Лётчик четвертой боевой авиагруппы подпоручик Александр Воронцов летел на разведку за Ригу на «Ньюпоре-17» и был атакован германским «Fokker E.II». Он летал часто, но сейчас не повезло.
«Фоккер» обладал более хорошей маневренностью, скоростью и вооружением, а у Воронцова заклинил пулемёт и не было никаких шансов противостоять германцу, учитывая, что горючего оставалось всего на 15 минут полета. Так же погиб на прошлой неделе ротмистр Алехин, также летавший на разведку. Был перехвачен «Фоккером» над Ригой и расстрелян в воздухе. Немного не дотянул до линии фронта и упал за линией немецких окопов, сгорев при падении. А опытный был летчик, не то, что Воронцов чуть более год назад, пришедший в авиагруппу из Гатчинской школы лётчиков.
Воронцов несмотря на то, что шансов не было никаких, все же решил драться до конца. Из вооружения у него оставался только револьвер типа Маузер. Задача была простая постараться не дать зайти Фоккеру на хвостовые углы. Но как это сделать, когда Фоккер значительно превышал его старенький Ньюпор в скорости и манёвренности, да и с горючим было очень плохо.
Германский лётчик понимал, что русский теперь от него не уйдет и всячески издевался над ним, используя возможности своей машины. Он то догонял самолёт Воронцова, то опять уходил в заднюю полусферу и расстреливал хвостовое оперенье короткими очередями. От него летели клочья фанеры и самолёт управлялся всё хуже и хуже
— Издевается – думал Воронцов и тянул свой Ньюпор к линии фронта.
Германец не убивал Воронцова из своего пулемёта, потому, что видимо хотел поиграть с ним как кот с мышью. Иногда германец заходил с левой или правой стороны, сближался максимально и дружески махал рукой, улыбался и показывал, что тебе все типа крест и приглашал садиться у них. В этот момент у Воронцова от бессильной злобы появлялось желание протаранить немца, как это сделал когда-то Нестеров и сцепившись с ним свалиться вместе на промерзлую землю. Но немец учитывал подобное возможности и не подпускал самолёт Воронцова слишком близко к себе. А когда тот наклонял машину с целью хоть крылом зацепить немца в его сторону, тот тут же резко уходил и выйдя в заднюю полусферу начинал стрелять по самолёту рядом с кабиной самолёта Воронцова, как бы в наказание.
Воронцов сжимал от безысходности зубы, вцепившись в штурвал управления и как мог держал курс на свою сторону фронта. Он стал ждать своего момента. Выжидать, когда «Фоккер» поравняется с ним. Левая рука до боли сжимала маузер – последнюю его надежду. Воронцов был левшой и поэтому наделся, что это ему поможет. Молился одному, чтобы не упасть раньше самому или не умереть от одной из германских пуль.
И его момент настал. Он ждал, и когда германец в очередной раз приблизится к нему с левой стороны, вскинул маузер и выпустил все пять патронов в ненавистную и вечно улыбающуюся германскую морду с усиками «а ля кайзер», исказившуюся сразу при виде маузера в левой руке русского лётчика. И предпоследний выстрел попал немцу прямо в лоб, посредине искаженного от страха лица. Лицо немца моментально стало безжизненным. Воронцов успел заметить, как сквозь разбитые пулей очки, прямо посредине лба образовалась красная дырка, из которой тут же брызнула кровь. Ещё несколько секунд Фоккер, летел параллельно Ньюпору Воронцова, потом внезапно накренился на левое крыло и с увеличивающимся креном резко ушел к земле, почти вертикально вниз. Воронцов немного подвернул голову и увидел, как немецкий самолет воткнулся в землю недалеко от какого-то латышского хутора, весь сразу смялся и загорелся здоровенным костром, обагряя белую от снега латышскую землю черной гарью пожара.
Теперь, оставшись в небе один, Воронцов молил Бога, чтобы хватило горючего до своей линии фронта. Горючего явно не хватало. Мотор предательски внезапно замолк и только ветер свистел в пробитое германской пулей стекло кабины.
— Дотянуть бы хоть до линии фронта – думал в отчаянии Александр.
С трудом перевалив линию фронта, отчетливо выделяющуюся дымками и черными воронками взрывов артиллерии на белом снегу, и дорожками в чёрном снегу, передвигающихся к окопам солдат. Почти игрушечные, покрашенные зеленой краской орудия, промелькнули под крылом уже на небольшой высоте. Ветер свистел всё сильнее в элементах самолёта. Обдувало морозом лицо, но Воронцов не обращал на это внимание. Линию фронта пересёк и теперь надо сесть хоть куда.
