Воронов С. Остров Первомайский — Феодосия — ЛИЦ

Над нашим старинным замком пролетела утка, вы­порхнув из шифрпоста, — кому-то предстоит команди­ровка на берега Черного моря. Два месяца! Но мне, как начальнику радиомастерской, это не светило, и я спо­койно продолжал заниматься своими делами.

Месяц назад я, в составе команды из двенадцати че­ловек, ходил в Атлантику на нашем корабле радиораз­ведки — РЗК «Вазуза». Занимались сбором разведдан­ных. Я, к примеру, работал на новейшей аппаратуре по обнаружению радиолокационных станций, установлен­ных вдоль береговой полосы проливной зоны от Бал­тийска до выхода в Атлантический океан. Отчет о про­деланной работе я уже сдал в секретную часть. Осталось подготовить аппаратуру к отправке в институт вместе с замечаниями.

А все ж-таки в группу я попал!

И объяснялось это очень просто — нехватка радистов. На юг требовались четверо радистов. Состав группы: два офицера штаба, два сверхсрочника — кессонщик и спе­циалист по буксируемым устройствам и восемь боевых пловцов. Старшим был командир части капитан 1 ранга Домысловский. К месту работы добирались тремя авто­средствами: автобусом и двумя грузовыми. Попадавшие по пути большие города объезжали стороной. Только в Днепропетровске была большая остановка — заправка с ночевкой.

И вот он, пыльный город Очаков. Катером переправи­лись на остров Первомайский. Командир сказал, что здесь будем работать две недели. Возможно, и три — до приказа о передислокации на другой объект. Наша за­дача состояла в том, чтобы передать один учебный «Три­тон» (учебное средство буксировки двух пловцов), три боевых «Протея» и обучить пользоваться ими. Местные аборигены проживали в казематах, неказистых снару­жи, но побеленных и чистеньких внутри. В каком-то из них, в начале прошлого века, ожидая казни, находился лейтенант Шмидт. Тем не менее, обитать в них мы отка­зались и разбили две палатки: для себя и руководства.

Обошли весь остров быстрее, чем Робинзон в свое вре­мя, свой. Неухоженный, заросший, площадью около 5-6 гектаров. Наткнулись на могилку со стандартной пи­рамидкой и звездой на пике. Краска на звезде облезла. Позже, местные нам объяснили, что раньше сюда при­езжали родственники, а в этом году на 9 Мая их не было. А похоронен здесь защитник Родины во время второй Отечественной. Командир кивнул на могилку и пошел дальше. Мы поняли. У местного художника на­шли серебрин, золотин и чернь. Прибрали захоронение. На серебряной пирамиде сияла золотая звезда, а на ра­мочке стали хорошо видны, подправленные чернью, слова «пал смертью храбрых при защите…».

Первый урок местным. А дальше пошли уроки освое­ния буксировщиков. Надо отдать должное, местные ре­бята старались на совесть, и уже на третьи сутки само­стоятельно погружались на «Тритонах» и перешли на тренировки с «Протеями». Передали четыре комплекта радиостанций «Орел». Ребята быстро освоили их и че­рез день, получив документы по связи, начали учебные сеансы с приемными пунктами связи Балтийского и Северного флотов. А мы, четверо радистов, присоедини­лись к пловцам и начали работать в две смены. Сутки работаем, вторые отдыхаем. «Боевая» смена передавала опыт работы под водой. «Отдыхающая» готовила сна­ряжение на следующий день и варила завтрак, обед и ужин на весь наш маленький отряд. Тренога, казан, костер. Завтрак состоял из каши (гречка, рис, пшено), бутербродов с маслом, ветчиной и сыром и чая (или ка­као). На обед — щи, борщ или суп с добротным куском порционного мяса. Компот мы не варили и, по согласо­ванию с местным интендантом, получали сок. Про ужин рассказ особый.

