Блытов В. На вахте. Один патрон

Командир авианосца «Брест» капитан 1 ранга Жженов сидел в своей каюте, слегка опустив голову. В правой руке его остывал стакан чая, в левой еле чадила, почти потухшая сигарета. Перебитый в далекой юности мизинец левой руки был отставлен куда-то в сторону.  В далекой юности его перебили арматурой в районе Егершельда во Владивостоке, когда молодым курсантом командир вступился за девушку, на которую напали несколько подвыпивших хулиганов. Командир откинулся своей кудлатой головой на высокую спинку дивана, и открыв рот тихо с небольшим придыханием дремал, изредка подергивая своей большой головой. По трансляции прошла команда

— Задраить водонепроницаемые переборки. Команде приготовиться к отбою!

Командир повел головой, приоткрыл глаз и опять закрыл его.

Раздавшийся стук в дверь вывел его из сладкой дремоты, недокуренная сигарета с силой воткнулась в хрустальную пепельницу.

— Да войдите! Что у вас там у вас? – голова командира выпрямилась, и взгляд принял осмысленное выражение.

— Товарищ командир, разрешите доложить – в каюту аккуратно переступил высокий порог и встал на ковре у входа дежурный по кораблю командир боевой части управления капитан-лейтенант Муравьев. Сине-бело-синяя повязка «Рцы», с нашитой золотой звездочкой, выделялась на фоне темно-синего кителя. На боку, из под кителя выглядывала кобура пистолета, а из под обшлагов кителя, выглядывала белая рубашка, с золотыми запонками – высший морской шик.

– Вечерняя поверка на корабле произведена, лиц незаконно отсутствующих нет!

Командир кивнул и откинув снова голову на диван — хотел снова погрузиться в сладкую дремоту, но дежурный стоял и не уходил. Командир повернул голову в сторону двери, (не услышав стука закрываемой двери) и недоуменно и внимательно посмотрел на стоявшего офицера. Поняв что у того есть еще какое-то дело, немного подумав показал рукой в кресло, стоявшее напротив.

— Чаю хочешь Василий Васильевич? У меня вестовой классный чай заваривает — командир виновато улыбнулся и потянулся к кнопке вызова вестового.

— Нет спасибо товарищ командир – ответил дежурный, оставаясь стоять у входа – Проблема у меня с лейтенантом Литовченко, замотал рапортами. Хочет служить в Москве – там у него папа — профессор, мама — доцент, дедушка генерал-лейтенант. И вообще на флот пришел на спор – выиграл ящик шампанского у таких же придурков — и все. Больше служить не хочет.

Голос капитан-лейтенант был какой-то просительный, а взгляд смотрел куда-то в сторону от командира.

— А бабушка не из института благородных девиц случайно? Понимает Муравьев, что вешает свою проблему на меня, но наверно достал его этот Литовченко – подумал командир и допил уже холодный чай бывший в стакане. Недоуменно посмотрел на пустой стакан, и нажал кнопку вызова вестового:

— Кто этот Литовченко – не припомню.

— Да инженер группы автоматического обмена информацией. Пишет рапорта – уже четвертый раз – просит срочно перевести в Москву служить.

— Это тот, который пол месяца назад пришел на корабль? Которого нам в наказание или поощрение, командир эскадры, списал с крейсера «Адмирал Грейг»? Службы у которого в офицерах нет даже трех месяцев? И почему я не видел эти рапорта?

— Так точно. Тот самый лейтенант с «Грейга»! Говорит, что пошел в военно-морское училище на спор с друзьями за ящик шампанского, и теперь он выиграл пари и хочет вернуться срочно в Москву. У нас на авианосце, да и вообще на Дальнем Востоке ему не нравиться. Так и говорит! Характеристика у него нормальная с «Грейга», но очень странно, что так быстро ушел или может ушли его? Мутный лейтенант, товарищ командир.

Командир потянулся как кот, прищурился, закурил еще одну сигарету, поморщился немного, и отодвинул в сторону стакан с допитым чаем.

В каюту постучал вестовой, и остановившись в дверях за спиной командира БЧ-7, принял стойку полного внимания.

— Коля два стакана чая покрепче – немного повернув голову в его сторону и сильно затянувшись сигаретой скомандовал командир и переведя взгляд на Муравьева:

— Командир БЧ-7 я был о вас лучшего мнения. Боевая часть лучшая на корабле, я вас планировал в следующем году направить в академию. А вы лейтенанта своего привести в меридиан не можете? Объясните ему, что у нас военный корабль, авианосец, а не балаган какой-то? Захотел, пришел, захотел, ушел! У нас здесь служба военная, черт побери! Нет, вы посмотрите — цирк приехал, приходи повеселиться? —  командир разозлился — Лейтенанту не хочется служить – во дожили! А что тогда о матросах говорить? Они так нам пачками рапорта потянут завтра.

Командир с силой воткнул недокуренную сигарету, рядом с предыдущей. Теперь они обе торчали из пепельницы, как ракеты готовые к запуску. Командир БЧ-7 виновато повел головой.

— Виноват товарищ командир, и я и мой замполит с ним проводили беседы. Я его уже и к большому заму водил на беседу. Олег Николаевич сказал, что Литовченко нуждается в воспитательном воздействии, и обматерил меня, а заодно и его. А этот опять пишет каждый день рапорта, и мне проходу не дает, рвется на прием лично к командующему флотом — капитан-лейтенант опять виновато повел плечами.

Из-за спины дежурного, молча выскочил весь в белой форме вестовой, поставил с ловко удерживаемого одной рукой подноса два стакана чая и вазочку с печением, на журнальный столик и забрав уже допитый стакан с рабочего стола командира, также тихо исчез, растворившись в темноте командирского коридора.

Командир молча протянул руку, мол садись, но дежурный остался стоять:

— Спасибо мне надо на дежурство.

