Это курьезное аварийное происшествие с оружием случилось на большом противолодочном корабле проекта 1135 «Достойный» Северного флота летом 1973 года. В то время я проходил службу на этом корабле в должности командира носовой зенитной ракетной батареи «Оса-М» и, хоть и не на моих глазах оно произошло, но все его «авторы» являлись моими сослуживцами, да и акт административного расследования довелось мне прочитать пару раз.
Итак, был погожий июльский день, какой не часто балует своим мягким теплом и неярким солнышком в Заполярье. Не помню, по какой причине, наш корабль стоял на якоре на внутреннем рейде Североморска и одновременно готовился к выполнению плановой артиллерийской стрельбы своими двумя двухорудийными 76,2 мм артустановками. Как известно, нет таких артиллеристов в нашем флоте, которые не знали бы афоризма об их профессии, приписываемого русскому царю Петру I, который гласит, что «артиллерия есть не токмо грохот, но и наука». Поэтому, командир ракетно-артиллерийской боевой части капитан-лейтенант А.Я.Ермак и командир артиллерийской батареи старший лейтенант В.М.Модестов к подготовке предстоящей работы отнеслись со всей ответственностью. Помимо организационных мероприятий, многочисленных тренировок и учений, практически все технические проверки и операции по подготовке к стрельбе уже были завершены: исправность материальной части проверена, необходимые инструментальные выверки сделаны, снаряды по весовым знакам подобраны, тракты подачи выстрелов из подбашенных отделений на линию заряжания опробованы, стволы артустановок пробанены.
Осталось дело совсем за немногим: проверить выход бойка т.н. стреляющего приспособления для правильного накола капсюльной втулки унитарного патрона с помощью специального шаблона на всех четырех орудиях обеих артустановок. Важность этой проверки заключалась в том, что правильность накола существенно снижала вероятность возникновения осечек на стрельбе, что влечет за собой ее остановку и уже предполагает несколько совершенно обязательных и неукоснительно выполняемых процедур и, в итоге, приводит к срыву всего боевого упражнения. А особенность этой проверки требовала извлечение из казенной части орудия клина – главного элемента затвора казённой части, который представляет собой конструкцию из орудийной стали в форме четырехгранной призмы весом, навскидку, примерно в двадцать – двадцать пять килограмм с полуцилиндрической выемкой в верхней части под подаваемый в камору ствола унитарный патрон и экстрактируемую после выстрела стреляную гильзу.
В силу ответственности работы, ею руководил и проводил замеры лично Модестов. На трёх орудиях работа была уже завершена, а на последнем, правом орудии первой (верхней) артустановки проверенный и подготовленный к установке на свое место, тускло поблескивающий тонким слоем свежей смазки, клин лежал на расстеленном куске парусины рядом с правой дверцей башни артустановки.
И надо же было такому случиться, что кто-то из командования корабля «сдернул» командира батареи с работы по каким-то невероятно срочным в их понимании делам. За давностью лет уже забылось, кто именно это был, но наиболее вероятно им являлся или старший помощник командира корабля капитан 3 ранга А.К.Ильин, вероятно увидевший какое-нибудь микромизерное пятнышко ржавчины на одной из цепочек леерного ограждения на юте, который являлся заведованием артиллерийской батареи. А возможно, это был заместитель командира корабля по политической части капитан 3 ранга А.И.Иваненко, потребовавший срочно представить конспект с рекомендованными к изучению первоисточниками классиков марксизма-ленинизма в системе марксистско-ленинской подготовки, которую мы между собой иначе, как «политмарсосом», не называли.
Так или иначе, но они оба никогда не церемонились с нами, корабельными офицерами, загруженными до отказа заботами по кругу своих должностных обязанностей, и всегда ставили на первое место, прежде всего, свои служебные дела. Поэтому, оставив одного из своих подчиненных комендора матроса Данилова возле клина, Модестов убыл по вызову начальника.
