В части первой рассказа о командирских уроках я рассказал об одном из самых первых своих впечатлений. Ну, а урок, который я получил года через полтора на том-же самом месте (имею в виду ходовой мостик ракетного крейсера «Владивосток»), оказался действительно жизненно важным для меня. И искреннее моё спасибо командиру за это – память об этом уроке несколько раз помогала мне принимать правильные решения как на службе, так и намного позже, в гражданской жизни.
А дело было такое… Стояла уже глубокая осень, на Дальнем Востоке – время сильных ветров и нередко – штормовой погоды. Был один из контрольных выходов в море перед уходом на боевую службу, старшим на борту пошёл начальник штаба 10-й оперативной эскадры контр- адмирал Николай Ильич Мартынюк. Не помню уже, конечно, что именно проверял начальник штаба, но знающие люди поймут, что, значит, проверки штаба бригады мы уже прошли, если на выход с нами пошёл лично начальник штаба эскадры.
В общем, задачу мы выполнили и уже ближе к полуночи возвращались в базу. Погода, и так не баловавшая нас на выходе, ещё более ухудшилось – в добавление к усилившемуся ветру по верхней палубе начали хлестать дождевые заряды.
Я стоял на вахте на ходовом мостике, вахта с 20.00 до 24.00. На ходовом – командир — капитан 2 ранга Балашов, контр -адмирал Мартынюк, я, в звании лейтенанта и старшина- рулевой. Вот уже с левого борта показался остров Путятин, пост НиС мыса Развозова затребовал наш позывной. Сигнальщики на левом крыле сигнального мостика отсемафорили прожектором. Хлопнула дверь тамбура ходовой рубки- на мостик поднялся штурман. Слышу, как он докладывает командиру об усилении северного ветра в районе пирса до 15 метров в секунду. Ветер сильный, швартоваться в такую погоду смертельно опасно. Адмирал тоже слышит доклад штурмана, но молчит.
«Понял. Штурман, останьтесь здесь!»- говорит командир. И мне: « Вахтенный офицер, связь с оперативным!»
Связываюсь с командным постом связи, прошу соединить командира с оперативным дежурным эскадры и вывести связь на ходовой. Пока идём малым ходом, залив Петра Великого остался позади. На ходовом мостике полумрак и тишина, тусклый свет от приборов управления и от лампочки над столиком вахтенного офицера, сразу за спинкой высокого командирского кресла у крайнего правого иллюминатора. На левом кресле, так же вглядываясь в непогоду, сидит начальник штаба эскадры.
Вызов из КПСа – связь есть. Даю микрофон командиру. Он запрашивает оперативного дежурного эскадры о погоде в районе предполагаемой швартовки. Оперативный, офицер штаба эскадры, дипломатично подтверждает информацию штурмана о сильном северном ветре и дожде в районе пирса, но запрета на швартовку кормой к стенке не даёт, оставляя вопрос на усмотрение командира.
Мне понятно, почему: оперативный – подчинённый начальника штаба и знает, что тот живёт рядом, в пос. Тихоокеанском, Тихасе, как у нас его называют. Наверное, уже и адмиральского водителя вызвал и скоро «Волга» начальника штаба уже будет ждать его на пирсе.
Нашему-же командиру торопиться некуда, его семья живёт во Владивостоке и видит его нечасто. Попробую представить примерный ход мыслей комсостава в этот момент на ходовом мостике: штурман – « Ну чего командир ждёт? Понятно-же, что сейчас швартоваться нельзя, надо идти в точку якорной стоянки в бухте Руднева! Если через три-четыре минуты не повернем вправо, придётся крутиться тут на такой волне и в узкости!»
Контр-адмирал Мартынюк: « Да, погодка не очень. А кто сказал, что будет легко? Ничего, бывало и хуже. Командир грамотный, экипаж отработан. Машину уже, наверное, оперативный к пирсу послал- минут через 30 – 40 уже дома с женой спать буду!»
Командир: « Да, конечно, адмирал хочет, чтобы мы швартовались, ему домой надо. Если встанем на якорь в бухте Руднева, оперативный не рискнет в такую погоду посылать за ним катер. И погода действительно дрянь – отжимной ветер от пирса, идти кормой к стенке на малом ходу не получится, ветер будет дуть в двери вертолетного ангара на корме, как в парус, а разогнавшись, можно и корму побить, да и швартовные партии там… а отвечать -то мне в случае чего…»
О чём думал я? Да, наверное, о том, что, скорее всего, через несколько минут подам по всем линиям трансляции команду: «Баковым — на бак, ютовым – на ют, шкафутовым – на правый шкафут. По местам стоять, на якорь и швартовы кормой к стенке становиться!» и сам-же, после скорой смены с вахты, побегу её выполнять.
