Щекотихин О. Подводный капкан

В Одессе в разгаре весна. Белые гроздья цветущих акаций издавали чудесный пьянящий аромат. Каштаны оделись пирамидами цветов. Приморский бульвар украсился цветущими клумбами, укрытыми в тени столетних платанов.

Мы – экипаж швербота «Садко» – спускались по Потемкинской лестнице, направляясь на водную станцию Судостроительного завода им. А. Марти, где стояла наша яхта. Конечно, не совсем наша, а Одесского государственного университета. Но поскольку в университете не нашлось энтузиастов парусного спорта, а яхта год пролежала во дворе ОГУ и порядочно рассохлась, парусная секция ДСО «Наука» по просьбе университета направила на нее нас, только что получивших права яхтенных рулевых второго класса – первой ступени в сложной иерархии парусного спорта – для ремонта и дальнейших тренировок на этой яхте.

Весенний ремонт мы успешно провели, и вот наша красавица стоит рядом с другими яхтами на водной станции судоремонтного завода. Поставлены паруса – грот и стаксель. Отданы швартовы, выбран якорь, и мы покидаем акваторию водной станции, чтобы, обойдя брекватор, выйти из порта на чистую воду.

Но прежде чем обогнуть брекватор, мы обычно немного проходили вдоль его внутренней стороны, чтобы посмотреть как бывалые мореманы, которыми мы себя считали, и обсудить, что нового пришвартовали к его стенке.

А тут появлялись самые разные «морские чудовища» – неудачные новинки судостроения, железобетонные баржи, корпуса которых начинали течь, дебаркадеры, небольшие старые транспортные парусники, различные гражданские и военные катера, отслужившие свой век, и много других морских диковин, для которых не находилось места в порту и которые ждали очереди отправки на металлолом.

На этот раз наше внимание привлекли два сигаро­образных корпуса, обросших гирляндами мидий и корой ржавчины. Подойдя ближе, мы рассмотрели рубки подвод­ных лодок, отверстия для забора воды в обшивке легкого корпуса и вышки перископов над рубками.

Не подойти и не побывать на подлодках для нас казалось просто невозможным. И вот наш «Садко» пришвартован, паруса опущены, и мы на корпусе одной из лодок. Под ногами трещат раздавленные мидии, убегают греющиеся на солнце крабы. На подводной лодке мы не увидели ничего нового по сравнению с тем, что мы видели, проходя вдоль ее корпуса на яхте. К нашему разочарованию, люк входа в рубку оказался закрытым, и было видно по толстому слою водорослей и мидий, что люк не открывали. Обойдя всю палубу спереди и сзади рубки, мы не увидели следов проникновения внутрь подлодки. А по носу лодки проходила большая полоса, очищенная от обрастания и блестевшая царапинами металла, как будто кто-то прошелся в этом месте большим скребком и ободрал корпус лодки до металла.

Озадаченные увиденным, мы спустились на «Садко» и ушли на внешний рейд на тренировку. До конца тренировки мы выдвигали самые различные версии о загадочных подводных лодках, но ни одна из них не казалась нам убедительной.

Второй муж моей матери Борис Петрович Мудренко возглавлял отряд водолазов Одесской военно-морской базы. Он часто уходил в море, иногда на длительное время, и руководил выполнением самых различных водолазных работ. Возглавляемые им водолазы поднимали со дна моря затонувшие малые суда, лежащие на фарватере и мешающие судоходству, систематически обследовали квадрат за квадратом акваторию Одесского рейда, извлекая неразорвавшиеся мины, снаряды, бомбы и другие смертоносные «подарки» войны.

