Трофимов Н. Спасение

Если снег сходит в августе – значит, лето будет теплым! (Северная народная примета)

Часть 1. Лирическая

Зима в тот год выдалась скверная – наступила-то она, как полагается, в начале октября, присыпала снегом города и посёлки, затянула озёра льдом, всё было как обычно, но в декабре ударили морозы, столбик термометра сбежал куда-то вниз и стал гулять между 40 и 45 градусами. Для жителей Североморска это было непривычно – избалованные близким Гольфстримом и незамерзающим Кольским заливом, они были согласны на минус 20 или 25 градусов, что тоже при высокой влажности не подарок. Зато буйствовало северное сияние, ярко горели звёзды, ветер затих где-то там, за снежными сопками, а в кристально чистом воздухе издалека слышались «скрип-скрип-скрип» под ногами редких пешеходов, стремящихся побыстрее добраться до дверей своих квартир – туда, в тепло, в тепло..!

Корабли, стоявшие у причалов, в приглушённом свете береговых фонарей и палубного освещения, выглядели фантастически красиво. Каждый леер, фал, антенна были покрыты длинными иглами ледяной влаги, поднимавшейся от местами не замёрзшего даже в такой холод Кольского залива, и поэтому они были похожи на пушистые елочные украшения к Новому году. В такие вечера, после развода корабельного дежурства и вахты, хорошо поужинав, было очень приятно в нарушение корабельных правил рухнуть, не раздеваясь, на койку в каюте и почитать что-нибудь из В.В.Конецкого.

Что я, командир ракетно-артиллерийской боевой части (БЧ-2) сторожевого корабля «Резвый», и сделал однажды вечером.

«Тащ сташант, шушеня!» — раздалось вдруг вместе со стуком в каютную дверь из коридора. В переводе с бойцовского-военно-морского на русский это значило: «Товарищ старший лейтенант, прошу разрешения войти!». В каюту шагнул всегда сияющий улыбкой старший матрос Мураховский – рассыльный дежурного по кораблю.

— Что тебе, отличник?                                                             

— Тащ сташант, Вас на «Громкий» к себе флагарт вызывает, в 21 каюту.  

— Понял, свободен, отличник, как Куба, Африка и Индокитай…

Надо сказать, что флагарт никакого отношения к артистам и художникам не имеет, а является флагманским специалистом ракетно-артиллерийского вооружения бригады, а чтобы не ломать язык, на флоте эту должность укоротили до флагманского артиллериста, а ещё короче – флагарта. 

Быстро напялив на себя шапку, я, подумав, куртку или шинель одевать-таки не стал – я же закалённый североморец! – и перед выходом осмотрел себя в зеркало. Из зеркала над умывальником на меня глядел 24-хлетний, полный энергии и задора офицер, готовый немедленно защищать Родину или даже на ковёр к флагарту. Для полноты щёгольской экипировки натянул на руки узкие, тоненькие лайковые перчатки и решительно двинулся в путь на стоящий рядом скр «Громкий».

В те времена на каждом причале в Североморске корабли висели гроздьями – по два, а то и по три корабля с каждой стороны причала. На причале №8 первым корпусом, пришвартовавшись правым бортом, стоял «Громкий», а наш «Резвый» был пришвартован к его левому борту. Между кораблями был заведён здоровенный пневмокранец – резиновый баллон – предохранявший борта кораблей от соприкосновения. Для нормальных людей в полном соответствии с корабельными правилами на корме «Резвого» на корму «Громкого» был подан трап-сходня, по которому можно было перейти на «Громкий», а с него – на причал. Для лиц же ленивых и особо одарённых между шкафутами кораблей в районе торпедной площадки была проложена сходня ленивая – две доски, скрепленные меду собой поперечными брусками и способные выдержать даже нашего 100-килограммового боцмана. Когда я выскочил на верхнюю палубу и вдохнул воздуха после прокуренной каюты – в зобу дыханье спёрло! Холодрыга страшенная! В три быстрых шага я преодолел ленивку и спустился на «Громком» в тамбур носовой аварийной партии, а затем в офицерский коридор.

— Прибыл по Вашему приказанию, — доложил я, представ пред ясными очами флагарта.

— Заходи, присаживайся, — ответил мой непосредственный начальник по специальности, пыхтя беломориной и дружелюбно поглядывая на меня прищуренными от струйки табачного дыма глазами. Так же дружелюбно, не повышая голоса, в течение всего лишь пятнадцати минут, он рассказал мне всю мою родословную, проанализировал весь мой генетический набор, по результатам которого я с удивлением узнал о своём близком родстве с африканскими бабуинами (флагарт недавно вернулся из похода в Анголу), а также многими другими представителями тамошней фауны. После чего высказывания о моих умственных способностях («Вы тупой, как три жопы бегемотов, обтянутые парусиной! В Вас интеллекта на полведра шаровой краски! Вашим педагогам надо было дать Ленинскую премию, за то, что они смогли довести Вас до выпускного вечера в школе рабочей молодёжи!») можно уже было считать  тонкими комплиментами. Наморщив ум, я так и не вспомнил, за какие грехи так долго утруждал себя генетическим анализом мой любимый флагарт, а посему потупил взляд, соединил руки на причинном месте и стал ковырять ковер флагартовской каюты ножкой, периодически вставляя в льющийся на меня монолог свои соображения: «Виноват! … Хотел как лучше… Хотел доложить, а Вас не было… Буду работать над собой… Больше не повторится.. Впредь обещаю не допускать… Исправлюсь!»

«И с этими людьми я должен бороться с американским империализмом!» — иссяк, наконец-то, родник артиллерийской мысли. Ларчик просто открывался – через два дня надо было сдавать отчёт по ракетной стрельбе, а я, издеваясь над старым (33 года), заслуженным и всё в этом мире повидавшем флагартом, на проверку ничего принести не соизволил. Выпив с уставшим и как-то вдруг сдувшимся начальником стакан чая, я пообещал никогда, никогда впредь более не допускать таких ужасных, просто сверхужасных поступков, ночами не спать и отчёты готовить ещё до проведения стрельб и причем все только на «отлично», я летящей походкой – «фигня какая, а я волновался!» — отправился к себе на корабль.

Проходя по ленивой сходне, я задрал голову, зачарованный потрясающим видом антенных решёток «Ангары», смотревшихся как тончайшее белое кружево на черном небе полярной ночи с искрами мерцающих звёзд, когда вдруг ботинок скользнул на налипшем на дерево снеге и я полетел вниз, между высоким бортами «Громкого» и «Резвого», оглашая окрестности длинными сложносочинёнными матерными предложениями. В полёте мне привиделась улыбающаяся морда толстой белой полярной лисицы мужского рода. 

Полёт был недолгим – инстинкт самосохранения развернул моё матерящееся тело в воздухе, и моя пятая точка вступила в контакт с тем самым пневмокранцем. Кранец оказался той ещё падлой – резина на морозе стала тверже асфальта (свидетельством чему потом был огромный синяк на обоих полушариях нижнего бюста), однако сыграть роль батута у него получилось – и я, отброшенный кранцем, описал небольшую дугу с последующим пробиванием льда и погружением в приветливые воды Кольского залива.

Впервые рассказ был опубликован на сайте www.goarctic.ru