Наконец Воронцов прямо по курсу увидел небольшую полянку, перед довольно высоким холмом и тяжело плюхнулся, чтобы не врезаться в холм, на мерзлую пашню. Левое шасси сразу подломилось, видимо поврежденное пулями немца и самолёт, задев за землю левым крылом резко развернуло, что-то отломилось с противным скрежетом и потом перевернуло, и самолёт с силой ударился, переломившись на две части в районе кабины пилота. Воронцов больно ударился лицом о черно-белую землю, брызнувшую в лицо из-под разломанного колпака, порвал кожаную куртку обо что-то. Тело повисло на креплении парашюта Котельникова, зацепившимся видимо за ремни крепления. Резко заболела то ли сломанная, то ли поврежденная рука.
— Хорошо, что горючее кончилось, а то сгорел бы – подумал Воронцов, вываливаясь на землю из кабины и лежа почти под разломанным самолётом на земле.
Боковым зрением в какое-то отверстие увидел, что от какой-то дороги в его сторону скачут какие-то конные в чёрных папахах с сырыми башлыками за спиной.
— Наверно наши казаки – подумал он и несмотря на боль и капающую с головы по руке на землю кровь улыбнулся. В глазах все плыло от удара о землю. Лицо, рассеченное о какие-то элементы самолёта саднило, а кровь из рассеченного лба и брови заливала глаза и чёрную землю.
Прошло некоторое время и Александр увидел сбоку от кабины красивое, бородатое, приятное лицо с правильными чертами.
— Живой? – спросил казак в чёрной папахе и белой бекеше, как успел заметить Александр.
Было слышно, как казаки ловко спрыгивают из сёдел на землю и окружают упавший самолёт. Где-то рядом заржала лошадь.
Александр еле поднял руку, чтобы показать казакам, что он живой. Рука сразу упала, но казак понял без слов, что пока ещё живой.
Он видел конские копыта, танцующие у самолёта, казачьи сапоги, направляющиеся к нему, громкие шаги и весёлый смех.
— Жеребцов! Чело лыбишься, видишь человек разбился. Помочь надобно.
— А я что, а я ничего. Я сейчас – раздался голос невидимого Жеребцова
В небольшом просвете между землёй и раздавленной кабиной самолёта показалось ещё одно бородатое лицо казака с нашивками младшего урядника на погонах.
— Руку давай лётный.
Александр не мог пошевелить даже рукой, с которой стекала на землю уже струйка крови и он виновато улыбнулся.
Жеребцов добрался, но вытащить не смог.
— Господин сотник – сказал он видимо офицеру — он там пристёгнут ремнями. Надоть эту хреновину подымать, иначе не вытащить.
Александр слышал, как где-то поблизости грохотали выстрелы и залпы орудий.
— Война — подумал он.
— Казаки ко мне – скомандовал видимо офицер — Встали все с этой стороны и попытались немного приподнять надоть самолёт.
Самолет немного приподнялся вверх и к Александру протянулось сразу несколько рук.
— Держать! Не отпускать — продолжал командовать казакам видимо офицер.
Воронцов пошевелился, но полностью вылезти не смог – держали ремни, которыми он был пристегнут к креслу и ремни парашюта.
— Живой он господин сотник. Ишь, как глазами крутит и лыбиться – сказал протягивающий к нему руки казак с чёрной с проседью бородой, видимо тот самый Жеребцов.
Улыбкой, гримасу, отразившуюся на лице Воронцова, можно было назвать с большой натяжкой.
— Терпи казак атаманом будешь – сказал казак почти полностью залезая под самолет.
Он руками ощупал Воронцова, обнаружил держащие его ремни и вытащив нож ловко их обрезал.
— Вроде все тута? – спросил он как бы сам себя, и взяв Воронцова под мышки постарался вытащить из-под самолета.
На это раз получилось и когда он вытащил полностью, то сразу Александра схватили несколько рук за ноги и за руки и оттащили от подальше от самолёта.
— Бросай – раздалась команда.
И то, что осталось от самолёта с шумом грохнулось на прежнее место практически раздавив кабину и место, где лежал Воронцов.
— Повезло – вздохнул Воронцов – надо же? И как меня не раздавило сразу совсем?
