В нашем пединституте работал завхоз. Мужчина степенный. Не злой, но справедливый. Возраст … Возраст зрелого богатыря. Он на самом деле очень походил на Илью Муромца с картины Васнецова «Три богатыря», только без бороды, но с пышными усами. И полностью седой …
Завхоз всегда был душой любой компании: пил, танцевал, пел, развлекал девушек и веселил ребят.
О своем прошлом говорить не любил. Всегда переводил разговор на другую тему, а чаще всего рассказывал какой-нибудь анекдот близкий по теме.
Но нет ничего тайного, что не стало бы явным.
Однажды мы остались наедине. То ли дежурство, то ли еще что … Впрочем это не важно.
Делать было нечего, только сидеть и ждать окончания работы. Болтали обо всем и ни о чем: травили анекдоты, обсуждали политические вопросы, восторгались красивыми девушками-женщинами: знакомыми и остальными.
Во время нашего трепа я поинтересовался, когда завхоз стал седым. И что меня дернуло спросить об этим? Но …
Мужчина резко помрачнел. Метнул на меня странный взгляд. В нем сконцентрировались самые противоречивые эмоции: ненависть и сочувствие, доброта и злость, грусть и радость и еще столько всего различного …
— Тебя это интересует? Или … из праздного любопытства?
Я немного растерялся. Понял, что совершил бестактность и похоже покраснел.
— Да не красней, как красна девица! Просто … А впрочем … Ладно. Расскажу. В восемнадцать лет … Ну … немного позже. – Сказал и замолк. Глаза упер в пол и слегка покачал головой. – Слушай как это вышло …
«Призвали меня в сорок втором … Мне тогда восемнадцать сравнялось… Немного погоняли и на фронт. Куда? Так в район Гжатска. Это сейчас он Гагарин. Тогда был просто Гжатск. Сейчас все часто поминают Сталинград … Это правильно. Но для простого солдата … В любом месте был свой Сталинград …
И надо же было попасть в роту которая всегда оказывалась на самом трудном участке.
Старики встретили нас хорошо. Как-то даже по-отечески. Им лет тридцать-сорок. Молодежь … Не буду говорить за всех, но в нашей роте молодежь … Мальчишки. Они первыми под пули попадали. Нет! Старики, как могли берегли … но … Ладно! Хватит об этом!
Сидим в траншее. Скучаем. У фашистов обед! Они все по расписанию делали.
А тут наши артподготовку устроили. И командир наш прибегает. Командует приготовиться к атаке.
Готовимся.
Это мой первый бой. Моя первая атака… Атака … Ура … и прочее … Я, мои товарищи из молодняка немного испуганы и в тоже время горим желанием проявить себя! Совершить подвиг …
Штык пристегнут к трехлинейке. Где-то впереди рвутся снаряды. Наши старики напряженно-спокойны, взгляды уперты вперед, на поле, разделяющее нас и немцев.
Тишина. И команда: «В атаку! Вперед!»
Выскабливаемся из траншеи и бежим. «Ура!» и прочее… Не всегда цензурное… Орем не столько испугать врага, сколько самим свой страх усмирить.
По нам стреляют. Мы стреляем в ответ. И рукопашная…
После боя в фашистской траншее опускаюсь на землю. Жив. Нет ни радости, ни страха … Одна пустота и усталость. Снимаю каску. А в ней седые волосы. Выглядят приклеившимся к пилотке париком. Каску то на пилотку нацепил.
Это были мои волосы. Все до единого… А череп лысый… Потом, конечно волосы на голове отросли … седые.
Вот с тех пор я и седой…»
