Сикорская Л. Боцман Северного подплава

«Мы мало знаем о том, что с нами происходит и что с нами будет. Многое, что происходит, не имеет логики на Земле, но имеет смысл во Вселенной. Как корабль, уходящий в море, не может познать грядущих штормов, так и человек не может познать скорби своей судьбы. Единственное, что человек должен понимать, — это держать спину прямо, как мачту». 

                Итак.
Целых полгода  не бушевали во мне «подводные страсти»,  а вот утром проснулась, а там «шторм».
Я замыслила  опять новый рассказ о подводниках. 

Писать об этих  морских парнях – это  очень  сложно, но безумно интересно. Я думаю, что  выскажу  правильную мысль, которую не оспорит никто: «Подводник – это не профессия. Подводник – это душа с жабрами».

Так вот, чтобы писать об этих людях, надо не только почувствовать этот орган дыхания  в себе, а надо  научиться и мыслить, и жить, как они.

У всего, что существует на  нашей Планете — одной стороны не бывает. Это я к тому, что  есть рассказы, которые пишут  моряки сами о себе.  Конечно, они более реалистичные и более точные в описаниях, богаты  профессиональными тонкостями. Но это один взгляд. Он глубинный.  А есть еще и другой. Я называю его  «надводный», со стороны.  Он, как правило, «незамыленный», свеж новизной и «засоленной» романтикой.

Любое событие можно отобразить  со стороны  пересказа, как все происходило: правильно, без лишних эмоций, как судовой журнал. Но есть и еще одно повествование. Оно не совсем объективно, лишено объективности, но оно наполнено той дозой романтических мыслей, которые так необходимы тем, у кого намечаются эти «жабры». 

Это мне подсказал  Эмилио Салгари, итальянский маринист, который писал в начале прошлого века.  Его  персонаж, боцман Катран, настолько меня поразил своей самобытностью, что  я не на миг не сомневалась, что это по-настоящему живой и реальный герой.  В этом  старом прохиндее соединилось  все самое ценное, что есть в людях: беззаветная преданность морю и призванию.  Читая, я понимала, что у этого Папаши Катрана (так звал его капитан) не только есть такие жабры, у него и в жилах течет не кровь, а настоящая  морская вода.

Ну, так вот.  Возвращаясь как-то из Севастополя, я сидела в кафе за чашкой кофе, ожидая свой рейс на Москву.

Уткнувшись в телефон, я переписывалась с подругой и не замечала  суетившихся вокруг меня людей.

Отправив очередное сообщение, я подняла глаза и чуть не обомлела. Передо мной был Папаша Катран! Да, Да! Он самый! Конечно, он был одет в обыкновенную одежду, но черты  его лица, комплекция, походка – все выдавало, что этот человек самый что не есть  моряк. Из под старого потертого вязанного жакета виднелась такая же  «проверенная» временем тельняшка.

Мой глаз, как перископ, который «увидел» цель, уже не отпускал свою «жертву».

Папаша Катран, кряхтя, сел за столик, гордо открыл меню.

Не желая надевать  очки,  он пристально посмотрел на цены, закрыл книгу предложений аэропортного кафе и что-то пробормотал себе под нос.  К нему подошел официант.

— Что-то выбрали?

— Чего тут выбирать! – громко сказал моряк, — Пива неси! Хорошего! Вилы Посейдона тебе в «лицу»!

Я улыбнулась. «Точно Папаша Катран!» — мысль  «улеглась» в моей голове и мне стало от этого необыкновенно хорошо.

После того, как бокал с напитком стоял у него на столе,  Морской Волк полез к себе в сумку, которая стояла у его ног с надписью «Адидас», такую же старую и потертую, как и он сам,  и достал пакет с вяленой рыбой.

К нему подошел официант и тихонько что-то сказал (судя по всему, предупредил, что  свою еду приносить в кафе запрещено). Папаша Катран на него так по-боцмански посмотрел, что тот просто отпрыгнул и тотчас удалился.

— То- то же! Я сам знаю чего мне можно, а чего нельзя! А главное, что я хочу! Вилы Посейдона трижды в «лицу»!

Я уже не могла сдерживать  своего удовольствия.

