Блытов В. После вахты. Бумаги, пахнущие смертью (продолжение полувоенного романа)

Владимир Константинович Никифоров, бывший командир авианосца «Брест», последний его командир стоял, и молча, теребил рукой редкую полуседую шкиперскую бородку Он смотрел в окно, выходившее на Рублевское шоссе.

Квартира в Москве, в престижном районе на рублевке, Никифоровым досталась от Нининого папы в прошлом контр-адмирала, который умер после инсульта. Мама тоже недолго прожила, и умерла, уже после возвращения их с Дальнего востока.

После переезда в Москву в семье Никифоровых создалась какая-то напряженность. Владимир, выросший на юге России в небольшой станице, как-то сразу сник и ушел в себя. Ему было очень сложно в Москве, она его угнетала. Нина, что могла делала, чтобы он стал таким же улыбчивым, веселым, как это было в годы далекой молодости, когда он был молодым и беззаботным курсантом. Она могла сидеть часами в кресле у окна и вспоминать, как ждала его из морей, как они с сыном встречали его. Какой это был праздник для всех. Вспоминала, как они летели на самолете в отпуск. Какие были это незабываемые дни у его родителей и ее. Они ходили по театрам, концертам, лазили по горам в Крыму и на Кавказе, встречались с друзьями.  Как им было весело. Сейчас этого ничего нет. Володя больше молчит, сидит что-то пишет целыми днями, иногда встречается с друзьями, прилетающими к нему с разных флотов. Нина боится потревожить Володю и ходит на цыпочках в такие дня, чтобы не потревожить его.

Нина очень беспокоилась за состояние мужа. После увольнения в запас, он стал молчаливым, замкнутым в себе, думавшим непонятные Нине думы. Он запирался в своем кабинете, что-то долго писал, рвал бумаги и снова писал. Иногда оставался в своем кабинете целую ночь. Нина протестовала, но он каждый раз находил слова, чтобы ее успокоить. Она пыталась сначала расспрашивать его о делах. Он сажал ее напротив себя, пытался рассказать про «Брест», про продажу его, про то прохиндейство, которое он пережил, лежа в наручниках в сотом коридоре. А потом эти звонки телефонные с предупреждениями об опасности. То из Питера звонил Василий Васильевич Муравьев, то с дальнего Востока Сан Саныч Лебедев и Миша Морозов.

Но как только он начинал свои воспоминания, Нина сразу начинала нервничать:

— Володька да забудь ты про этот корабль. Посмотри вокруг — другой мир, и в нем нет места твоим сентенциям, переживаниям, воспоминаниям. Я понимаю ты моряк и без моря тебе сложно, но надо решить раз и навсегда, что ты этот мир изменить не можешь, значит надо подстраиваться и жить.

— Ниночка ты Что? – он ласково брал ее за плечи – Ты посмотри вокруг. Разве это наш с тобой мир? Как мне найти себе место в этом мире воров и проституток? Что я могу делать, кроме как выводить корабли в море. Ты хочешь чтобы я пошел на рынок продавать сигареты или в метро просить милостыню? Илии ты хочешь чтобы я как Литовченко и некоторые наши адмиралы и бывшие сослуживцы пошел продавать все что еще не продано. Не хочу, не желаю, не буду! Теперь я понимаю, почему царские офицеры пускали после революции себе пулю в лоб или шли воевать с окутавшим страну мраком. Упал наш с тобой мир и мне сложно найти место в этом мире.

— Пойди к Сатулайнену Владимиру Суловичу. Он тебя приглашал в штаб флота – гражданским специалистом. Ты же грамотный офицер – командир. Там служат многие твои друзья и знакомые. Ты, еще можешь быть полезным стране и флоту и найти себя в этом мире. Выкинь ты все свои бумаги, с которыми сидишь и день и ночь, которые тебя и нашу семью не доведут до добра. Те, люди, которые продали «Брест» и «Смоленск» и десятки кораблей и подводных лодок, прощать не умеют.

— Нина, — он смотрел ей, в ее темные и полные слез глаза — Неужели ты не понимаешь? Продали не только «Брест» и корабли, а продали всю нашу страну с людьми, землями, городами, реками и озерами, полезными ископаемыми, с бабкой Дуней и ее покосившемся домом и заросшим огородом. Продали с рыбой, которая еще не вылупилась из икринок и еще не стала горбушей, Эрмитажем, Русским музеем, шпилями Петропавловки и Адмиралтейства, Невой и Волгой. Продали, в конце концов, с Кремлем и всем, что так дорого было всегда нам и нашим предкам. Всем тем ради чего наши деды и прадеды выходили на Куликово поле, стояли насмерть на Бородинском поле, били супостата под Полтавой, под Севастополем, защищали Москву и Ленинград. Все продано Нина. Больше нет страны, той страны в которой мы жили и так гордились. К власти дорвались прохиндеи, и пока они не распродадут всю страну, не успокоятся. Страна для них не умещается в их понимании, как Родина, а она для них четко определена, как реальная стоимость в зеленых баксах. Всему есть цена и нашей стране тоже оказалось, что есть цена и есть люди готовые купить и есть прохиндеи, готовые продать все, что так дорого всем нам.

Сын Андрюша поступил в Военно-морской институт имени Петра Великого и мечтал стать офицером флота, как отец, дед и прадед, кстати служивший еще в Императорском флоте.

Два раза в год, он приезжал в гости с двумя верными друзьями, тоже курсантами, из Питера. И вот тогда бывшая адмиральская квартира резко преобразовывалась.

То квартира превращалась в становище роты солдат. В квартире пахло несвежими носками, которые курсанты почему-то называли «карасиками» и запахом молодых и здоровых тел. Стоял шум, тарарам, звучал веселый смех.

То квартира превращалась в помещение для уютных приемов, когда в гости приходили молодые красивые девушки. И тогда пахло хорошими, дорогими духами. На всю квартире звучал женский смех. А в коридоре за дверью или в ванной можно было наткнуться случайно, на целующиеся парочки.

— Пусть уж встречаются у нас дома, чем жмутся по подъездам, и возвращаются под утро – говорила порой недовольному Володе Нина – а помнишь как мы с тобой целовались в парадной на Большой Морской, всю ночь в Севастополе?

И тогда Володя и Нина  уходили в бывший кабинет отца, (теперь Володин) и старались не мешать, весело проводить время молодежи. Нина смотрел модные журналы, а Володя опять, что-то писал. И лишь когда громко звучал смех или разговор, они переглядывались между собой, и улыбались друг другу.

Проходило время. Андрей с друзьями уезжали в Питер, продолжать учебу и в большой квартире на Рублевке снова становилось тихо и скучно. Теперь снова дни летели слишком быстро. Нина сердцем чуяла, что у Володи на душе, что-то не так. Что он нервничает, переживает, не спит по ночам. Ходит и о чем-то думает. Она чувствовала, что это связано с его работой и бывшей службой и инстинктивно чувствовала беду.

Она заметила, что по ночам, он иногда начал прикладываться к коньяку, всегда стоявшему в баре.

Пенсии капитана первого ранга, явно не хватало на жизнь, и Нина подрабатывала логопедом, где и как могла. Учила разговаривать маленького, и не совсем нормального сына молодого генерала из соседнего подъезда. Изредка дежурила в подъезде, как простая консьержка. Это давало хоть какие-то небольшие деньги. Володе предлагали преподавать в академии Генерального штаба, но он озабоченной своей новой работой с документами, особо не стремился распрощаться с ней или хотя бы приостановить.

Иногда по воскресеньям, они вместе делали вылазки в парк в Сокольники. Там танцевали под гармошку или магнитофон, вместе со стариками или просто сидели на скамеечке в парке роз и вспоминали молодые годы.

— А помнишь? …..

— А помнишь? … и по парку разносился задорный смех Нины, как бы ставшей молодой девчонкой.

Они даже целовались по-настоящему, как в курсантские и студенческие годы, когда рядом никого не было.

Нине эти дни очень нравились. Володя становился прежним, опять улыбался. Она пыталась вытащить Володю в театры, но он отнекивался, извинялся и говорил, что много работы. Предлагал Нине сходить самой в театр с подругами — женой генерала.

Наступала осень, прогулки и танцы в Сокольниках заканчивались и Володя снова, почти безвылазно, сидел дома. Когда к нему приезжали друзья офицеры или адмиралы, он закрывался с приезжающими в своем кабинете. Оттуда до Нины доносились громкие голоса, спорящих между собой людей. Иногда,  Володя просил принести в кабинет закуску, и Нина с удовольствием нарезала им селедочку, маринованные огурчики, помидорчики. Приезжавшие, уезжали и в квартире Никифоровых снова устанавливалась тишина, которую иногда прерывал бой больших, старинных часов, стоявших в прихожей.

Иногда Володя просил ее принести в кабинет даже обед или ужин и тогда Нине приходилось весь день проводить одной. Володя в это время был очень раздраженным и Нина, старалась его не трогать и не беспокоить лишний раз. Ходила по квартире на цыпочках.