Однажды вечером он пришел взволнованный, за ужином выпил пару стаканов водки и, успокоившись, рассказал, что его водолазы нашли на пассажирском причале под бортом огромного иностранного лайнера большую немецкую мину. Осадка у лайнера была большая, и при отходе он мог зацепить мину. Это означало аварию и международный скандал. По правилам нужно было снимать экипаж и пассажиров лайнера, закрыть опасный водный район и начинать подъем и вывоз мины для уничтожения. Но это огромная организационная работа. Кроме всего прочего, если о мине под иностранным судном станет известно за рубежом – в Одессу перестанут заходить туристические пассажирские суда. А если попробовать поднять мину у борта лайнера и она взорвется – это еще больший скандал.

Борис Петрович опустился на дно, обследовал немецкий «подарок» и принял решение: никому на военной базе и в порту не сообщать, а начать ее подъем, вывоз в море и ликвидацию.

Водолазы сработали ювелирно, и в конце дня далеко в море мина была взорвана. Но какую же ответственность взял на себя Борис Петрович, веривший в своих подвод­ных чудо-богатырей и переживший не одну страшную минуту при подъеме мины!

Вечером, после посещения подлодок, я рассказал обо всем Борису Петровичу и попросил открыть загадку подводных лодок. Он сказал, что это секрет и ничего рассказывать он не имеет права. И только через несколько лет вот что мне удалось от него узнать.

…В Одессе наступила весна  . Улицы украсили чудесные свечи цветущих каштанов и гроздья ароматной акации. А в военной гавани, не обращая никакого внимания на весну, жизнь шла по предписанным военными уставами параграфам: подъем флага, учения, выходы в море на выполнение учебных боевых заданий, работа по поддержанию кораблей в боевом порядке, отдых и т.  д.

 Развивались братские связи с демократическими республиками. Наиболее близкая в то время по расстоянию и по дипломатическим отношениям Болгария направила в Одессу на стажировку четыре экипажа подводников. Четыре подводных лодки-малютки были выделены на военно-морской базе в Одессе для стажировки болгарских военных моряков. А в качестве учебных задач болгарам ставились боевые задачи, подобные тем, которые выполняли подвод­ники в дни обороны Одессы от немецко-румынских оккупантов. Четыре подводные лодки-малютки вышли на учебное боевое задание. Три из них выполнили поставленные задачи и вернулись на базу, а четвертая в Одессу не пришла. Закончилось время выполнения задачи, а лодки на базе не было. По тревоге были подняты все надводные, воздушные и прочие силы по отысканию не вернувшейся вовремя лодки. Курс и район плавания лодки были известны, и вскоре один из надводных кораблей обнаружил лодку. Но эхо-сигнал принимал не одно отражение, а тройное – на дне были три корпуса подводных лодок. Спьяну троится, что ли? Но экипажи спасателей были трезвы, а аппаратура исправна. Вызванные водолазы, опустившись на дно, увидели три корпуса подлодок, стоявших рядом, а штевни и вся носовая часть были намертво заклинены в подводном гроте скалы, не обозначенной ни на одной из морских карт… Подлодку с болгарами подняли вовремя, все остались живы.

А на погибших лодках все, наверное, происходило так. В Одессе, как всегда в августе, светило яркое летнее солнце, ласково накатывались на пляжи морские волны, а над водой кружились чайки и о чем-то громко рассказывали друг другу, важно пролетали крупные бакланы.

Но пляжи были пустынны, не было привычных отдыхающих, приходивших обычно окунуться в ласковое море и позагорать в лучах южного солнца. Одесса переживала тяжелые времена сорокадневной обороны от немецко-румынских захватчиков. Руководимые генералом Петровым советские войска героически защищали подступы к городу от превосходящих сил противника. Одесситы в тылу чем могли помогали фронту: изготавливали недостающее оружие, снаряды, гранаты и даже освоили выпуск танков «На испуг» – окованных броневыми листами автомашин, от которых в панике убегали румынские солдаты. На фронт ушли многие добровольцы-одесситы, а в военно-морской гавани формировались и уходили на фронт отряды морской пехоты. Немцы захватили Беляевку, где была водокачка, и город остался без днестровской воды. Длинные очереди с ведрами выстроились у артезианских колодцев и подземных источников воды. Один из таких подземных ручейков находился в сквере в конце Дерибасовской и в простонародье назывался «Баба Яга». И «Баба Яга» отдавала свою горьковатую воду одесситам, тащившим тяжелые ведра по улицам и по лестницам на верхние этажи домов. Город обстреливался, и те из водоносов, кто не успевали спрятаться от начавшегося обстрела, навсегда оставались там, где их настигал вражеский снаряд. Но город жил и продолжал героическую борьбу с ненавистным врагом.