Папаша Катран, заметив мое веселье, немного  погодя, не сразу, опять посмотрел в мою сторону и произнес:

— Рыбу хочешь?

— Хочу! – моментально ответила я, и схватив свои вещи, быстро пересела к нему за столик.

— Эй, парень, еще бокал пива для Матроски! – громко выкрикнул бывалый моряк.

В этот момент мои зрачки расширились, словно их закапали дозой атропина.

На столе, на развернутой и испачканной  вяленой рыбой газете, лежали  жирные куски тарани.

Официант принес  бокал пива и чистую тарелку.

— Ну, хоть сюда положите рыбу, а то меня уволят, — культурно попросил он, — она уже пахнет на весь аэропорт.

— Брысь отсюда, Посейдон тебе в «лицу»! – приструнил боцман парнишку, но переложил  тарань на тарелку.

— На, это тебе. Ешь.

Папаша Катран подвинул  кусочек из середины, из которой вываливалась  икра.

— Откуда будешь?  Куда летишь одна? – поинтересовался мой собеседник.

— В Москву. На работу. Отдыхала на море.

Папаша Катран, выпив глоток холодного пива, посмотрел пристально мне прямо в глаза.

— Это хорошо, что отдохнула.  А я вот внука проведал. Проверил, как служит, как долг честно исполняет.

В этот момент его  лицо резко стало грустным, и он опустил глаза. Видно, что он что-то вспомнил.

— Да, встречи это всегда хорошо. А вот расставаться всегда грустно.

Я молчала.

— А я от Москвы в Мурманск полечу.  Да ты, дочка, ешь. Рыбка-то хорошая, отборная. Сам солил.

— А вы рыбак? – поинтересовалась я.

— ПЕНСИОНЕР Я! Посейдон мне в  «лицу»! Знаешь такую «профессию» – ПЕНСИОНЕР?

Я отрицательно покачала головой.

— Вот и я такой не знаю. Был военным моряком, после увольнения рыбаком, сейчас — ПЕНСИОНЕР!

Произнеся эти слова, Папаша Катран выпил новый глоток пива и немного отщипнул брюшко от рыбки.  Я выдержала паузу и спросила:

— А сколько вам лет?

— Уж много, дочка. Уж в этом году восемьдесят стукнет.  Старый уже.

— Ну почему сразу старый, — возразила я.

Папаша Катран, действительно, выглядел еще бравым гусаром.

— Я, дочка, на Флоте с 17 лет. Восьмилетку закончил, бате помогал в море. С ним на шхуне ходил. Из поморов мы. Оттого и крепкие.  Меня  в моря тянуло, на корабли военные. Ох, как тянуло! И ушел я со своим другом Серегой на флот, матросами.

— А вы случайно  не боцман? – спросила я, так как просто уже не могла воздержаться от вопроса.

— Что, Матроска, признала во мне Морского Волка? Истинно так. Боцман, самый что не на есть настоящий!

— А, почему вы называете «Матроска»?

— Так видать тебя. 

— Как это? – почти с обидой переспросила я.

— Ты, дочка, не обижайся. Ты просто не знаешь, кто такая Матроска!

— Как не знаю? Это форма матроса – моряка.

— А ничего подобного, голубушка! —  Папаша Катран закашлялся, потом опять пригубил немного пива, закусив жирным мясом у косточки  рыбешки, — Ничего-то вы не знаете сейчас, молодежь!

— Как это?- удивилась.

— «Матроска» — это жена матроса. Произошло оно от слова «Матрешка» — семь богов счастья. Что ближе моряку к сердцу в море? А?

Я улыбнулась.

— Вот то-то же. Ближе любимой жонки и морской рубахи – нет ничего у моряка! И неважно какого он звания и ранга. Перед морем все равны!

В это время к нашему столику подошел местный котище. Видимо, его привлек запах боцманской тараньки. Кот просительно заглядывал в наши глаза.

-Эта рыбка не про тебя, — сказал ему Папаша Катран.

У меня в пакете оставалась пара несъеденных бутербродов, колбаса с них перекочевала к коту, тот благодарно мяукнул и важно удалился с добычей в зубах.

 -Как этот разбойник похож на одного моего старого товарища по службе…- оживился вдруг боцман.

 -Расскажу тебе, дочка, про….,- начал было свое повествование он, но в  это время объявили номер моего рейса. Старый боцман прислушался.