Они не спали вместе, наверно более года. Нина знала, что все перевернулось в жизни Володи, после того злополучного отстоя его корабля «Бреста», перед продажей в Китай или Корею. Когда Володя приехал домой в Тихоокеанский или как его называли Тихасом, весь в кровоподтеках, Нина ужаснулась. Он ей ничего не рассказывал, но стал угрюмым и нелюдимым. Он в тот период жизни даже перестал с ней делиться сокровенным. Стал, что-то писать. Когда корабль все же продали, она вздохнула спокойно, думая, что Володя станет прежним, но этого не случилось. Его уволили из рядов Военно-морского флота в запас и они по-тихому, без шумных проводов, уехали в Москву к родителям Нины. Она на этом настояла.

Потом родители умерли и квартира досталась им двоим.

Володя любил спать в кабинете на кожаном диванчике, накрывшись пледом.

— Милая не хочу тебя будить. Я же работаю, а когда прихожу, ты уже спишь. Зачем будить? – он улыбался. Целовал Нину в щеку и опять уходил к себе, в свою работу, которую Нина ненавидела.

Сегодня было, как всегда. Была уже очень долгая и противная зима. С утра и вечером, мимо окон их квартиры по Рублевке, проносились черные лимузины с тонированными стеклами. Периодически это шоссе перегораживали молчаливые работники ГАИ, которые перекрывали автолюбителям дорогу к центру Москвы. И тогда в группе, идущих в Кремль или из Кремля машин, показывался кортеж Президента, летевший на огромной скорости к резиденции в Барвихе, или наоборот в Кремль.

— Поехал с документами работать, как и ты! – пошутила, обнявшая мужа сзади за плечи жена Нина, вставшая рядом с ним. Они стояли и рассматривали проносившиеся мимо дома машины. По дорожке у дома гуляла женщина с ребенком, в коляске. С высоты 6-ого этажа было сложно разглядеть лицо.

Но по красному пальто Нина узнала гулявшую женщину:

— Это Валя – дочь Людмилы Николаевны из 34 квартиры, с ее внучкой гуляет.

— Скоро Валентин Петрович подъедет, и они пойдут обедать – задумчиво проговорил жене Володя, посмотрев на часы

Действительно минут через десять к соседнему подъезду подъехал черный «Мерседес». Бойкий адъютант услужливо открыл заднюю дверь «Мерседеса».

Показались сначала ботинки, затем зеленые брюки с красными лампасами, шинель и наконец появился немного тучноватый генерал-лейтенант, сразу надевавший, на начавшую лысеть голову, серую папаху с красным верхом, поданную адъютантом. Женщина с коляской сразу побежала к нему и поцеловала в щеку.

Володя, тоже поцеловал Нину, чуть пониже висевшего у виска завитка и тихо сказал:

— Мерзкий опять сегодня оказывается день – снег мокрый, слякоть. Не хочется выходить на улицу. Пойду ка я немного поработаю, как Президент, с документами. А смотри-ка по генералу можно часы проверять. Уж что, что, а обед он никогда не пропустит.

Нина обняла его, а Володя ее, и так они стояли у окна, разглядывая дома, видневшиеся вдали за Рублевским шоссе.

— Володя, а когда мы будем обедать? Все готово. Котлетки, как ты любишь с жареной картошечкой. Огурчики, помидорчики. Если хочешь, у нас есть водочка, можем вместе выпить, если ты хочешь? Пойдем поедим и выпьем немного – виновато улыбнулась она.

Она понимала, что, если он выпьет, то возможно станет другим, и не пойдёт работать со своими проклятыми документами. И она начала иногда с ним ради этого выпивать.

— Нет, я не хочу Нинок. Я думаю, что этот генерал, сейчас пообедает, выпьет водочки, обнимет жену, поцелует внучку и невестку и опять поедет продавать наши корабли и распродавать армейское имущество.

— Володя, ну почему ты такой злой? Почему ты так плохо думаешь о нашем соседе? Может он поедет наоборот, что-то делать хорошее для армии и флота.

— Видел, я как он хорошее делал, с этим прохиндеем Ольшанским в бухте Русалка. Это он же, мой «Брест» продавал, тварюга.

Нина сочла за лучшее уйти. Воспоминания о бухте Русалка были самыми тяжелыми воспоминаниями в его жизни. Нина себе представить не могла, как и кто мог избить и унизить командира авианосца. Не представляла того, что же произошло в те злополучные дни в этой бухте со смешным названием Русалка.

Она пошла на кухня одна. Вытерла платочком слезы, включила газ, поставила на него из холодильника первое и второе. Потом присела на свое место у окна, включила телевизор, висевший на стене. На экране показалась знакомая дикторша, которая начала свои новости со слов:

— Президент Российской Федерации, работал с документами.

Нина улыбнулась.

В это время за окном раздались гудки сирен, Нина посмотрела в окно и увидела кортеж Президента, несущийся назад в Барвиху.

Володя тоже подошел к своему окну в кабинете и смотрел, на проносившийся мимо кортеж Президента.

— Не более получаса работал с документами – подумал он.

— Даже лежа в ЦКБ он умудряется работать с документами. Мы на корабле, когда пульку расписывали, говорили тоже другим офицерам, что пошли работать с документами, и они понимали нас как надо. Интересно, а что у Ельцина понимается, под работой с документами? Рюмки поднимать или что еще, за что с моста сталкивают в реку?

Дверь за его спиной открылась и вошла Нина, неся на серебряном подносе, дымящийся борщ. Она поставила аккуратно его не журнальный столик, радом поставила сметанницу и хлебницу с черным, хорошо пахнущим подовым хлебом, а также масленку с маслом, как он любил.

Володя, как бы отвечая на вопрос Нины, подошел к окну, посмотрел вдаль, и вдруг тихо сказал:

— Если бы он изучал документы, вникал и подписывал, только то что нужно подписать, то дерьма в стране было бы на порядок меньше. Я думаю, что ничего он не изучает. Его факсимиле имеется наверняка у всех прохиндеев, которые лепят его на любые бумаги, даже самые негодяйские, самые антигосударственные, самые антинародные. У нашего Президента не хватает усердия и совести, все изучить как следует, проанализировать последствия, принимаемых им  решений. А, мы так и будем жить в дерьме и о нас все будут все вытирать ноги. Вчера американский трехзвздный адмирал Рокуэлл заявил – России не нужны авианосцы, мы США, их теперь защищаем, мощью всего своего оружия, своей армии и флота. И если они нас попросят, мы им сами построим авианосец. Ты представляешь Нинок? Они построят нам авианосец. Да они уже весь наш ядерный запас — оружейный уран и плутоний, благодаря этим решалам из Кремля, вывезли на хранение в США. Они нас лишили на века оборонного могущества и  теперь с нами можно делать, все что захотят. Пятнадцать из шестнадцати урановых шахт расположены не на территории нынешней России. Мы прекратили ядерные испытания, закрыли все НИИ, конструкторские бюро и оборонные заводы, потеряли специалистов, конструкторов, инженеров, рабочих, уехавших сейчас в США или Китай. Они вывозят лучших к себе в США – Володя горько усмехнулся — скоро  о нас будут вытирать ноги и поливать грязью всякие прибалты, молдаване, грузины, а потом украинцы и белорусы. Да, да не удивляйся. Украинцы и белорусы, которые являются составной частью нашего русского народа. Американцы исподтишка толкают их в спину к этому. Но улыбаются в лицо, жмут руки, а сами вкладывают ножи, чтобы они били нас в спину и побольнее. Кто их толкает? Да эти же англосаксы и толкают. Им Россия с ее богатствами, просторами, талантливыми людьми  не дает покоя. Пока нас не разорвут на десятки частей, постоянно враждующих друг с другом, они не успокоятся. А сами для себя отторгнут от страны стратегические запасы минеральных ресурсов, драгоценных металлов. Возьмут под свой контроль наши ядерные ракеты и уничтожат их. Не смешно, что у них якобы не хватает средств на уничтожение своего отравляющего и биологического оружия, а вот на уничтожение наших стратегически атомоходов и авианосцев у них средств и сил и средств всегда хватает – горько усмехнулся он —  под шумок, под раскаты нашей чеченской военной компании и все наши силы стратегического сдерживания уничтожают. Зачем? — спросишь ты? А потом с нами, да и совсем миром будут делать, что захотят. Ты слышала о так называемом «золотом миллиарде»? Так вот мы в этот миллиард не входим, как и китайцы, индусы, да и все эти прибалты, поляки, украинцы, чехи, чеченцы, татары, тоже не входят. Они будут использоваться англосаксамии и их тайными еврейским покровителями, только против нас, а потом они и сами станут им не нужны и их поставят в стойло, наденут шоры, а если будут возражать, то просто уничтожат, как это сделали с индейцами в своей Америке.

— Ты чего так разошелся? Прекрати свой апокалипсис рисовать. Ты все милый мой преувеличиваешь. Тебе надо снять черные очки и увидеть все в нормальном свете. Возможно, это даже всё хорошо, — с внутренним беспокойством, улыбнулась Нина — хорошо, что у нас теперь нет врагов, и мы можем без ущерба строить свою экономику, в интересах людей и ради людей.