Урок второй. Продукты мы получали каждое утро у баталера продовольственного, и проходить в баталерку приходилось через столовую. Питались они по бачковой системе. На бачке — 10 человек. Кто-то из наших заме­тил, что доппаек они получали через день. И получали все, даже те, кому не положено. На тренировках поин­тересовались у ребят, и они рассказали, что кем-то было принято решение: доппаек, полагавшийся тем, кто спус­кался под воду, делить на всех. Уравниловка. Разрулили эту ситуацию очень просто. Я, как старшина коман­ды, сообщил нашему эскулапу, что ночные тренировки придется отменить из-за хронической усталости абори­генов. И назвал кажущуюся мне причину: отсутствие высококалорийной пищи, то есть, доппайка. Для наше­го доктора-физиолога такая информация, что коню, уви­девшему на лугу кобылу. Закусив удила, он ринулся в санчасть к своему коллеге. Короче, на следующий день вышел приказ командира части о неудовлетворитель­ной организации питания личного состава.

Доктор наш был большой весельчак и балагур. И была у него маленькая слабость — любил выпить. Начальни­ки ему это прощали по двум причинам. Первая — у него в автокатострофе погибли жена и дочь. Вторая — это был отличный специалист. А я уважал его еще и за то, что он спас мне жизнь. Весной, после зимней спячки, на рядовых прыжках с парашютом, я, после приземле­ния, почувствовал боль внизу живота. Поначалу не очень-то обратил внимание. Стал готовиться ко второму прыж­ку. После двадцати пяти прыжков нам разрешалось де­лать по два прыжка в день. Надел парашют, запаску. Попрыгал. И опять резкая боль в животе. Сказал докто­ру. Он помог мне раздеться, пощупал живот, вызвал аэродромную «скорую», и меня отправили в Балтийск в госпиталь. Там — сразу же на операционный стол. Гной­ный аппендицит.

Операцию мне делал друг Бати, капитан медицинс­кой службы Михаил Иванович Шахов. Мы были с ним знакомы. По просьбе Бати я ему ремонтировал телеви­зор. Он сказал, что мне повезло. Еще пару часов — и могло быть поздно. Подумалось: ну, а если бы это слу­чилось на учениях, и я был где-нибудь в лихомани глу­хой?

Забегу вперёд. Средиземное море. Борт противолодоч­ного крейсера «Москва». Я, капитан-лейтенант, дежур­ный по кораблю, принимаю офицеров-медиков, возвра­щающихся в Севастополь. По трапу поднимется пол­ковник медицинской службы Шахов. Встретились гла­зами. Он сразу узнал меня. Вечером, сидя в каюте, мы вспоминали наши молодые годы…

Теперь про ужин. Дело в том, что на прибрежных каменных участках водились тысячи бычков различ­ной величины и различной окраски. Обеспечивающая смена и занималась их отловом. Это было просто, ибо это была страна непуганых рыб. И на двух противнях готовили запеканку из бычков.

Шла вторая неделя нашего пребывания на острове. И вдруг пришел приказ: убыть в город Феодосию. Коман­дир собрал нас и поставил ближайшую задачу — накрыть хозяевам «полянку». Наши контрактники привезли из Очакова кой чего, даже для меня прихватили пару бу­тылок «Жигулевского». От хозяев были командир, зам­полит и начальник штаба. «Полянка» была накрыта с любовью. Главными блюдами были шашлык и печеная картошка. Ну, а фирменным блюдом — запеканка из бычков. Видели бы вы глаза командира той части! Кайф! Даже йог, достигший нирваны, не смог бы выразить на лице такого блаженства. У начальников был коньяк. Нам подкинули пару трехлитровых бутылей вина с ук­раинским названием «Bilo мicне». Местные называли его «биомицином». Ну, а я откупорил своего «жигулев­ского», сделал из горлышка бутылки глоток и… что-то мне стало нехорошо. Теплый напиток в жаркую пору, по цвету напоминающий пиво. И вкус соленый, и запах непонятный. На меня вопросительно посмотрели. «Это не пиво, — сказал я, — это моча от пьяного ежика». Все рассмеялись, а мне пояснили, что этот напиток никола­евского пивзавода. Забор воды для его производства бе­рется из Днепро-Бугского лимана. А там вода — смесь морской с пресной. В Николаеве даже ситро продают солоноватым по вкусу…

