Капитану 1 ранга
К.Н.А.
Попасть на кафедру преподавателем считалось не самым плохим вариантом. Народ у нас собрался разный со всех флотов и флотилий ВМФ СССР. Были среди нас и славные воины-балдейцы. Я имею в виду потомков альбатросов революции с седой Балтики.
Прежние герои пустынных горизонтов ныне мирно копали огород на своих шести сотках в районе Пятого форта, а в остальное время сеяли доброе и вечное на поприще военно-морской связи в четвертом учебном корпусе.
Когда к нам пришел новый начкафедры, а в прежней жизни – начальник связи Таллиннской ВМБ, назовём его А., то за рюмкой чая, вспоминая славные денечки совместной учёбы в Академии, задушевный разговор перешел незаметно, но естественно, на сослуживцев.
Вот так мой прежний друг по учёбе, а ныне – непосредственный и прямой начальник поведал эту историю.
А у нас на кафедре в должности старшего препода служил Коля Запорожец. Лихой был человек. Всю свою жизнь отдал родной бригаде противолодочных кораблей, пережил нескольких комбригов, но, отличаясь крепким здоровьем, оптимизмом и будучи ужасным жизнелюбом, преодолел временные многолетние трудности (вспомним, кого е..т чаще и сильнее всех на флоте, конечно – связистов! Про них даже душевные стихии неизвестный пиит сочинил: «Кому не спится в ночь глухую, связисту, петуху и … сами догадайтесь.) и продвинулся до должности начальника связи, что в городе П.
Наш славный закрытый от друзей, врагов и собственного населения город П. Собственно, не база была привязана к П, а скорее – наоборот, и советская власть там всегда плелась на шкентеле за властью единственно верной и надежной – военной.
Жизнь на новом месте в базе, не в пример корабельной, текла как по маслу. Утром пятиминутка, обед, обязательный адмиральский час в громадном кабинете в краснокирпичном здании готического стиля на кожаном диване, повседневная напряжённая работа с документами и на элементах базового узла связи, ужин и заслуженный отдых в кругу семьи после нервного и напряженного военного трудового дня.
И так без устали изо дня в день пахал ниву береговой связи Коля Запорожец.
Кроме того, отличаясь немереной физической силой, краснолицый и весёлый, Коля внезапно полюбил природу и дачу, которая была не столь далеко за околицей, если топать от штаба в сторону региональной столицы. Ну, как пройдешь комендатуру, то метров через 300 налево, а там — рукой подать.
Уважали Колю и семья, и сослуживцы за добрый характер и большое трудолюбие, за прекрасную личную примерность в воспитании сына Олежки (копия папа!).
Кроме того, он внимательно относился и лично контролировал успехи сына в школе и часто заходил к классной руководительнице (Нине Ивановне) в школу и домой узнать как дела у сына.
Раньше, когда он флагманским связистом был, таких возможностей у него конечно не было: моря и служба забирали всё время.
Но сейчас Николай выбирал допущенную невольно слабину, и сын сразу почувствовал плоды воспитания и через попу и через классную.
Медленно, но верно Олежек выбирался из трясины троек в хорошисты с перспективой окончить школу даже чуть ли не с медалью. Были, были у Коли и такие мысли.
На что он строго и постоянно указывал свой супруге Антонине, гуманно, впрочем, напоминал, что именно только мужская рука может ввести парня в меридиан и выбрать бабские воспитательные огрехи.
Антонина согласно кивала, Коля хлопал ее по широкому заду, исполнял в обязательном порядке супружеский долг и шел на дачу. Иногда он, когда не посещал вечером школу, звонил домой и предупреждал, что идет на дачу и придёт или попозже или даже заночует, а позавтракает уже в столовой в штабе.
Надо заметить, что Антонина вполне соответствовала анекдоту, когда француз, англичанин и русский заспорили о красоте своих женщин.
