Покровский А. Из книги «Расстрелять» Полудурок

Вас надо взять за ноги и шлепнуть об асфальт! И чтоб череп треснул! И чтоб все вытекло! А потом я бы лично опустился на карачки и замесил ваши мозги в луже! Вместе с головастиками!

Военные разговоры перед строем

Капитан третьего ранга на флоте — это вам не то, что в центральном аппарате. Это в центре каптри — как куча в углу наложена, убрать некому, а на флоте мы. извините, человек почти. Конечно, все это так, если ты уже годок и тринадцать лет отсидел в прочном корпусе.

Вот пришел я с автономки, вхожу в штабной коридор на ПКЗ и ору:

— Петровского к берегу прибило! В районе Ягельной! Срочно группу захвата! Брать только живьем! — и из своей каюты начштаба вылетает с готовыми требуками на языке, но он видит меня и, успокоившись, говорит:

— Чего орешь, как раненый бегемот?

А начштаба — наш бывший командир.

— Ой, Александр Иванович, — говорю я ему, — здравия желаю. Просто не знал, что вы здесь, я думал, что штаб вымер: все на пирсе, наших встречают. Мы ведь с моря пришли, Александр Иваныч.

— Вижу, что как с дерева сорвался. Ну, здравствуй.

— Прошу разрешения к ручке подбежать, приложиться, прошу разрешения припасть.

— Я тебе припаду. Слушай, Петровский, ты когда станешь офицером?

— Никогда, Александр Иваныч, это единственное, что мне в жизни не удалось.

Начштаба у нас свой в доску. Он старше меня на пять лет, и мы с ним начинали с одного борта.

— Ладно, — говорит он, — иди к своему флагманскому и передай ему все, что я о нем думаю.

— Эй! Покажись! — кричу я и уже иду по коридору. — Где там этот мой флагманский? Где это дитя внебрачное? Тайный плод любви несчастной, выдернутый преждевременно. Покажите мне его. Дайте я его пощупаю за теплый волосатый сосок. Где этот пудель рваный? Дайте я его сделаю шиворот-навыворот. Сейчас я возьму его за уши и поцелую взасос.

Вхожу к Славе в каюту, и Слава уже улыбается затылком.

— Это ты, сокровище, — говорит Слава.

— Это я.

Мы со Славой однокашники и друзья и на этом основании можем безнаказанно обзывать друг друга.

— Ты чего орешь, полудурок? — приветствует меня Слава.

— Нет, вы посмотрите на него, — говорю я. — Что это за безобразие? Почему вы не встречаете на пирсе свой любимый личный состав? А, жабеныш? Почему вы не празднично убраны? Почему вы вообще? Почему не спрашиваете: как вы сходили, товарищ Петровский, чуча вы растребученная, козел вы этакий? Почему не падаете на грудь? Не слюнявите, схватившись за отворот? Почему такая нелюбовь?

Мои монологи всегда слушаются с интересом, но только единицы могут сказать, что же они означают. К этим единицам относится и Слава. Монолог сей означает, что я пришел с моря, автономка кончилась и мне хорошо.

— Саня, — говорит мне Слава, пребывая в великолепной флегме, — я тебя по-прежнему люблю. И каждый день я тебя люблю на пять сантиметров длиннее. А не встречал я тебя потому, что твой любимый командир в прошлом, а мой начштаба в настоящем задействовал меня сегодня не по назначению.

— Как это офицера можно задействовать не по назначению? говорю ему я. — Офицер, куда его на сунь, — он везде к месту. Главное, побольше барабанов. Больше барабанов — и успех обеспечен.

— Пока вы там плавали, Саня, у нас тут перетрубации произошли. У нас тут теперь новый командующий. Колючая проволока. Заборы у нас теперь новые. КПП еще одно строим. А ходим мы теперь гуськом, как в концлагере.

— Заборы, Слава, — говорю ему я, — мы можем строить даже на экспорт. Кстати, политуроды на месте? Зам бумажку просил им передать. (Политуроды — это инструкторы политотдельские: комсомолец и партиец.)

— На месте, — говорит мне Слава. — Держитесь прямо по коридору и в районе гальюна обнаружите это гнездо нашей непримиримости.

— Не закрывайте рот, — говорю я Славе, — держите его открытым. Я сейчас буду. Только проверю их разок на оловянность и буду.

