По выходе из мрачного Баб-эль-Мандебского пролива нас встретила удушающая жара и пелена налетевшей из пустынь Сомали песчаной бури. Палуба сразу покрылась мелким песком и, несмотря на задраенные двери и иллюминаторы, мелкие песчинки проникли даже в каюты и кубрики. Попало и в пищу, песчинки хрустели на зубах.
Сплошная жёлтая пелена стояла по курсу, причём на воде держались и не тонули мельчайше песчинки, покрывая море непривычно жёлтым колером.
Пришлось сбавить ход и усилить наблюдение с мостика, вооружившись биноклями, потому что в этом районе, постоянно пересекая курс, шныряли деревянные экзотического вида лодки «дхоу» йеменских рыбаков, которые просто невозможно засечь локатором, а зашибить форштевнем ненароком какую-нибудь вёрткую утлую лодчонку — вполне себе реально.
При этом капитану можно было прибрести кучу абсолютно ненужных неприятностей на международном уровне. Так что известная поговорка «тише едешь — дальше будешь» очень подходила для подобной ситуации.
Наконец мы вышли из полосы песчаной бури и взяли курс на Аден, где тогда базировались корабли 8-й оперативной эскадры Индийского океана. Не доходя до Адена миль 50, в установленной точке, состоялась встреча с флагманским кораблём управления эскадры «Тамань», лежавшим в дрейфе.
Ожидая увидеть серую громадину, вроде американского штабного корабля «Блю Ридж», встреченного в Тихом океане, мы были несколько разочарованы, узрев невзрачный чёрно[1]белый пароход, отличавшийся от обычного судна только обилием разного рода антенн и вертолётной площадкой с белым вертолётом Ка-25 на корме.
В принципе, это и был корпус обычного серийного лесовоза, переоборудованный для нужд ВМФ и числящийся за Черноморским флотом. Всего их было три («Баскунчак», «Даурия» и «Тамань»), базировались они в Донузлаве* под Севастополем и периодически несли службу в Индийском океане и Средиземном море.
Кондиционеры стояли только в каютах адмиралов, поэтому условия службы в тропиках были, мягко говоря, спартански[1]ми. Даже пресная вода шла с ограничениями — «на режиме». Это когда её дают на 5 минут перед приёмом пищи и изредка на помывку и стирку. Зато забортной — хоть залейся. В общем, далеко не курорт!
На командирском катере к нам на борт прибыл адмирал, зам командира эскадры с флагманскими офицерами. По такому случаю экипаж, свободный от вахт и работ, был собран в столовой, где офицеры политотдела эскадры, истосковавшиеся по свежей аудитории, устроили нам настоящую «промывку мозгов» в части поведения за границей.
Из экипажа мало кто бывал за рубежом — в то время это для советского ВМФ всегда было скорее исключением, чем правилом, поэтому слушали с большим вниманием. Если точ[1]но следовать правилам, то поход в увольнение в иностранном порту превращался в некое подобие высадки группы спецназа на враждебную территорию.
Ходить следовало минимум пятёрками, под командованием старшего из комсостава, всё время «бдить» во избежание провокаций и по приходу на судно отчитываться в письменном виде о покупках. Сегодня это кажется смешным — но так было.
Жути на народ тогда нагнали изрядно, даже как-то и на берег расхотелось. Раздали и памятки о Греции, видно, составленные наспех, так как в основном содержали сведения о военной инфраструктуре и немного о культуре с упором на «сиртаки», «бузуки» и подвиги пантеона эллинских богов. Потом, на вечерних посиделках на корме, мы соревновались, кто больше знает о Греции. Вспоминали всё — и подвиги Геракла и Зевса, и «Ехал грека через реку».
Засим отцы-командиры помылись в нашей сауне и, слегка «приняв на грудь» у капитана, убыли к себе, весьма довольные визитом, оставив нас переваривать полученную информацию.
Подняв флажные сигналы «Счастливого плавания», корабли разошлись. «Тамань» отправилась в Аден, «Илим» получил приказ следовать на архипелаг Дахлак в Эфиопию, где на острове Нокра находился наш пункт материально-технического обеспечения (933-й ПМТО ТОФ). Там мы должны были раз[1]грузиться от остатков топлива и запасов воды и уже оттуда, в балласте, следовать в Пирей.
Путь до архипелага занял немного времени, и вот уже юр[1]кий буксир вводит нас через узкий северный проход во внутреннюю гавань базы. Разумеется, ничего похожего на базу в Камрани здесь не было и в помине.