— Макаренки недоделанные. Одного лейтенанта воспитать не можете. Как вас только в академию Василь Василич отпускать? Распустили боевую часть, скоро и матросы начнут рапорта писать – хочу в море или не хочу. И Зам мой тоже хорош — личный представитель партии, и лично ее генерального секретаря ни чего не доложил мне, и не сделал ничего хорошего, чтобы прекратить эту вакханалию. Обматерить-то и я могу, а его дело убедить хрупкую лейтенантскую душу в необходимости служения Родине. А если завтра на нас рапорта от всех лейтенантов посыпятся или хуже того от матросов – вы служить будете за всех? Василь Василич, где этот Макаренко?

— Какой Макаренко? Заместитель командира эскадры капитан 1 ранга Доскаль? «Учитель»? – вскинулся резко дежурный, не сразу поняв вопроса командира.

Командир поморщился, от его непонятливости и отхлебнул громко из принесенного вестовым стакана чая.

– Ааааа! Почему Доскаль — Макаренко? Да нет мой ЗАМ-ПО-ЛИТ — Олег Николаевич! – выговорил он по слогам

— Доскаль по-украински – учитель. Понял, теперь товарищ командир. Мы Доскаля «Учителем» зовем за его стремление всех учить. А замполит — Олег Николаевич. Так, он сошел в политотдел на буксире сразу после полетов самолетов в 19 часов — буксир возвращался в базу. Будет наверно завтра утром к подъему флага.

Командир поморщился как от зубной боли

– То-то я не слышу этого соловья вечером по трансляции. Не поет – что-то тут не так чувствую. Прямо как беда какая-то. Однако я не понял дежурный? Так схода же нет ни у кого сегодня, завтра в море идем в 6 утра, и мне никто не доложил, что мой ЗАМПОЛИТ слинял. Почему у вас на корабле такой бардак?

— Так точно бардак – он спешил очень. Я думал, что он у вас разрешение спросил. Ради него и буксир к проставке подходил. Сказал совещание у них в политотделе.

— Зам сказал, что много дел и ушел в политотдел. Ну и черт с ним пойдем завтра в море без него. Пусть попрыгает по причалам – повеселел внезапно командир и встав с дивана подошел к столу.

— Значит так, Василий Васильевич этому Литовченке скажи, что ты уже подал его рапорт мне по команде, и я его рассматриваю. Три дня по уставу у меня есть. Кстати принеси этот рапорт с утра – буду изучать лейтенантские вирши. Я ему покажу Мааскву в радужных облаках – командир произнес слово «Москва» на московский лад упирая на первую букву А, вместо буквы О. В его мыслях промелькнула Красная площадь со звездами на башнях московского Кремля – хорошо бы конечно к старенькой маме в Москву насовсем, а не здесь дерьмо качать с утра до позднего вечера.

Дежурный по кораблю, молча вытащил белую бумагу левой рукой из-за спины и положил ее на журнальный столик перед командиром.

— Предусмотрительный ты, однако, Василий Васильевич, все с собой захватил — молодец! Своего не упустишь, чтобы испортить сон командиру.

Командир двумя пальцами, как какую-то гадость переложил рапорт на письменный стол

– Пусть до утра сок дает. Утро вечера мудренее!

Он встал, молча походил по каюте, видимо переживая разговор.

— Разрешите идти, товарищ командир – робко спросил дежурный.

Командир не ответив молча махнул рукой в его сторону – мол иди.

После ухода дежурного несколько раз командир брал в руки пачку сигарет, но потом откладывал ее  в сторону, затем бросил на журнальный столик. Прошел в спальный отсек, разделся до трусов и майки, снова вернулся в кабинет, закурил, сел за письменный стол и стал, немного щурясь от табачного дыма, изучать рапорт лейтенанта Литовченко. Лицо его покраснело, выдавая излишнее раздражение.

— Ладно, завтра утром разберемся. Лейтенанты служить не хотят. Ошалели – вот в наши годы – командир мечтательно потянулся, представляя, как бы отреагировал его командир в после сталинские годы к такому рапорту.

Затем командир направился к выключателю, чтобы погасить свет.

Внезапно в дверь каюты опять раздался стук, и в проеме двери появился высокий худощавый лейтенант с круглым лицом в голубой повседневной куртке:

— Разрешите товарищ командир? Лейтенант Литовченко.

— А я вас не вызывал товарищ лейтенант – повернулся командир к двери – Какого черта уже двенадцатый час ночи. Я спать ложусь!

— Товарищ командир я просто хотел проверить подал ли вам командир БЧ-7 мой рапорт и коротко объяснить по его поводу обстановку.

— Не надо мне ваших объяснений ночью лейтенант. Вот ваш рапорт лежит. Завтра рассмотрю, и сообщу свое решение. Через вашего начальника и все!

— А я вам не лейтенант, а товарищ лейтенант и меня не надо сообщать – меня надо отправить служить в Москву – покраснев, внезапно выпалил лейтенант.

Командир повернулся к лейтенанту, его шея и лицо побагровели. Затем он взял в руки микрофон пульта громкоговорящей связи и нажал медленно кнопку вызова дежурного по кораблю. Раздался щелчок – включилась красная лампочка ответного включения. В динамике послышалось ожидающее дыхание дежурного по кораблю.

Командир раздумывал, что сказать. Видимо не дождавшись голоса командира, дежурный решил сам спросить:

— Слушаю, товарищ командир.

Командир немного помолчал, еще обдумывая свое дальнейшее решение и действия. Закурил сигарету, и решительно произнес:

— Василий Васильевич поднимись ка, ко мне, пожалуйста на минутку.

Лейтенант, молча стоял в дверях, и смотрел на командира, ожидая ответ, но командир прошел в спальную одевать брюки и рубашку

— Ждать меня здесь – бросил он на ходу лейтенанту – Не могу я с вами в трусах и майке разговаривать!

Через пару минут в каюту командира влетел дежурный по кораблю. Еле сдерживая дыхание от бега по трапам, он недоуменно посмотрел на лейтенанта:

— Товарищ командир по вашему приказанию дежурный по кораблю прибыл. Что Литовченко в обход меня к вам прорвался? Жалуется?

Командир вышел из спальной, застегивая пуговицу на рукаве рубашки.

