НОВЫЙ ГОД
— Новый год настает, он у самого порога… (Песня, сл. Е. Коростылева, Лившица)
Под злую предновогоднюю вьюгу лодку завели в док.
Петр Иванович Лехин, хотя и доделывал кое-какие внутренние работы, но главным действующим заводским лицом был теперь доковый мастер. Докмейстер Александр Голдобин был старым знакомым, еще со времен первого докования, когда судоремонтный завод освоил постановку в док и весь набор работ по атомным субмаринам. Встреча была неожиданной и приятной.
— Саня, а нам сказали, что ты уехал с Севера куда-то на Большую землю, — приветствовал Голдобина Шарый, — а ты, как был, так и есть — на месте.
Малых достал из портфеля вступительный взнос.
— Да, уезжал…, жена допилила. Надоел ей, видишь ли, Север. Устроился я в Керчи на судоремонтный завод. Супруга была довольна и тоже там работала…
— Ну так – прекрасно. Керчь хороший город, теплое море… и вообще.
— Это “вообще” я выдержал всего полгода. Дальше стало невмоготу. Затосковал по Северу. Я на Севере 20 лет и он для меня родной. И людей здешних, северян, люблю — они прямые, доступные и открытые. Наверное я и сам такой… А там… Я не мог привыкнуть. Там каждый сам по себе и сам за себя. Компании и друзья давно состоялись, а я уже никуда не вписывался. Я для них чужой cо своими северными замашками. И потом, у них на заводе — эти интриги, подсидки. Там за пятерку к окладу тебя… Ругаться начали с женой, я опять запросился на Север. Она — ни в какую. Ну, я и уехал, а она осталась. Хорошо, что должность на доке не занята, и я успел. А квартиру, как знал, не сдавал. Вот я и дома. Мне здесь опять хорошо и душевно. А она — хотела, пусть живет там. Дальше видно будет. Как ваши-то дела.
Андрей рассказал.
— Знаешь, Саша, большие проблемы с корпусом. Сталь эта маломагнитная…Трещины, свищи, цистерны заполняются. Вокруг корпуса пузыри. Стоим вечно с креном, а чтобы стать на ровный киль – воздух тратим. А воздух…Короче…
— Ну что? Подварим, постараемся подлатать вас, — пообещал мастер.
Засиделись у докмейстера допоздна, разошлись к 21.00 и не спеша пошли в гостиницу. Морозно. За вертушкой на проходной обнаружили капитан-лейтенанта Илина, прислоненного к стене, в шинели, припорошенной снегом. Должно быть — падал. Он пошатывался и глаза его были закрыты. Ясно, что заместитель по политической части где-то изрядно выпил и хорош, как … песня. Но почему он на проходной? Дежурная на КПП, знакомая Маша Гончар, с бедрами, шириной с Баренцево море, на которых воинственно колыхалась кобура с революционным наганом, пожаловалась механику:
— Владимир Константинович! Сорок минут воюю с этим алкашом! Говорит, что с лодки, но пропуск не предъявляет. А я его не знаю и в таком виде на режимный объект пропустить не могу.
Малых толкнул Шарого:
— Андрюша, разберись, ты же с Машей в приятелях….
— Да пошел он, — обида на бесцеремонность заместителя еще давала себя знать Шарому
— Нет, Андрюша, так не годится, он же наш – с корабля…, — Малых не допускал мысли оставить Илина в таком виде на проходной, — и не из-за него, а из-за экипажа. Мы не можем, — Шарый с трудом преодолел неприязнь:
— Наш он, Маша, наш. Пропуск сейчас найдем и я его провожу на плавбазу. Все будет хорошо! — Андрей сунул в Машину ладошку горсть шоколадных конфет, оставшихся после вечеринки у Голдобина и нашарил в кармане шинели Илина его мятый пропуск.
— Вот он! Маша, ну мы пошли, Андрей взял Илина под руку.