Командир передал мне блокнот с телеграммой в адрес штаба флота и копией — в Парусное. После сеанса связи я вернулся к костру. Все наши разошлись. Остались только офицеры. С разрешения командира присел. До­ложился. Обратил внимание, что они перешли на вод­ку. Мне протянули шампур с шашлыком и… предложи­ли стакан водки. От водки я отказался, а шампур зажал двумя руками. Сидел тихо, прислушиваясь к разговору у костра. Хозяева рассказывали, как их часть перебро­сили из Севастополя сюда, на остров. И как сказал кто-то из великих: «не дай нам бог, жить во время пере­мен» . И часть, как в свое время, Робинзон Крузо, была больше занята обустройством быта, нежели боевой под­готовкой. Переезд семей, поиск квартир и т.д. Благода­рили нас за помощь.

Что мы сделали, и чем помогли? Обучили пользова­нию буксируемыми устройствами. Установили станцию зарядки аккумуляторов для буксиров. Передали опыт работы в ночных условиях. Сколотили будку для вахты у причала (пусть тренируются снимать часовых, что мы им и продемонстрировали: один раз — днем и пару раз — ночью). Полностью оборудовали класс подготовки ра­диотелеграфистов в приемо-передающем центре. Помог­ли настроить и запустить в работу «киловаттник» (ра­диопередатчик мощностью на один киловатт). К старень­ким «русалкам» установили новенький приемник. Обу­чили работе на радиостанциях Р-350. Показали, как работать в экстренных случаях на любительских диапа­зонах. И все это — с фактическим использованием тех­ники. Ну, а главное, помогли отобрать положенную пай­ку у продовольственика в пользу боевых пловцов, на­помнив ему, что даже большим ртом надо откусывать понемногу, а то можно и подавиться.

Тепло распрощавшись с боевыми товарищами, мы убыли к новому месту командировки. Феодосия встре­тила песнями. На привокзальной площади с импрови­зированной сцены какая-то местная звезда на всю окру­гу выдавала: «…ах какая черноморочка, как такую не любить?». Мы приободрились, быстренько почистили перышки. Грудь у каждого, как у петуха колено.

Все напрасно. Подошла машина и мы двинулись даль­ше. Дальше — это ЛИЦ — Летно-испытательный центр. Бытовые проблемы решились быстро, и в этот же день руководство ЛИЦ ознакомило нас с предстоящей рабо­той. Мы должны были испытать и дать свою оценку парашюту; замкам отделения парашютиста от парашю­та в воздухе; новым гидрокомбинезонам и средствам связи под водой между пловцами. Обсудили план рабо­ты, в который мы внесли свои коррективы.

Центр предложил разделить нас на две группы: одна работает на испытаниях парашютов и замков, по два прыжка в день; а вторая, мы, радисты, — на испытани­ях звукоподводной связи. Особенно налегал на это май­ор из Института связи. Мы предложили свой план. Ра­ботают все восемь человек. На землю производим в день по три прыжка и за два дня закрываем наземные испы­тания. (Всего надо было совершить 50 прыжков). Так же и на воду. Работаем с замками и сразу же — в гидро­костюмах. Пойдет нормально — перейдем к прыжкам в полном снаряжении: парашют, гидрокостюм и ИДА-П.

В нелетную погоду работаем со связистом. Пусть гото­вит не два, а четыре комплекта связи. Этот план и ут­вердили. Правда, предварительно поинтересовались на­шей парашютной подготовкой.

Мухоморов сказал, что у него около четырехсот прыж­ков, а у остальных — чуть меньше. Мы скромно промол­чали, имея 30—40 прыжков. Вопрос был закрыт, и мы приступили к испытаниям.