Литовченко внезапно вспылил, и с какой-то злостью сказал дежурному по кораблю:

— А вы товарищ капитан-лейтенант мой вопрос не решаете, вот я и решил сам обратиться к товарищу командиру.

Командир сел за свой письменный стол и повернулся к офицерам , стоящим в дверях:

— Брэк товарищ лейтенант! Говорить будете, когда вам это разрешат ваши начальники, а пока помолчите.

— Ну что Василь Василич, как у него с наказаниями? Взыскания есть? – сказал он обращаясь к дежурному по кораблю.

— Пока только один выговор товарищ командир за опоздание на корабль с берега – неделю назад. Он у нас недавно служит – месяца еще нет – дежурный недовольно поморщился.

Командир хмыкнул, как бы про себя:

— Месяца нет и уже один выговор. Ну ладно тогда объявляю ему строгий выговор за обращение не по команде. Перелайте старпому, чтобы подготовил соответствующий приказ. Завтра же его зачитать на собрании офицеров. Следующий раз накажу арестом на гауптвахту, если эти взыскания не помогут. А сейчас товарищ лейтенант отправляйтесь к себе в каюту. Результат по вашему рапорту будет передан вам командиром боевой части 7 через трое суток. Идите лейтенант и постарайтесь сделать так, чтобы я о вас больше не слышал!

— Есть строгий выговор, но тогда я товарищ командир буду обращаться по своему вопросу к командующему флотом – повернулся лейтенант Литовченко и вышел из каюты.

Командир сжал кулаки, но сделал вид, что не услышал его последней фразы.

— Василий Васильевич – не трогай лишний раз его. Его заклинило, силой не сломаешь, можно навредить. Я доложу завтра, когда придем с морей командиру эскадры – может и найдет ему место на берегу или другом корабле. Нам мучиться с ним нет ни времени, ни возможности. А его поведение неадекватно и заслуживает больше психологического воздействия, чем взысканий. Не хочет служить – пусть уходит с корабля! Но наглец, однако он у тебя — это все воспитание дедушки генерал-лейтенанта и папы с мамой профессоров и доцентов. Ладно, поздно уже — спать пора ложиться. Сыграешь построение для приготовления к выходу в море в 4.30 — а подъем личного состава в 4 часа. Пусть приведут себя в порядок помоются, побреются, зубки начистят, форму приведут впорядок. Все я сплю! Иди, бди службу Василий Васильевич.

Командир повернулся и пошел раздеваться в  спальный отсек каюты. Дежурный по кораблю тихо вышел из каюты, и затворил так же тихо за собой дверь, чтобы не беспокоить командира.

Весь следующий день на авианосце проходили полеты, корабль бороздил темно-зеленоватые воды Уссурийского залива. По очереди с корабля взлетали штурмовики ЯК-38м и уходили на выполнение задания. Командир сидел в своем походном кресле и о чем-то думал. Его старались по возможности не трогать. А он сидел и курил сигарету за сигаретой и пил стакан чая за стаканам, которые ему не успевал менять вестовой. Командир тихо ворчал:

— А чай где? Вахтенный офицер чай где?

Но успевавший везде вестовой быстро менял пустой стакан чая на полный.

Полеты как всегда проходили с проблемами. Только с третьего захода на посадку на самолете № 60 — летчик Балуевский включились при посадке струйные рули. Самолет № 62 — летчик Красук при посадке просел почти до воды, и пилот еле вытянул машину. А тут еще чего-то у механиков с третьим котлом не ладиться. Командир хмурился, хмурился и в конце, когда уже закончились полеты, тихо спросил заместителя командира по авиации полковника Марчука, сидевшего в соседнем кресле старшего авиационного начальника:

— Владимир Иванович, а без проблем Вы летать не можете?

— Мы стараемся товарищ командир, техника несовершенная — отказывает иногда. В бюро «Яковлева» сообщили, — обещали прислать специалистов отрегулировать двигатели.

— Так готовите технику и летчиков, вот и все проблемы. У вас, что своих специалистов по двигателям нет? Гоняете спецов «Яковлева», через всю страну. Плохому танцору знаете, что мешает?

— Так точно товарищ командир – знаю — яйца!

На мостике все засмеялись, командир улыбнулся тоже

— Вот, вот – именно это вам и вашим летунам мешает нормально летать. Все закончить болтовню! Вахтенный офицер поворачиваем в бухту Руднева. На сегодня хватит, пожалуй. Солнце заходит, офицеры и мичмана уже брюки и рубашки нагладили для схода, дома небось жены заждались? Командир БЧ-4 передайте оперативному дежурному на «Каркас», что полеты закончили – идем в точку якорной стоянки.

Марчук однако, продолжил:

— Вот сейчас идет разработка нового самолета ЯК-41 – он на порядок будет качественнее этого. Пойдет на следующий авианосец «Смоленск».

Командир ничего сказал, и только громко вздохнул. Что там новые самолеты? Вот домой бы сойти – он аж зачесался, вспоминая о своей Настене – Небось, ждет его «дюймовочка»? Эх, и что за судьба? Он-то домой попадет нескоро – это точно.

Его перевели на авианосец «Брест» командиром с должности старпома с такого же гвардейского авианосца «Азов», с Северного флота. Он очень не хотел идти служить на Тихоокеанский флот — все выслуги насмарку, да и коэффициент по оплате, как в центральной полосе. Настёна категорически была против, сына со школы срывать. А там Гиоева «отпустили» срочно в Питер, на Кронштадтскую дивизию, а на «Брест», как выяснилось, и ставить некого. Но тогда вызвали его на беседу в военный отдел Политбюро Центрального комитета КПСС, и пришлось со скрипом согласиться. Не отказывают в таких случаях! Не принято. Очень уж сложная была ситуация на «Бресте». Командир ушел, старпом недавно назначен из командиров БПК, и пока не допущен к управлению кораблем, да и запил стервец. То ли снимать и своего штурмана назначать – свои всегда лучше, чем варяги. Вот уже четыре месяца он не был дома – некого оставить за себя. Командиров на эскадре много, а вот авианосцем командовать некому. Допущенный к управлению кораблем начальник штаба бригады Карнаух не стремился подменить хотя бы на одну ночь командира. Авианосцы в море выводить не каждому дано. Уговорили можно сказать, а подмену вот обеспечить некому. Ну да ладно сами все решим с Божьей помощью и крепким русским словом. Сколько раз решали, харкая кровью.