— Смотрите, Андрей, на вашу ответственность! Если бы не вы…
— Все будет в порядке, Машуня. Владимир Константинович, ну ты уж там сегодня сам, — и Шарый повел невменяемого зама на плавбазу.
По дороге Валерий Иванович лепетал что-то про женское непостоянство, про то, как плохо у него на душе, и заявил, что вообще все в жизни отвратительно. Спотыкался и пытался улететь в сугроб. Зам приехал с побывки в городке, где, похоже, поругался со своей “боевой подругой” и с горя напился. Что же – ничто человеческое нам не чуждо. У всех бывает. Интересно, а как поступил бы “артиллерист” в подобном случае, если бы застал Шарого на проходной в таком же виде? Шума было бы до небес, или… до парткомиссии…
Наверное Илин так и не осознал, кто его привел, раздел и уложил. Шарый подумал, что может это и к лучшему, но почему-то было неприятно.
Из гостиницы позвонил Малых, поинтересовался, чем все закончилось и попросил Шарого остаться на плавбазе. На всякий случай.
— Наверное, Людмила в гостях, — подумал Андрей, — и что это дальше будет?
30 декабря старпом Пергамент отпустил на побывку группу офицеров, в которую попали Андрей, штурман Петров, минер Кулишин, Борис Цыбешко, управленцы Лисицын и Донцов.
— Черт бы побрал этого старпома!″, — возмущался молодожен Петров, – 1-го января приказал вернуться! Ну, скажите мне, приедем домой 30-го поздно вечером, 31-го встретим Новый год, а 1-го января нужно мчаться обратно. 130 км плюс катером. На чем? И – зачем? Даже не опохмелившись! И кому мы тут будем нужны первого января?
Но делать было нечего. Переубедить Пергамента не удалось. По неизвестной причине он был изрядно не в духе и “вожжа попала ему под хвост.”
КРАПИВИНА
По гр. 3, 4, 6 приказа МО № 224 от 1966 г. годен службе на подводных лодках, годен к службе на ПЛ, работе с радиоактивными веществами и источниками ионизирующих излучений и компонентами ракетных топлив (Медицинское заключение о годности к службе на атомных подводных лодках)
Александра выписали из госпиталя и он обитал дома, в городке, освобожденный от службы еще на месяц. Крапивины заявились к Шарым всей семьей. Химик был вменяем, адекватен, умеренно весел и с оптимизмом встречал Новый год. Правда, назвал Настю Валей и сказал, что только что приехал с гауптвахты. Шарый его поправлял и Сашка с готовностью соглашался, как ни в чем не бывало. И было немного жутковато. Вроде — все нормально, но в разговоре постоянные нестыковки по датам, именам и событиям.
— Ну так – что все-таки с ним? – уединившись с Натальей в другой комнате, поинтересовался Андрей.
Дети развлекались с конструктором.
Наташа всплакнула.
— Плохо, Андрей, плохо! Заключение – не годен по 224-му приказу, годен к нестроевой. Все. Документы уже в дивизии и, поскольку нестроевой должности у подводников нет, отдел кадров подал документы на его увольнение в запас.
— И ты согласилась? Как же так? Ты же знаешь, что у него не хватает буквально 3-х- 4-х месяцев до двадцатипятилетней выслуги и пенсию он получит только за 20. А это — мизер! Как вы будете жить?
— А что я теперь могу сделать? Он категорически уперся и просил, чтобы в медицинском заключении ему не писали, что он не адекватен. Там пошли навстречу.
— Я знаю почему и ты должна знать. Они обязаны его лечить. Понимаешь — лечить! Вылечить или признать инвалидом, если не поддается лечению. А они его лечить не хотят. Уволили и нет человека. И у начальства никаких забот. Был Крапивин – и нет его. Мы им нужны только здоровые и годные на все случаи жизни. И чтобы в море — по 150 суток в году. Но пенсия по инвалидности и заболеванию, полученному на военной службе, больше, чем за 20 лет выслуги.