— На ноги встать могешь? – спросил офицер в белой папахе, наклоняясь над ним.
— Пп-попро-бую – заикаясь ответил Воронцов.
Два казака, придерживая его взяли его под руки и подняв поставили на ноги.
Он стоял.
— Вот и славненько. Что сломано? – спросил офицер — Идти можешь?
— Ддддумаю, что смогу, только голова кружиться – ответил через силу Воронцов – вот ллллицо и гллллаз непонятно. Кровь течёт. Не понимаю то ли глаз выбит, то ли кровью. Наверно залило.
— Сейчас посмотрим – сказал казачий офицер улыбаясь.
Александр сделал несколько шагов, но взялся за голову.
— Болит.
— Терпи казак атаманом будешь – проговрил опять казачью присказку казачий офицер — сейчас разберёмся. Филимонов посмотри, шо тута у него. Ты же мастер по энтим делам.
Александр огляделся вокруг и увидел улыбающиеся лица и озорные глаза закуривающих бородатых, усатых, чубатых казаков.
Филимонов — высокий казак с нашивками и погонами вахмистра посадил Александра на большой камень, вросший в землю недалеко от самолета.
— Жив он и цел вроде. Кости мабуть целы похоже – сказал он офицеру в белой бекеше, ощупывая Александра — Рану на лице счас промоем и перевяжем – радостно проговорил Филимонов.
— По виду он офицер, их благородие – услышал он чей-то голос, разговаривающих между собой казаков.
— Летчики все наверно офицеры? – раздался другой голос.
В авиагруппе как правило все, как правило обращались друг другу по имени отчеству и слово «благородие» как-то кольнуло душу Александра.
Нет он понимал, что все правильно, но в этой обстановке, его назвали так казаки, которые видимо гораздо старше его по возрасту.
Александр слышал все эти голоса, но они доходили до него, как сквозь вату. Временами голоса куда-то улетали или совсем пропадали, но скоро появлялись вновь.
Филимонов насвистывая и что-то приговаривая промывал раны на лице, и на голове.
Остальные казаки столпились вокруг спасённого Воронцова и разглядывали его с удивлением.
— Ваш благородь, как там на небе? Шо там есть? Бога видели тама? – спросил один молодой казачок с карими удивленными глазами и светлым чубом, торчавшим из-под папахи?
Воронцов посмотрел на него, но ничего не ответил.
— Молчи Сыромятников – резко оборвал казака явно начальнический голос сотника, который Александр уже слышал.
Филимонов осматривал его и заставлял поворачивать голову, то вправо, то влево.
– Отстаньте паламошные с расспросами. Всем курить, далеко не уходить. Оправиться можно за самолётом – приказал офицер — видите, он пока еще не соображает. С того света считай летун прилетел.
Где-то недалеко зажурчали струи оправляющихся за остатками самолёта казаков.
— Если бы сел чуть левее, то попал бы на этот здоровый камень, то расшибся бы насмерть — подумал как-то отвлечённо Александр, и вдруг неожиданно для самого себя, расплакался.
Казак наклонившийся над ним разглядывал и начал чистить рану белой тряпкой, которую достал из кармана шинели и аккуратно развернул.
— Потерпи ваше благородь. Час немного больно станет – тихо сказал он на ухо Александру.
И действительно боль была довольно сильная, что Воронцов сжав зубы застонал.
— Ты кто ж будешь у нас? – спросил казак, продолжая разглядывать рану на лбу.
— Подпоручик Воронцов Александр из четвёртой авиационной группы, пилот второй авиаэскадрильи – сквозь зубы, морщась от боли проговорил Александр. — Летал на разведку в сторону Елгавы. На возвращении подвергся нападению «Фоккера». Его сбил, а сам чуть не разбился, еле дотянул. Топливо было на нуле.
— Из чего же ты его сбил? – спросил с улыбкой сотник в белой бекеше, присаживаясь перед Александром на корточки.
Остальные казаки уже отошли и о чем-то разговаривали друг с другом, ожидая видимо команды. Некоторые курили и ядрёный махорочный дым доходил до ноздрей Воронцова.
— Из маузера – улыбнулся Воронцов, морщась от боли, когда казак достав флягу стал поливать рану чем-то, обжигающим – он где-то здесь валяться должен рядом с самолетом. Был у меня в руке.
— Из маузера? – присвистнул сотник, судя по трём звездочкам на погонах.