А сама с беспокойством подумала:

— А ведь Володя прав. Действительно мы уничтожаем, под рукоплескание всего мира, сами себя, свой народ, свою культуру. Вбиваем своб экономику и своих людей в первобытное состояние, уничтожаем свою культуру, искажаем до неузнаваемости свою историю – а сама сказала вслух — Володь ты все же преувеличиваешь. Как такое может быть? Мы должны дружить между своими народами. Мы же хорошо жили в СССР. Исторически мы тех же грузинов и молдаван освободили из-под турок, украинцев и белорусов спасли от уничтожения поляками. Мы спасли жизни их предкам, мы сейчас, когда они нас попросили, сами первыми признали их самостоятельность – мягко возразила мужу Нина – ты преувеличиваешь и на все смотришь в черных очках.

— Я преувеличиваю? Да я преуменьшаю наверно даже Ниночка – горько усмехнулся Володя – посмотри моя родная, что вся эта чеченская компания делается на деньги США и стран НАТО, которые смеются над нами, смеются над нашей кровью, которая льется в Карабахе и Приднестровье, Чечне и Сумгаите, в Узбекистане и Киргизии. И еще будет литься вдвойне и втройне в Беларусии и на Украине. Их инструктора сегодня обучают чеченских и прочих боевиков, их аналитики переиначивают историю наших взаимоотношений внутри СССР, чтобы создать антирусскую идеологию, вложить ее в умы миллионов людей не русской национальности и не православной веры. Они уже сегодня готовят украинских, казахских и белорусских боевиков. Это они стремятся поссорить всех нас и заставить сражаться, до полного уничтожения, друг с другом. Уничтожать друг друга своими руками. Это их основная идея.

— Володя ну зачем им это надо? Зачем им эти войны, зачем кому-то эта кровь?

— А я не знаю зачем? Здесь только одно объяснение. Они считают себя сверхчеловеками, как это считал Гитлер, стремятся завладеть всеми ресурсами земли, в своих корыстных интересах, стать господами над миром. Они уже сейчас считают себя исключительной нацией, созданной для того, чтобы царствовать над всеми. Они, уже не стесняясь, говорят о собственной исключительности и превосходстве. Но для полного счастья им надо уничтожить Россию. Этим можно все объяснить. Поверь мне родная, нас в ближайшие годы, ждут еще столкновения с Украиной и Беларусью. Там насаждаются всеми силами националистические и антирусские настроения. Нас русских уже представляют уже, как монголо-татарскую орду, самоедов, которые по сути своей по их представлениям — это каннибалы и жрут друг друга. Представляешь — мы каннибалы? Они  вкладывают это в умы простых людей. Говорят им, и доказывают с привлечением всех сил  и средств пропаганды, что мы не славяне, что мы, другая более, низкая нация и что нас можно и даже нужно  уничтожать. Не завидую я русским, живущим сегодня на территории Украины и прежде всего в Крыму. Там еще все впереди. И не знаю, как на их уничтожение и унижение будет смотреть вся Россия. Для нас это будет шоком.  Завтра победим Чечню, а они натравят на нас кабардинцев, черкесов, татар, башкиров, тувинцев, бурятов или калмыков. Благо, по их мнению, есть за что. А если не за что, то найдут причину. Все же лежит на поверхности.

— Да ты, что Володя, подумай о чем ты говоришь. Там же живут наши друзья, родные по «Бресту», по Тихасу, по Североморску, по Севастополю, по Николаеву. С которыми мы жили рядом, вы вместе в море ходили не один год, мы с их женами и детьми дружили, вас вместе ждали с морей. Разве такое возможно? Разве можно разорвать наши связи, нашу взаимную привязанность, дружбу и уважение? 

 — Для них, этих врагов всего мира, невозможного нет. А пропаганда – это уже сегодня мощнейшие оружие, в свете зарождающегося компьютерного и интернетного бума. Они смогут залезть в мозги каждому человеку и прежде всего нашим детям, подправить им мозги, так, как им это надо. Натравить наших детей и внуков на нас. И здесь нам нужна очень хорошая контрпропаганда. А кто ее будет организовывать? Этот решальщик, работник с документами и снимальщик голов с ракет? Пьяница, не знающий, не понимающий, что своими руками уничтожает Россию и все дела наших же предков, создававших эту страну. За рюмку водки, как дикари за бусы, он уже продает всю страну и всех нас, лишь бы хорошо было ему, его семье и его сподвижникам. Самое страшное, что они на нас натравят наших же детей. Посадят их на наркотическую иглу или интернетную, или порнографическую, или все вместе сразу. Так лучше. Им бы очень хотелось видеть нашу молодежь пидерастами, наркоманами, бандитами и проститутками. Мало ли, чем можно увлечь нашу молодежь? Они уничтожат всех наших друзей, по всему миру. Отвратят от нас всех, кто еще уважает нас. Создадут вокруг нас зону отчуждения. Окружат колючей проволокой и ракетами по периметру, создадут вокруг нас атмосферу всемирной ненависти, лишат нас любых рычагов в ООН.

Володя постоял на месте, о чем- то подумал, вдруг изменился, немного помолчал еще и потом повернулся и улыбнулся Нине, слушающей его с каким-то странным и испуганным лицом:

— Знаешь, что? Иди Нинок к себе, и не думай об этом. Извини меня за мои мысли. За то, что я расстраиваю тебя. Я пообедаю сейчас, поработаю – он посмотрел на часы и продолжил – часа три, а потом, если захочешь, поговорим, но о чем-нибудь другом. Обедай сегодня, пожалуйста, без меня. А мне надо подумать немного и кое, что записать.

Володя подошел к Нине, обнял ее за плечи, а она отвернувшись платочком вытирала слезы, выступившие на глазах.

— Ой, Володя боюсь я за тебя. Бросил бы ты это дело. Я думаю, что то, что ты делаешь – это очень опасно. Ведь те, кто флот, армию, страну продавал, этого тебе не простят никогда.

— Кто не простит? Эти ворюги и прохиндеи, меня не простят? Пусть они меня бояться.

— Власть, имущие не простят. Сейчас столько людей убивают. Пожалей меня ради нашего сына, ради нашей любви.

— Плевать я хотел на этих ворюг! Пусть они меня теперь бояться

Нина опять вытерла слезы на глазах, розовым с цветочками платочком.

Володю умилил платочек и слёзы жены и он, нагнувшись, поцеловал ее ласково в щеку.

— А вот им не плевать. Ты угрожаешь их благополучию. Может сегодня, погуляем хоть немного – посмотрела Нина на Володю своими карими, в слезах, глазами.

Володя обнял ее за плечи, и проводил до дверей кабинета:

— Нинок, милый. Ты не беспокойся. А работы у меня столько, что не успею все переделать. Надо все пон6ять и обощить. Гулять некогда, хотя очень хочется. Может, вечером прогуляемся?

Нина отвернулась, что бы Володя, снова не увидел слезы, выступившие в ее темных, как черные маслины, глазах. Он отрицательно покачал головой:

— Времени нет. Надо работать.

Нина махнула на него рукой и сказала:

— Делай, что хочешь и как знаешь. Но я сердцем чувствую, что к добру все это не приведет, то, что ты делаешь.

Володя плотно закрыл дверь за ней дверь, подошел к журнальному столику, сел на кожный диван, который скрипнул под ним, и стал есть борщ, о чем-то думая своём.

Борщ был вкусным, и он вспомнил о Нине:

— Какая же она у меня молодчинка. Как такого как я можно любить, но сделаю дело, все восстановим и съездим куда-нибюудь на Байкал или Камчатку. Он поел борщ, встал подошел к столу полностью вынул нижний ящик стола и запустил под ящик руку. Немного пошарил там и достал из углубления темно-коричневую папку.

Это было достояние и цель его жизни. То, что ему удалось с огромными усилиями собрать в течении последних пяти лет. Он занимался бумагами каждый день и практически каждую ночь. Идея, овладевшая им полностью, была проста — найти виновников распродажи Тихоокеанского флота и покарать их. Он собирал данные, по всем кораблям, которые были в составе флота, на начало перестройки, которые были в постройке, которые выводились из строя — прослеживал дальнейшую судьбу, каждого списанного корабля. Собирал копии документов по списанию и продаже кораблей. Собирал данные, что и за какие деньги были продано. Кто конкретно продавал, чьи подписи под документами. Это было сделать очень сложно. Большинство документов были грифованными, то есть обладали серьезной секретностью. Большинство документов не было даже на Тихоокеанском флоте, а хранились в закрытых хранилищах в Москве. Некоторые документы ему доставали по закрытым каналам из-за границы из Южной Кореи и Китая. Кое, что ему удалось достать из наших банков. Благо некоторые бывшие моряки- сослуживцы попали в банкиры. И его деятельность, вполне могла быть классифицирована специальными органами, как сбор сведений об определенных лицах или действиях государственных органов власти, без соответствующих на то полномочий.

Поэтому Володя Никифоров, последний командир авианосца «Брест», так тщательно и скрывал от всех свои занятия, от всех, и в первую очередь конечно и от своей Нины.

Нина, как всякая женщина, сердцем чувствовала опасность, исходившую от этих увлечений мужа, обо всем догадывалась, но молча и стойко, скрывала свои сомнения в себе. Странное занятие мужа, хотя и не оправдывала, но всячески по своему, по-женски, старалась отгородить его от всех неприятностей. Если бы она могла, то изорвала бы все эти бумаги, так бережно, собираемые Володей.