Француз распинался о французских женских сексуальных фантазиях, легкости общения и красоте, англичанин был лаконичнее и что-то буркнул про домашнее хозяйство и воспитанность, а русский сказал, что у его жены жопа такая, что она боком проходит в дверь шириной 90 см, а он, когда уходит на работу, всегда хлопает её именно по этой части тела, а когда возвращается, жопа ещё колеблется. Иностранцы удивлённо вскинули брови, но преимуществ не поняли и пожали плечами. Но наш Ваня сказал, что жопа – это к тому, что у нас, зато, самый короткий рабочий день.
Шло время, и в один прекрасный вечер Коля Запорожец прошел КПП, повернул налево, и нелёгкою морскою походкой двинулся по пути, указанном Ильичем. То есть — прямо. Здесь необходимы пояснения. Город П. – это в основном одна осевая улица, параллельно берегу моря. На ней нанизаны все основные достопримечательности: пара гастрономов, ДОФ, почта, кафе, вокзал, автовокзал, военторг, комендатура, сейчас добавилось «Поле чудес», и … нет, пожалуй, все.
А Ильич причём?- скажете вы.
— Правильно! Он-то тут каким боком:
Ильич всегда стоял рядом со штабом на довольно высоком красивом красногранитном постаменте (от немцев осталось, их памятник выбросили к едрене фене, а Ильича водрузили, он и до сих стоит никому не нужный, лысый козёл) и с вытянутой рукой вдоль хауптштрассе. Но, если быть справедливым, памятник «вечно живому» хороший. Ильич, отставя левую ногу назад, прижал опущенную левую руку к бедру. Рука сжимает что-то вроде кепки-фуражки из мягкой ткани. Сжатый головной убор спереди напоминает польскую конфедератку. Почему? Наверное, это намёк на еврейские корни Ильича в сионисткой Польше. Но зато его правая рука резко выброшена вперёд и немного вверх, ладонь энергично выгнута наружу, большой палец отставлен. Этот жест скульптору безусловно удался. А лицо! Одухотворенное, какое-то светлое, что-то увидевшее в направлении своей руки среди серых балтийских облаков и низких туманов.
Скульптор недаром получил свои гонорары. Автор этой истории, например, больше нигде не встречал такого талантливого воплощения «вечно живого».
Глядя на памятник, трудно представить, что именно он – Ильич — подписывал бумаги о массовых расстрелах оппозиционеров и контры, призывая на практике осуществить крылатую идею «лучше меньше, да лучше!» — меньше подлых буржуазных и интеллигентных врагов, лучше победившей диктатуре.
Парадокс замечается в том, что именно личности, по шею утонувшей в крови казненных по её воле царских офицеров, именной ей в военном городе П, где каждый второй на улице – морской офицер, стоял этот памятник.
Однажды, когда ждали очередную комиссию или военную иностранную делегацию из дружеской и союзной по Варшавскому Договору прибалтийской страны, решили подмести главную улицу.
Собрали всех арестантиков с губы, вооружили метлами, и комендант города в кратких, но сильных выражениях поставил боевую задачу.
-Вопросы есть?
Но у личного состава возник вопрос: куда, в какую сторону мести? В короткую, в сторону КПП, куда за памятником вождю упиралась штрассе, или в сторону родной губы, до которой было очень неблизко.
-Куда, товарищ капитан первого ранга?
-Мести, товарищи матросы, надо туда, куда указывает вождь мирового пролетариата. В сторону ставшей вам родной гауптвахты. А прикажу, до Рябинограда все 50 кэмэ мести будете, пока не выбьете из себя остатки пагубного прошлого.
И матросы помели. И с тех пор мели уже по традиции всегда в одну и ту же сторону. А эти слова коменданта стали легендой.
И вот в эту же сторону пошел тоже после службы офицер Запорожец. Кстати, уже капитан 2 ранга. Шел он в шинели и фуражке, четко приветствовал в ответ младших по званию (старших по званию ему в этом городке почти не попадалось), не забывая строго контролировать ношение формы одежды, иногда даже останавливал некоторых матросов и старшин и делал краткие замечания. Впрочем, в увольнительные записки ничего не писал. Шел он деловой походкой, но задумчиво. Думал, наверное, о многом ещё недоработанном, а, может быть, и о том, как улучшить службу связи на родном флоте. О нужном и хорошем, надо полагать, думал капитан 2 ранга Запорожец!