Военные корабли, стоявшие в Арбузной гавани, выходили на боевое дежурство, чтобы обеспечить подходы к порту транспортных кораблей, пополнявших ряды защитников Одессы и привозивших вооружение и боеприпасы, а обратными рейсами вывозили раненых, детей и женщин из осажденного города. В гавани находилось несколько подводных лодок, выходивших к берегам Румынии и Болгарии с целью противодействия морским перевозкам противника. Условия для боевого маневрирования подлодок были чрезвычайно тяжелыми из-за мелководья у берегов. В этом районе, с его малыми глубинами двадцатиметровая изобата расположена в 10-20 милях от берега.

В августе 1941 года подводная лодка «Щ-211» под командованием капитан-лейтенанта А.Д. Девятко потопила первый вражеский транспорт «Пелес» водоизмещением 5708 брт. Воодушевленные успехом «Щ-211», остальные подводные лодки также проводили боевые выходы на пути следования вражеских кораблей. Но выходить на боевое дежурство крупным подводным лодкам было чрезвычайно тяжело из-за малых глубин. Вот как приходилось сражаться подводникам этих кораблей.

Командир подводной лодки старший лейтенант М.В. Грешилов обнаружил в перископ три буксира с двумя паромами. Объявив большую тревогу, он начал маневрирование для выхода на боевой курс. Через тридцать минут, когда дистанция сократилась до 4 кабельтовых, лодка неожиданно коснулась дна моря. Опасаясь, что торпеды зароются в грунт, командир отказался от атаки. В связи с этим командовавший военными кораблями Одесского укрепрайона принял решение максимально использовать малые подводные лодки типа «М» или, как ласково их называли моряки, малютки. Размеры таких подводных лодок 44,5х3,3х2,8 метра и малый вес (203/254 т) вполне подходили для маневрирования на мелководье.

И вот одна из малюток, отдав швартовы и выбрав якорь, разворачивается и выходит из Арбузной гавани. Обойдя брекватор со стороны судоремонтного завода почти вплотную к нескольким скипостям – рыбацким сетям, укрепленным на забитых в дно шестах, на которых в ожидании добычи важно сидят бакланы, лодка обходит Воронцовский маяк, которым заканчивается дугообразный волнолом, защищающий порт от штормовых волн. Командир и старший помощник, стоя в надстройке, обмениваются последними одесскими новостями с рубежей обороны, где отряд моряков, которых румыны прозвали «черной смертью», успешной атакой отбросил наступающие превосходящие силы румын.

Сигнальщик читает флажный сигнал с поста наблюдения, желающий морякам счастливого плавания. Над водой, по которой пробегают одна за другой небольшие волны, мирно кружатся чайки, выискивая косяк лакомой сардины.

Лодка ложится на рекомендованный курс, начало которого находится на Воронцовском створе – Воронцовском маяке и знаке, установленном на крыше высокого здания в городе. В море нет дорожных знаков, как на автострадах, корабли идут по морю рекомендованными курсами, двигаясь вдоль берега по створам – двум береговым знакам, совмещая свой курс с линией, соединяющей эти знаки, по заранее проложенным направлениям, обозначенным в градусах компасного курса.