Вечером после постановки на бридель сходящая смена офицеров и мичманов сошла на берег на ПСК (пассажирском катере).

Командир после вечерней поверки попив вечерний чай сидел в каюте и читал книжку.

Внезапно раздался стук в дверь и вошел тот же вчерашний круглолицый лейтенант в той же голубой куртке.

— Разрешите товарищ командир — лейтенант Литовченко! Товарищ командир вы на меня не обижайтесь, пожалуйста, но мне очень надо срочно перевестись в Москву! Ну, буквально за эту неделю. Войдите в мое положение! Я вам все как на духу расскажу!

Командир, аж подскочил от неожиданного вторжения:

— Литовченко, ты что не понимаешь русского языка? Может тебе, на каком другом сказать? Ты мне дашь жить нормально? У меня отдых по распорядку дня! Сегодня был трудный день, выход в море, полеты! Во-первых, даже если бы пришло приказание тебя сегодня перевести в Москву, мне надо было писать представление к назначению на новую должность. Постольку поскольку назначает Москва – пройдет минимум два месяца, пока будут ходить документы – штаб Тихоокеанского флота, штаб Военно-морского флота, Генеральный штаб – они в Москву назначают и так далее. Затем пока дела сдашь – так и на три месяца перетянет. Но это если все будет хорошо, а вообще у меня нет никаких резонов писать на тебя представление в Москву. Послужи здесь, завоюй авторитет, в конце концов и заслужишь, может перевод в Москву — лет через пять. А так говорю тебе честно и открыто – пока нет оснований! Поэтому кругом и шагом марш заниматься своими подчиненными.

Лейтенант вздохнул, хотел чего-то сказать, затем махнул рукой, видимо передумав, и вышел из каюты командира.

— Во, пошли лейтенанты. Если бы мы так служили, то флота не было бы у СССР. И выслушивали бы сейчас указания из НАТО как нам жить и что можно делать и что нельзя. Нет в интересное время мы живем и мы еще потягаемся с америкосами и прочими их сателлитами, если конечно не помешают такие Литовченки — думал командир и смотрел в иллюминатор. В каюту раздался стук и вошел с улыбкой замполит Олег Николаевич.

— Здравия желаю товарищ командир. Только что прибыл с берега и сразу к вам на «палку» чая.

Замполит засмеялся собственной остроте.

— Олег Николаевич, а почему ты не сказал мне, что на берег сходишь вчера? — поморщился от веселого вида замполита командир.

— Ну вот времени не было, буксир уходил, а мне по радио передали что бы срочно прибыл в политотдел. Я и побежал. А что тут разве что произошло? Да парторг разве не справился за меня?

— Да, нет ничего особенного не произошло – все как всегда. Только вот этот лейтенант с БЧ-7 Литовченко достает. Вчера заявился ко мне в двенадцатом часу ночи. Я уже спать ложился. Разделся до трусов, так нет приперся, этот ко мне даже без разрешения командира БЧ-7. Проверить начальника своего хотел — дошел до меня рапорт или нет. Сегодня опять уже был. Что за лейтенанты у нас пошли?

Командир закурил сигарету, и потянулся сидя на диванчике.

Замполит посерьезнел от лихого задора ничего не осталось:

— Ну, так Литовченко мне известная фигура – зам потянулся к кнопке вызова вестового – Если что решил своего добивается, но член партии уже, активный помощник руководства. Среди лейтенантов это сейчас большая редкость — нам таких поддерживать надо. На прошлой неделе дал мне сигнал что в каюте командира электротехнического дивизиона пьянка организована и я их там накрыл голубчиков – все командиры боевых частей были, даже механик и тот приперся. Я уже их наказал, а особист просигналил куда надо.

— Сигнальщики вы долбанные. Только о сигнализировании наверх и думаете. Вам что честь корабля не дорога? Да и не пьянка там была – день рождения командира электротехнического дивизиона Дунаевского – вот он и пригласил друзей. Я знал об этом, и даже поздравил Дунаевского. И как это лейтенант вообще придумал заложить своих начальников? У меня в голове не умещается такое. Ты чего, из него стукача сделал? Узнают офицеры — жизни не будет ему на корабле. Ты хоть это понимаешь это, воспитатель строителей коммунизма?

— Нет, я не заставлял сигналить, он сам, как коммунист пришел мне и доложил о негативных поступках своих начальников. Просто у него самого есть высокое чувство ответственности коммуниста – покраснел замполит.

— Чувство ответственности строителей коммунизма – передразнил замполита командир — А где оно было у тебя, когда ты вчера слинял с корабля и выхода в море? Кстати командиры боевых частей знают, что их заложил Литовченко.

— Конечно, знают я их вызывал и пообещал наказать, сказал, что у лейтенанта больше чувства ответственности за корабль, чем у них.

— Дурак ты зам. Ты его подставил. Лучше б ты в это дело не лез вообще. Хотя все равно выплыло бы все, на корабле ничего не утаишь, тем более от командиров боевых частей. Теперь понятно, почему он так рвется срочно перевестись с нашего корабля. И с «Грейга» по этому же поводу списался, небось? Надо будет у командира «Грейга» подробно об этом потихоньку разузнать. Хотя этот ничего плохого про свой корабль не скажет — хитрый хохол.

В дверях появился вестовой, и посмотрел сначала на командира, потом на замполита. Командир отвернулся в другую сторону давая понять, что не он вызывал вестового.

— Принеси как нам по стаканчику чая с командиром и по хорошему бутерброду, а то я проголодался прыгать по причалам — приказал замполит.

Вестовой быстро исчез выполнять полученное приказание.