Каменное здание бывшей эфиопской каторжной тюрьмы, сборные щитовые казармы и домики офицерского состава, два пирса, у которых разместились немногочисленные боевые корабли, катера и вспомогательные суда — вот, собственно, и вся база.
Пейзажи острова Нокра были способны вогнать в чёрную депрессию даже самых отъявленных оптимистов — унылая плоская равнина с редкими островками чахлой растительности и облезлыми пальмами, тощие ослы и коровы, тоскливо бродящие в поисках корма, и удушающая жара за сорок даже ночью.
И змеи, ядовитые мамбы, гнездящиеся повсюду в трещинах глыб известняка (как говорили старожилы, матросы на строевых занятиях по первости ежедневно давили их ботинками по десятку). И верблюжья колючка, шипы которой пробивали подошву форменных лёгких тапочек.
В общем, на тропический рай остров похож не был, хотя ПМТО и предназначался для отдыха экипажей и мелкого ремонта атомных лодок, несущих дежурство в Индийском океане. Как водится в таких случаях, всё связанное с базой было жутко засекречено, и даже в разговорах между собой слово «Дахлак» следовало произносить, предварительно оглянувшись, нет ли вокруг кого подозрительного.
Танкер пришвартовался ко второму пирсу и приступил к разгрузке горючего и воды в береговые цистерны. Жара раскалила верхнюю палубу, и над судном поднималось марево от испарений дизельного топлива.
Малейшая искра — и всё: добрая половина базы взлетит на воздух. Особенно если сдетонируют склады боеприпасов со снарядами ракетами, минами и торпедами. Однако обошлось благополучно, хотя и страху натерпелись изрядно. Тем более что в разгар перекачки полетел береговой насос и пришлось закачивать топливо из горловин танков сразу в топливозаправщики.
Когда эпопея с перекачкой закончилась, нам разрешили не[1]много побродить по берегу в пределах базы — какая ни есть, а всё же земля. Почти все моряки и офицеры на базе были загорелыми до черноты и до удивления поджарыми — безжалостное солнце выжимало из тел лишнюю воду. А автоматчики морской пехоты, идущие в караул, выглядели весьма экзотично — шорты, «броник» на голое тело, светло-серая каска и дырчатые тапочки подводников на ногах.
Тут же бродили и бойцы эфиопской роты охраны с автоматами, настроенные, впрочем, весьма дружелюбно. Однако прогулки по сорокапятиградусной жаре никого особенно не вдохновили, и вскоре мы опять очутились на судне, в блажен[1]ной прохладе кондиционированных кают.
Танкер, после разгрузки, высоко поднялся носом над пир[1]сом, обнажив поржавевшее и обросшее ракушками днище метра на два от форштевня. Больше на базе делать было нечего, и, получив «добро» на выход, «Илим» вышел на внешний рейд бухты Губбет-мус-Нефит и стал закачивать забортную воду в опустевшие топливные танки и балластные цистерны, в ожидании приказа из штаба эскадры на дальнейшие действия.
Однако пришедший вскоре шифрованный приказ отнюдь не обрадовал.
Ремонт в Пирее отменялся, танкеру надлежало следовать в балласте в Средиземное море, в точку якорной стоянки № 5 (район близ Туниса), и дожидаться дальнейших указаний из штаба Средиземноморской оперативной эскадры.
Общее настроение подытожил старпом, простодушно брякнувший:
— Вот вам, мля, и «сиртаки» и, мля, «бузуки»! И мастики-то не попьём, и по Афинам не погуляем!
С мечтами о солнечной Элладе пришлось на время распроститься, однако впереди ждали ещё неведомые пока земли и очередные приключения.
Впереди был знаменитый Суэцкий канал, место всемирно известное своей нервотрёпкой для штурманов и механиков. Зашли на рейд порта Суэц, встали на якорь в ожидании портовых властей. Быстро подвалил лоцманский катер, на котором прибыли карантинный врач, лоцман и представитель администрации порта. Вся компания сразу направилась в каюту капитана проверять документацию: обычная формальность, но для большинства из нас это всё было впервые — и арабы, и Канал, и Египет.
Карантинный доктор, лысый пузатый коротышка с большим крючковатым носом и хитрыми маленькими глазками, прибыл в сопровождении долговязого тощего типа в некогда белом халате с огромным портфелем — видимо, это был сани[1]тар, сборщик обязательного «бакшиша».
Не удовлетворившись документами, доктор с важным видом решил проинспектировать и мою амбулаторию. Прихватив себе несколько упаковок антибиотиков и ещё кое-чего по мелочам, коллега, наконец, с важным видом поставил свою закорючку на разрешении на вход в Канал. Глядя на раздутый портфель его помощника, можно было с уверенностью предположить, что бакшиш им обломился неплохой. В принципе, особых материальных потерь мы не понесли: предусмотрительный старпом ещё в Японском море выменял у наших рыбаков на солярку две бочки солёной кеты и два ящика копчёной горбуши. А уж консервами нашу провизионку затарили до отказа.