Как известно, на флоте существует поговорка: «Бойся моряка с отверткой, кистью и пищевым бачком. Ибо, к примеру, по своей инициативе, он или разрегулирует в техническом средстве своего заведования какой-либо очень важный технический параметр, над выставкой которого «бились» лучшие специалисты. Или, по простоте душевной, закрасит то, чего закрашивать никак нельзя, а надо аккуратно смазать поверхность соответствующей смазкой. Или же использует совершенно непригодную для этих целей краску, когда, к примеру, радиопрозрачные поверхности антенных устройств радиотехнических средств закрасит хлорвиниловой краской, предназначенной для покраски корпуса корабля.
Ну, а уж про пищевой бачок — так это часть поговорки относится к тем временам, когда на кораблях еще не было столовых личного состава и т.н. бачковые получали для приема пищи ее содержимое в бачках на камбузе и бегом спешили разнести их по своим кубрикам, где с нетерпением ждали изголодавшиеся в силу своих молодых организмов их товарищи по службе. Как бы там ни было, зачастую инициатива по незнанию или неумению предвидеть последствия своих действий, как и в любом деле, приводит к плачевным последствиям, но на корабле они только усугубляются. И, ясное дело, это выражение очень широкого спектра понимания и имеет отношение к любому предмету или объекту на корабле, если он, порой, попадает в руки незадачливого моряка. Поэтому, в силу этого словесного отступления, вернусь к своему рассказу. Оставшись один возле артустановки, комендор матрос Данилов взял, и проявил эту самую инициативу, решив самостоятельно установить клин в казённую часть ствола, для чего его надо поднять метра на полтора и переместить внутрь башни через ее правую дверь и уже внутри ее установить на свое место. Да вот незадача: сам клин очень тяжёлый, не удобный в руках и скользкий от смазки. А проделать эту операцию надо так, чтобы при этом не испачкать в этой смазке своё форменное обмундирование, будь то шинель, бушлат или рабочее платье. Одному такая работа явно не по плечу. Поэтому, обычно эту операцию производили вдвоем.
Но на этот раз у Данилова помощников не оказалось. Похоже, они разбрелись на перекур, пользуясь вынужденным отсутствием командира батареи. С огромным напряжением сил он поднял клин, поставил его на комингс двери, решил собраться силами и немного передохнуть, а затем продвинуть его внутрь башни. Но, поскольку положение клина на опоре оказалось несбалансированным, он вывалился наружу, упал сначала на палубу полубака, проскочил под леерным ограждением кормовее башни, грохнулся на ют, спружинив от палубы юта, пару раз подпрыгнул, и, по какой-то замысловатой траектории и каким-то немыслимым образом, проскочив мимо заваленного и ставшего на его пути забортного рабочего трапа, бултыхнулся в воду.
А ещё, испугал до полусмерти своим грохотом нашего корабельного доктора капитана м/с Лешу Иванова, который, спрятавшись подальше от глаз грозного корабельного начальства (время то рабочее!), притулился под левым наклонным трапом, что между шкафутом и ютом, и занимался своим любимым делом — ловил на «поддев» треску снастью, представляющую собой кусок залитой свинцом блестящей купроникелевой трубки с большим «голым» тройником на конце на длинной толстой леске.
Когда потом спрашивали матроса Данилова, что его сподвигнуло на такое самостоятельное и «инициативное» действие, он объяснить так и не смог, кроме, как лепетал в свое оправдание, мол, «хотел, как лучше».
А ещё мне почти дословно запомнилась фраза из объяснительной записки капитана м/с А.Иванова в материалах расследования этого происшествия: «…Я стоял под левым трапом и ловил рыбу. Вдруг мимо меня проскакала какая-то железяка. Она упала в воду». Где ключевым было слово «железяка». Для него-то, возможно и железяка, а для артустановки – это все же клин.
В общем, и смех, и грех: «чёрное дело» комендором матросом Даниловым сделано, клин оказался на дне Кольского залива, а пушка без клина – это уже и не пушка вовсе, потому что больше не выстрелит!