— Пулемёт заклинил, а больше оружия нет. Один маузер остался.
— Не морщься ваше бродь. Самогонка чистая. Подерёт немного и пройдёт. Зато грязи никакой, рану прочистит, как надо и антонов огонь не тронет — пробасил казак, начиная забинтовывать голову бело тряпкой, которую достал из подсумка своего коня.
— А вы кто будете? – спросил Воронцов казака офицера.
— Сотник Воронцов Алексей Степанович – с улыбкой представился Александру казак в белой бекеше — получается, что твой почти тёзка по фамилии, да и по имени почти – и засмеялся.
Вокруг засмеялись казаки.
Александр только сейчас понял совпадение фамилии и тоже представился еще раз:
— Воронцов Александр Степанович — подпоручик.
Оба заулыбались, а казаки продолжали смеяться.
— А вы случаем не браты Воронцовы? Али батько один у вас? – рассмеялся вахмистр Филимонов, продолжая перебинтовывать голову Александру – наш сотник с нашей станицы Луганской. Похожи однако, как с одного куста. Да все тута почитай луганские и ышо хуторские есть. Вон только Иванов и Крамарсков гундоровские их опосля ранений приписали к нам временно. Их полк ушёл на юг срочно. А ты откель будешь ваше благородь?
— Я из города Гдова, что на берегу Чудского озера буду – ответил Александр.
Рассейский значит. Не казак – сказал, присаживаясь на соседний камень казачий офицер Воронцов.
— На глотни немного – протянул фляжку Александру перебинтовывающий ему руку Филимонов – полегчает.
Александр взял флягу и слегка запрокинув голову глотнул. Горячая жидкость обожгла ему горло, и он закашлялся.
— На закуси ваше благородь – протянул Александру невысокий светловолосый казак, стоявший рядом, кусок чёрного хлеба, который достал из–под сумка коня.
— Откуда такое богатство – спросил Александр, прикладывая хлеб к носу и жадно вдыхая в себя хлебный запах, перемешивающийся с запахом махорки.
Чёрный хлеб в Латвии был действительно чудом.
— Теперя тама нет ужо – засмеялся Филимонов.
— Так мы это на Псков идём, с фронту – пояснил Филимонов, а тама недалече, где наша сотня стояла, русские старой веры живуть. Чёрный хлеб сами пекуть. Вот одна жалмерка и угостила нас. Знамо понравился ей малёк. Хотя люди твёрдые и устоев старых держать.
Александр закусил этим получёрствым чёрным хлебом, пахнущим махоркой, прочувствовал его запах, вкус и заулыбался, что жизнь хорошо
— Чего улыбаешься тезка? – спросил казачий офицер – что живой остался?
Александр заулыбался и кивнул в ответ головой.
— Вота и я гутарю – закурил офицер – шо воюешь, воюешь, а потом раз и закопали тебя в чужую землю. Вишь Александр какая вона грязная – показал он на затоптанную казачьими сапогами землю – и тебя могли тута закопать. А ты жив и ещё. У тебя детки мабуть будуть. Женатый поди?
— Не – лениво ответил Александр, вдыхая запах этого поля, земли и махорки казаков.
— Знаешь тута скоко уже наших донских закопано, а уральских, забайкальских, кубанских, терских и многих других. А скоко калеками теперя домой вернутся на радость их жёнкам и деткам малым. А скоко не вернуться и жёнки завоют у своих куреней. Вот скажи мне братуха, ты человек грамотный, учился, наверно?
Александр кивнул головой. Она приятно гудела наверно от самогонки и чёрного хлеба и боль куда-то ушла в глубину:
— Гимназию закончил. Да батька в духовную семинарию после определил – равнодушно ответил он — на попа учиться. Провинился я. По девкам бегал слишком ретиво. Старшего брата Мишку отправил в Москву в высшее технической училище. Сейчас офицер на юге где-то воюет. Сестрицу Таню в университет. А меня на попа. Как война началась пришёл я к владыке Тихону, говорю так и так, хочу, как Ослябя с Пересветом за Родину воевать. Перекрестил меня владыка Тихон и отпустил на фронт. Сначала солдатом воевал, потом унтером, а потом спас офицера — подполковника и солдатским Георгием наградили и чин присвоили офицерский. Потом ранили в ногу, лечился в госпитале в Москве и сказали, что для пехоты более не годен и распределили меня после этого ранения в Гатчинскую школу лётчиков. Закончил, а потом опять на фронт. Так и воюю уже второй года лётчиком.