Потом он зашел в гастроном и в винном отделе что-то купил. Сигарет, наверное. Нет, я забыл, Николай не курил. Наверное, спички купил, чтобы лампу на даче зажечь…
Утром, когда одна рука в шинели, а другая еще – нет, в дверь раздался звонок.
-Открой, Коля, это – соседка!
Дверь открыли. В темном утреннем проёме стояли женские фигуры. Хоть было и темно, но Коля одну узнал: родная жена стояла за порогом совсем не Колиной квартиры.
Коля еще подумал:
-Какая там тебе соседка! Это – звиздец, Тонька-то — дура!
…
Спустя несколько дней коммунист Запорожец Н. был приглашен (или вызван?) на парткомиссию базы. Ознакомили с повесткой.
Предложили рассказать, каким образом коммунист Запорожец Н. в 7 часов 05 минут оказался в квартире Нины Ивановны (помните?). И не подрывал ли коммунист Запорожец нормы коммунистической морали и нравственности в квартире разведенной, а потому – одинокой учительницы?
Начальник политотдела говорил это таким тоном, будто бы был безусловно убеждён в окончательном моральном падении и разложении коммуниста Запорожца и ссылался на письмо его супруги – Антонины, в котором досталось и Нине Ивановне.
Антонина очень просила выселить морально нестойкую учительницу из города, и даже заметила, что «в школе такой б…. делать нечего» и что «её е@.. все, кому не лень». Так и написала, к стыду коммуниста Запорожца. А начпо заявление зачитал от первого лица и дословно.
К последней фразе офицеры парткомиссии отнеслись с особым вниманием. Наверное, прислушались к мнению масс.
Коля, как выпьет, сильно потел, но сейчас он вообще не потел и не волновался. Он просто внимательно слушал. Чем удивлял некоторых хорошо его знавших сослуживцев.
А чтобы окончательно добить коммуниста Запорожца, секретарь парткомиссии задал вопрос: а с какой целью, коммунист Запорожец приобрёл в тот вечер бутылку десертного вина «Трифешты» по дороге из штаба.
Мол, учти, коммунист Запорожец, нам известно всё, каждый твой шаг известен, и запираться бесполезно.
Вопросы закончились.
Все политрабочие жаждали крови оступившегося коммуниста. Ребята из штаба базы (это – не политрабочие, а обычные офицеры, загнанные в парткомиссию) были не столь радикальны. Ведь и они иногда покупали вино «Трифешты» и не только.
Но коммунист Запорожец невозмутимо молчал.
-Объясните, коммунист Запорожец, наконец, что же в конце-концов было, — подыграл начальнику замначпо.
Как бы, выйдя из глубокой задумчивости, коммунист Запорожец осмотрел аудиторию из жаждущих крови инквизиторов, откашлялся, встал и, не торопясь, начал свой рассказ. И публика навострила ушки. Перо секретаря пришло в движение.
-Товарищи коммунисты, накануне вечером я предупредил супругу по телефону, что после службы сразу пойду на дачу и там заночую. Работы много на даче: к зиме деревья обрезать и утеплить надо было.
Признаюсь и не скрою: действительно захватил по дороге в магазине бутылочку вина покрепче: печки нет на даче, а ночью холодно, думаю, выпью стаканчик и согреюсь. Был грех. Но работы столько оказалось, что упал как убитый и даже о вине забыл и не открыл. За ночь сильно замёрз. Побрился с холодной водой и замерз ещё больше. Пошел на службу, а ещё рано, темно, холодно, и ботинки промокли – в лужу попал некстати. Думаю, зайду по дороге к классной руководительнице, Нине Ивановне, по пути: мы же домами дружим, вернее, моя супруга её часто к нам приглашает, выпью стакан горячего чая и потом уже на службу. Позвонил.
Нина Ивановна удивилась, что я рано, но пригласила. Я только шинель снимать стал, и не снял даже, одна рука в рукаве так и осталась, как звонок в дверь. Я свободной рукой дверь открыл, а она и не заперта, собственно, была, после того как я вошел. Смотрю: супруга в дверях. Так что чаю попить, сами понимаете, не удалось. Вот и все, доклад закончен.
