюю палубу с такой целью они не ходили.

Там они искали другое: а не пьют ли эти ребята в тесной компании, не звучат ли там речи недозволенные, не высказываются ли сомнения и незрелое критиканство режима? Вот за этим, да, и спускались и бдели.

И парторг корабля на очередном, а может и случайном, обходе вдруг, о, ужас!, слышит сквозь, прикрытую на ночь глядя, дверь каюты 65 речь диктора! Негромкую, но это речь именно по радио: с тресками и помехами и соответствующим тембром. Дело в том, что внутри на корабле в жилых помещениях жарко и, как правило,  двери прикрываются изнутри на ключ, но при этом вставляют специальную, законтренную поворотом замка металлическую  вставку, и свежий воздух проникает в тесное пространство каюты сквозь оставленную щель.

Лейтенант был взят бдительными стражами Партии в койке с поличным. Они торжествовали. Но дело оказалось гораздо сложнее и серьёзнее. Как, скажите, мог слушать радио лейтенант, если каюта полностью экранирована?

А вот, оказалось, что лейтенант был,  ох, как не прост, может быть даже с двойным дном!

Он не напрасно окончил ВВМУРЭ им. А.С. Попова  –  русского Маркони.  Длинным и очень тонким сверлом он высверлил в  броневом поясе крейсера отверстие.  Для этого ему нужно было или иметь сверло длиной чуть ли не в 30см или отодрать обшивку каюты, выковырять термоизоляцию  до броняшки и начать сверлить броню ручной дрелью. И он это сделал! А там миллиметров 150 (забыл по давности лет!), согласитесь: немало.  Но он всё смог и сам все придумал! Прямо какой-то граф Монтекристо.

Замполиты даже выразили мнение, что это было вроде теракта: а что, начнется шторм, вода начнет поступать сквозь отверстие, а дальше и объяснять нечего, утонем. Но здесь лейтенанту повезло: эта идея с диверсией не прокатила. Вот только диверсанта нам и не хватало, а так все есть!

Просто списали парня в госпиталь с явной целью признать  невменяемым. А что: в наличии навязчивые синдромы – кражи автомобилей, клаустрофобия  (боялся один в каюте оставаться, стремился слушать голоса по радио и даже сверлил борт).  

К медицинским проблемам добавили партийно-дисциплинарные, как-то:

— неактивность на политзанятиях,

— отсутствие конспектов первоисточников классиков марксизма-ленинизма, — полная индифферентность к новым партийным веяниям,

— а также — слабое знание материально части и нежелание её настойчиво изучать и осваивать,

— а также — отсутствие авторитета у личного состава,

— конечно — личная недисциплинированность,

— конечно — замкнутый образ жизни

— и все это, обязательно, на почве скрытого алкоголизма.

Нужен ли молодой человек с таким замечательным набором качеств нашему партийно-поляризованному Военно-морскому флоту? Это лишний вопрос!

Думаю, наши корабельные военврачи в сопроводительной в госпиталь написали всё, что им в целом приказали.

И Коля исчез, оставив после себя несколько скупых строчек в книжке о нашей службе Родине и скудные и расплывчатые воспоминания сослуживцев.

Но я помню его голубые большие и ясные глаза. Это не были глаза забубенной, пропившей себя личности, в них не горел огонь фанатика или одержимого. У него не было тремора и нервичности записного алкоголика. Думаю, на корабле и на сходе никто Колю пьяным никогда и не видел.

Он внешним видом напоминал маленького мальчика, вроде Дэниса и фильма «Один дома» и еще – отрока Варфоломея с картины Борисова-Мусатова, что в Русском музее.

Что жило в его душе? Но мне представляется, что этот человек просто глубоко ненавидел наши военные порядки.

Политработников всех мастей и все то, что делало службу порой невыносимой.  Под лозунгами о защите Родины и завоеваний социализма скрывались такие противоречия, такое безразличие и пренебрежение к личности, такое скотское отношение ко всем, в общем, категориям военнослужащих, что во многих сердцах зрели искры гнева и даже ненависти к той жизни, которую людям приходилось безропотно влачить.

Но он понимал, что в открытую ему не победить. Оставался путь другой, тайный, неординарный, скрытный и непонятный ненавидимой им системе в целом и конкретным его врагам в частности.

И он начал движение, возможно ещё тогда с угона автокрана.

Упорно и незаметно он шёл по избранной тернистой дороге, которая вывела его за железный забор военного узилища  на так долго   ожидаемую им свободу. Он сумел проскочить сквозь безжалостную машину партийных репрессий и солдафонства. Он ушел в другую жизнь, не прощаясь, а так — по-английски.

Как он мечтал о ней, как желал её и, наконец победил, вырвавшись за контур, разорвав цепи! Один против всех!

Дальше было просто: краткий курс формального лечения в психушке военного флотского госпиталя, соответствующее не очень строгое заключение ВВК и демобилизация. Наверное, получив соответствующее медицинское заключение, он широко открыл глаза и про себя сказал:

-Жизнь прекрасна!

Если мне приведётся попасть на 45-летие выпуска, я буду искать его в тайной надежде перекинуться парой слов. Но его не будет, это точно. Но я надеюсь…

Каждому – своё.

20 марта 2013г.