— Да я тоже сразу, как война началась в кадетское училище у нас в Новочеркасске, а потом на фронт с третьей очередью своих казаков. Вот видишь ты бы попом бы стал, коль не война, я инженером хотел стать. Но у нас казаков все это сложнее, нежели у вас.
— Кто хочет чего-то добиться – должен добиваться. А иначе зачем жить? У меня батько знаешь какой строгий, почище ваших казачьих законов.
— Так вот, что я хочу тебя спросить Александр – нахмурился казачий офицер — вот на кой ляд нам с тобой сдалась эта война? Цели войны какие? С турками понятно было – там вера другая, да и угнетали братьев — славян, а здеся шо? Зачем? За шо? Мы шо до Берлину, али до Парижу должны дойти, как наши прадеды? Или, шо хотим завоевать? Токо почему-то пятимся взад и скоро в ворота Питера упремся.
Александр тяжело вздохнул. Его самого часто мучали эти вопросы. А ответить он ничего не мог – не понимал.
— Воюю и воюю, все воюют. Как-то не задумывался, хотя есть над чем.
Казачий офицер развёл руками.
— Вот и я не разумею.
— Ну ладно помочь братцам сербам – подумал Александр — а здесь воюем за что и зачем?
Солнце проглядывало сквозь низкие облака и освещало поле и видневшиеся сзади силуэты высоких кирх большого города. Александр ещё раз полными лёгкими вдохнул хмарь этого пахнущего прошлогодним сжатым сеном поля и решившись ответил:
— Да жизнь всё же хороша. Я же сегодня уже простился с ней, хотел немчуру таранить и с ним в землю врезаться, до повезло мне — подставился он. Ты наверно Алексей не раз жизней рисковал – тяжело вздохнул Александр, не зная, как ответить на вопрос сотника — а ан видишь, как получилось. Последним патроном попал в него и остался жив. Не попал бы догорал за линией фронта у того латышского хутора. Ты мне задал вопрос на который я не могу тебе ответить ничем, кроме дежурных фраз, которые и ты не раз слышал. Не хочу повторять. Поэтому нет у меня ответа на твой вопрос.
— Курить хочешь? – спросил сотник, доставая из кармана бекеши серебряный портсигар с изображением коня с развевающейся гривой.
— Нет не курю – ответил Александр улыбаясь и глядя в небо.
— Как не куришь? – удивился сотник – у нас в сотне все курють и офицеры и казаки. Ты шо больной?
— А я не курю. Мне не хочется. Никогда не курил – продолжал улыбаться Александр.
— Так господин сотник Макаров у нас тоже не курить. Он старой веры придерживается- внезапно сказал Филимонов, стоявший рядом.
— Так то старой веры. А ты братка случаем, не старой веры? — лениво спросил сотник.
— Нет. Просто не курю и не хочу.
Александр понимал, что надо добираться до своих и как можно скорее, но ему очень не хотелось расставаться со ставшими уже родными казаками, особенно с Алексеем от которого действительно веяло чем-то родным.
— Держи свой маузер – сказал Алексей, протягивая Александру пистолет, принесённый одним из казаков — классная игрушка. Всегда мечтал о таком.
— Так брат Алексей Воронцов – улыбнулся Александр — оставь его себе. Подарок от меня. А я спишу на разбившийся самолёт. Вспоминай своего названного брата. Спасли вы меня. В долгу перед вами. Могли бы здесь закопать на поле, если бы вовремя не поспели. Самогонкой напоили, хлебом чёрным накормили, перевязали. Пора и честь знать.
— Ты меня просто Алёхой або Лёхой называй. Люб ты мне тёзка – сказал он и протянул Александру руку.
— И ты меня Саней называй – улыбнулся Александр – спасибо тебе и твоим казакам, протягивая сотнику руку
Сотник с удовольствием пожал ее.
Филимонов закончил перебинтовывать голову и разодранную руку, отошёл немного назад полюбоваться своей работой и с улыбкой сказал:
— Приходи кума любоваться, як воно гарно получилось.
Воронцов встал, но его шатнуло, что казачий офицер придержал его за руку:
— У тебя больше ран-то нет? Могет, что-то сломал?
Александр пожал плечами, ощупал руки и ноги и пошёл широко расставляя ноги к перевернутому самолету.