Заменышей я нашел сидящими и творящими. Один лучше другого. Оба мне неизвестны. Боже, сколько у нас перемен. А жирные какие! Чтоб их моль сожрала! Их бы под воду на три месяца да на двухсменку, я бы из них людей сделал.

— Привет, — говорю я им, — слугам кардинала от мушкетеров короля. Наш зам вам эту бумажку передает и свой первый поцелуй.

— Слушай, — обнял я комсомольца, — с нашим комсомолом ничего не случилось, пока я плавал?

— Нет, а чего?

— Ну, заборы у вас здесь, колючая проволока, ток вроде подведут.

Чувствую, как партия напряглась затылком. Пора линять.

— Все! — говорю им. — Работайте, ребята, работайте. Комплексный план, индивидуальный подход, обмен опытами — и работа закипит. Вот увидите. Новый лозунг не слышали? «Все на борьбу за чистоту мозга!»

Я вышел и слышу, как один из этих «боевых листков» говорит другому:

— Это что за сумасшедший?

— Судя по всему, это Петровский. Они сегодня о моря пришли. Страшный обалдуй.

Штампики

Когда у нас появляется новый командующий, жизнь наша сразу же усугубляется.

Именно для этого усугубления и меняются командующие.

А как она усугубляется?

А очень просто. Например, в городок теперь в рабочее время не попадешь: граница на запоре, из зоны тебя не выпустят, а чтоб выпустили, должен быть специальный вкладыш в пропуске, который придумал новый командующий для поднятия нашего настроения. И в отпуск в очередной так просто не улизнешь, потому что на отпускном билете кроме подписи и печати командира должен быть маленький штампик бюро пропусков.

А бюро пропусков в городке, за пять километров от зоны, и работает оно в то же самое время, что и мы, то есть: чтоб туда прорваться и штампик на отпускной поставить, нужно этот проклятый вкладыш иметь.

Захожу я к помощнику, падаю на стул и интересуюсь:

— Как там наш отпуск? Движется?

— Движется, — говорит пом. — В обратную сторону. Со вчерашнего дня пошел. Эти придурки из штаба решили нас отпустить вчерашним числом, чтоб мы и в отпуск успели, и в автономку не опоздали.

— Так чего же мы сидим? — говорю я ему. — Помчались, ломая переборки! Закон жизни: отпустили — беги.

— На отпускных штампиков нет.

— Так иди и ставь!

— Не могу. Через КПП не прорваться. Вкладышей нет. Командир уехал в штаб флота, а штурман с штурманенком укатили в гидрографию. И все — три вкладыша на экипаж.

— Ах ты… — должен заметить, что удобных выражений для облегчения души офицера еще не придумали и

потому самыми безобидными сочетаниями из всего набора будут: «сука криволапая» и «зануда конская».

— Ах ты… сука криволапая, зануда конская, ах ты…

Отобрал я у помощника пачку чистых бланков отпускных и сам помчался в бюро пропусков. Я к тому времени был уже капитан третьего ранга — настоящий офицер, — а такой везде пройдет.

При следовании в городок нужно миновать целых два КПП.

Влетаю на первое и ору вместо вкладыша:

— Где старший!!!

— Там, — говорит вахтенный.

— Быстрей! — хватаю его за рукав и тащу за собой, а там уже и старший обеспокоенно поднимается навстречу.

Говорить с ним нужно уверенно и без остановок.

— Где все?!

— Все здесь.

— Потехин звонил?! Старший говорит: «А-а?»

— Что «а»? Вы что, плохо слышите? Я говорю: Потехин звонил?

Потехин — это их начальник режима. Действовать нужно со скоростью вихря, иначе они успеют сообразить. Вопросы должны бросать их мозг из стороны в сторону в таком ритме, какой нормальный человек не выдерживает.

— Вы что, онемели?

— Никак нет!

— Связь не работает?

— Так точно!

— Что «так точно»?

— Никак нет! Не работает!

Связи у них все время нет. Этот вариант беспроигрышный.

— Почему не налажена визуальная связь? — Чем больше непонятных слов, тем лучше. — Почему человек не отправлен на АТС? Почему у вас нет голосовой связи со вторым КПП? Почему грязь в дежурке? Почему ватники валяются? Жратва почему на столе? В тумбочке что?! — Заглянул с размаху в тумбочку. Кабак! Инструкцию всем выучить! Повесить ее на видное место! В рамочку! Что?! Немедленно достать рамочку! И наведите порядок вообще! Что за бардак! Что вы себе здесь позволяете?! У вас КПП или юрта пьяного тунгуса?!!