Вокруг Володи творилось много странного, и Нина интуитивно понимала, что занятие мужа возможно небезопасно для него. На ТОФе при странных обстоятельствах погиб друг Володи Леша Коноваленко – бывший помощник командира «Бреста». Здоровый парень, способный гнуть подковы, скончался за 10 минут от сердечной недостаточности. Став после военно-морской академии командиром одного из соединений флота, Леша заезжал как-то в Москву. Они сидели с Володей, закрывшись в кабинете. Нина хорошо помнила его открытую улыбку, как он с высоты своего огромного роста обнимал Володю, целовал ей руки. От него веяло энергией, жизнью. И пока она на кухне разговаривала с маленькой черноволосой женой Леши Ириной, а «мальчики» закрылись в ненавистном кабинете, что-то горячо обсуждали. Потом был этот полет Володи с Лешей на Дальний Восток и еще несколькими друзьями сослуживцами из штаба флота. И вот эта трагическая смерть Леши, буквально через неделю, после отъезда Володи.

Володя тем временем молча перелистывал бумаги, вынутые из папки:

—  ПКР «Кремль» ЧФ – служба – 1973-1994 – 21 год — 130 тысяч долларов на железо в Индию

— РПК СН К-829 СФ – служба – 1980-1994 – 14 лет – 345 тысяч долларов на железо в Индию

— РПК СН К-850 ТОФ – служба – 1981-1994 – 13 лет – 355 тысяч долларов на железо в Корею

— РПК СН К-305 ТОФ – служба – 1982-1994 – 12 лет – 302 тысячи долларов на железо в Китай

— ЭМ «Безоглядный» ТОФ — служба – 1980 – 1994 – 14 лет – 125 тысяч долларов на железо в Индию

— БПК «Адмирал Эссен» ТОФ – служба 1984-1994 – 10 лет – 150 тысяч долларов на железо в Китай

— АВКР «Брест» ТОФ – служба 1979 – 1994 год – 15 лет – 4,2 миллиона долларов на железо в Китай

— АВКР «Смоленск» ТОФ – служба 1982-1994 год – 12 лет – 2,6 миллиона долларов на железо в Китай

— АСС « Бирюса ТОФ» – служба 1985-1994 год – 9 лет – 225 тысяч долларов в Японию вместе с глубоководными спасательными аппаратами АС-97, АС-98

— ТН «Иркутск» СФ – служба 1977 – 1994 годы – служба 17 лет – 102 тысячи долларов в Японию

— ТН «Вычегда» ТОФ – служба 1977 – 1994 годы – служба 17 лет – 102 тысячи долларов в Японию

— БДК «Петергофский десант» ТОФ 1979-1994 годы – служба 15 лет – 105 тысяч долларов в Малазию

— БДК «Евпаторийский десант» ТОФ 1978-1994годы  – служба 16 лет – 108 тысяч долларов в ЮАР

— БДК «Нарвский десант» ТОФ 1977 — 1994 годы – служба 17 лет – 122 тысячи долларов в Шри Ланку

— МРК «Торнадо» ТОФ 1989-1994 годы – служба 5 лет продан неизвестному продавцу в Китае.

Это была только одна десятая, всех сведений, которые у него были.

Список кораблей проданных в 1994 году был слишком велик и составлял порядка 100 кораблей, проданных со всех флотов, но внимание привлекли именно эти корабли не выслужившие, установленных сроков и проданные за смешные деньги. Напротив каждого из кораблей стояла надпись продавец – тихоокеанские корабли продавал капитан 1 ранга Литовченко, северные корабли продавал капитан 2 ранга Кубанцев, балтийские и черноморские корабли продавал капитан 1 ранга Ваншельберген. Кое где, было помечено, какие корабли не пошли на металлолом, а используются в судовладельцами в своих целях и какие получили новые названия после продажи. Было понятно, что именно эти корабли, привлекшие внимание бывшего командира «Бреста» проданы преступным путем и обогатили, не одного чиновника от распродажи флота.

Володя отложил в сторону бумаги, на которых стояли подписи и резолюции, известных в стране людей, военачальников и флотоводцев. Печати различных ведомств, подписи, подписи. Обращало на себя внимание, что быстрее всех сокращается и списывается, именно то, что могло реально принести пользу обороноспособности страны. И прежде всего Тихоокеанский и Северный флота. Конечно руководители флота, ссылаются  на отсутствие полноценного судоремонта, его финансирования, состояние кораблей. Но в общем объеме данных собранных Володей, просматривался злой, антигосударственный, корыстный умысел конкретных лиц, причастных к продаже и выводу кораблей из строя. И можно сказать предательство и измена Родине.

Володя не любил высоких и красивых фраз, но искренне считал, что дело, которым он занимается нужно Родине.

Внезапно Володя отвлекся, из-за прозвучавшего громко входного звонка. Он вышел в коридор и увидел, как Нина бежит с кухни, развязывая красный фартук, открывать дверь.

Она открыла и послышались крики, поцелуи и зазвучал знакомый со службы легки тенорок Миши Морозова.

— Здорово командир – тискал Миша Володю в коридоре.

Нина радостно опять перед тем, как скрыться на кухне, понимая, что гостя надо накормить, спросила:

— Мишенька, дорогой! Какими ветрами тебя к нам занесло?

— Сначала главное не перепутать, товарищ командир, вручить женщинам цветы – галантно ответил Миша, подавая Нине, ранее скрытый за спиной, красивейший букет белых лилий – А  мужчинам хорошего коньяку и никак не наоборот.

Вслед за коньяком стал вытаскивать из «бездонного» портфеля приморские деликатесы:

— Ниночка принимай дары Востока – икра красная, горбуша холодного копчения, еще позавчера плавала в море, крабовые консервы, мясо тигра вяленое, настойка женьшеня.

— Мишка, ну насчет тигра заливаешь – помогал раздевать куртку старому другу, довольный внезапным  визитом, развеявшим тягостное одиночество, Володя – Они же в красной книге?

— Ну ладно, ну поймал. Это не тигр, а так таежный медведь. Медвежатина – все равно вкусно. Хотя сейчас можно купить и тигрятину на Востоке. Мне мои работники преподнесли по поводу визита в Большую Россию. Кстати привет тебе от нашего Саши Лебедева, понимшь особиста. Он теперь мастер частного криминального сыска. Кое в чем помогает и мне — старому соратнику.

— Я знаю, мы с ним созваниваемся иногда. Он мне тоже помогает и спасибо ему за это – ответил уклоничиво Володя,Ю не желая развививать тему .

— Мальчики проходите в столовую, сейчас будем вместе обедать – радостно прокричала Нина, с кухни.

— Я же борщ поел?

— Поешь еще с Мишаней за компанию под водочку со слезой из холодильника.

— Хозяйка что надо — позавидовал Миша

Из кухни уже доносились ароматные запахи.

— Ниночка, что тебе помочь, хлеб порезать, стол накрыть – спрашивал, заглядывая на кухню, галантный ухажёр и ловелас Михаил.

— Ничего не надо Миша, я все сама, а вы разговаривайте. У вас есть 20 минут побыть наедине. Кстати ты снова женат?

Миша усмехнулся:

— Конечно, четвертый раз, за последние два года. Последняя или крайняя жена Вика шлет вам огромный привет, и горит желанием познакомиться. Ну а сынишка пока еще агукает, месяца нет.

— Мишка, мы тебя поздравляем – расцеловала Мишу, вылетевшая с кухни Нина, а Володя дружески пожал руку – но это точно крайняя? Не обманешь девочку. Она же тебе ребенка родила?

— Не обману. Все хватит, нагулялся.

— Не поздно надумал?

— В самый раз командир!

— Ну, ты Мишка, как был балаболом, так и остался. Давай проходи в мой кабинет. Я тебе кое, что покажу, чем занимаюсь последние два года, возможно, что и удивлю – заталкивал Володя Мишку в свой кабинет.

В комнате он усадил Мишку на почетное место в свое кожаное черное кресло и достал из  своего хранилища темно-коричневую заветную папку:

Мишка задумчиво перелистывал листочки, заботливо помеченные и разложенные Володей. Он начал хмурить свой лоб, и наконец глубокомысленно выдал, покачав головой:

— Константинович вот смотрю на тебя, ты взрослый здоровый мужик, а занимаешься никому не нужной хренью. Мне, глядя на это становиться плохо. Плохо от того, что эти листки, это собранное тобой дело, пахнет не наказанием для фигурантов, а неприятностями или даже смертью для тебя, а возможно и твоей семьи. Ты, что не понимаешь, в какую игру ввязываешься, чьи интересы затрагиваешь? Сам премьер, с черной мордой и его друзья — олигархи с яхтами величной с крейсер, лично курируют продажу наших кораблей. Ведь «Брест» не вернуть, как впрочем и «Смоленск» и «Азов». Мы тебя предупреждали, чтобы ты это дело завязывал. Тебя предупреждал Василий Васильевич?

— Предупреждал. Говорил, чего-то о Леше Кононенко.

— Лебедев тебе звонил? А он ты знаешь по пустякам беспокоить, не станет.

— Звонил Мишка. Все звонили, но дело надо довести до конца.