Наземные, самые простые прыжки, растянулись на три дня. В первый день летчиков не предупредили, что будет больше, чем два вылета, и они после второго выб­роса сели: самолет — в ангар, летчики — домой… Пара­шюты были марки Д-1. Укладка парашютов была не­много другой, чем у ПД-47 и проще. Нам сказали, что ПД-47 снимается с вооружения.

Помогали нам освоить укладку профессиональные испытатели парашютов. На вопрос, почему же они не участвуют в этих испытаниях, отвечали, что нужна во­долазная подготовка, а у них нет желания осваивать водолазное дело. Мужики были асы в своем деле, и дали нам много ценных советов. Один из них был связан с улетом с аэродрома и приземлением на бахчу, что нахо­дилась рядом с нашим полем. Приземлились все восемь, и притащили в парашютных сумках восемь спелых, соч­ных и сладких арбуза. Наставники наши смеялись: эк­замен на освоение щелевидного парашюта мы сдали на «отлично».

Предстояли прыжки на воду. Предварительно начали тренировки на тренажерах. Прыгаешь с трехметровой вышки. Над тобой вся парашютная система. Зависаешь в метре над землей, отщелкиваешь карабины, предва­рительно сняв их с предохранителя, — и ты на земле. Замки, сами по себе, уже прошли все испытания. Тре­нировали нас. А вот когда на тренажерах мы начали прыгать в гидрокостюмах… что-то на нас стали обра­щать внимание институтские товарищи. Оказалось, что во время этих прыжков, мы головными застежками шлемов иногда цепляли стропы. Это было нехорошо: при прыжке с самолета могло привести к неприятным последствиям. Было принято решение заменить шлем обтюратором. Замена требовала времени, и нас бросили «на связь».

Майор обрадовался. Задача перед нами стояла про­стая. Пара пловцов опускается на начальную глубину три метра и на этой глубине уходит в сторону моря, расходясь под углом 30 градусов. На этом маршруте необходимо было постоянно передавать и принимать друг от друга сигналы. С прекращением слышимости испы­татели всплывают. На берегу, увидев на воде пловцов, замеряют приборами дистанцию между ними. Это и есть дальность связи этой радиоаппаратуры. А аппаратура была разная и — от разных организаций. Это и локато­ры, и шумопеленгаторы, и поисковые радиостанции сво­ей подводной лодки, и т.п.

«Наш» майор занимался радиосвязью между пловца­ми. По форме радиостанция напоминала пол палки коп­ченой колбасы «Московская» со снятой шкуркой. Как он нам объяснил, радиопрозрачный футляр будет зака­зываться после испытаний. Вместо футляра, на каркас с радиодеталями натягивались, один за другим, два пре­зерватива. Вот вам и «воте протектор»! Кстати, за время испытаний не было ни одного случая проникновения воды в прибор. Как тут не вспомнить 1945 год, когда на вопрос Сталина о крепости только что разработанных презервативов для Красной Армии, женщина-заммини­стра химпрома ответила, что наш латекс самый креп­кий в мире!

Все бы ничего, если бы не скверный характер майора и плохая работа техники. Дальность действия была, примерно, в два раза меньше расчетной. Было от чего ему злиться. И весь негатив срывал на нас и своих лабо­рантах. Две девочки монтажницы так те постоянно в слезах ходили. Каждый вечер майор ходил в город — звонить своей жене. Как нам рассказали, жена у него была до неприличия ревнивой. В НИИ даже анекдоты ходили про ревность этой женщины. А партком весь на ушах стоял, при её появлении. В наших умах зарожда­лась маленькая месть. И мы дождались своего часа!

Майор уехал в Москву на пару дней на «переотметку». Уехал, не зная, что во всех кармашках его одежды и даже под погонами(!) лежали, аккуратно спрятанные, презервативы. Майор больше в Феодосию не вернулся…

Завлаб, который приехал вместо майора, рассказал, что творила супруга майора. И добилась того, что на­чальник института клятвенно пообещал: в командиров­ки ее суженного — ни-ни. Новому начальнику мы пере­дали все наши замечания, а сами вернулись к испыта­ниям систем парашютирования на воду. Опробовали три вида замков. После первых прыжков два типа сразу же забраковали — после морской воды они покрылись кор­розией. Все прыжки совершали с АН-2 с высоты 800 метров.