Земля под ногами была уже замершей, а уже в некторых местах и мягкой. Хлюпала под ногами, то, что расстяло на солнце. Весна пришла ранняя.
— Завтра весна календарная — подумал отвлеченно Александр
— Судя по всему ажроплану твоему полный конец? – спросил казачий офицер догоняя Воронцова.
Зрелище было не из приятных. Живого месте на аэроплане не было, все было прострелено пулями, сломано, смято.
— Приедут разберутся наши техники, — сказал хмурясь Александр — что с него можно будет снять, что ещё пригодиться. У нас и так в авиагруппе самолётов мало осталось
Один из казаков подал Воронцову шлем с разбитыми очками. Александр надел шлем на перебинтованную голову и выкинул разбитые очки. Он с болью смотрел на свой разломанный аэроплан. Вокруг него столпились казаки, держа своих коней под уздцы.
— Всю войну я на нем. Мне бы брат теперь на аэродром теперь надо. Я же на разведку летал. Срочные данные привез. Ждут меня там.
— А где твой аэродром? – спросил казачий офицер.
— Это, что за деревушка? – спросил Александр, показывая на видневшуюся неподалёку у моря латышскую деревню.
— Это – переспросил казачий офицер и достав из планшета карту ответил – это наверно Адажи.
— А наш аэродром рядом с деревней Кадага. Сверху узнал бы, а здесь непонятно.
Казак опять посмотрел на карту и ответил:
— Тогда тебе туда надо наверно – он показал в сторону высокого холма. Дам я тебе коня и двух провожатых. Сабельников, Крышеватов сопроводите господина подпоручика до аэродрома и сразу назад.
Александру подвели коня. Он обнялся со своим почти братом тоже Воронцовым и вставив ногу в стремя вскочил на коня.
— А куда вы сейчас – спросил сотника Александр.
— Да вот наш взвод отправили до Пскова, что-то сопроводить до Петрограда. Проводим и опять на фронт. Здеся наша отдельная сотня наша стоить. — Може встретимся ишо? – улыбнулся сотник Воронцов.
И не казак и Александр не знали, что встреча скоро все же состоится. Но будет она при таких обстоятельствах, что лучше бы не была. И судьба связала их невидимыми нитями.как это иногда бывает
— Кто ж его знает? – усмехнулся Александр — Будем живы – не помрём. Я же должен расплатиться с тобой за все брат — ответил Александр тяжело вздохнув и направил коня в указанную сотником сторону.
К нему тут же присоединились два конных казака. Пристроившись с обеих сторон.
— Сабельников, Крышеватов – будем ждать вас в Сигулде. — прокричал вдогон Алексей — Догоняйте. Если догоните раньше, то нормально. Курс — дорога на Псков.- Чай не маленькие не потеряемся не в тылу у врага — рассмеялся один из них
Оба казака дружно закивали головами.
Отъезжая Александр услышал сзади команду сотника:
— Взвод на конь!
Впереди был какой-то перелесок. Позади валялся его разбитый «Ньюпор».
— И так летать в авиотряде было не на чем. Почти не осталось исправных. А здесь еще я самолет разбил – подумал Александр вылетая на коне пригорок.
Он оглянулся назад и увидел где-то внизу свой поломанный самолёт и взвод казаков, двигающихся верхами по два человека в сторону дороги, по замёрзшей полубелой, получёрной пашне.
— Февраль – тяжело вздохнул Воронцов – скоро весна.
— Вы, шо сказали вашбродь – спросил казак слева.
— Весна говорю скоро.
Оба казака заулыбались.
— Могет в этом годе войну кончим вошбродь?
Казаки с двух сторон поддерживали Александра, что бы он не упал с коня.
— Наврали. Думаю, что не всё так просто. А там посмотрим – улыбнулся Воронцов казаку – может что-то измениться после отречения императора? Хотя, что может измениться?
В штабе авиагруппы Воронцова уже не ждали. Время вышло, а наблюдатели сообщили о воздушном бое далеко за немецкими позициями и что один самолет упал, а за ним и второй упал где-то.
— Ты откуда – вытаращил глаза на Воронцова ротмистр Саватеев, куривший папиросу у полузакопанной в землю бочки – мы уже тебя схоронили уже и вещи твои поделили. А самолёт где?
Воронцов спрыгнул с коня, передал поводья одному из сопровождавших его казаков
— Спасибо братцы. Передайте привет вашему сотнику – сказал он казакам, попрощался с ними за руку.