— Недавно на востоке был очередной большой суд, нас всех туда вызывали и что? Да ничего, всех фигурантов оправдали. Виновных нет, есть назначеные властью, те кто боролся с этой распродажей флота. Помнишь, как Президент хватался по телевизору, что у него свои прокуроры, свои суды. А ребят лишили пенсий, кое-кого посадили – заметь абсолютно непричастных, к продаже кораблей, но в какой-то мере посягнувших на их благополучие. А основные фигуранты целехоньки и потирают руки, подсчитывая доходы. Кстати благополучно, проживая в купленных за счет продажи наших кораблей, в княжеских и графских в замках, в благополучной Европе. Их отпрыски заканчивают Гарварды и Сарбоны и им совсем не интересно, то дело, которым ты занялся. Зачем, ты этим занялся? Ты знаешь у этих людей, прикрытие здесь в Москве, а может и дальше в Пентагоне? Зачем? Не беспокой и не чеши свой Гондурас и он не побеспокоит тебя!

— Миш, а если не я, то кто? Мы, что быдло, которое можно загнать в сотый коридор, избивать ногами, получая за это миллионные прибыли в свои карманы?

— Володя, да пойми, я-то понимаю тебя – начал сердиться Миша – Но они никогда не поймут. Время ушло – три года почти прошло, а кораблей не вернуть, как и всего нашего флота, парадная группа кораблей для катаний Президента, не в счет. Нет флота и никого, кроме тебя, это почему-то не волнует. Да плевать на флот и надо жить для себя, своей семьи, как это делаю я. Хочешь, я возьму тебя директором своего московского филиала. Забудь, об этих листочках, порви, сожги их и уничтожь. И живи спокойно.

— Миша о чем ты говоришь? Я офицер флота! И я не могу, так, как ты плюнуть, на самое дорогое, что у нас в жизни было – флот и корабли!

— А я то, дурак думал всю службу, что у нас самое дорогое, это семьи и домашний очаг.

— Миша, а зачем – ты тогда, пошел на «Смоленск» под дулами двух автоматов? Плюнул бы на все. Раз ты так рассуждаешь — вскочил, не выдержав слов друга, Володя.

Он не понимал как это его друг, сослуживец мог так отнестись к продаже флота и кораблей. Ведь они вместе выстрадали тогда «Брест», вместе уничтожали оборудование, вместе препятствовали вооруженной банде увести «Брест» с секретами в Корею. И теперь вот Миша – человек, в котором он был уверен, как в себе, его не понимает.

— Ну не хочешь смотреть, не надо! – Володя стал собирать листочки в заветную папку.

Миша, поняв, что перегнул палку, и обидел друга, стал оправдываться:

— Константинович – ну не сердись. Я  не могу найти слов, чтобы тебя убедить. Сделать надо так, чтобы польза была, и не было бы проблем с этими бумагами. Это же бомба для Литовченко и его хозяев и иже с ними. Они будут драться и биться, не на жизнь, а на смерть. Все надо делать по уму, а не переть, напролом. Если уж хочешь и считаешь это необходимым — то давай вместе. Но лучше тебе все же отойти пока в сторону. Не при этом Президенте и его людях. Ты и так засветился слишком. Отдай эти бумаги нам, с Сан Санычем, и мы найдем им применение. Найдем, что можно с ними сделать.

 — Я не боюсь их и их угроз. Хотите помочь – помогайте, но не мешайте.

— А что, уже угрожали – спросил настороженно Миша, глядя в глаза Володе.

Тот опустил глаза вниз:

— Да было пару раз по телефону и мне и Нине.

— Так, понятно друг мой ситный, пойдем ка покурим на лестницу.

— Так, здесь кури, я окно открою — не понял Мишу Володя.

— Нет, здесь я не хочу. Хочу на лестнице – там воздух чище – заупрямился Миша, пойдя к выходу из квартиры.

— Мальчики, а вы куда – встретила их радостно в коридоре Нина – Все готово, прошу к столу!

— Да, мы на пять минуток покурить на лестницу выйдем, Подождешь нас немного?  — спросил Миша, целуя Нине руки и глядя, в черные от слез глаза.

— Так, ты ж не курил, ты же бросил еще на корабле – растерянно спросила Нина, вытирая руки о передник.

— На корабле не курил, а сейчас захотел. Извини мы выйдем. Мы не на долго!

На лестнице, жестко глядя Володе в глаза, он твердо сказал:

— Володька, если себя не жалеешь, то Нинку пожалей. Тебе на нее молиться надо. А ты посмотри на ее черные заплаканные глаза. Плачет по ночам. Ревет ревмя и это видно невооруженным взглядом. Ты ее довел своими бумагами?

— Я довел? – спросил Володя, пряча глаза.

— Значит так командир. Дома о бумагах больше не слова. Квартира твоя на прослушке явно, иначе, откуда они о бумагах знают. Жаль Сан Саныча нет, с его приборами. Я с этой системой знаком немного, Лебедев рассказывал. Бизнес – сам понимаешь, ходит на грани и за гранью криминала. Бумаги надо сделать обязательно, еще три-четыре копии минимум Две мне, одну оригинальную тебе, и одну в архив, кому-нибудь из близких и надежных друзей. Но лучше отдай нам все. Или подумай где пристроить свои оригиналы вне дома, и не у наших сослуживцев. Не надо никого подставлять. Дело очень серьезное и небезопасное. А я найду, куда свои пристроить, на случай непредвиденных обстоятельств.

— Так, а я дня через три планирую в Генпрокуратуру и ФСБ сдать. И все закончиться. У меня там следователь знакомый нарисовался – тихоокеанец, обещал посодействовать – Володя виновато пожал плечами, разглядывая во дворе в окно девочек, прыгающих через скакалку.

— Сам нарисовался, или ты его давно знаешь?

— Случайно познакомились, в книжном магазине на Арбате. Он тоже историей флота занимается. Хороший парень очень. Работает в Генеральной прокуратуре. Удостоверение показал.

— Володя до чего ты наивный. Сейчас любую ксиву у метро продают. Сам сегодня видел. Хотел купить удостоверение Президента России, да передумал. Сегодня, я ночую у тебя. У вас есть дома ксерокс?

— Нет только принтер от компьютера.

— Тогда я сегодня уже пойду копировать твои оригиналы на почту. Но не на твою, иначе проследят, а к чертовой бабушке на окраину Москвы. Теперь на всех почтах есть ксероксы, и я сниму копии и сразу отправлю Сан Санычу по факсу. Вот такие дела командир. Если, ты против, то я поеду ночевать к друзьям в Пушкино.

— Нет, конечно, места полно, но я думаю, что это все лишнее Миша. Но в принципе я согласен. Я подумал, и согласен, но если честно, я не хотел бы и тебя подставлять, если так все плохо – виновато произнес Володя.

— А посылать меня тогда на «Смоленск» с вооруженными бандитами, ты не испугался? Не испугался, что подставляешь? Нет, дорогой мой, так дело не пойдет. Давай уж вместе, раз ты мне все рассказал.

— Там была служба! Я мог приказать. А здесь я тебе приказывать, не имею права.

— Если ты помнишь, я сам вызвался тогда. Сегодня здесь тоже служба, командир и мы в одной команде!

— Мальчики. Вы где? – раздался с лестничной площадки голос Гали.

— Пойдем, командир — весело сказал Миша! А гитару найдем? – спросил он, подталкивая Володю к лестнице.

— Обязательно найдем – услышала вопрос Нина – у нас сосед генерал-лейтенант. У них на стене висит гитара. Дочка изредка играет. Я спрошу у Валентина Петровича или Нины Павловны.

Ну, для Нины Павловны, так Нины Павловны. А теперь показывайте, где тут у вас руки моют – весело спросил Миша, заходя в квартиру.

Обед прошел по высшей категории. Больше ни о каких документах, они не говорили. После обеда, Миша взял с собой документы, сложил их в пластиковый пакет и засунул его под рубашку. Для отвода глаз взял еще один пакет с ненужными бумагами и выйдя из дома, показательно выбросил в костер, который разожгли в районе помойки бомжи. Погулял немного по району и зайдя в несколько магазинов, он отправились на троллейбусе к метро «Кунцевская».

Нине он громко сказал, что хочет заехать в магазины, и купить подарунки родителям в Питер. Это соответствовало истине.

Покрутившись на метро по нескольким линиям (дальневосточнику простительно не знать московское метро), Миша доехал до станции метро «Сокол». Покрутился вокруг церкви «Всех святых», где зашел и поставил свечку «Во здравие». заказал поминание деда и бабки. Вышел из церкви и через круглую площадь выскочил к почте на улицу Песочную. Там у него была почта, в которую он ходил еще курсантом, когда был в Москве на первомайском параде.

Прежде чем зайти на почту, Миша сделал несколько кругов вокруг нескольких соседних домов, проверяя, есть ли слежка. Сана Саныч научил его как это правильно делается. Не обнаружив слежки, он направился уже на почту. Почта была на старом месте, где и прежде.

Для отвода глаз, он купил несколько конвертов, спросил об отправке посылки на Дальний Восток и в Питер, и лишь, когда все лишние люди вышли с почты, он отдал документы на ксерокопирование. Две копии он сразу отправил бандеролью на Дальний Восток – одну Лебедеву, вторую своему однокашнику по училищу Валере Пустовойтову, еще одну в Питер, Василию Васильевичу Муравьеву. В сопроводительном письме попросил не вскрывать бандероли до его приезда. Оригинал взял с собой для Володи Никифорова.