Пригодилась школа начальника ПДС (парашютно-де­сантной службы) Балтийского флота полковника Пет­рова. Первый раз я ушел под воду, не отстегнувшись от парашюта, и меня потащило по воде метров сто, пока я не погасил его. Хорошо, что ветер был слабенький. А во второй раз — отцепился раньше и метров с десяти шлеп­нулся об воду. Навыки приходили с количеством прыж­ков, а их было не так уж и много. Вспоминаю как Пет­ров, держась за косяки открытой двери самолета, кри­чал: «Не смотри на стропы, а смотри на горизонт!». А у самого щека полощется от встречного потока воздуха. А я думал: как же ночью прыгать и где искать этот горизонт? Ночных прыжков на воду, слава Богу, не было запланировано.

Предварительные и простые, по сути, прыжки с АН-2 закончились. Предстояли прыжки с ЛИ-2. Как нам объяснили, по условиям испытаний необходима была скорость сброса парашютистов — 250-270 км/час. АН-2 такую скорость не набирал. Условия парашютирования были отличны от ранее намечавшихся. ЛИ-2, с высоты полторы тысячи метров планировал до четырехсот, где нас и сбрасывал. Нам пояснили, что самолет старень­кий и требуемую скорость он может набрать только со снижением. С четырехсот метров из нас никто не пры­гал. Но мы были не первыми — это раз; во-вторых, мы были молоды, в-третьих, мы были спецназ. Ну, а тому, кто прыгал ночью на лес, с оружием и радиостанцией, и черт не страшен!

Отпрыгали мы нормально. По прыжку в день. ЛИ-2 нам выделили на два полетных дня. Но получилось так, что вместо шестнадцати прыжков мы совершили толь­ко двенадцать. Двое из нашей команды, сославшись на плохое самочувствие, отказались прыгать. Прыгали вшестером. Ощущение? Обычный прыжок, вот только, динамический удар лямками по телу посильнее, чем при обычном прыжке.

Вечером в гостинице наши старшие товарищи забра­ли нас (шестерых) к себе в номер. Эта гостиница пред­ставляла собой муравейник человеческих жизней, при­бывавших и убывавших, наверное, со всего Советского Союза заводчан, работников НИИ, военных. Там были все, кто изобретал, производил и испытывал авиацион­ную технику на полигонах ЛИЦ. По утрам гостиница пустела и только с наступлением вечера в ней начинала бурлить жизнь. После тяжелого трудового дня в гости­ничных номерах накрывался бесхитростными закуска­ми стол, и рабочий люд снимал стресс и тяжесть дня вином, спирто-водкой и разговорами — разборами поле­тов. На таком токовище мы были впервые. Мужики, пригласившие нас, были хорошо нам знакомыми испы­тателями парашютов.

За вопросами-ответами мы узнали, что сейчас они за­нимаются с группой космонавтов. Мы недоверчиво слу­шали — ведь Юрий Гагарин был для нас небожителем. А тут недалеко от нас тренировалась целая группа кос­монавтов! Нам пояснили, что среди кандидатов идет жесткий отбор, и не каждый готов к встрече с космо­сом. И, если взлететь легко, то приземлиться бывает трудно. Этим они и занимаются. Узнали уже из наших уст, что по месту нашей службы, учит нас прыжкам инструктор мичман Брагин. Оказалось, что его все зна­ют. Как не знать Брагина, если у него больше трех ты­сяч прыжков!? Разошлись за полночь. Остался после­дний день испытаний.

Проверили снаряжение, давление в баллонах ИДА-П, загубники в рот — подышали. Помогли друг другу одеть парашюты. Прошли взвешивание. У всех вес где-то 110-115 кг. Предел — 120 кг. На мне гидрокомбинезон, па­рашют Д-1, ИДА-П и радиостанция Р-350 в прорези­ненном чехле. Руководитель полета все допытывался, что у меня в мешке, и предлагал оставить.