Казаки развернули коней и затрусили назад рысью, держа коня Воронцова между своими конями.
Только после этого Александр подошёл к Саватееву.
— Как поделили мои вещи?
— Так тебя же сбили. Наблюдатели сообщили, что ты догораешь. Подели конечно. Я все верну.
— Живой я остался случайно. Что тут у нас и как?
— Я собирался лететь на разведку, вместо тебя – сказал тот, ещё обалдевая от радости, что Воронцов жив и лететь теперь не надо – иди к командиру. Он наверно ждет тебя. Там какой-то подполковник приехал из штаба фронта. Нужны им срочно разведданные. Тебя нет. Меня собрались посылать. А вот теперь не знаю лететь или нет? – спросил он у Воронцова.
Воронцов лишь пожал плечами.
У входа в штаб собрались офицеры-лётчики, некоторых он знал по Гатчинской школе летчиков. Стояли какие-то автомобили.
— Воронцов ты живой бродяга – пробасил штабс-капитан Костерин и бросился обнимать его
Стали подходить и другие офицеры. Жали руки, просто обнимали и что-то говорили.
— Мне срочно к командиру авиагруппы надо – вырвался из объятий Воронцов и направился к входу в штаб — он ждёт меня.
Штаб находился в каком-то латышском хуторе и разместился в большом каменном хлеву, покрытом соломой. Внутренность хлева перегородили брезентовыми стенами, создав кабинеты. У больших раскрытых дверей стоял часовой с винтовкой, а рядом с ним незнакомый прапорщик с нарисованными химическим карандашом звёздочками.
Александра пропустили, и он прошёл по прохладному коридору штаба, пахнущего коровьим навозом, с выгороженными кабинетами брезентом и положенными на пол досками. Пошёл к кабинету начальника штаба авиагруппы полковнику Северову.
Адъютант командира авиагруппы прапорщик Ельнин, сидевший перед кабинетом начальника, вытаращил глаза.
— Погоди Воронцов немного, сейчас доложу командованию о тебе. Они там рвут и мечут, когда доложили, что тебя сбили.
Полковник Северов, стоял у стола на котором была расстелена большая раскрашенная различными цветами и стрелами карта.
Он удивленно посмотрел на вошедшего Воронцова с перевязанным белой тряпкой головой, ранами на лице и перевязанной рукой.
— Александр Степанович ты как жив остался? Мне доложили, что тебя сбили за фронтом.
— Нет Сергей Иванович. Это немец упал за линией фронта, а я дотянул. Правда самолет разбил.
Командир авиагруппы переглянулся с подполковником со значком Генерального штаба, находившимся в кабинете.
— Подполковник Бредель из штаба фронта – представился тот Воронцову.
— Подпоручик Воронцов. Вторая авиаэскадрилья – ответил тот слегка тоже наклонив вперед голову.
— Александр Степанович быстро докладывайте результаты вашего полета – приказал командир авиагруппы, подходя к большой карте. Мы ждали с Феликсом Рудольфовичем вас. Нам нужны срочно данные разведки. Уже хотели отправлять туда еще один самолет.
И Воронцов подошёл к столу. Посмотрел на разложенную карту и определился:
— Вот здесь по тукумской дороге в районе Салдуса к Риге движется пехота около полка с артиллерией. А по этой дороге от Елгавы километрах в пяти тоже наблюдается движение крупных воинских подразделений до двух дивизий тоже с артиллерией. Я пролетел до Добеле там движется кавалерия силой до полка. Здесь у них аэродром. Самолётов десять стоят все «Fokker E 2». Свеженькие.
Полковник и подполковник переглянулись между собой.
— Сергей Иванович, я тогда срочно в штаб фронта – сказал подполковник Бредель – надо докладывать командующему, что немцы зашевелились и надо ждать в ближайшее время нового наступления. Эти сведения надо будет доставить немедленно в главный штаб в Петроград. Ты готов отправить свой самолет. Я подготовлю депешу за подписью командующего фронтом. Пришлю к вам офицера для поручений.
— Доставим – сказал Северов – вот Александр Степанович доставит. Готов? – спросил он у Воронцова.
Воронцов виновато улыбнулся:
— Мой самолет разбит ваше превосходительство.