Для вида он покрутился еще по городу, съездил на Красную площадь, сходил в Александровский сад, послонялся мимо здания Государственной Думы. И только, когда начало темнеть, поехал к Никифоровым.

Весь вечер Миша пел песни о флоте, а рано утром вызвал такси чтобы поехать в аэропорт Шереметьево. Володя проводил его до такси.

— Володька не геройствуй понапрасну и ни в коем случае не встречайся со своим прокурором. Носом чувствую, что это подстава. Я тебе запрещаю. Сан Саныч его прощупает, узнает о нем по своим каналам. Когда я буду на Дальнем Востоке, и мы обдумаем, что делать с твоими бумагами. А пока затихни и лучше эти бумаги убери из дома. Положи в банк в свою ячейку. Это бомба для Литовченко, Ольшанского и иже с ними. Как зовут этого прокурора на всякий случай? Мы простучим его.

— Я думаю, что не имею права говорить, но на всякий случай. Виктор Николаевич Мамаев.

— Запомню на всякий случай!

Володя долго махал рукой вслед отъезжающему такси.

Конечно, Володя Никифоров и не думал следовать советам Миши. Он привык всегда добиваться сам. Он пропустил мимо ушей Мишины и Нинины советы, вроде согласился с ними по всем вопросам, но отдать документы в Прокуратуру принял решение сам уже давно. Тем более, что работник следственного комитета Прокуратуры, в прошлом военный юрист Тихоокеанского флота постоянно ему названивал и торопил.

Володя отделывался невнятным, что еще не готово, что все будет нормально, как только сделает. Что скоро все сразу передаст.

Через два дня после Мишкиного отъезда раздался снова звонок из Прокуратуры, и снявший трубку Владимир услышал знакомый с некоторой хрипотцой голос:

— Ну, как Владимир Константинович закончили работу? Я готов взять ее изучить и кое-что подправить, если вы разрешите. В общих чертах у меня представление есть, теперь необходимо подчистить частности. Знаете ли, у нас очень бюрократическая организация и все документы должны быть оформлены по определенной форме для представлению Генеральному. Сами понимаете порядок, есть порядок. Ведь на флоте служили. А тут юриспруденция высшей категории.

— Виктор Николаевич, я бы хотел лично вручить Генеральному Прокурору? Я думаю, так надежнее будет и вас, не подставлю.

Некоторое время работник Прокуратуры молчал, как бы советовался с кем-то и затем более жестким голосом выдал свою резолюцию:

— Что вы Владимир Константинович, прямо как ребенок. Уговаривать Вас надо? Договорились так, значит так и никаких самодеятельностей. Все решено или я в эти игры играть не буду. Сами понимаете, чем для меня пахнет, ваша авантюра. Минимум — это должностью, а про максимум говорить не хочу. Поэтому будет или так как я сказал или никак. Завтра в 12 часов на станции «Библиотека имени Ленина» вы передаете мне свой пакет со всеми бумагами. Не вздумайте снимать копии. Дальше я его готовлю для доклада Генеральному, и мы с вами решаем, когда это лучше сделать. Я уточню диспозицию и может все же удастся организовать прием Генерального, максимум минуток на десять. Подумайте, что ему можете сказать. Кратко. Самое главное, не надо всего вываливать.

Последняя фраза несколько успокоила Володю, и он расслабился, и отвалился в своем кресле:

— Я к документам пояснительную записку написал. Это и есть минут на десять.

— Это хорошо, проще разобраться будет. Вы копии не снимали случайно?

Володя покраснел, но, вспомнив Мишкино предостережение, соврал:

— Нет, не снимал, а надо было?

— Нет не надо, я сам сниму для вас копии, и потом передам вам при встрече. До встречи завтра.

К Володе подошла незаметно сзади Нина, обняла его, поцеловала в щеку.

— Володя будь благоразумным, если ты любишь хоть капельку меня, сына, уничтожь ты эти бумаги. Давай жить не из чувства мести, а как другие – а нормально. Забудь ты про эту проклятую службу. Ничего в ней хорошего не было. Я умоляю, прошу тебя. Если ты не выбросишь эту папку, то я сама ее уничтожу.

Она обошла кресло, присела перед ним на колени, и держа руки в руках посмотрела ему в глаза.

В ее больших и черных глазах стояли слезы:

— Ну, пожалуйста, Володька! Ради меня.

— Ниночка милая, ну что ты? Вставай, пойдем немного по коньяку выпьем – успокоимся. После Мишки осталось вроде чуть-чуть.

Нина вытерла слезы рукой и встала на ноги.

— Пойдем – потянула его за руки в сторону двери.

И он впервые за много лет улыбнулся своей незабываемой курсантской улыбкой. Той самой, которую так любила она, когда еще курсантом он приглашал ее на пляж горы Хрустальной, где они с друзьями загорали и рассматривали, выходившие из базы корабли Черноморского флота.

На даче Литовченко в элитном поселке Петровское Дальнее собрались специально приглашенные им люди. Во-первых был начальник охраны Литовченко немного грузный, с несколько тяжелым взглядом Баргузин, соседи Литовченко по второй даче в элитном поселке в Барвихе Саша Кубанцев, Иосиф Ваншельберген, а также приехавший по этому случаю из Москвы представитель военной прокуратуры Виктор Николаевич Мамаев. Отдельное кресло занимал в тени человек в брюках и свитере, и черных очках, которого Литовченко представил всем, как Бориса Викторовича.

По поводу сбора был организован богато украшенный стол, на котором громоздились фрукты, овощи, несколько видов коньяков и водки.

Более простой Саша Кубанцев спросил Литовченко, разглядывая какую-то картину с фруктами и фазанами:

— Станиславович – это копия или оригинал?

— Я копии не держу – холодно ответил Литовченко —  Ван Гог купил по случаю на Сотби в Англии.

— Ни хрена себе, сам Ван Гог. Это же здорово – попытался отковырять, что-то с края картины более простой Саша Кубанцев.

— Не трогай картину, варвар. Это же сам Ван Гог. Пусти Дуньку в Европу. Она из Европы задницу сделает – тихо проговорил Борис Викторович своим хриплым с низким тембром голосом, но его все услышали.

Кубанцев резко отдернул руку, подошел к столу и налил себе немного коньяка.

Борис Викторович встал из своего кресла, и тоже подошел к столу:

— Все заинтересованные люди собрались? – спросил он у Литовченко.

— Так точно все.

— Значится так, молодые люди. Мы с вами благополучно работаем последние пять лет. Надо отдать вам должное, вы умеете работать и во многом своим благополучием вы обязаны вашей энергии, настойчивости и силе. Мы помогаем флоту, избавиться от не нужного никому металлолома. Наверху в Правительстве, довольны нашей работой, хотя конечно есть противники. Это хорошо показали последние суды на Тихоокеанском флоте и на Севере. Судили адмиралов и офицеров флотов, активно оказывающих нам содействие. Те же, кто был с нами в одной лодке были оправданы, те кто пытался заработать себе на сенсациях — сели и надолго, многие лишены пенсий и воинских званий. Было конечно не все так гладко, как нам хотелось. Александр Станиславович помнит злополучную эпопею с первой попыткой продажи «Бреста». Во многом мы сами виноваты, не просчитали ситуацию, и вынуждены были защищаться. Хочу вас обрадовать, что сейчас возник новый очаг напряженности. Сегодня, когда мнение общественности привлечено к неудачной войне в Чечне, начинать новые разбирательства по известной вам теме, непозволительная роскошь. Слово представляется Виктору Николаевичу.

Мамаев слегка приподнял бокал с коньяком, которые он обхватил не за ножку, а за дно всей рукой. Все внимательно посмотрели на него. Борис Викторович тоже и отпил из своего фужера с позолоченной ножкой.

Немного заикаясь, представитель прокуратуры сказал:

 — На меня вышел месяц назад бывший командир «Бреста» Владимир Константинович Никифоров. Если быть совсем точным, то мы за ним давно наблюдали по рекомендации Александра Станиславовича и я вовремя предложил ему свои услуги. По словам Никифорова, он собрал и подготовил, ряд убийственных для нас материалов и готов их передать лично Генеральному Прокурору. Вы все прекрасно понимаете, почему мы не можем допустить этого, именно сейчас.

Борис Викторович, после этого доклада, допил свой бокал и сел в свое кресло в тени. Так удобнее было наблюдать за реакцией всех.

Все развернулись в сторону представителя прокуратуры,

Борис Викторович продолжил:

— Мы уже давно обратили внимание на этого прыткого молодого человека. В наше зрение он попал, сразу после внезапного визита на Дальний Восток. Там он встречался с начальником АСС Тихоокеанского флота контр-адмиралом Коноваленко. Это его бывший сослуживец по «Бресту». Нам удалось установить, что контр-адмирал Коноваленко, имел доступ к нашим документам, связанным с продажей кораблей. Все произошло из-за халатности наших работников, которые уже понесли заслуженное наказание. Сумел он снять копии или нет, сказать не могу, но нам пришлось принять свои меры. Контр-адмирал Коноваленко внезапно умер от сердечной недостаточности, по заключению врачей главного госпиталя Тихоокеанского флота. Ни к кому претензий нет.