И тут я замечаю чайник. Под столом. Электрический. Раз есть чайник, значит есть нештатная розетка, а это источник пожаров. Они загораживают телами чайник, а я его все замечаю и замечаю.

— Это что?!! — подхватываю я этот чайник двумя пальчиками, медленно выношу его и ногой по нему — на-а — как по мячику, чтоб не сомневались. Чайник — кубарем в сопки.

Они уже не сомневаются — торчком торчат! Я их краем глаза пронаблюдал, когда чайник футболил, — очень они впечатлились. Чайник футболит только начальник.

Но пора смываться, а то они оттают и начнут соображать. Напоследок надо сильно крикнуть. Ору:

— Десять минут даю! Для наведения порядка! Десять минут! в 10 часов — доклад Потехину об устранении замечаний! В 10.30 здесь на «Волге» будет начальник режима флота! Седой капитан первого ранга. Он вас может проверить, а у вас еще конь не валялся! За работу! Связь сейчас вам восстановят! Я этим займусь. А пока послать человека на АТС! Все! Все за дело, ребята! Я — в комендатуре!

На втором КПП все повторяется, но с еще большей скоростью. Влетаю и ору:

— Где?!

Пока они соображают, беру первого попавшегося за плечо и волоку за собой. Старшему:

— Всех построить! Всех сюда! Проверить знание статей 22, 23 дисциплинарного устава! Дисциплинарный устав есть? Немая сцена.

Опять чайник со стола — хвать, по нему ногой — хрясь!

— Порядок! — ору. — Немедленно навести везде порядок! Доложить Потехину! В 10.30 здесь будет начальник ОУС и режима флота! На первое КПП направить человека, чтоб предупредил там! Людей расставить! Инструкцию — на видное место! Я — в комендатуре. Все!!!

И здесь никому в голову не пришло проверить у меня документы.

В бюро пропусков я сунул в окошко тетке пачку бланков отпускных и приказал их отшлепать, а пока она не успела возразить, попросил у нее телефон, тут же при них набрал АТС и разнес их там по кочкам от имени командующего за отсутствие связи между КПП-1 и КПП-2.

— ПОТЕРЯ СВЯЗИ, — завывал я в трубку, — ПОТЕРЯ УПРАВЛЕНИЯ!

А в бюро пропусков слушали меня, имея при этом исполнительные рожи, и штамповали мне отпускные.

Когда я возвращался, на КПП меня уже поджидали; телефонисты восстанавливали связь, а кэпепешники стояли полукругом.

— Товарищ капитан третьего ранга, — нерешительно двинулся мне навстречу старший.

— Да-а? — сказал я. чувствуя недоброе.

— А… проверяющий… из ОУС флота на какой машине поедет? Вы номер машины забыли сказать.

— М-да?

Отлегло. Я остановился, посмотрел внимательно на старшего и почувствовал себя хорошо.

— Повезло вам, ребята! — сказал я старшему и похлопал его по плечу. — Отложена проверка, отложена. До завтра. Завтра они приедут. Мда. Так что своим сменщикам можете передать мои поздравления. Потехин-то звонил?

— Нет еще.

— Некогда ему. Небось, наложил полботфорта, теперь выгребает. Позвонит — успокойте его. Скажите: отбой тревоги до завтра. Звонили из штаба флота. Связь вам восстановили? Ну и отлично. Если я завтра не пробегу здесь, как сегодня, значит вообще проверку отложили.

После этого я рассмеялся. Кэпепешники подхватили. Всем стало радостно жить. Все вздохнули — ух, пронесло!

Помощнику я, как пришел, сунул пачку отпускных:

— Держи, Неофитыч, проштамповано.

— Прорвался? Ну, ты даешь! Как тебе удалось?

— Исключительно с использованием врожденного обаяния и массового гипноза. А в работе мы опирались на чувство стадности, которое развито в нашем личном составе до замечательных пределов.

— Ну да?

— Не «ну да», а «так точно». И я рассказал ему все в подробностях. Он хохотал как бешеный. Особенно его восхитил мой финт с чайниками. Еле успокоился. Он потом целый день ходил по казарме и мерзко хихикал.