Портовики с важным видом сошли с парадного трапа на катер и убыли на следующее судно. Капитан с мостика их провожал, приложив руку к козырьку замызганной белой, в цветочек, дачной кепки, прихваченной им второпях с вешалки.
Штурмана давились хохотом, глядя на важного кэпа, облачённого в белый парадный китель, отлично гармонировавший с видавшей виды кепчонкой. Старпом только замысловато выругался.
Танкер малым ходом двинулся к входу в Канал, по пути приняв на борт две шлюпки с живописными оборванцами-швартовщиками. В их функцию входила швартовка потерявшего ход судна к борту Канала. Такое часто случалось раньше, но в современности являлось в большей степени традицией и очередным законным способом отъёма валюты с каждого судна.
Арабы чинно расселись на палубе возле своих шлюпок и стали копаться в пёстрых мешках. Их надлежало покормить, ну и преподнести скромный бакшиш, что и было сделано.
Надо сказать, что мы уже были предупреждены о некоторых особенностях поведения арабов-швартовщиков на судах: хлопцы любили тырить изделия из цветного металла (особенно латунные заглушки на танках) и не гнушались прихватить какую-либо мелкую вещицу из кают. Поэтому, во избежание инцидентов, часть дверей в надстройки была наглухо задраена, на проходах встали вахтенные. Меня поставили на левом шкафуте у открытой двери к трапу, ведущему на ходовой мостик.
Судно вошло в Канал, и потянулись оживлённые кварталы портового Суэца, склады и причалы. На главной площади был виден подбитый и обгоревший израильский танк «Центурион», ворвавшийся туда ещё в 1973 году и оставленный на память о лихом рейде еврейских танкистов.
И тут от группы швартовщиков отделилась колоритная фигура в некогда белой чалме, относительно чистой майке и рваных джинсах. Судя по повадкам — явно «старшой». А несколько босоногих арабов пошли по танкерной палубе лёгкой, фланирующей походкой, изображая откровенную скуку.
Старшой подошёл ко мне и знаками показал, что ему надо на мостик. Мучительно напрягаясь (в институте у нас был немецкий), я извлёк из памяти несколько английских слов и выдавил фразу:
— Ноу бридж. Гоу ту чиф мэйт! — И провёл к каюте старпома.
Не хватало такое чмо ещё на мостик вести, там только капитан с лоцманом и ходовая вахта должны находиться. Вернулся на место и стал прислушиваться к диалогу из каюты старпома.
Наш «чиф» Иван Коляда, старый каботажник, строил английские фразы интуитивно, перемежая с громким матом.
— Вэри литтл презент! — борзо заявил старшой.
— Ни х… себе «литтл»! Я, б…, рэд фиш сам не каждый день ем! — удивлённо ответствовал чиф.
— Ай гоу ту мастер, — настаивал старшой.
— Гоу ту зе на х..! — невозмутимо ответил чиф. — Больше капитану делать нехрен, как со всякой шушерой общаться!
После чего последовал смачный звук пинка, и по трапу, раздувая усы, резво скатился старшой и опрометью кинулся к шлюпке, придерживая чалму. За ним невозмутимо вышел старпом, подошёл к шлюпкам и мелом по палубе провёл черту, знаком пояснив, чтоб за неё арабы не ходили.
Тут же на место вернулись озадаченные остальные швартовщики и до самой Исмаилии больше не высовывались. Как позднее оказалось, хлопцы безуспешно пытались голыми пятками вывинтить латунные заглушки, ранее предусмотрительно до упора затянутые двумя дюжими матросами. За спектаклем исподтишка, давясь хохотом, наблюдали из иллюминаторов кают-компании донкерманы с боцманом.
Египетский лоцман, видевший эту картину с мостика, сказал капитану, что давно надо было так сделать, ибо наглости швартовщикам не занимать. А лоцманы Суэцкого канала — это очень уважаемые в Египте люди, настоящие профессионалы своего дела, пользующиеся большим авторитетом среди моряков всего мира. Зря не скажут…
За Суэцем потянулись пустынные берега Канала, на которых ещё не были убраны следы прошедшей войны — разрушенные, начинающие затягиваться песком окопы и бункеры «Линии Бар-Лева»**, кое-где на левой стороне — огневые позиции египетской зенитной артиллерии с торчащими вверх зачехлёнными орудийными стволами.