Стоявший несколько в стороне Баргузин потер руки, видимо что-то вспоминая. Борис Викторович посмотрев на него, поморщился, и продолжил:

— Нам удалось осмотреть его сейфы и на работе и дома. Никаких бумаг обнаружить не удалось, как и не удалось узнать результатов визита Никифорова на Дальний Восток. Ну не водку же он прилетал туда пить, со старыми друзьями?

Стоявший у стола Иосиф Ваншельберген закашлялся, видимо коньяк попал ему не в то горло.

— Иосиф не хочешь, не пей, никто тебя не принуждает – предложил Борис Викторович – для меня более чем странно, еврей — алкоголик. Наверно где-то сродни еврею – крестьянину.

Все присутствующие рассмеялись, а смущенный Иосиф поставил свой бокал на стол и взял кисть винограда.

— Так вот на чем, я остановился? – спросил у присутствующих Борис Викторович.

— Вы сказали, что Никифоров не водку прибыл пить с друзьями на Дальний Восток – осторожно сказал тихим голосом Литовченко.

— Правильно Саша. Спасибо за подсказку. Склероз. Так вот осмотр его личных вещей ничего не дал и я сделал вывод, что он не снимал копий или, то, что снял, сразу передал их Никифорову. Мы стали внимательно смотреть и за этим молодым человеком. Баргузин приставил наружку, подвесили дома в его кабинете, в спальной и на кухне «жучки», прослушивающие устройства. Наши опасения подтвердились. Тогда, под видом представителя прокуратуры, нам удалось подвести к нему нашего человека Виктора Николаевича. Вчера он сообщил, что работу закончил и согласен передать ему для обработки все документы для Генеральногог Прокурора. Он крайне острожен и нам нельзя допустить, чтобы он, что-то заподозрил. На днях у него был его сослуживец по «Бресту» некто Морозов. Он предложили Никифорову уничтожить документы и не лезть в это дело. По нашим данным Морозов сейчас занимается бизнесом на Дальнем Востоке. И его слова видимо не убедили Никифорова. Демонстрировать наши записи вам, я не намерен, хотя хотелось бы, но времени нет. Выход у нас остался один, это изъять вышеуказанные документы и убедиться, что копии отсутствуют. Поэтому завтра господин Баргузин, вам необходимо провести акцию изъятия. Как вы поступите с Никифоровым, я и не хочу знать, как и все присутствующие здесь.

Он внимательным взглядом обвел всех присутствующих, и все закивали своими головами в знак согласия

— Но замолчать он должен в любом случае. Иосиф Самуилович, нам кстати известно, что на руках у него есть документы по вашей продаже полного БДК Балтийского флота с гильзами от корабельных снарядов в Голландию и всего корабельного мазута литовцам. Вы тогда их все склады разоружили. Сейчас за это сидит в тюрьме капитан 2 ранга Велчев из политуправления флота. Никифоров явно знает, что по видом двух гидрографов в Китай ушли, две новые подводные лодки не подлежавшие продаже, абсолютно новый МРК был продан с акциона в юго-восточной Азии.

— Да, этот Велчев при чем здесь? – усмехнулся Иосиф Самуилович — он совсем не причем. Хотя, как сказать. Попросил просто проконтролировать переход БДК до Свинойусце. Его с проверкой направили, как раз туда. А особисты его взяли, как старшего офицера Балтфлота, находившегося на продаваемом нами корабле – задумчиво сказал Ваншельберген, зачем-то наливая себе опять коньяку – я же после выхода, сразу перешел на голландский катер, сопровождавший нас от нейтральных вод Польши. А когда увидел российский пограничный катер по корме, то сразу понял, что кто-то сдал нас особистам.

Борис Викторович поморщился:

— Эти особисты нам везде мешают. Тебе Иосиф больше хотелось бы сидеть,  вместо этого Велчева в казематах калининградской тюрьмы, или пить с нами хороший коньяк и извините заказывать себе проституток из салона красоты мадам Софи?

Теперь пришла очередь морщиться Иосифу Самуиловичу. Он снова отпил коньяк, и сильно закашлялся:

— Не в то горло попало – начал оправдываться он.

— Понятно, что вам не хочется сидеть. Но это никому не хочется. Поэтому Баргузин завтра сделает за вас всю работу. С каждого из вас за эту работу причитается по двести тысяч зеленых. Свобода стоит дороже. Давайте не стесняйтесь. Платите Баргузину.

— Так платить надо наверно после работы. А вдруг что не так  – пытался оправдываться Кубанцев

— После работы будешь обманывать проститутку и доказывать ей, что офицеры денег не берут, а мне давай сейчас.

Баргузин с улыбкой собрал 600 тысяч долларов, которые доставали ему присутствующие из барсеток, дипломатов, и даже из карманов пиджаков и курток.

— Все, как в аптеке, Борис Викторович.  Шестьсот тысяч! – подсчитал собранные деньги, как собственные Баргузин и передал Борису Викторовичу.

— Ну, и молодца Иван Николаевич. Теперь твоя работа. Все свободны пока. До завтра, свободны! А там посмотрим. – пошутил Борис Викторович и сам рассмеялся своей шутке.

Когда все ушли. Со двора слышался шум разъезжающихся машин. Литовченко, провожавший в комнату, услышал жесткий наказ Бориса Викторовича Баргузину:

— Сделать так, чтобы черт носа не подкопал. Постарайся без крови, но чтобы запомнил на всю жизнь! И никакого уголовного дела. Несчастный случай, так ударился или ударили. Сейчас это в Москве нормальное явление! И главное узнать были ли копии.

— Так точно Борис Викторович – не сомневайтесь. Не первый раз. Сделаем, как вы сказали.

— Смотри у меня Иван Николаевич, не опозорься с этим Никифоровым, как прошлый раз на «Бресте». Твоя вина!

Баргузин сдвинул брови и поиграл желваками.

С утра Володя Никифоров стал собираться на встречу с представителем прокуратуры. Нина что-то почувствовала это, и не хотела его отпускать. В дверях она вцепилась  в него. Слезы лились из глаз:

— Возьми меня с собой. Я с тобой хочу. Не оставляй меня одну здесь.

— Да я через час буду дома. Чего ты так, зашлась дуреха? – успокаивал ее Володя как мог – я зайду еще в библиотеку Ленина. Надо одну книжку там посмотреть. Не по флоту и кораблям, а по истории первой мировой войны.. Успокойся.

— А это что у тебя? – Спросила Нина, показывая на черный отцовский портфель.

Она вцепилась в него, и не выпускала до двери. Он стоял и не знал, что сказать. Время бежало катастрофически быстро. Он посмотрел на часы:

– Черт побери, почти 12.20, так можно и не успеть. Ох уж эти бабьи страхи!

Он попытался разжать ее руки, но она села на пол и крепко держала его за ноги.  

Он старался убедить ее:

— А это тетрадка я взял ее с собой в библиотеку. Неудобно в руках нести, потом заодно зайду ка на Арбат в книжный. Посмотрю, может там, что новое от Широкорада есть. Классно пишет и чувствуется, что во архивах, много работает – наконец разжав ее пальцы, он легко отстранив рыдающую Нину, он вышел в коридор. Дверь в квартиру громко хлопнула.

Нина, видимо чувствуя беду, бросилась за ним, повисла на ручке уже закрытой снаружи двери и рыдала в полный голос:

— Возвращайся скорее, я тебя жду! Володя я тебя люблю!

Володя, взъерошенный и расстроенный, спустился вниз. У самого подъезда на деревянном ящике сидел незнакомый бомж.

— Эй, мужик. Давай со мной немного выпьем — Пьяный бомж схватил Володю за руку и стал валиться на него, протягивая бутылку «Распутина». Тот брезгливо оттолкнул его руку с бутылкой:

— Да иди ты к черту. Не видишь, спешу. Найди себе собутыльников, из своей среды. Вон желающих полдвора!

С трудом, вырвав рукав из жесткого захвата бомжа, Володя попытался уйти. Тогда пьяный бомж плеснул водкой как бы ненароком ему на костюм в спину:

— Не хочешь пить так, так выпей так. Со здоровьем. Твое здоровье! – И весело загорланил песню, про Светку Соколову.

Володя хотевший дать в морду, но вспомнив о своей миссии, посмотрел на часы и поняв, что опаздывает, быстро побежал между домов на остановку автобуса  и троллейбуса. Для этого надо было пройти по подземному переходу на другую сторону Рублевки. Он старался на ходу, вытереть платком костюм от капель «Распутина». Платок пах препротивно.

В это время бомж по рации передавал о том, что Никифоров вышел из дома и направился на остановку.

На остановке стояла огромная толпа. Где-то на дальности видимости видимо стукнулись две машины, которые полностью перегородили подъезд троллейбусам и автобусам и автомобилям. И лишь по одной полосе проезжали легковые автомобили. На остановке все нервничали.