Предложение найти и поднять клин с помощью водолазов, было отвергнуто довольно быстро: глубина примерно 70 метров и шансы найти его на такой глубине в илистом дне были равны нулю. Еще один вариант – попытаться нащупать клин с помощью мощного магнетрона, подвязанного к прочному длинному линю, и за счёт сильного магнитного поля поднять его со дна. Но такой способ тоже оказался не пригодным, поскольку в данном случае большой вес самого клина, вязкий грунт и постоянное перемещение корабля под влиянием ветра и суточного приливно-отливного течения сводили на нет успех дела. Да и где на такой глубине и как искать этот злосчастный клин!
Хотя, как сказывают, на каком-то корабле все же умудрились таким способом поднять нечаянно уроненный за борт пистолет Макарова. Правда со значительно меньшей глубины, да и место падения было точно известно, и сам корабль стоял ошвартованным неподвижно у причала. В общем, пришлось, как говорится, «посыпать голову пеплом» и доложить по команде об утрате клина, составить донесение о выводе из строя артустановки, а соответствующим ответственным должностным лицам ждать заслуженного «вознаграждения».
Моряки других кораблей ракетно-артиллерийской специальности, узнавшие о нашем горе и такой необычной «поломке», ясное дело, над нами подшучивали – случай-то небывалый! Но и по-дружески сочувствовали: все же товарищи по оружию. А наш корабль на одно время стали называть «Достойный» — это, на котором клин утопили?».
К нашему удивлению, наказания оказались не очень суровыми, по крайней мере, на дальнейшую службу Ермака и Модестова они никак не повлияли, хотя, в назидание другим, приказ по флоту все же был. А мы стали ждать новый клин с предприятия-изготовителя этих артустановок «Баррикады» города Волгограда.
Примерно через месяц новый клин был доставлен на один из флотских складов, привезен на корабль и с огромными предосторожностями установлен на штатное место.
Но на этом история не закончилась. Необходимо было еще проверить орудие на обтюрацию, исключающую прорыв пороховых газов из каморы ствола при выстреле. Хотя артиллеристам известно, что обтюрация для клиновых затворов обеспечивается самой гильзой, которая, расширяясь под давлением пороховых газов, плотно прижимается наружной поверхностью к стенкам каморы ствола. Но техническими условиями на пригодность артустановки к эксплуатации такая проверка является обязательной. Поэтому, надлежало еще провести испытания фактической стрельбой в море. Что вскоре и было сделано.
Испытание оказалось успешным и корабль, наконец, получил исправную артустановку, из которой еще за свою службу много раз пострелял на практических артиллерийских стрельбах. Примечательно, что в сборник аварийных происшествий с ракетно-артиллерийским вооружением, который ежегодно издавался в Военно-Морском флоте, и нам вменялось знать их назубок, этот случай вошёл под смешной формулировкой – «утопление клина».
Вместо послесловия.
А ведь этой истории могло и не произойти, будь установлено специальные съёмные щиты на леерном ограждении кормовой артустановки. Но их установка планировалась после завершения всех работ непосредственно перед выходом в море на артиллерийскую стрельбу вместе с остальным ограждением вокруг артустановок, предотвращающих падение за борт стреляных гильз, которые подлежали сдаче на артиллерийские склады для повторного использования после их ремонта на заводе-изготовителе артиллерийских боеприпасов.
На некоторых кораблях данного проекта эти щиты в повседневной жизни вообще не снимали, но на нашем корабле эта практика не прижилась.
Несмотря на многочисленные специальные термины, смысл интересного рассказа понятен. В очередной раз подтверждается истина: лучшее — враг хорошего! А ведь последствия могли бы быть куда более плачевными или даже трагически и!
Да, на флоте безопасных работ нет и не может быть! Если переключатель имеет два положения, то матрос… (дальше сами).
А сколько эти парни зачетов понапринимали перед стрельбой, сколько формуляров заполнили, сколько раз раздолбали люБимый личный состав, все сделали, как умели. А потом пришел матрос Пупкин и все … (дальше сами).
Вопрос: нормально ли все в нашей военно-морской службе? И вспоминается бессмертный Швейк с его «одними инструкциями войну не выиграешь».