Сделав поворот на рекомендованный курс к острову Змеиный (Фидониси), малютка устремилась к вражеским берегам. Справа остается Ланжерон, Отрада, Аркадия, а впереди – мыс Большого Фонтана с хорошо видным Одесским маяком. Пляжи пустынны – в осажденном городе не до морских купаний. Сигнальщик докладывает о появившихся с зюйда, со стороны противника, самолетах, и лодка погружается под воду и продолжает идти в подводном положении, чтобы не попасть под огонь береговых вражеских батарей и самолетную бомбежку. А в лодке жизнь идет давно установленным порядком: штурман занят определением места лодки по видимым в перископ координатам и замерам глубины с помощью эхолота, боцман четко выполняет команды по поддержанию заданной глубины, комиссар готовит выступление для очередной политинформации, старший помощник в боевой рубке руководит курсом и глубиной погружения малютки, кок готовит обед и на десерт режет большие красные арбузы. А свободные от вахт члены команды отдыхают, разместившись кто где может. В носовом отсеке два торпедиста разместились на запасных торпедах (места в малютке слишком мало) и делятся впечатлениями о вчерашнем увольнении на берег. Все 22 члена экипажа малютки живут давно отработанной в морском походе жизнью, не подозревая о той смертельной опасности, которую приготовило им коварное Черное море. По корабельному расписанию подвахтенные меняют вахтенных, уходящих на недолгий отдых. Лодка идет максимальным в подводном положении восьмиузловым ходом под мерный рокот электродвигателя мощностью в 400 лошадиных сил.

Страшный удар по корпусу лодки сбросил на палубу с торпед отдыхавших в первом отсеке матросов, командир ударился головой о перископ и потерял сознание, на камбузе слетели с плиты кастрюли. Двигатель продолжал работать, но привычного шелеста воды о корпус не стало слышно. Старший помощник опросил отсеки о состоянии лодки. Из каждого задраенного отсека сообщили, что кроме разбитых электроламп, свалившихся на палубу, незакрепленных предметов и ушибов, полученных экипажем, серьезных повреждений нет. Пришедший в себя командир бросился к штурману, осыпая его семиэтажными морскими эпитетами, но тот доложил, что лодка шла тем же самым рекомендованным курсом, которым не раз ходила в этом районе. Никаких препятствий на дне моря в этом районе обозначено не было. Просмотр записей вахтенного журнала также подтвердил правильность следования лодки заданным курсом. Команда «Полный назад!» – и остановленный электродвигатель, напрягая все свои 400 лошадиных сил, начал вращать винт. Но лодка не сдвинулась с места. Из первого носового отсека доложили, что не слышно скрежета корпуса о невидимое препятствие. «Продуть кормовой балластный?». Корма немного приподнялась, образовав дифферент на нос, но лодка мертво бы  держалась неведомым морским капканом. Продувать носовые балласты не было никакого смысла, так как это могло еще больше заклинить лодку. Двигатель работал на полную мощность назад, менялись обороты на «средний», «малый», «самый малый», но все напрасно – лодка не двигалась, но стояла на одном месте. Командир собрал офицеров на совет: что делать, что еще можно предпринять? Остановились на предложении старшего механика – запустить двигатель на форсированной скорости, производя переключения в электросхеме. Двигатель в этом режиме проработает очень недолго, так как обмотки перегреются, а аккумуляторные батареи могут закипеть и выделить удушливый газ. Но другого выхода не было, а к 400 лошадиным силам добавятся еще «лошадки», и лодка может вырваться из смертельного капкана.

И вот заклинен автомат защиты двигателя от перегруза сверхбольшим током, уменьшено сопротивление в цепи обмотки возбуждения. Двигатель взревел, развивая недопустимые обороты, превышенная сила тока перегрела обмотки, аккумуляторы стали закипать, но все было напрасно – лодка намертво была прикована к морскому дну. Пошел тяжкий запах подгоревшей изоляции обмоток двигателя, к которому добавились выделяемые из аккумуляторов газы.