— Дочка, погляди на мой билет. Это мой самолет?

— Да, пойдемте. Мы летим вместе и даже места у нас рядом, — ответила я.

Папаша Катран вытащил сморщенный пакет, загреб остатки рыбы с тарелки, трепетно завернул ее, положил обратно в сумку и допил пиво.

-Хорошо, в самолете расскажу…

Мы вместе побрели на посадку.

Когда вещи были уложены, а ремни пристегнуты, я поспешила посмотреть в интернете происхождение слова «матрос». От прочитанного  почти подпрыгнула. Оказывается, что слово имеет происхождение от французского   и нидерландского языков, и обозначает оно: «товарищ по койке». Я  рассмеялась. Вот уж, действительно, велик и могуч русский язык. Жена – реальный товарищ по койке!

Винты закрутились, самолет начал выходить на взлетную полосу, я отключила телефон и перевела взгляд на боцмана.

Это надо было видеть его в эту минуту. Папаша Катран молился с закрытыми глазами.

После того, как винтокрыл набрал нужную высоту и вошел в эшелон, Морской Волк, наконец, открыл глаза и еле живой произнес:

—  Не люблю я эти самолеты. Неудобно в них. Сидишь привязанный, словно бобик на цепи. Сейчас кормить будут, только сиди и не тявкай. А лодка – это другое. Совсем другое…

Подошла стюардесса и предложила напитки. За иллюминатором небо было уже совсем темным, только огоньки от крыла  мелькали предупредительными сигналами.

— Я на Севере  служил. Сын уже — в Западной Лице на атомных. Внук сейчас на современных дизелях. Считай, династия уже. А так, все наше мужское население, считай с первого колена – моряки. А ты чем занимаешься? Или домохозяйка?

— Я работаю врачом в роддоме, — ответила я, поддерживая разговор.

— Хорошее дело. Хорошее. А я и подумал, что ты Матроска.

— А, почему? – уточнила я.

— Не знаю, просто так подумалось, что из наших. Матроска – баба крепкая духом. Привыкшая все сама решать, мужа чтить. Я вот помню, как в море уходили. Поженились только, но Бог сразу ребеночка дал. Стоим, прощаемся. Обнял я свою ненаглядную, а слышу дите в ней, словно мне чего сказать хочет. Бьется. Думаю:
 «Господи, как же одна-то?». А она мне в карман чего-то сует. Уже в море вспомнил. Поглядел, а она мне сахарку в платочек завернула. И слеза такая по щеке покатилась. Времена тяжелые были, послевоенные. От себя отрывала. Понимала, что муж на долго в море уходит.

— Жива сейчас жена Ваша? – тихонько спрашиваю.

— Жива старуха! Бойчее меня будет. Раньше, как чего ругались, все за мной с дуршлагом гонялась. Я ей: «Оставь эту посудину!» А она мне: «Молчи, черт подводный, а то, если сковородку в руки возьму, то все сонары из тебя повышибаю!». Я не обижался, наоборот, нравилась она мне такой: живой, настоящей, отважной. Знал, что если что, она за меня всех, как Тузик грелку порвет. Вот кота ее обожаемого, Сеньку, не любил. Такая противная тварь была. Лентяй жуткий. Одно только — гулять бегал. А она ему и сметанки, и сливок. Вот у нас на лодке коты! А это – так, не пойми что.

Я заулыбалась.

— Однажды,  при выходе в море, командир заметил, что штурман на мостике чем- то озадачен.  Он ему: «Штурман, что с тобой?  Случилось чего?»  Он в ответ: «Нет, ничего не случилось». Командир строгий у нас был, сурово ему: «Ну, так соберись, ё-маё!»  Вышли мы в море, объявили готовность номер два, надводная, подвахтенным от мест отойти. Теперь можно закурить.  И вдруг штурман:  «Ой, блинн!!!! Трендец!!!!!» А командир:  «Что такое?», — спрашивает. Вдруг мы не туда зашли и вот-вот наедем на подводную скалу?

— Кота забыл соседям отнести!

— А ключи оставил?

— Да нет же…

Мы уходили на три месяца. Та автономка продолжалась 89 суток и 20 часов.  

