Часам к десяти вечера Свердловка пустеет. Горожане уходят спать. Они укрываются за крепкими запорами и железными дверями от своих сограждан. От тех, кто при советской власти был «другом, товарищем и братом». От тех, кто днем шагал рядом по улицам, стоял в очередях и ходил на одни сеансы в кино.
Но лихие девяностые здорово порастрепали понятия и укрепили дверные запоры. Человеколюбие сменил криминальный конструктивизм. Поэтому народ благоразумно и от греха подальше разбежался к последнему транспорту: в городе автобусы перестают ходить с 22.00.
Просто после 22.00 водителей и кондукторов начинают привычно грабить. Это традиция.
Такси тоже не каждого возьмёт: а если ты лихой человек или просто бандит с ножом или пушкой? Да и не наездишься на моторе.
И основную нагрузку тянет трамвай: ему просто некуда свалить с железной колеи, и он упрямо ползет от стрелки в центр мимо кремлевского холма.
Трамваи почему-то не грабят: думаю, западло. Надо же и статус иметь: а то – трамвай ограбил! Этого никто не поймет.
Вечер кончился, и на город наползла сероватая пока ещё ночь.
Я опоздал в гостиницу. Мне надо было на другой берег Оки, и оставался только трамвай. И я его терпеливо ждал. На пустой Свердловке я стоял почти один.
Вот и трамвай. Но я в него не сел.
Уйти я не мог: на ступенях двухэтажного магазина перед стеклянной дверью прямо на кафеле, истоптанном за день тысячами ног, сидел молодой музыкант и играл на саксофоне.
Пустая старая улица принимала мелодию и далеко разносила её и вправо и влево. Музыкант был молод, и блюз был о любви. А о чем же ещё может быть вечерний блюз?
О несбывшихся надеждах, о непонятом чувстве, об утраченной любви!
Парень старался: он весь вылился в свою импровизацию. Он дарил свою любовь ночной Свердловке и не просил за это ничего. Несколько человек собралось на углу и через дорогу слушали чужую жизнь. Музыка, мягкая и грустная задержала людей в опасном ночном городе.
Музыкант менял тональность и ритм, импровизируя согласно порыву, а мы стояли в облаке красивых звуков, нечаянно подаренных нам в этот летний вечер.
Я перешел через перекресток и положил в футляр от саксофона деньги.
Футляр был пуст, а время игры кончалось: наступала пора для других игр. И в этих играх саксофон был не нужен.
В моей комнате висит маленькая картина Нижегородского художника. Угол магазина, на крыльце которого играл саксофон.
22 февраля 2012г.