Из машинного отсека доложили, что емкость аккумуляторов на пределе и без подзарядки электродвигателем работать больше нельзя. А подзарядку можно делать только от генератора, вращаемого дизелями в надводном положении. Освещение в оставшихся целыми после удара электролампах падало, дышать становилось труднее из-за недостатка кислорода в воздухе, а также выделившихся газов.

Дышать тяжело, кислорода в воздухе мало, а газы, выделенные аккумуляторами, и гарь от электродвигателя еще больше затрудняют дыхание. У всех открыты рты, чтобы захватить побольше воздуха, дыхание прерывистое, сердце стучит с перебоями, тело покрыто каплями пота. Особенно тяжело пожилому электрину, призванному на флот из запаса. Он смотрит на всех неподвижными глазами, на лице крупные капли пота, голова откинута назад и неподвижно лежит на распределительном щитке электросети.

У всех кружится голова, кого-то тошнит, разинутые рты хватают остатки кислорода. Моторист падает на палубу и затихает. Механик предлагает командиру последнюю возможность вырваться из морского плена или скорее закончить общие муки: запустить дизель и дать полный ход назад. Мощность дизеля намного больше электродвигателя, 800 л.с. вместо 400, и может быть, он вырвет лодку из смертельного плена. А если ничего не получится, то остатки кислорода дизель быстро сожжет и муки экипажа от удушья быстро кончатся, все сразу же уйдут в вечное забвение.

Другого выхода нет. Никто не будет искать лодку в занятом врагом районе моря. Выхода из лодки через люк рубки для всех тоже нет, а если кто-то и спасется, то вдали от берега его все равно не подберут.

– Действуй! – дает команду командир.

Запущен дизель, и дан полный назад. Корпус лодки содрогается от работы винта, но лодка не движется с места. Быстро сгорают последние остатки кислорода, глохнет дизель. А вместе с ним уходят из жизни 22 моряка подводной лодки…

Шли годы. Я давно окончил политехнический институт и работал в НИИ автоматики. К нам поступил новый сотрудник, электрослесарь Володя. Оказалось, что в прошлом он был электриком на подводной лодке в Одессе. Я ему рассказал о подводных лодках, поднятых со дна, которые я видел у брекватора, и спросил, не знает ли он что-нибудь о них.

– Знаю, – сказал он. – Я был в команде, которая вскрывала эти лодки. Мне приказали подготовить мощный электрофонарь. Как только откроют люк лодки, я вместе с кинооператором должен был опускаться в корпус и освещать все уголки лодки, а кинооператор должен был все запечатлеть на пленку.

– Но зачем это нужно? – спросил я.

– А вот зачем, – ответил Володя. – В лодке отсутствовал кислород, и трупы моряков сохранились такими и в тех позах, как их застала смерть. Доступ же кислорода ведет к активному окислению, фактически к сгоранию останков моряков. На наших глазах лица покойников из белых становились других цветов и постепенно их тела распадались. Мы шли из одного отсека в другой и производили киносъемку. С нас взяли расписку о неразглашении того, что мы видели. Но прошло много времени, и ты тоже знаешь немало об этой страшной истории, поэтому я тебе и рассказал все, что видел. Особенно мне запомнился молодой лейтенант, который сидел за столом, голова его лежала на листе бумаги и фотографии молодой женщины, а в руке был карандаш. На бумаге были два слова: «Прощай, любим…», второе слово он дописать не смог, уходя в небытие.

Прошло полвека с тех пор, как подняли со дна эти лодки. Нигде в литературе я не встречал никаких сведений о поднятых со дна моря пленницах.

Уходят из жизни последние моряки-подводники, знающие что-то больше, чем я описал. Если мой рассказ попадет к ним, то пусть они дополнят его новыми фактами и деталями. Память о 44 моряках, в муках ушедших из жизни, защищая красавицу Одессу, не должен уйти в неизвестность