— Так теперь точно придется убирать лейтенанта с корабля. А у особиста, представляю, какие он поэмы на нас с тобой зам строчит. Ему все равно на кого. Мы все для него ниже его московского достоинства.

— Это чего ты командир, думаешь, Литовченко строчит на меня? Неужели хватает наглости? А особист хорошо молчит сволочь, как выпить так ко мне, а как информацию дать – так фиг дождешься. Все сам да сам выуживаешь – зам посмотрел на командира.

Тот повел плечами.

— Я покажу этому передовику, как строчить «оперы» на своих начальников. Да нет, не может быть. Он чего умнее всех нас думает? Я его построю в три шеренги, если узнаю, что строчит он на меня пасквили. Я в Политотдел сошел, по причалам прыгаю как обезьяна,  а он тут понимаешь, строчит поэмы в особый отдел? Нет, я так не оставлю этого. Я все проверю. Вы точно товарищ командир знаете, что строчит?

Командир заулыбался, затягиваясь сигаретой:

— Строчит, строчит твой пулеметчик зам, не удивляйся – человек он такой. Ну и ты ему помог таким стать. Выгнал бы первый раз, и отбил бы раз и навсегда стучать. Хотя конечно он бы протоптал бы тропинку к особисту.

Затем командир, немного подумав и воткнув сигарету в пепельницу, веселым тоном сказал:

— Ну, ты Олег Николаевич загибаешь конечно, что прыгал, как обезьяна по причалам. Небось, увидел что корабля нет и рванул к ненаглядной Веруньке до вечера или в военторг к Зинке наведывался? Ой, зам – смотри мне в глаза

Зам закрутился на диване

— Ну, что ты командир разве я мог?

— Нет, что бы решить на эскадре,  как командира подменить на корабле хоть на одну ночку – продолжил командир — И я бы к Зинке сбегал  с огромным удовольствием – видная дама. А может и к Настене своей завалился на ночку – каждую ночь сниться. А так четвертый месяц сижу в железе намагниченный безвылазно. Пора размагничивание пройти. Вот в штатах командиры авианосцев ………

— Да нет командир ты что, не был я у Зины – перебил командира, думая о своем, покраснел замполит — Мы в политотделе были у Начпо, обсуждали почти весь день важные вопросы, как они нас хотят сделать передовиками соцсоревнования на флоте. Что нам надо сделать, какие мероприятия провести, кого конкретно поднять – из офицеров, мичманов и матросов. Кстати я Литовченко подал поднять – теперь надо будет вычеркивать, если узнаю, что на меня или на вас стучит. Нет, работы мне хватало, некогда пообедать было. А тебе надо Петровичу – старпому нашему  яйца прищемить побольнее. А то сидит на корабле и зачеты не сдает. Разве – это старпом? Пьянствовать может, а зачеты сдать не может. Надо его напрячь, заставить работать, бросит пить и все будет нормально.

— Вот ты и напряги его зам со всей пролетарской нежностью. А то есть сведения, что ты с ним сам выпиваешь по ночам.

— Ну, так это была профилактика, — покраснел зам — один или два раза, что бы зачеты на допуск скорее сдал. Я его пытался вразумить по-доброму.

Вестовой появился с двумя стаканами чая и блюдцем с бутербродами с сардинами на масле. Молча поставил все на журнальный столик и так же молча растворился.

Зам взял стакан, Шумно втянул в себя чай, и с уважением сказал:

— Молодец у тебя Васильев – знает даже сколько сахару Заму класть. Размешал даже – ты смотри.

Командир тоже взял стакан чаю тоже шумно прихлебнул:

— Ты зам вот что займись с этим Литовченко, а то как бы этот деятель, ваятель опер и сонетов, чего бы не выкинул, а то потом нам покажут на флоте — передовики и инициаторы соцсоревнования. Он же и к командующему не постесняется подойти. Ты видел его глаза? Так доложит, что потом должности и погоны сдавать придется. Бойся быка спереди, коня сзади, а стукача со всех сторон.

— Я знаю, что дед его служит в политуправлении Вооруженных Сил одним из заместителей самого главного нашего члена Военного Совета, начальника Главного политуправления Вооруженных Сил — генерал-лейтенант – с уважением произнес Замполит — Нет командир наверно в свете всего этого, нам лучше этого Литовченко отправить в Москву – меньше проблем будет. И чем раньше это сделаем – тем лучше будет нам с тобой.

— Вот ты Олег Николаевич и займись этим вопросом, чтобы это дятел меня больше не доставал, а то ведь я за себя не ручаюсь. Если еще раз ночью зайдет с каким-нибудь вопросом ко мне, так могу и в морду дать ему, а заодно потом и тебе. За что ты уже знаешь. Решай вопрос с своими «членами» на флоте, на ВМФ или еще выше, но убери его поскорее с корабля. Нам стукачи не нужны, сами во всем разберемся. Офицеры наверняка звереют от таких поступков лейтенанта.

— Командир, а ты знаешь, что тебя на адмирала послали. В политотделе говорили об этом – корабль-то наш передовой. Попразднуем скоро адмирала. Мне вот сказали в политотделе, что если все путем – дадут скоро, уже на подписи у самого ….. – зам поднял вверх указательный палец — Будешь первым командиром авианосца — адмиралом.

— Да ладно зам чего там адмиралом. Хотя конечно хотелось бы. Ради чего служим, но навряд ли получиться. Сердце вещает, что не пройдет. Ну, с вами разве получишь и с этим Литовченками? Так что лучше бы мне сверху лейтенантские яйца присвоили, хотя в моем положении они тоже лишняя обуза. Четвертый месяц берега не вижу.

Замполит, допив также шумно свой чай засмеялся:

— Ну, ты командир захотел лейтенантские яйца. Смешно ты придумал с этим яйцами. Кто ж их тебе яйца присвоит? Своими пользуйся. Вот дадут тебе адмирала, а мне орден «Октябрьской революции». Ни у кого такого из здешних замов нет — глядишь, и в Москву служить возьмут. Ладно, займусь завтра этим Литовченко. А может его дед и поможет мне с орденом за перевод внука в Москву.