С мостика хорошо были видны подбитые при штурме египетские танки Т-55 и Т-62, американские М-60 и английские «Центурионы,» разбросанные до самого горизонта, постепенно заносимые песками Синайской пустыни. Бойня здесь была впечатляющая. Не Курская дуга, конечно, но пейзаж поля боя был мрачным, и народу здесь при штурме полегло много.
После недолгой стоянки в Горьких озёрах, переждав встреч[1]ный караван судов, танкер снова двинулся в путь, снова потянулись пустынные берега с редкими оазисами и машинами, идущими по параллельному шоссе, встречались и отары блеющих баранов с непременными пастухами — антураж, не менявшийся, наверное, со времён фараонов.
В Исмаилии, на середине Канала, сменился лоцман и швартовщики. Стало уже изрядно надоедать созерцание берегов, изредка оживляемое маленькими городишками. На самом берегу канала, в оазисе, виднелись здания городка Эль-Кунейтра, изрядно подпорченные израильской артиллерией, с наспех за[1]латанными дырами в стенах. Но городок как-то жил!
Ещё немного, и пошли пригороды Порт-Саида, бесчисленные склады, заводы, колонны машин. На горизонте виднелись вершины пирамид Гизы. Закатное солнце было закрыто городским смогом, стало уже холодать — чувствовалось дыхание Средиземного моря. Долгое, шестнадцатичасовое путешествие по Каналу закончилось.
Распрощались с лоцманом, подцепили к буксиру шлюпки швартовщиков, и танкер, наконец, дал полный ход, вырвавшись из узости Канала. К нашей всеобщей радости. Правда, у выхода в море ещё торчали мачты затопленных в войну кораблей, нужно было маневрировать в темноте. Но это уже было делом привычным…
Утром на собрании комсостава в кают-компании капитан сообщил, что, пока не решен вопрос с тем, куда пойдём на ремонт, Москвой приказано идти на якорную стоянку в залив Сидра и ждать приказа.
Делать нечего, взяли курс на Ливию, держась в пределах видимости берегов Киренаики.
Климат здесь был уже другой, не было ставшей привычной влажной духоты тропиков, по карте видно было, что проходим вблизи мест боёв, знакомых по истории Второй мировой, — Тобрук, Бардия, Эль-Аламейн, Бизерта.
Возле Бизерты я испытал странное чувство: когда вглядывался в берег, в песчаном мареве мне чудились мачты кора[1]блей русской врангелевской эскадры. Как оказалось, это чувствовал не я один.
В заливе Сидра встали на якорь, открыли горловины танков — началось проветривание. Над судном повисло марево от испарений, впрочем, быстро развеиваемое береговым бризом.
Залив был пустынен, только возле нас медленно кружил ливийский ракетный катер — вроде как охранял. Народ, не занятый на вахтах, загорал на верхней палубе надстройки.
На второй день безмятежное стояние было нарушено — радисты перехватили сообщение о том, что американские «Томкэты» с авианосца 6-го флота сбили несколько ливийских самолетов Су-20, направлявшихся в район их патрулирования. Видимо, полковник Каддафи опрометчиво решил проверить бдительность американцев. Но не учёл, что «Томкэты» могут сбить цель дальнобойными ракетами, не вступая в ближний воздушный бой. Дело запахло керосином — могла начаться заварушка, в которой нам перепало бы тоже. Одинокий танкер без хода в пустынном заливе и рядом ракетный катер с жалкой пушчонкой — очень лакомая цель.
Так, в тревожном ожидании, прошёл ещё день.
На следующее утро пришла шифровка из штаба 5-й оперативной эскадры — танкеру надлежало прибыть в точку якорной стоянки «52», где и ожидать распоряжений из Москвы. Точка находилась на банке вблизи территориальных вод Туниса.
На банке стояло на якорях соединение наших кораблей и вспомогательных судов Черноморского флота во главе с крейсером «Жданов» — кораблём управления, на котором и находился штаб эскадры. Танкер встал на якорь вблизи крейсера, капитан и первый помощник с контрразведчиком отправились на катере за инструкциями.
Вернулись на двух катерах с небольшой компании офицеров крейсер и флагманских специалистов — для проверки готовности служб.
Принесли и радостную весть: нам приказано на ремонт следовать во Францию, в Марсель! Ждали в Москве некоторое время, пока наш «Судоимпорт» определится с фирмой, сроками и заключит контракт. По пароходу радостно загудели — во Францию наши дальневосточники ещё не заходили, ожида[1]лось нешуточное приключение. Офицеры прошли в каюту капитана совещаться, народ разбрёлся по каютам — обсуждать перспективы и строить планы.