Накаркал. На поясе — нож десантника. Общий вес на пустой желудок — 115 кг. Значит, буду прыгать пер­вым. Посадка на самолет. Взлет, выход самолета в точ­ку пикирования. Пристегиваем фалы принудительного раскрытия Д-1. Самолет набирает скорость. Ревун. Мер­цает сигнальная лампа. Прыжок. Все, как всегда. Трях­нуло сильно. Оглядываюсь. За мной — все пять парашю­тов. Хорошо. Смотрю на воду и отстегиваю от замков предохранители.

Теперь правильно приводниться. Тут дело техники и практики. Пора. Нажимаю упоры замков. Парашют улетает в сторону, а я ухожу под воду. Чуть-чуть восста­навливаю дыхание байпасом. На глубиномере семь мет­ров. Начинаю работать ластами. Что-то кольнуло в ушах. Вода прозрачная и я вижу белое пятно — это мой пара­шют. Подплываю, захватываю его за кромку и выхожу на поверхность воды.

Поднимаю руку — все в порядке. Подходит катер обес­печения. Поднимаюсь по трапу. Чувствую в ушах ка­кой-то шум. Мне помогают снять снаряжение. Мне, что-то говорят и не дают высморкаться. В ушах шум, ниче­го не разберу, что мне говорят. Помогают снять гидро­костюм. Полно крови. Суетится доктор — заталкивает мне в уши ватные тампоны.

Вечерний разбор полетов: оказалось, что у моего гид­рокостюма околоушные трубочки были завязаны узлом. Как нам объясняли ранее, трубочки эти служили для выравнивания давления в обтюраторе. Под Феодосией был то ли санаторий, то ли пансионат, куда меня упря­тали. Помню, в парке там была скульптура оленя. Вот в этот маленький рай меня и поместили. Не было бы сча­стья, да несчастье помогло.

Команда моя убыла к месту службы, попрощавшись со мной и пожелав скорейшего выздоровления (чего я себе не очень-то и хотел).

Через неделю я и сам, здоровый и невредимый, тоже убыл в родной поселок. За прыжки нам заплатили очень хорошие деньги прямо в ЛИЦ. Вообще-то, нам за прыж­ки и в части платили, но такие деньги я держал впер­вые в жизни. Деньги отослал матери.

А за подводные работы нам в книжках водолаза про­ставили часы и очень щедро. Если в части нам часы проставляли только за время нахождения под водой, то здесь — за рабочий день. Недурственно.

Через полторы недели обалденного отдыха на берегу «самого синего в мире» Черного моря, я прибыл в часть. Доложился командиру.

Он дал мне письмо моей матушки, в котором она со­общает о получении денег от родного сынули, и просит сообщить, что готова выслать их обратно, если что не так. Ну, маманя! Я ее понимаю. Я выслал ее полугодо­вой заработок музвоспитательницы в детском саду.

Командир ей ответил успокоительным письмом.

А жизнь продолжалась. Подъем! Трусы, ботинки. Парусное—Дивное—Парусное.

Осень. На флоте — подведение итогов боевой подго­товки за год. Наши группы — нарасхват. Заказчики, в основном, пограничники морской зоны. Появились за­казчики охраны гидроэлектростанций (Внутренние вой­ска). Радистов катастрофически не хватало.

Даже меня командир дважды вытаскивал из радио­мастерской, и последний раз я неделю болтался по бело­русским болотам.

Начался четвертый год службы. Главстаршина, спе­циалист 1-го класса, парашютист-инструктор, началь­ник радиомастерской. Член Коммунистической Партии! Что еще надо для полноты службы?

Правильно. Подружка моя приезжала каждую суббо­ту из города Янтарного, и мы неплохо проводили с ней время в нашем клубе.

Зима проскочила быстро. В основном, учеба в клас­сах. Весна прошла в парашютно-водолазной подго­товке.