Мы издевались над штурманом: типа, будет ли он хоронить мумию или оставит на подоконнике. Бедный кот!

Даже воды нет, кроме той, которая в миске налитой осталась. Помотало нас в тот раз.

Когда вернулись из похода, всем нетерпелось узнать, что с котом!  Даже встреча  с семьями немного отошла на второй план, все думали про кота! Некоторые жены интересовались, не заходила ли лодка куда-нибудь в чужой порт?  Да и между собой шептались и делились, мол, подозрительно что-то, вернулись наши мужья из автономки какие-то не такие,  как обычно раньше. 

Наутро, раньше обычного, экипаж прибыл на службу (снова жены удивились)  и собрался на причале.   И вот идет штурман… Нас аж всех затрясло от волнения. Все хором: «Как? Живой?».

А штурман улыбается: «Живой! Выжил!».

Он нашел в батарее самое ржавое место и пролизал его пока не начала капать вода.  В том месте, как говорит штурман, уже вот-вот должно было закапать, потому что ржавчина была уже влажная. Вот котик и лизал в том месте. Сначала не топили (ушли в августе в автономку) и животное слизывало капли воды с батареи, а затем начали топить.  Горячая вода капала на пол, остывала, и кот вылизывал это место, пролизал краску до доски.  А кушать он приноровился обои. В то время обои были бумажными и мы сами готовили клейстер и клеили обои.

Клейстер чаще всего варили из муки. 

Вот такой он оказался сообразительный и жизнелюбивый.

Беспородистый был, но трехцветный: черные и коричневые полоски с пятнами, а подбородок и сапожки — белые. Не пушистый и не лысый, а обыкновенно средний. И не крупный. А после нашей героической автономки — и вовсе худой. 

— Смелый кот, мужественный! – с восхищением сказала я.

Очень мне понравился рассказ боцмана.

—     Да, хороший у нас экипаж был. Слаженный. А штурман этот, Посейдон ему в «лицу», вот и бедовый у нас был. С ним всегда что-то происходило! Вот ты врач, расскажу  истории, как раз на медицинскую тему.

У Папаши Катрана глаза повеселели сразу от приятных воспоминаний.

—    Однажды нашего штурмана укусила гадюка — ну точно единственная гадюка на все Поморье!

Всем экипажем в коем веке на рыбалку вместе собрались. А тут такое! Посейдон всем в «лицу»!  Мы свернулись, потащили его в госпиталь, где в помине сывороток не    было. Врачи дар речи потеряли. А штурман смотрит на нас, прощается. Да мы и сами перепугались. На всякий случай пообещали за котом присмотреть. Но  эскулапы  ему какие-то уколы все-таки делали, потому, как температура очень высокая была. Почти до сорока доходила. Но штурман, как и кот – выжал. Крепкое племя! Подводники – они живучие!

Я хохотала.

— Это же надо! Хорошо, что все обошлось.

Стюардесса принесла чай, кофе, бутерброды.
 

— Матроска, что  они там, в середину положили в этом бутерброде?

— Курицу, — ответила я.

Боцман развернул предложенный пакет и стал им угощаться.

— А в другой раз во время рыбалки, ровно через год (у командира День Рождения был), он привязывал крючок (немаленький — на леща, 8-й номер), и при откусывании лески от крючка, проглотил его (неправильно откусил). Побледнел сразу. Стал белый – белый, как простыня.

«Мужики! Мне конец: я крючок проглотил!»

«Да ладно!» 

«Точно проглотил, теперь операцию будут делать, выдержу ли…»

Мы снова свернулись и погребли на берег быстро, там в госпиталь. Ночь была уже.   Вызвали очень пожилого хирурга из дома.Хирург послушал рассказ, выслушал потерпевшего об ощущениях, потрогал живот в разных местах.

Затем взял вату, оторвал кусок, распушил его и дает штурману: «Глотай, слюной смачивай, воды дать? На, проглатывай! «.  И так несколько раз.   Дальше говорит: «Эта вата в желудке сама найдет крючок и закрутит его в себя. Получится типа шарик.   Сходишь в туалет — смотри когда выйдет. Этот шарик, когда выйдет — возьми его и принеси мне показать. Понял?»

Я смеялась от рассказа своего нового товарища, представляя себе эту картину.

