Утром мы с флагманским врачом, едва проснувшись, приступили к работе. Накидали в черновике заявку на медикаменты и вакцины, разные материалы и реагенты согласно табелю снабжения на год, и шеф, плавно переходя с бодрой офицерской рыси на галоп, понёсся по пирсу на 33-й причал в штаб — отдать наши черновики машинисткам на перепечатку (компьютеров тогда у нас не было) и проставить все печати. Нужно было ещё получить визу адмирала о том, что мы уходим в Индийский океан на боевую службу (что было верно лишь отчасти), дающую право на получение медикаментов и имущества в срочном порядке с доставкой прямо на борт силами береговой базы и флотского автобата.
После обеда взмыленный шеф, кое-как пробившийся к адмиралу, получил долгожданную визу, и мы с ним понеслись на перекладных в район Тихой бухты на медицинские склады ТОФ. Начальник складов, войдя в положение и осознав тяжесть адмиральской резолюции, тут же отдал соответствующие распоряжение офицерам комплектовать ящики и укладки согласно заявке. Заверил, что через сутки всё будет на судне.
Радостный и окрылённый шеф, стуча копытцами, умчался в штаб — докладывать о первом успехе.
Одной проблемой стало меньше, однако во множестве навалились другие. Надо было сдавать в лабораторию анализы питьевой воды из судовых цистерн, которые ещё только предстояло оной заполнить.
Вспомнив, как сдавал на анализ воду из своей подводной лодки в Улиссе, я нагло набрал в стерильную посуду воду из крана ближайшего жилого дома и сдал в лабораторию.
В качестве водопроводной воды Владивостока я не сомневался, поэтому три дня до получения результатов анализов можно было жить относительно спокойно, решая дальнейшие проблемы по мере их поступления.
Вернувшись на «Илим», я ещё на трапе услышал зычный адмиральский рык, доносящийся из иллюминаторов каюты капитана. Шмыгнув в свою каюту, на всякий случай заперев дверь, затаился. Разгневанному адмиралу попадаться на глаза было небезопасно. Через пару минут в каюту постучался пере[1]пуганный боцман — тоже спрятаться от барского гнева и не попасть под горячую руку.
А по коридорам надстройки уже катился грозный адмиральский бас: — На пароходе бардак! Военно-морской кабак тут, пони[1]маешь, развели! Где этот боцман мохнорылый? Зашхерился, мля! Разберитесь с ним, капитан!
Надо сказать, что боцман наш был чернявый, кучерявый парень цыганистого вида, с большими карими глазами — и аккуратной густой бородой. Как оказалось, он в рейсах специально бороду отращивал почти до пупа, а потом шёл её «сдавать» в краевой театр. Для Карабаса Барабаса в детских спектаклях бутафорская борода идеально подходила. Детишки просто рыдали от страха.
Но вот незадача — адмирал терпеть не мог усатых и боро[1]датых моряков, именуя их «мохнорылыми» и нещадно порицая за «гнусную небритость». Поэтому народ, отягощённый растительностью, старался ему на глазу не попадаться.
На пирсе, наконец, громко хлопнула дверь адмиральской «Волги», мы облегчённо вздохнули и пошли к капитану. Тот, вместе со старпомом и стармехом, сидел с весьма озадаченным видом. Вяло выслушав доклады, устало сказал:
— Сроки подготовки сокращены, выход через неделю! Сей[1]час снимаемся и идём на Голдобин под погрузку.
Вот те раз! Я сразу возмущённо завопил:
— Константин Ильич, а сколько народу на борту? Готова ли судовая роль? Будем ли загружать питьевую воду на раздачу кораблям? Мне ведь всё срочно оформлять надо в бассейновой СЭС, а не у военных. Даже подумать страшно!
— На сегодня 30 процентов экипажа есть. Судовая роль ещё не заполнена. Воду для кораблей брать будем и питьевую, и котельную. Грузимся мазутом, соляром, турбинным маслом и авиационным керосином ТС-1. Ещё вопросы есть? Тогда иди[1]те, доктор, сейчас не до вас!
Дело осложнилось! Главное на сегодня и завтра — получить «добро» у портовой санитарной службы, славящейся свей придирчивостью и дотошностью.
Делать нечего, поехал к главному врачу, договариваться. Благо, что мы с ним в стройотрядах вместе были, да и поло[1]вина портовой СЭС были однокурсники и знакомые по институту.
Главный врач встретил вполне приветливо, забрезжила надежда на нормальный исход.
— Вадик! Такое вот дело у меня… Не вели казнить, вели миловать.
Изложил суть проблемы. Главный врач ошалело на меня посмотрел и сказал, что это невозможно в принципе и я, видимо, очень жажду засадить старого друга за решётку.
Пригласили ещё заведующих отделами. Выход, после долгих матов и дебатов, нашёлся.
Я с флагманским врачом и начштаба привожу судовую роль, список вакцинированных, хорошие анализы воды и справку на бланке части о том, что все указанные лица здоровы и на судне проведена дератизация.
Всё должно быть заверено подписями и печатями 31-й бри[1]гады и санитарной службы флота. Потом оформляем документы на отход по варианту Дальневосточного пароходства. Хоть какая-то гарантия, что всё будет в порядке, и страховка на всякий случай.