Напряженное внимание к речи коммуниста Запорожца, при гробовом молчании аудитории, оборвалось. Проскочил какой-то шелест, потом стулья задвигались. Это члены парткомиссии позы поменяли, секретарь ручку уронил, под стол полез за ней.
Аудитория молчала. Но это молчание стало молчанием людей, которых обманули, и которые знают это и ничего не могут с этим поделать.
Но и в этом молчании были свои оттенки: например, коммунисты штаба молчали как бы даже с одобрением. А вот коммунисты политотдела – с досадой и какой-то даже обидой. Вроде как игрушку у них отняли. Но они же не дети. Зачем им игрушки?
Комиссия мыслила, что-то там рассчитывала, соседи перешептывались, но прямых доказательств морального разложения не было. Кляуза на собственного супруга одобрение тоже не у всех вызывала.
С другой стороны коммуниста наказывать надо! Ну, всё же письмо, парткомиссия, как тут без наказания? Кровь должна пролиться! Жалоба есть, значит должен быть и результат расследования и наказание. Но за что? Где свидетели, где прямые улики. Кляузу на голом месте к делу не пришьёшь. Остается только признание – вершина доказательств! И его требовалось любой ценой получить и даже – выбить!
Но пока стороны молчат и ждут, словно русские и татары времён Василия Третьего. Только вместо речки Угры между ними кляуза грязная и молчание коллективное. А вместо татар поганых бойцы-политотдельцы морально-принципальные напротив кучей сидят со своим начальником вместо хана Ахмата.
Наконец начальник ПВО базы, глядя в стол, отрывисто и неохотно сказал:
-Ладно, Николай Николаевич, ты просто скажи: Да или Нет?
Коммунисты-инквизиторы с облегчением вздохнули: сейчас расколется Запорожец, мы быстренько соответствующее и уже в целом нашрайбанное решение примем и по домам.
-Как же, а на пятьдесят процентов (это когда руку в локте сгибают), да клизму со скипидаром и гвоздями в своё партийное очко не хотите?
Наш герой не порадовал публику колебаниями и выдерживанием пауз.
—Нет!- был тверд и лаконичен и оперативен коммунист Запорожец.
На нет и суда нет. Комиссия разошлась, факты, стало быть, не подтвердились. Время потекло ленивой провинциальной речкой.
Антонина утешилась, но долго дулась:
-Я к нему со всей душой, а он – такая сволочь!
Но простила. Но постоянно терзала мужа за пристрастие, по её мнению, понятно, к бабам и выпивке. (Нет, какая убогость критиканства: покажите, кто не пристрастен! Если не верите, сходите по случаю в Русский музей, там в зале академиков «Христос и блудница» — «Кто без греха?» иначе, Поленова висит.) Вот так-то.
Да, а Колю перевели на нашу кафедру в региональную столицу. Здесь ему очень часто приходилось дежурить по факультету и ходить в суточные патрули.
Олежка успешно окончил школу в П. (квартиру в местной столице Коле до того не дали) и поступил в наше же военно-морское училище. И медаль ему совсем не понадобилась.
Коля оперативно залил бетоном пол на первом этаже учебного (связного) корпуса, отполировал его лично шлифовальной машинкой и за это получил первого ранга.
А потом в новом качестве ненароком зашел в штаб родной базы. Так, новости у начальника политотдела узнать, с коллегами профессионально пообщаться. Навестил и некоторых членов парткомиссии, не смог всех, но навестил. Поделился, полагаю, опытом службы с младшими по званию товарищами. Это правильно и соответствует и духу и традициям флота.
Вот о Нине Ивановне информацией А. не располагал. Наверное, продолжает она учить очередных Олежек и Маш, ну, и консультирует родителей.
Я наблюдал, что человек мало меняется за всю свою жизнь, и, как правило, не в лучшую сторону. Женщины тоже редко меняют пристрастия, разве по любви или из-за денег. А у кого эти деньги? Но любовь, говорят, случается даже в маленьком П.
И тогда жизнь прекрасна!
25.11.2010г. Калининград