— Зам, а с каким орденом? Ты ж после боевой получил «Красную звезду». Ты чего там крутишь за моей спиной? Почему я ничего не знаю?  Я же тебе ничего не подписывал.

— Так полгода назад предыдущий командир Гиоев написал представление. Мы тогда первое место по флоту заняли. В отделе кадров политотдела лежало, ждало времени, момента. Давало сок. А здесь мы инициаторы соцсоревнования. Значит, теперь время пришло – все у нас на корабле тип топ. Так что скоро дать обещали орден.

Зам хитро заулыбался и встал:

— Ладно, командир побегу я заниматься делами. Соберу на ночь своих политбойцов, проинструктирую по решениям политбюро и высшего партийного командования эскадры, доведу информацию, настрою на подвиги. Надо еще этого командира БЧ-4 наказать – у меня в каюте радиоприемник давно не работает, а этот мастеров не дает отремонтировать. Вот и настрою и его на подвиги. Дел много еще сегодня. Работать надо!

— Ладно, иди, только ты этого Литовченко обязательно вызови и с ним поговори по-доброму. А то не дай Господь чего натворит нехорошего, и плакали и твой орден и мои адмиральские пауки. И помни, что если мы не займемся им сегодня, то завтра он займется нами.

Зам направился к дверям.

— Господь с тобой командир такие слова на ночь. Я уже в расстройстве. Вызову его раз надо. Хотя он сам каждый вечер заходит ко мне  и докладывает, что у них не так. Кто водку пьет по ночам без зама. Ты ведь командир знаешь, что распитие спиртных напитков без приглашения зама просто пьянка, а с замом партийное мероприятие.

Он поднял вверх палец, и засмеявшись своей шутке закрыл за собой дверь.

Командир сидел за столом и думал:

— Так эта сволочь Литовченко еще и стукач ко всему. Своих однокашников и сослуживцев закладывает. Нет такие офицеры мне не нужны на корабле. Бог ранее миловал от сынков и внучков раньше, а вот поди ж тут достался один такой всем стукачам стукач. Каждый вечер к заму ходит – вот подишь ты барабанщик — ясный молодец. Нет, любое представление подпишу, лишь бы убрать поскорее с корабля. А с другой стороны, не первый случай с негодяями — уйдет в Москву, оттуда через несколько лет в академию под прессом дедушки генерала. А потом опять на хорошую должность и с большими погонами проверять приедет и головы сносить бывшим товарищам и начальникам на флотах. Сколько уже таких уже видел за службу. До чего служба бывает дурная. Нормальных людей гноят по дальним углам, и военно-морским базам, а найдется такая сволочь – ей в Москву прямая дорога – и ордена и звания дают. Он бы вот так, как я из деревни. Отец колхозник, мать колхозница, дед с бабкой раскулаченные. А что делать, как избавиться? Вот так своими руками себе сами могилу роем и флот уничтожаем на корню.

Командир походил по каюте, с силой вогнал с силой сигарету в пепельницу, сел за стол перечитал еще раз рапорт Литовченко. Затем взял книгу Валентина Пикуля «На задворках Великой империи» попытался читать. Поймал себя на мысли, что все равно думает о заме и Литовченко. Покачал, начавшей седеть кудлатой головой. Закурил опять – задумался, тяжело вздохнул, и включил пульт громкоговорящей связи:

— Рубка дежурного!

— Есть дежурный по кораблю старший лейтенант Огнинский.

— Начхим вызови ко мне в каюту командира БЧ-7.

— Есть товарищ командир, но он сошел на берег. Вызывать с берега?

— С берега? Ты что с печки упал начхим или перегрелся у обогревателя? Ладно, не надо никого. Пусть отдыхает с женой.

Командир выключил пульт громкоговорящей связи.

Через некоторое время по всем линиям корабельной  трансляции прошла команда начхима, стоявшего дежурным по кораблю:

— Заместителям командиров боевых частей по политической части, заместителям командиров дивизионов по политической части, секретарю комсомольской организации корабля, секретарю партийной организации корабля, начальнику клуба, редактору корабельной газеты «Боевой путь Бреста!» прибыть в кают-компанию офицеров штаба.

Командир представил себе, сияющее лицо начхима, четко выговаривающего по слогам, каждую должность из списка собираемых замом лиц, и заулыбался.

— Да черт с ним – завтра доложу комбригу, комэску, может помогут убрать эту мразь с корабля.

Командир пошел в спальный отсек, разделся, помылся, тщательно почистил зубы. Посмотрел в зеркало и подмигнул самому себе. Прилег в трусах и майке на не разобранную койку. Глаза сами закрылись, и весь мир и корабль с его проблемами отошли куда-то далеко. Сны последнее время командиру не снились, и он просто проваливался в черные небытие.

— Старею наверно – подумал он и уснул.

Из состояния сна его вывел стук в дверь спального помещения. Командир недовольно посмотрел на часы – час ночи. Что-то случилось наверно?

Он вскочил, как в молодости, натянул брюки, схватил рубашку, и выскочил в кабинет. В кабинете с красными глазами стоял лейтенант Литовченко в своей голубоватой куртке.

— Литовченко вы что, совсем до ручки дошли? Час ночи, что случилось?

— Товарищ командир я больше так не могу. Они со мной не разговаривают, они меня презирают. Даже лейтенант Петров переехал в соседнюю каюту спать к ним на диван. Поют песню Высоцкого: «А он стахановец, закладовец и надо же, что завалило именно его».

— Не закладовец, а загладовец – машинально поправил командир – но это не меняет дело – неприятно, согласен!

— Я так больше не могу и не хочу жить. Вы отказали мне перевести меня в Москву. Я поступал как настоящий коммунист и поэтому я хочу вас попросить рассмотреть сегодня мой последний  рапорт.

Он дрожащими руками протянул командиру листок белой бумаги.

— Прошу выдать мне пистолет и один патрон – прочитал суть рапорта командир.