Хлопнули по коньячку, повспоминали институтские и стройотрядовские проделки и разошлись, вполне довольные друг другом. На судно прилетел как на крыльях …
Утром я уже был в штабе у шефа. Вместе пошли к начальнику штаба, тот было заартачился, однако, осознав безвыходность ситуации, яростно матерясь, отдал приказ соответствующие документы приготовить. Весь день прошёл в беготне по властным кабинетам. К вечеру, злые и голодные, прихватив с собой капитана — представителя санитарной службы флота, поехали на штабном уазике к главному врачу бассейновой СЭС.
Начштаба, после ознакомления с подготовленными уже документами, ужасно расстроился и, шлёпая круглую печать части на кучу подаваемых бумаг, только сетовал плачущим голосом, что подписывает себе и шефу смертный приговор. А судовому врачу (то бишь мне) «корячилось» всенепременно годика три отсидки за подлог.
Шутки юмора у военных такие, весьма своеобразные. Ещё бы расстрелом пуганул… Победителей, как известно, не судят!
Однако дело, к взаимному удовлетворению сторон, было сделано, липовые документы на выход оформлены, как положено. Гарантийные письма улеглись в сейф главврача.
Можно было почивать на лаврах и упиваться славой, ибо свершилось доселе небывалое… Всё же без институтских знакомых и российского блата дело бы не выгорело.
На обратном пути начштаба и шеф закупили пять бутылок водки «для снятия стресса», одну, по-жлобски, презентовали мне (взамен заслуженного ордена) и убыли по домам. А капитан из флотского санэпидотряда увязался со мной на пароход «для проверки ситуации», да тут и заночевал, устамши.
На следующий день к трапу прибыла автобатовская грузовая машина с годовым запасом медикаментов, хирургическим инструментарием, перевязочными материалами, халатами и вакцинами (их предстояло колоть уже в море). Но самое главное — три литра чистейшего медицинского спирта для операций были на борту. Пару литров от греха подальше сразу отдал в опечатанную шифровальную каюту, литр по-братски поделили с шефом на текущие расходы и моральную компенсацию.
Ибо «шило» (об этом все военные водоплавающие прекрасно осведомлены) на флоте является жидкой валютой и универсальным платёжным средством — как в море, так и на берегу. Свою малую долю спирта я сразу залил во флакон из-под физраствора, добавил немного марганцовки, наклеил этикетку «Hydrargirum bichloratum» (сулема), добавил ещё наклейку с костями и черепом и поставил в холодильник. Во избежание, так сказать…
Растолкал ящики с лекарствами по амбулатории, и на сем уже за полночь, успокоился, так и вздремнув на мешках и ящиках не раздеваясь.
Утром, с половинным экипажем, кое-как, малым ходом, перешли на мыс Голдобин — флотскую базу ГСМ — и сразу же начали заливать горючее в танки. Судно сразу стало заметно оседать в воду.
Потом к другому борту подошёл «водолей» МВТ-170, и в цистерны полилась питьевая и котельная вода. Процесс подготовки к выходу протекал плавно и вполне успешно, невзирая на вопли и истерику командования флота и беспрестанные понукания со стороны издёрганного комбрига и флагманских специалистов, не вылезавших с борта.
К исходу дня на танкер прибыли недостающий первый помощник капитана (в котором я с удивлением опознал замначальника политотдела капитана третьего ранга Нестерцова), и четвёртый помощник капитана (его роль исполнял капитан-лейтенант из флотской контрразведки Ощупкин).
Дело понятное: чай, «за бугор» идём — а они стращать нас будут и бдить за нами всемерно, дабы спасать экипаж от коз[1]ней и происков мирового «империализьма» в самом его, так сказать, логове — в буржуазной Европе. Да, с этими ребятами не забалуешь!
По такому случаю меня выперли из собственной каюты, и пришлось перебраться жить в амбулаторию. Правда «контрик» потом вежливо извинился за причинённые неудобства.
Дальше суета и неразбериха усилились вдвое и достигли апогея к концу недели. Прибывший адмирал даже поставил у трапа мордастых автоматчиков-морпехов (дабы никто из ново[1]испечённого экипажа под шумок не смылся с борта).
Мне пришлось смываться через кормовой иллюминатор на пирс, чтобы принести сумку с бельём, зубной пастой, брит[1]вами и прочими причиндалами, крайне необходимыми для дальнего рейса, которую мне заботливо принесли коллеги на КПП. Я даже денег за прошлый рейс не успел получить — в кармане звенела только мелочь. Хорошо хоть, что вчера заработал камбуз.
Наконец адмирал и штабные сошли на пирс, куцый оркестр грянул «Прощание славянки», и танкер вышел на внешний рейд для прохождения таможенного и пограничного контроля. Туда же катером доставили последних пять человек команды и мешок свежей хлорки — последний подарок для меня от шефа.
С рассветом новоиспечённый теплоход Дальневосточного морского пароходства «Илим», весело и непривычно помахивая новеньким красным флагом на кормовом флагштоке, снялся с якоря и вышел в открытое море. Начался наш долгий путь через моря и океаны в неизведанную нами доселе Европу!