Мечты о ждущей меня после смены мягкой подушке в нашей четырёхместной лейтенантской каюте сменились уже привычной озабоченностью перед ночной швартовкой. Я уже думал о том, как в каюте наощупь, не включая света, чтобы не разбудить спящих товарищей, накину на себя куртку — «альпак» с капюшоном, спасжилет и спущусь в матросский кубрик, где матросы моей батареи соседствовали с моряками группы управления третьей зенитной батареи моего однокашника, лейтенанта Шуры Тупицына.
Мы с Шурой – командиры швартовых партий правого и левого бортов на юте, а наши подразделения -эти самые швартовые партии и есть.
Недавно поданная команда уже поднимет с нагретых коек наших матросов. Первыми, конечно, на ют вылезут самые молодые, теряя швартовые рукавицы и, иной раз, неправильно надев спросонья спасательные жилеты. Старшины и старослужащие выползут чуть позже, по – тихому ругая погоду и начальство. Конечно, придётся лёгким пинком под зад «ускорить» кого-нибудь из самых неторопливых, но это бывает редко – «годки» (старослужащие матросы) уже привыкли, что мы с Шурой служим как положено и помогаем один другому, и заменим друг друга на швартовке, если что, поэтому особо не пререкаются. Конечно, на ют последними выходим мы.
Старшины уже построили обе наши партии вдоль обоих бортов юта, надо ещё раз проверить, у всех-ли есть швартовные рукавицы, «альпаки», спасжилеты, все-ли на месте. После этого мы скомандуем начать подготовку тросов – их первые несколько метров надо будет смотать со швартовых вьюшек, разложить вдоль бортов на палубе, к огонам ( петля на конце троса) привязать бросательные концы со свинцовыми грузиками. Очень важно с первого раза добросить бросательный конец до пирса – швартовая команда на пирсе должна поймать его, выбрать идущий следом трос и быстро завести огон на пал ( такая мощная чугунная двойная тумба на пирсе).
Мы встанем рядом со своими матросами и минут через пять будем ниже курток одинаково мокрыми от дождя. В расходящихся от корабля волнах в ночной воде ярко сверкают светлячки планктона, это очень красивое зрелище, но нас не впечатляет, у нас постепенно мёрзнут ноги в мокрых ботинках, мы ждём , когда войдем в нашу бухту и уже начнём подходить к стенке.
Вот выходит наш командир боевой части – 2, капитан – лейтенант Комиссаров. Он будет координировать наши действия и руководить работой шпилей, регулировать натяжение швартовных тросов на юте.
В такую погоду, скорее всего, придётся заводить не только основные швартовы, из растительного троса, но и стальные. С ними трудно работать, они не гибкие, тяжёлые, да и любая заусеница на тросе может пропороть пальцы до кости. Поэтому очень важно, чтобы матросы в процессе работы с тросами не теряли швартовые рукавицы. Отжимной северный ветер, бьющий в створки вертолетного ангара – тоже то ещё удовольствие! После закрепления поданных на пирс тросов на швартовных палах надо быстро и правильно набросить кольца тросов на барабаны шпилей, закрепить тросы на кнехтах, при обтягивании скидывать их с кнехтов, потом опять крепить… Надо уследить, чтобы руку в рукавице какого-нибудь нерасторопного бойца не зажало в кнехте или не намотало тросом на барабан шпиля. Надо успеть отогнать матросов от излишне натянувшегося швартова, если это произойдёт. Лопнувший трос толщиной с руку здорового мужика страшнее пули – его концы летят в разные стороны. Над мокрой и скользкой палубой звучит густой мат – это командуем мы с Шурой, периодически кричит командир БЧ-2 от шпилей, у него в руках микрофон связи ют- ходовой, из динамика рядом идут команды ещё и от командира, который, в свою очередь, еще и следит за отдачей якоря на баке. Не успеем согласованно обтянуть швартовы и якорь- цепь — корабль при таком ветре может навалить на соседние корабли, там тоже, наверное, боцмана уже выставили матросов с кранцами ( мешки с песком, оплетенные тросом) вдоль бортов…
Вот такие мысли крутились в моей голове, пока мы всё ещё шли мимо острова Путятин курсом на вход в нашу бухту Абрек.