Я вышел на палубу, чтобы посмотреть на корабли эскадры. Тут были и большие противолодочные корабли, и тральщики, два эсминца 56-го проекта, плавмастерская, танкер «Иман» и небольшой рефрижератор.
Удивило то, что посреди эскадры на якоре стоял морской буксир под флагом итальянского ВМФ, в его большой, застеклённой, как аквариум, рубке виднелись белые чехлы офицерских фуражек и поблёскивали стёкла биноклей. Утыканная антеннами надстройка свидетельствовала о том, что это явно судно-разведчик!
Спросил у мичмана, старшины крейсерского катера, как это они терпят под носом шпиона, ведь он прослушивает и просматривает всё!
Мичман только ухмыльнулся: — А чего они услышат-то? Наши, в основном, на палубах матом разговаривают. А если чего надо — флажками или по старинке, «ратьером». Да и корабли, считай, рядом стоят. Так что это мы, скорее, макаронников материться научим, чем они у нас чего-нибудь выведают. Корабли-то у нас здесь не шибко новые, без особых секретов. А этих ребят больше все[1]го наши подводные лодки интересуют. Иногда итальянцы в гости заглядывают, по-соседски. Пьют, надо сказать, тоже неплохо.
Тут меня вызвали к капитану, на борт прибыли ещё не[1]сколько офицеров, среди них и начмед эскадры. Посмотрел мою амбулаторию, рекомендовал пополнить инструментами и медикаментами аптеку. Тут же заполнили заявку, подписали у капитана. Расстались почти друзьями…
Следующий день начался с суматохи. На судно прибыл контр-адмирал, начальник политотдела эскадры с офицерами, экипаж собрали в столовой команды и начали инструктаж — уже третий по счёту.
Слушали в пол-уха надоевшие страшилки про козни и происки иностранных разведок, правила поведения в капиталистической Франции. Короче, «звериный лик мирового империализма» расписали в цветах и красках! До того убедительно, что один из наших матросиков, прыщеватый выпускник «шмоньки»***, по-школярски поднял руку и, откашлявшись, попросил не спускать его на берег, во избежание провокаций и похищений, так как он у мамы один!
Адмирал понял, что перегнул палку со страшилками, и поспешил пацана утешить, заверив, что такие вещи случаются редко. Но, мол, бдительность всё равно терять не надо!
Вечером танкер снялся с якоря и взял курс на Марсель. Через два дня в утренней дымке показались белые скалы гор Марсейвер и громадный город, раскинувшийся в долине.
Якорь бросили на внешнем рейде, формальности заняли не более получаса — на удивление быстро. Таможенник шлёпнул печать, портовики подписали документы, представители фирмы «AСMP» проверили загазованность танков. Весёлый толстяк в синем фирменном комбинезоне прошёлся с газоанализатором по горловинам танков и жизнерадостно заявил, подняв большой палец: «Окей! Как у беби в попке!».
Затем танкер средним ходом тронулся в порт, к заводским причалам. Проходили мимо пустого супертанкера «Батиллус», бывшего в отстое в одном из портовых бассейнов.
Наш пароход казался жалкой щепкой на фоне этой громадины, длиной с футбольное поле. Буксир быстро подтолкнул танкер к причальной стенке, рабочие приняли швартовые концы.
На причал подали трап, стих шум натруженного главного двигателя
Здравствуй, прекрасная Франция! Это о тебе я грезил в детстве, читая ночью с фонариком под одеялом «Трёх мушкетёров», переживая за томившегося в замке Иф Эдмона Дантеса. Вот он — белоснежный замок Иф на горизонте, старинные башни форта Сен-Жан у входа в Старый порт, белые паруса яхт и живописные замки на островах. Где-то здесь упал сбитый самолёт Антуана де Сент-Экзюпери.
Всё, пришли!.. Позади остались тысячи морских миль, песчаные бури и штормы, впереди было полгода ремонта в доках Марселя и долгий путь домой. Впереди для меня была ещё пересадка в Красном море на танкер «Владимир Колечицкий» и дополнительных четыре месяца и так затянувшегося похода. Но это уже другая история.
* Донузлав — озеро под Севастополем, где до 1994 года располагалась Крымская военно-морская база Черноморского флота.
**Линия Бар-Лева — цепь укреплений, возведённая Израилем вдоль восточного побережья Суэцкого канала после оккупации входящего в состав Египта Синайского полуострова во время Шестидневной войны 1967 года (Википедия).
.*** «Шмонька» — жаргонное название 185-й мореходной школы Военно-морского флота во Владивостоке