— Ну, и штурман у вас был!

Со мной смеялся и боцман. Уже запивая бутерброд чаем, он продолжал рассказывать.

— А вот еще случай был. Славный у нас в экипаже кот был. Черненький такой, с белыми разводами. Антоном звали. Приписанный был у нас в третьем. И вот,

«Все вниз! Погружаемся!» – приказ командира,  он  же  последним уходит с мостика и задраивает верхний рубочный люк. И вот, все чин чинарем.  Командир уже в Центральном. На перископе в рубке остается старпом. СПК осматривает горизонт и воздух, и докладывает в ЦП об обстановке: «Горизонт и воздух чист!»

«Заполнить главный балласт кроме средней!»

«Заполнен главный балласт кроме средней!»

«Заполнить среднюю!»

«Заполнена средняя!»

«Боцман!  Погружаться на глубину 50 метров с дифферентом 5 градусов на нос».

«Есть……. и то же самое..».

«Братцы, Антона нет!»

А наш кот любил вместе со всеми подниматься наверх в ограждение рубки, когда мы всплывали в надводное положение. Народ перекуривал, а котяра рядом с нами терся, любил  свежим воздухом подышать. В тот раз про него и забыли!

Старпом молнией метнулся, отдраивать верхний рубочный люк. А оттуда дикие кошачьи вопли. Да такие, что если приснится, то сойти с ума можно. Старпом   люк отдраивает, а оттуда Антон, со скоростью ракеты, вниз по трапу. Доли секунды и шмыг в третий. Долго мы его потом звали. Сидел перепуганный. Больше в том выходе наверх он не поднимался. Любили Антона все. Как не крути, а член команды. Командир самолета объявил о начале снижения.

Папаша Катран сразу стал серьезным, выпрямил спину, проверил крепления на ремне.

— Не люблю я эти самолеты. Точно как бобик. Никакой свободы!

Чтобы немного смягчить страх посадки, я задала боцману вопрос.

— А сын, какое училище заканчивал? Кто он?

В  этот миг  лицо Папаши Катрана засветилось счастьем. Довольное, счастливое. Видно было, что он сыном гордится.

— Старшего учил Ленинский Комсомол! А вот внука, уже Царь, — четко произнес он, — Поняла хоть что? Посейдон всем в «лицу»!

— Конечно. В Ленинграде училась.

— Сын, как на побывку приезжал, я тайком его бескозырку одевал и  у зеркала крутился. Старуха, как увидит, давай смеяться. А мне, как ей объяснить, что мечта у меня была. Хотел и я командиром стать. Но война мою мечту перечеркнула. Но я не жалуюсь. Хоть боцманом, но послужил. Меня уважали.

Я слушала этого красивого человека, и мне становилось так приятно от его слов.

— А вот внук уже заканчивал Морской корпус Петра Великого. Я был на присяге и на вручении диплома.

Приятно было. Плакал. Честно скажу. После, правда. Я сейчас фотографию покажу.

Здесь старик полез в карман рубашки достал паспорт. В  руках у него было фото. Он бережно передал мне. Я с такой же осторожностью приняла его и стала рассматривать.

С фотокарточки улыбались три моряка. На ней Боцман Катран был при форме, с орденами. Рядом стояли два белозубых красавца. Один – капитан первого ранга, а другой – только что испеченный лейтенант.

 — Какие красавцы! — восхитилась я.

— Порода! – с гордостью ответил отец, бережно принимая фото обратно в свои руки.

Шасси самолета коснулись  посадочной полосы.

Мы по «рукаву-трапу» отправились за багажом. 

— А ваш рейс когда? – поинтересовалась я, с возможностью чем-то помочь, если вдруг понадобится.

Папаша Катран откашлялся.

— Утром рейс, на Мурманск.

— А давайте поужинаем вместе? – неожиданно для себя, высказала я свое желание. 

Мне не хотелось отпускать старого боцмана, словно он еще очень важного для меня не сказал, что я хотела бы еще услышать.

— Мне будет приятно. Надеюсь, вы не откажите мне? Матроске? – добавила я и увидела в глазах согласие.

Присев  в кафе на втором этаже аэропорта «Внуково», мы оказались в очень уютном местечке.  Голод нас  подгонял.