Задумался ненадолго. Лейтенант стоял с просительной и горестной физиономией.

— Стреляться надумал? Думаешь я тебя отговаривать буду? Нет дорогой – не буду. Ты меня за эти два дня достал, как и всех офицеров на корабле. А чего же ты кстати не повесился или за борт не выбросился в море? Стреляться хочешь? Или ты ждешь, что я тебя сейчас отговаривать начну? Нет — не стану. Просишь пистолет и патрон — я дам сейчас команду выдать их тебе.

— Командиру БЧ-2 выдать лейтенанту Литовченко один патрон и пистолет из корабельного арсенала – вывел командир резолюцию на рапорте, и протянул рапорт Литовченко.

— Подожди еще немного. Не спешишь? Туда всегда успеешь, если стремишься.

Он включил громкоговорящую связь с рубкой дежурного, и вызвал дежурного:

— Начхим, Огнинский — ты меня слышишь? Не спишь?

— Так точно товарищ командир слышу и не сплю – четко доложил дежурный по кораблю.

— Значит так, сейчас лейтенант Литовченко пойдет стреляться из пистолета Макарова на ют.

— Литовченко, ты понял на ют, у нас здесь каюты потом убирать некому от крови, а там кровь брандспойтом смоют за борт. Удобно!

Затем обращаясь снова к дежурному:

— Дежурный подними начмеда, и вместе сопроводите его на ют. Будете  свидетелями, что сам. Все запиши в вахтенный журнал. Если не застрелиться до конца, ну не смерть, добьешь что бы не мучился. А начмед пусть осмотрит труп и зафиксирует факт смерти в своих документах. Я отправляю сейчас Литовченко к командиру БЧ-2 за пистолетом. Понятно?

— Так точно товарищ командир понятно. Есть дострелить лейтенанта Литовченко, если он сам не застрелиться до конца. А начмеду все зафиксировать в своих документах. У многих здесь есть желание его застрелить. Ну да ладно пусть сам! – с какой-то тихой радостью произнес начхим. Я побежал за начмедом и потом мы вместе к командиру БЧ-2.

— Понял лейтенант – повернулся командир к Литовченко – Иди к командиру БЧ-2, можешь в арсенале получить пистолет с патроном.

У того застучали зубы и лицо было какое-то перекошенное.

— Вы, что правда хотите что бы я застрелился?

— Ну, во первых ты сам пришел ко мне ночью с таким рапортом и я не вижу оснований тебе отказывать в твоем последнем желании. Ты за этот месяц сумел противопоставить себе весь офицерский состав корабля, так что твой поступок вполне офицерский, и я бы на твоем месте сам застрелился, если бы попал в такую же ситуацию. Хотя не стал бы, подставлять такими рапортами командира, но это уже проблемы воспитания.

— Вы еще пожалеете о своем решении – прокричал Литовченко, и выскочив из каюты командира, громко стукнув дверью.

Командир  присел за свой стол, достал откуда-то из глубины открытого под столом сейфа бутылку армянского коньяка, налил в стакан, и быстро выпил его:

— Ладно, пожалею и черт с ним. Ну что прощай адмирал, а как близко было – командир заулыбался сам себе.

Раздался звонок телефона. Звонил командир БЧ-2:

— Капитан 2 ранга Бондаренко. Тут мне пришли дежурный капитан-лейтенант Огнинский и начмед Муратов  говорят, что есть ваше приказание выдать лейтенанту Литовченко пистолет и один патрон. Это правда, товарищ командир?

— Ну, резолюция будет на рапорте — прочитаешь. Выдашь ему, если придет, конечно — тот пистолет, что мы списали со сломанным бойком и патрон тоже дашь уже стрелянный, но с нормальной головкой, что бы комар носа нет подточил. Повторяю, если конечно он к тебе придет, в чем я сомневаюсь сильно.  Все понял командир БЧ-2?

— Все сделаю, как вы сказали товарищ командир – он уже всех достал, товарищ командир, а больше всех Мурзика, то есть капитан-лейтенанта Муравьева прошу прощения.

— Ладно, смотрите мне там. Что бы все было тип-топ, если он придет. Взять его потом под жесткий контроль, а завтра отправим в политотдел эскадры – пусть с ним там мучатся или выдают сами ему пистолеты. Я его отучу такие рапорта командиру писать, и по ночам всех терроризировать!

Командир положил трубку и стал ждать развития событий.

Минут через пять в дверь командира раздался стук:

— Товарищ командир к вам можно?

В каюту протиснулись из темного коридора замполит и особист, за их спиной маячил лейтенант Литовченко. В руке особиста, был злополучный рапорт, подписанный командиром.

— Товарищ командир – это ваша резолюция – спросил особист оставшийся стоять в дверях.

Замполит прошел в каюту и сел в кресло напротив командира, Литовченко остался стоять в темном коридоре и оттуда наблюдал за развитием событий.

— Моя резолюции, я а что вам в ней не нравиться? Или его  рапорт понравился?

— Ну, нравиться или не нравиться это сложно сказать – продолжал особист – Вы хоть понимаете, что вы подписали? Он-то понятно дурак — лейтенант чего с него взять? А вы ответственный офицер – командир авианосца. Вы понимаете что делаете? Вы подписали себе приговор.

— Да командир ты не подумавши это сделал наверно. Шутка такая у тебя – постарался сгладить ситуацию  Замполит.

— Это не моя шутка. Так, Литовченко со мной шутит. Собрался шантажировать меня своим поступком. Чуть что будет не по его — пистолет подавай ему с одним патроном. А может лучше всем кораблем прыгать вокруг него, да пыль стряхивать всю оставшуюся службу. Хотел бы повеситься — давно повесился бы. Нет – это настоящая политика шантажа и если мы ей поддадимся сегодня, то завтра все закрывай лавку. Корабля боевого не будет! Уступим все — конец! Появятся последователи, можете мне поверить. Служба-то у нас не сахар.