Тишину на ходовом мостике нарушил командир, принявший, наконец, решение: «Штурман, пойдём к точке якорной стоянки в бухту Руднева. Давайте время поворота и курс!» — « Есть, товарищ командир, сейчас дам!» — немедленно отозвался штурман, притихший за экраном навигационной РЛС « Волга».
Думаю, данные у него уже были рассчитаны. И тут подал голос адмирал: « Командир, да ты что?
Погода, конечно, свежеватая, но подойти можно, заодно и швартовку в сложных условиях отработаем!» Командир медленно покачал головой: «Думаю, лучше отстояться до утра на якоре, а там, глядишь, и ветер потише станет…»
Адмирал слез со своего высокого кресла, подошёл к креслу командира, встал рядом. «Смотри, командир!» — адмирал показал рукой на какой-то ориентир на еле видимом в темноте берегу. « Мы на «Сенявине» ( крейсер управления 10-й эскадры « Адмирал Сенявин) как -то тоже ночью возвращались, в такой – же ветер. Вышли на пеленг … градусов, в этой точке развернулись и кормой к стенке нормально вышли.» Командир молчал, глядя в темень за иллюминаторами ходовой рубки.
Он знал, как и все офицеры на эскадре, что Мартынюк – действительно хороший моряк, не «паркетный» адмирал и сам в своё время командовал кораблем. И очень не хотелось командиру ставить под сомнение слова адмирала, который, к тому- же, был, как ни крути, его прямым начальником.
Подал голос штурман: « Товарищ командир, через две минуты поворот в точку якорной стоянки на курс … градусов!»
« Да погоди ты, штурман!» — адмирал махнул рукой в сторону штурмана и опять повернулся к командиру: «Давай, командир, сейчас самое время, всё будет нормально!»
Командир не успел ничего сказать – адмирал повернулся назад, к рулевому и скомандовал ему: « Давай, сынок, сейчас лево руля на курс … градусов.»
Я в этот момент стоял рядом, почти за креслом командира и рулевой удивлённо посмотрел на меня, мол, что делать? Делать ничего не пришлось.
Командир хорошо знал Корабельный Устав. В нём есть соответствующая статья, в которой говорится, что старший начальник на борту не имеет права вмешиваться в действия командира по управлению кораблём, за исключением случаев, касающихся безопасности корабля.
И первая -же команда, поданная старшим начальником на руль или машинный телеграф означает, что он вступил в управление кораблём, о чем делается запись в вахтенном журнале.
Командир слегка повернул голову в мою сторону и спокойно сказал: « Вахтенный офицер, запишите в вахтенный журнал, что в управление кораблём вступил начштаба эскадры контр – адмирал Мартынюк!»
И небо не упало на землю! Я ответил «Есть!» и повернулся к лежащему под лампочкой вахтенному журналу. Но адмирал тоже, видно, хорошо знал Корабельный Устав и знал, что может означать эта строчка в вахтенном журнале лично для него, если, не дай Бог, что-то случится.
Поэтому, не успел я взять ручку и начать записывать приказание командира, как услышал голос адмирала: «Ну, ладно – ладно, командир! Не хочешь – ну и на надо, чего сразу формализмом заниматься! Я тогда пойду в каюту, утром будешь с якоря сниматься – скажи, чтобы разбудили!» И всё!
Адмирал ушёл из ходовой рубки. Дальше всё было спокойно и обыденно : я подал команду «Баковым – на бак, по местам стоять, на правый якорь становиться!», мы подошли к точке якорной стоянки в бухте Руднева, и помощник командира с главным боцманом и своей баковой командой спокойно и без суеты отдал якорь в назначенной точке. Я вовремя сменился с вахты и смог поспать аж до самой съёмки с якоря, часов семь точно.
Утром ветер стих, дождь прекратился. До швартовки команда успела позавтракать, выспавшиеся и сытые матросы без особых замечаний работали с тросами. Во всяком случае, контр – адмирал Мартынюк, наблюдавший за процессом с правого шкафута, не сказал нам с Шурой ни слова. Как только поставили трап, он сошёл на берег.
Его чёрная «Волга» уже ждала на пирсе.