— Давно я с дамой  вот так не разговаривал в таком красивом месте,-  Папаша Катран не скрывал удовольствия.

— Простите меня, ТОВАРИЩ БОЦМАН! А как ваше имя? – наконец спросила я Папашу Катрана.

— Федор Николаевич. А вас, моя МАТРОСКА?

— А я — Ольга Владимировна. Будем знакомы.

Мы рассмеялись.

— Федор Николаевич, а как Вам внук? Хранит ли традиции и ваши наказы?

На лице бывалого военного моряка появилось удивление.

— О! Попробовал бы он служить плохо! Собственноручно «окрестил» бы так, что мало не покажется! Что значит служить плохо? Нет, у нас такое не пройдет!

Я улыбнулась.

— Даже не сомневаюсь!

— Вот – вот, не сомневайся, Матроска! Мы свое дело знаем!

— Я, конечно, поглядел все. Хорошие сейчас лодки. Условия, как в санатории. У нас все по-простому было. Но мне форма нынешняя как-то  не по сердцу. Мы, моряки – народ консервативный.   Моряк должен быть виден издалека! И не важно: на параде он или палубу драит. Подводник должен быть красив  и голым! Ой, прости, Матроска! А эти сегодня, как  «пуголята», честное слово! Подводник должен прыгать, лазить, ползать, а главное – не мерзнуть и быть здоровым!

Нам подали заказанные блюда и  немного водки. Так, чуть-чуть.  Боцман, по праву, что он мужчина, первым сказал тост.

— Ну, за Военный Подводный Флот и за прочность прочного корпуса!

Горячая картошка, соленые огурцы, селедка под маринованным лучком, сало, нарезанное красивыми ломтиками, соленая капуста и бутерброды с икрой …

— Матроска, — прервал молчание после первой стопки Федор Николаевич, —  сама-то ты как  по домоводству? Хозяйка справная?  Готовить умеешь?

— Умею, — ответила я, налив вторую рюмочку, — За тех, кто в море, на вахте и на гауптвахте!

— Это ты точно подметила! За них,  родимых!

Глаза у нас засверкали, щеки зарумянились, словно сполохи и мы с удовольствием поглощали все эти вкусности.

Немного  отдохнувши, оторвавшись от тарелок, Боцман Катран посмотрел на меня как-то  серьезно. Разлив оставшуюся водку, он поставил рюмку возле себя и перекрестился.

— А теперь, дочка, за тех, кого не отпустила глубина.

Мы встали и молча выпили.

Крупная мужская слеза накатилась у самого края глаза. Она не стекала, она держалась, словно боялась  своего строгого хозяина.

Рабочей и натруженной  ладонью он ее смахнул и  посмотрел мне прямо в глаза.

—  Сынок у меня погиб. Не вернулся. Младшенький. А то бы на фото было нас четверо.

Мы простились только под утро. Я провела  боцмана  до самого контрольного пункта. Он пожал мне руку, и неожиданно:

— Совсем забыл, дочка! Возьми это — и он протянул мне пакет с вяленой рыбой, — Сын друга меня должен был встретить в Москве, но не смог, в командировке. Ему вез.  Возьми, не побрезгуй.

Я взяла подарок, и мне так захотелось обнять Папашу Катрана. Прижалась к его плечу.

— Не плачь, Матроска! Я хоть и не спрашивал тебя ни о чем, а многое понял. Приезжай ко мне в деревню.  Имя мое знаешь, а уж там любой укажет на мой дом. Старуха  пирогов поморских напечет, с рыбой, таких ты отродясь не ела. Посейдон мне в «лицу»!

Только тогда, когда  Федор Николаевич скрылся из вида, я  побрела в сторону  остановки. 

            Красивый и сильный человек!
            Настоящий сын своего Отечества!
            Прочный, как корпус подводной лодки!
            Непотопляемый никакими бурями!
            Не принимающий никакого компромисса от врагов!
            Знающий всему цену!
            Хранящий традиции предков!
            Не торгующий честью и совестью!
            Несгибаемый перед любыми стихиями!
            Низкий тебе поклон, Боцман Катран нашего времени!
            Долгие тебе лета…

© Copyright: Лидия Сикорская, 2020
Свидетельство о публикации №220122401178