— Теперь точно опоздаю. Надо брать тачку до «Кунцевской» – подумал Володя, подходя к краю дороги

Стоявшие рядом люди ругались, видя, что за ударившимися машинами стопилась несколько троллейбусов. Мимо проносились на большой скорости мощные иномарки, вырвавшиеся из объятий пробки, по крайней левой полосе.

— Опоздаю, черт его побери, – подумал, он выскочил на край тротуара, отчаянно семафоря пролетавшим мимо машинам.

В этот момент за его спиной у пешеходной дорожки раздался страшный мат. Двое пьяных парней схлестнулись в драке еще с одним здоровым, но тоже пьяным парнем. Все внимание пассажиров, ожидавших троллейбус, переключилось на драку и лишь один Владимир Константинович, стоя уже практически на дороге безуспешно голосовал пролетающим мимо машинам.

— Вот невезуха, то Нинкина истерика, то этот бомж, теперь авария. Хоть бы кто-нибудь остановился  – подумал он, внезапно почувствовав, как кто-то сзади взял за ручку портфеля, который он держал в левой руке.

Володя повернулся, и увидел парня в черных очках и черной курточке:

— Вы опаздываете, а я от Виктора Николаевича Мамаева. Он не сможет приехать на «Библиотеку Ленина» я его помощник. Документы, вы можете передать мне. Документы все?

— Да, все, но я передам в руки только Мамаеву. Извините, я пошел домой, никаких посредников не надо — ответил Володя, заподозривший что-то неладное, потянул портфель на себя, и попытался оттеснить молодого человека со своей  дороги.

— Давайте сюда портфель и будьте благоразумны. Все будет хорошо – услышал он ласковый тихий голос, тянувший портфель на себя.

Весь накал последнего времени прорвался, и он попытался оттолкнуть преградившего ему дорогу человеку. Тот оказался не слабого десятка и устоял на месте.

На завязавшуюся борьбу двух человек вокруг черного портфеля с двумя позолоченными застежками, никто не обращал внимание. Все смотрели в сторону драки молодых людей, откуда несся мат, и доносились смачные удары. Володя попытался ударить, не пропускавшего молодого человека. Тот уклонился немного влево и нанес удар Володе ладонью в горло. Острая боль заставила Володю отпустить портфель. Он схватиться за горло, поскользнулся на крае бордюрного камня и стал выпадать спиной на дорогу. Парень попытался удержать его, но было поздно. Прямо на падающего Володю налетала сбоку огромная машина, которая отбросила его метров на пять.

Последнее, что увидел Володя перед ударом о наезжавшую на него машину, это было сожалеющее лицо парня, пытавшего в последний момент схватить его за рукав. Раздался сильный скрип тормозов. Последнее, что увидел Володя в своей жизни это налетающий со страшной силой на него огромный бампер приближающейся машины. Удара он не почувствовал, ибо машина, как бы разорвала его тело на две части. В этот момент, неизвестно откуда взявшийся бомж, бросил под колеса уже затормозивший машины початую бутылку пива, которая разбилась о дорогу рядом с головой, отлетевшего от удара тела Никифорова. А молодой парень в черной курточке и шапочке с черным портфелем в руках, уже скрылся в толпе народа, сразу забывшей о драке и бросившихся к дороге разглядывать, что же там случилось.

Двое милиционеров составляла протокол дорожно-транспортного происшествия. Сбившая Володю дамочка рыдала, и давала сбивчивые и противоречивые показания. На остановке троллейбуса никто толком не видел, как все произошло. Но все равно нашлись знатоки:

— Этот пьяный, с бутылкой пива, пошел через дорогу, его и сбили.

— Нет, он шел с той стороны, я его на остановке не видел.

Дравшиеся парни растаяли, как только заскрипели тормоза, сбившей Володю иномарки.

Бомж, одиноко сидевший в троллейбусной будке, с бутылкой «Распутина» жалобно плакал:

— Это был мой друг Володя Никифоров. Он с женой поссорился и пришел ко мне. Мы с ним во дворе пили «Распутина», а потом он сказал, что пойдет еще за пивасиком. Ведь сами знаете, что водка без пива, это деньги на ветер. Чего его понесло на эту сторону, я не знаю. Я вышел к дороге смотрю, батюшки мои, друг с пивом идет ко мне прямо через дорогу, а тут эта корова летит, ничего не видит на своем членовозе. Глаза и губы подкрашивала или колготки переодевала, а еще по мобильнику болтала. И моего друга трах, лучшего моего друга и нет его. С кем мне теперь «Распутина» допить?

Бомж показал рукой на рыдающую женщину и сам натурально разрыдался, пуская пузыри и грязными руками, вытирая слезы на лице.

На асфальте кровь Володи смешалась с пивом, разлившимся по асфальту из подброшенной бутылки, и вся эта масса стекала в водосток у остановки. Широко открытые голубые глаза Володи с удивлением смотрели в бескрайнее синее небо. Старший лейтенант подошел и закрыл глаза.

Здоровенный джип «Вольво» стоял, почти прижавшись к тротуару и весь ее бампер был в Володиной крови. Обходя «Вольво», включивешго аварийную сигнализацию, почти сразу поехали троллейбусы. Видимо милиция разобралась с аварией, и толпа на остановке сразу стала рассеиваться. Ну, сбили пьяного и что ради этого терять драгоценное время? В Москве теперь каждый кого-нибудь сбивают или машиной или сам в метро падает.

Неведомая сила толкнула Нину, помывшую лицо в ванной, к окну. Там около остановки троллейбуса на противоположной стороне стояла огромная толпа. Посреди, прямо на дороге лежало тело с непонятно, как загнутыми ногами. Она даже не увидела, п а почувствовала, что это Володя. Нина сразу узнала Володю по зеленоватому костюму, одеваемому, только по праздничным дням. Она почувствовала. Ноги ей внезапно отказали. Прислонившись к кухонному шкафу и начала заваливаться куда-то вниз.

Всеми делами по похоронам Володи занимались его друзья по общественной организации ветеранов «Слава авианосцев».  Приехавший к Нине бывший сослуживец Володи, бывший старшина команды водолазов Миша Молотков, а ныне директор крупного строительного холдинга, выразил Нине соболезнование по поводу гибели Володи и взял все расходы на похороны, на свою компанию.

Саша Архангельский один помощников Миши Молоткова практически не вылезал из милиции. Лично опросил всех свидетелей, кроме упомянутого выше бомжа, который исчез сразу после происшествия. НО его все хорошо запомнили, но что взять от бомжа.

Было две странности. Все свидетели утверждали, что Володя был пьян, и от него был сильный запах, но на экспертизе этого обнаружено не было. Тогда чего ради, с бутылкой пива, он вылез на дорогу, перед идущим транспортом?

Непонятно. Сам шагнул смерти навстречу? Второе непонятно, куда делся черный портфель с золотыми застежками, который, как утверждала Нина, Володя взял с собой. Она твердила о каких-то бумагах, по продаже «Бреста». Но Архангельский хорошо помнил, что на ежегодных встречах сослуживцев, проводившихся каждый год в феврале, Володя ни разу не упоминал ни о каких бумагах. Может Нина после смерти мужа немного не в себе? Ей кажутся непонятные призраки. Утверждает, что кто-то был в ее квартире, когда все были на похоронах или раньше. Макет корабля не так стоял, кто-то часы напольные сдвинул в сторону в кабинете Володи, куда она никогда и никого не пускала.

Потом эта женщина, которая сбила Володю, Малиновская Наталья Павловна¸ явно, не при чем. Она ехала с дочерью к врачу, и с чего ей сбивать, вышедшего на дорогу Володю. Нет, уголовкой, здесь не пахнет. Со стороны этой Малиновской явная неосторожность. Да и муж ее уважаемый человек, не допусит никакого суда. А вот вина Володи видна на сто процентов. Он же сам вышел на дорогу и свиждеьтей этому множество. Тормозной путь есть, попытка уйти в сторону от столкновения была Все это отражено в документах сотрудников ГАИ. Сам виноват. Слишком маленькое расстояние, для того чтобы что-то сделать.

Но с чего он стал пить с бомжом, когда по словам Гали, очень спешил в библиотеку? А может это отговорка? Куда делся портфель? И почему экспертиза не обнаружила даже малейших признаков опьянения?

Но в тоже время огромная толпа, стоявшая на остановке, как один подтвердила, что он был пьяный, и сам с бутылкой пива, выпал перед машиной, на дорогу. Одна бабка запомнила даже, что от Володи, разило страшно водкой. И лишь один студент утверждал, что запомнил, что Володя был не бутылкой пива, а с черным портфелем и куда-то очень спешил. Хотел остановить такси. Но была драка, крики, авария и он потерял Володю из вида, а бомжа не запомнил. Но один и всего один свидетель! А остальные что?

Похороны прошли спокойно. Нина держалась, как могла, ее поддерживали жены сослуживцев. Сын-курсант сдерживал слезы, но виду не подавал, как ему трудно.

Потом дома были поминки. Здесь Нина уже сдержаться не могла, и периодически уходила рыдать на кухню. Все сидели пришибленные свалившимся на них горем. Все поминали Никифорова добрым словом.

Ночевать осталась с Ниной жена Саши Архангельского Маша.

Старинные часы внезапно после смерти Владимира Константиновича сами встали и больше не шли. Нине было все равно. В комнате все осталось так как было при Володе.