И далее уже обратился по направлению Литовченко в коридор:

— Ну что же ты жаловаться на меня побежал. Не нравиться жить – вешайся, за борт прыгай – множество способов! А ты командира пришел шантажировать. Думал, я дрогну, буду уговаривать тебя, встану на колени? Не дождешься! Я командир авианосца, а не девица из института благородных девиц! Сволочь ты Литовченко. Не офицер, а размазня и не достоин даже лейтенантских погон!

Тот хотел что-то ответить, но слезы душили его, и он громко разрыдался на весь коридор.

Командир стукнул кулаком по столу.

— Так вот хватит, начальнички добрые! Принимаю решение, пока я командир авианосца. Замполит берешь этого Литовченко к себе, и всю ночь утираешь ему слезы платочком, меняешь подгузники, водишь лично на горшок, и отвечаешь за его жизнь головой. Вот сейчас он уже способен и повеситься и за борт выпрыгнуть в состоянии аффекта! Я же за свои поступки отвечу, в полной степени – это я обещаю. Я офицер и командир авианосца и честь корабля для меня не пустой звук  и позорить флаг никому здесь не позволю! Ты представитель особого отдела можешь все докладывать вышестоящему руководству, и приложить этот рапорт. Я ни от одного слова не откажусь. А сейчас всем спать! Представление закончено, цирк уехал, клоунов больше здесь нет!

Что-то сильно кольнуло командира прямо в сердце, что он невольно взялся за левую часть груди левой рукой.

Особист не заметив, махнул рукой и вышел из каюты. Замполит покачал головой вышел в коридор за особистом, и взяв рукой за плечо рыдающего Литовченко повел вверх по трапу к себе в каюту.

Командир встал из-за стола, закрыл за ними дверь, подошел к столу, нагнулся достал из сейфа еще коньяку налил полный граненый стакан и залпом выпил его.

— Ты смотри у него-то патрон холостой, а попал мне вроде мне в сердце. Болит – он потер рукой сердце – может начмеда вызвать с его пилюлями. Да ладно не первый раз — прорвемся. Но ….. болит! Вот зараза!

Он не успел додумать, как раздался снова звонок телефона. Командир посмотрел на него как на врага, но трубку снял, все еще держась левой рукой за сердце:

— Слушаю командир!

— Товарищ командир это командир БЧ-2 капитан 3 ранга Бондаренко, начхим и начмед. Мы в арсенале ждем лейтенанта Литовченко, а его все нет. Какие будут приказания?

— Приказание одно – спать всем кроме дежурного по кораблю. Цирк уехал, представление закончилось, и все клоуны ушли спать! Все нормально ребята! Спать. Завтрак будет завтра, а сегодня был уже сегодник! Понятно?

— Так точно, товарищ командир. Понятно. У вас все в порядке, может начмед заскочит к вам на всякий случай. Что-то голос у вас слабый.

— Отставить начмеда — все нормально – прорычал командир, сквозь силу быстро растирая грудь левой рукой — Всем спасть! Дежурный поставь у каюты замполита вахтенного. Литовченко сейчас там. Смотреть за ним внимательно и не упустить если что. Он сейчас многого может наделать. Если что поднимать меня!

— Товарищ командир не надо вахтенного — мы сами офицеры постоим и посмотрим до утра! Все будет нормально!

Командир допил остатки коньяка, допил остатки холодного чая из стоявшего на журнальном столике стакана, и все еще держась левой рукой за грудь, пошел еле передвигая ногами спать.

В прикроватной тумбочке слегка трясущейся рукой он нащупал почти закончившуюся упаковку «Валидола», выковырял из нее последнюю таблетку и засунул под язык. Минуту просидел на койке, а затем не раздеваясь аккуратно опустился на одеяло и откинулся на подушку. Заноза в сердце куда-то медленно стала уходить.

— Кардиограммы ему не нравятся? – подумал он вспомнив слова начмеда – в госпиталь видите ли  надо. А я не знаю об этом? А кто на корабле останется, кто авианосец будет в море выводить? Кто с этими Литовченками будет разбираться? Комэск не отпустит однозначно, ни в какие госпиталя. Эх, нет помощников, нет единомышленников, нет заместителей – с горечью подумал, начинавший засыпать командир.

Авианосец отъехал куда-то вдаль и он увидел молодое смеющееся лицо Настены и ему стало хорошо. Командир спал.

На корабле воцарились мир и благополучие, тихо работали механизмы, обеспечивающие жизнь корабля, иногда по боевой линии трансляции проходили команды для вахтенных и дежурных. У каюты замполита по очереди сменялись офицеры, контролируя обстановку и понимая сложившуюся ситуацию. Командира любили и уважали.

Корабль спал, а впереди наступал новый день для всех наших героев!

На следующий день командир получил выговор по партийной линии на партбюро эскадры, состоялся очень тяжелый разговор с командиром эскадры и начальником политотдела эскадры. Однако с должности командира так и не сняли – не было тогда еще готовых командиров авианосцев, и разбрасываться ими не разрешил Главком — всего два авианосца на весь ВМФ. Адмирала командир тоже не получил, представление сразу же после происшедших событий отозвали из управления кадров Вооруженных Сил.

Лейтенанта Литовченко на следующий день приказом командующего флотом перевели в политуправление Тихоокеанского флота, а через несколько месяцев дальше в Москву, поближе к деду и родителям в политуправление ВМФ инструктором по комсомолу.

Прошло пять лет. Командир, умер от инфаркта на ходовом мостике в море на боевой службе в своем походном кресле. Не выдержало сердце бешеных нагрузок сумасшедших и стремительных лет.

Замполит, получив обещанный орден «Октябрьской революции», перевелся служить в политуправление Тихоокеанского флота.  После чего благополучно перевелся преподавателем в Киевское политическом училище — учить службе молодое поколение политработников.

Лейтенант, вернее уже капитан-лейтенант Литовченко поступил в военно-политическую академию из политуправления ВМФ, которую благополучно закончил в чине капитан 3 ранга, и уже через пару месяцев проверял в составе комиссии Политуправления ВМФ корабли Тихоокеанского флота и всех своих бывших начальников и сослуживцев.