Моряк со стоящего у берега судна именно сходит, а не спускается или спрыгивает. Даже трап по — другому ещё называется «сходня». А для чего этот самый моряк сходит на берег в чужой стране? Посмотреть музеи и другие достопримечательности? Ни в коем случае! Конечно,изредка попадаются чудаки, которые пополняют свой интеллектуальный уровень осмотром Эйфелевой башни или Лувра, а потом возвращаются, счастливые, на судно, пишут всем родным и близким, что они плюнули с Эйфелевой башни «на головы беспечных парижан». Но в основной своей массе моряки сходят с трапа на берег, чтобы банально принять на грудь вина и коньяки местного производства.
— Санёк, — говорит мне мой дружок Стёпа, — давай сегодня погудим конкретно!
«Конкретно» — это значит до полного бесчувствия. Со Степой в этом плане связываться опасно, он всегда «гудит конкретно».
Вообще, честно сказать, за выпивку в увольнении нас, конечно, журили, но не так строго, как впоследствии, когда я поступил учиться в военно-морское училище.
Вся команда нашего танкера «Бургас» всегда держала марку во всех странах. Эти дохлые французики или «штатники» даже стакан водки не могут выпить! Когда наши моряки пили в иностранном порту «с горла» виски или коньяк, буржуины замирали в прострации. Конечно же утренние последствия загулов здоровья не приносили.
— Санёк, — после активного отдыха на берегу спрашивает Стёпа, — у тебя капустного рассола нет?
Стёпа лежит с мокрым полотенцем на лбу и страдает. Хорошо, что я с ним вчера не связался. Так же лежал бы и мучился.
— Стёпа, квашеная капуста только в холодильнике у артельщика, — отвечаю, — вот у меня есть лекарство «Похмелин», могу налить.
Достаю из рундука и показываю другу заначенную ещё с Союза бутылку «Столичной» водки.
Стёпу рвёт во все стороны. Он машет руками, мол, убери с глаз долой эту гадость.
Ладно, взял трехлитровую банку и пошел к артельщику Жене Драгун в продуктовую кладовую, по-нашему «артелку» за рассолом.
Дверь в артелку была открыта, но никого внутри не видно.
— Жека! – позвал я артельщика. Изнутри, закрытого на замок и опломбированного старпомом судового холодильника, раздался стук. Я постучал в дверь, мне тут же ответили.
— Откройте меня, — услышал я умоляющий слабый голос.
— Как же я тебя открою, тут висит замок и пломба старпома!
Женя объяснил, что замок и пломбу трогать не надо, это всё бутафория, а надо кончиком топора отодвинуть кончик замочной задвижки и потянуть дверь на себя. Понятно. Замочная щеколда имела холостой ход.
Хитрый артельщик все предусмотрел, кроме одного. Он не мог подумать, что судно качнется, дверь захлопнется, а язычок задвинется.
Сидел, видимо, он давно. Волосы его покрылись инеем. Перед ним лежала гора поломанных реек от ящиков, которыми Женя пытался отодвинуть щеколду изнутри. Топор ведь остался снаружи. А в холодильник артельщик забрался, чтобы стибрить себе вина и чуть там не превратился в снеговика. За свое спасение Женя выдал мне, кроме банки рассола для Стёпы, десять бутылок сухого вина Алиготе.
Себя, конечно, тоже не обидел.
Этим вином я спасал «после вчерашнего» своих друзей. Стёпа от двух кружек рассола ожил и тоже подсел к компании, чтобы ещё винца успеть отведать.