Случилось это в те времена, когда мы дружили с Индонезией. Мы продавали Индонезии наши устаревшие корабли.
Отряд из трех сторожевиков стоял в порту.
Индонезийцы эти корабли принимали, а наши сдавали.
После сдачи советские экипажи должны были отправиться на горячо любимую родину пассажирскими судами. Корабли были под завязку загружены запасными частями и оборудованием. Шла разгрузка.
Индонезийцы народ мелкий, с ограниченной грузоподъемностью. Тащат четверо индонезийцев, мешая друг другу, один кислородный баллон в три погибели, пыхтят, путаются ногами, наши смотрят, смеются, потом не выдерживают:
— Кузнецов! Покажи им, как надо!
Выходит здоровенный кочегар и показывает: на каждое плечо по баллону и упругим шагом метров за двести до места складирования.
Посмотреть это зрелище сбегаются едва ли не все работники порта.
Потом они окружают смущенного матроса, похлопывают его по плечам, подпрыгивают, чтоб до него достать, потому как достигают ему только до пояса, радуются, как дети, смеются, и восторженно показывают большой палец: «Рус, карашё!» — и нашим похвала приятна, все довольны.
А женщины у них очень миловидны.
Вот этот Кузнецов во время очередного показательного выступления и познакомился с одной молоденькой и очень симпатичной индонезийкой.
Как уж они договаривались — никому неведомо. Кузнецов никаких языков, кроме русского, не знал, а она по-русски знала только «рус, карашё!», но это им не мешало.
Только заканчивается рабочий день в управлении порта, и она уже сидит на кнехте возле наших кораблей, Кузнецов к ней спускается, и они часами о чем-то беседуют, и он ее ладошку из своей лапищи не отпускает.
То есть время идет, роман углубляется, и все ему сочувствуют.
За неделю до отплытия на родину Кузнецов пришел к командиру.
— Товарищ командир! — с трудом подбирал матрос слова, обливаясь потом, — Давайте возьмем ее с собой!!!
Было очевидно, что переноска тяжестей давалась ему гораздо легче, чем эти несколько слов.
— Как ты себе это представляешь? — говорит командир, — Вывезти нелегально иностранку? Давай сделаем так: придем в Союз, уволишься и пробивай через посольство ее приезд. Я со своей стороны помогу. Здесь с послом поговорю.
Говорит все это командир и чувствует, что подчиненный его не слышит.
Говорили они еще долго, и разговор их проходил в узком пространстве фраз: «Давайте возьмем, товарищ командир!» и «Ты сам пойми: это невозможно!»
Через день к командиру уже явилась делегация от экипажа и комсомольской организации. Только теперь, для разнообразия, предлагали оставить в Индонезии Кузнецова, мол, забыли человека, вот!
Еще через день пришла сама девушка вместе с переводчиком, выслушала доводы командира и ушла.
Командир выпил стакан спирта, занюхал рукавом и подумал: «Вот так и сопьешься! До чего подлая жизнь! Двое хотят быть вместе. Что в этом плохого?»
Как только погрузились на корабль, командир лично запер Кузнецова в своей каюте и выставил перед дверьми вахту из четырех крепких матросов.
Девушка стояла на причале.
Чтобы выйти в море, пароход должен пройти по каналу около трех километров.
Пароход тронулся, девушка побежала.
Она бежала до самого моря, и пока берег не скрылся из виду, командир видел на нем девичий силуэт, или ему, может, только казалось, что он его видел.
Командир выполнил свое обещание.
Экипаж скинулся на билет Кузнецову, и вскоре матросы запросились в увольнение встречать индонезийскую гостью.
Эту историю Кузанов нам рассказал на практике, во время перехода на учебном корабле «Гангут» по маршруту: Севастополь-Куба-Кронштадт.
Из Кронштадта в Ленинград нас переправляли буксирами.
В Ленинграде на пирсе нас встречали двое. Он — высокий, с густой проседью, и она — миниатюрная, миловидная женщина с раскосыми глазами и нездешними чертами лица.
У них в руках был букет роз. Они сразу же подошли к Кузанову.