Полковник Северов почесал голову, хитро улыбнулся и сказал:
— А бери-ка тогда пожалуй мой самолет. Он двухместный. Хотя и старенький, но лучше чем пешком. Как только приедет офицер из штаба фронта надо будет сразу вылетать. Я не могу отлучаться в такой момент, а ты все-равно отдохнуть немного должен. Ты же вроде с того света явился. Тебя же мы уже извини — похоронили.
Воронцов виновато улыбнулся.
— Феликс Рудольфович, а что сейчас в Петрограде твориться? – спросил Северов.
— Тот пожал плечами. А Бог его знает, что? Непонятно. Беспорядки. Я не знаю. Мы же здесь на фронте заняты совсем другими проблемами.
— А что в городе?
— В городе говорят анархия. Александр Степанович возьмите оружие с собой. Убивают, грабят. Черт, знает, что твориться. Но война идет, главный штаб работает, и мы должны ему помогать, как можем. А они нам. А значит лететь придется. Успеха вам Александр Степанович. Ждите офицера с пакетом – сказал Бредель и вышел из кабинета.
— У тебя есть, что надеть? Петроград все же – спросил Северов Воронцова.
— Вот куртка вроде порвана немного при посадке. Но найду. Маузер потерял в разбитом самолете.
— Маузер получишь новый, я дам приказание. Куртку тоже получи новую. Иди готовься к полету. Помойся, побрейся. И форма, чтобы была, как новая. Сам знаешь, что в штабах смотрят не на дела, а на форму. Как только вылетишь, я телефонирую в Петроград, чтобы тебя встретили.
— Так я же только до аэродрома – попытался возразить Воронцов.
— Возможно тебе сопровождать придётся и вместе с ним возвращаться – Северов пожал руку Воронцову – иди готовься. А я дам приказание подготовить тебе свой самолёт
Воронцов вышел к помещению штаба. Там толпились пилоты. Где-то с лётного поля взлетело несколько самолётов и с разворотом направились в сторону фронта. Шла нормальная боевая работа. Пилоты получив задание, спешили к своим самолетам. А потом обсуждали здесь результаты его выполнения.
Через два часа Воронцов стоял у командирского «Фармана» в новой кожаной коричневой куртке.
На поле выехал автомобиль и остановился у самолёта где ждали офицера Воронцов в лётном шлеме и полковник Северов. Из автомобиля вышел высокий и потянутый подполковник со значком Генерального штаба с небольшим чемоданчиком, прикреплённым специальным захватом к руке.
— Граф фон Брюмер Николай Федорович – представился он полковнику Северову – по приказу командующего фронтом лечу с документами в Главный штаб. Кто летит со мной?
Полковник Северов ответил, пожав руку
— С вами летит подпоручик Воронцов Александр Степанович – кивнул он в сторону Александра.
— Граф Воронцов? – поднял брови подполковник и посмотрел в глаза Воронцову.
— Никак нет не граф, просто подпоручик – ответил Александр, тоже пожимая подполковнику руку.
— Тогда в самолёт – предложил Северов – время не ждёт.
Подполковник несколько замялся, а потом спросил Северова:
— Подпоручик Воронцов может сопроводить меня в Главный штаб? Там в Петрограде сейчас непонятно что. Слухи ходят разные. И потом мы вместе назад прилетим.
— Да конечно – ответил с улыбкой Северов – Александр Степанович вы получили новый маузер?
— Так точно господин полковник получил новый и куртку новую.
— Тогда сопроводите господина подполковника до Главного штаба. Тем более вы летали на разведку и можете доложить лично военному министру, если возникнут вопросы.
Александр планировал заглянуть на пару часов к сестре Татьяне, проживающей на Дровяном переулке. Но раз надо — значит надо. В следующий раз, если он будет следующий раз – подумал он.
— Тогда в самолёт и от винта – улыбнулся Северов – ждём завтра вас назад.
— Будем — улыбнулся граф фон Брюмер.
«Форман-4» Воронцова взлетел и взял курс на Петроград. Александр старался вести самолёт вдоль дороги на Псков.
— Где-то там сотник Алексей Воронцов со своим взводом пробирается в Псков – подумал он.
— Куда садиться Александр будем? В Гатчине? – прокричал фон Брюмер.
— Сначала в Пскове заправимся, а потом скорее всего в Гатчине.
Шёл последний день февраля 1917 года, четвёртого года Великой войны. Через три дня отречётся от престола последний император Николай Александрович и Россию понесёт без руля и ветрил по тысяче ветров. И станут люди друг другу, как звери!