— Это ты понимаешь? — понимаю, — захлебываясь слезами, лепетала Наталья, — но я ничего сделать не могу. Уже не могу. Документы ушли.
Андрей выругался:
— Ну смотри, тебе виднее! — на том и расстались.
Новый год Шарые праздновали дома сами, поскольку утром нужно было ехать обратно. Автобус в 7.30. Если он вообще будет. Выпили немного, но спать прилегли около пяти утра. Пока телевизор, пока обменялись новостями и невесело поговорили про химика.
ПЕРВОЕ ЯНВАРЯ
Вход в ресторан без галстуков запрещен. (Объявление на дверях ресторана “Ваенга” в г. Североморске)
— А на чем же я теперь уеду? — заметался Андрей. — попробую на перекладных, что-то же пойдет в Мурманск.
И он, опрокинув пару рюмок и сунув за пазуху фляжку с коньяком, выскочил за дверь. На автобус, если он конечно был, Шарый, естественно, опоздал.
— Ты сумасшедший, — кричала вслед Настя, — какой идиот первого января куда-то едет?
Проторчав на КПП впустую полтора часа, Шарый двинулся на трассу Печенга — Никель уверенный, что из Печенги будет попутка. Тщетно. Андрей пошел в сторону Мурманска, надеясь, что кто-нибудь его все же подберет. Новогодний коньяк еще не выветрился и оптимизма было в достатке. Действительно, минут через двадцать его догнал какой-то грузовичок. К сожалению, это оказался дорожный патруль и люди, сидевшие в кабине, предложили Андрею вернуться. Шарый отказался. Дежурный капитан ехал за ним еще минут пять, уговаривал, но, видя, что бесполезно, матюкнулся и развернул машину:
— Смотри, моряк, тебе виднее… Но имей в виду – передали штормовое предупреждение. Через полчаса в этой тундре на вытянутую руку ничего не увидишь. Замерзнешь! Ну и дурак!
Автобудка, протяжно посигналив, газанула в сторону Никеля и Печенги. Через полчаса стало темно и встречный ветер закутал Андрея мокрым снегом, как снеговика. Стало неуютно. К тому же — с собой не оказалось сигарет Это особенно раздосадовало. Здравый смысл возобладал. Вернулся на КПП. Неожиданно застал там встревоженную жену.
— Ты что, с ума сошел.? Мне тут сказали, что ты пешком….Служака нашелся, тоже мне… Да пусть этот “Шмага”… — отругала Настя Андрея.
— Ладно, успокойся. Ты-то куда собралась?
— Провожу тебя до Мурманска, чтобы ты спьяну в тундре не заблудился. Алешку оставила на Тамару. Побуду в Мурманске пару дней у Алены, закуплюсь.
Через час сидения на КПП, когда Шарый уже оттаял и пригрелся, подошла хлебовозка и на ней они уехали. Настя осталась в Мурманске, а Андрей отправился в Североморск.
По дороге водитель включил приемник и стало ясно, что объявлено штормовое предупреждение и рейсы катеров во все точки побережья отменены. Шарый высадился у ресторана “Ваенга” и, стыдливо, ощущая на себе влажные и вконец мятые брюки, зашел внутрь. Хорошо, что был в тужурке с галстуком, а то бы еще и не пустили. Ну, конечно! Кто бы всерьез мог подумать, что по штормовому предупреждению дорогие сослуживцы Кулишин, Цыбешко, Петров, Донцов и Лисицын будут сидеть в портопункте и уныло ждать у моря погоды! Особенно Лисицын. Естественно, они были в ресторане и коли-чество посуды на столе говорило, что они здесь уже не один час.
— Какие люди! — все были несказанно рады встрече, как будто расстались год назад.
Немедленно приставили стул и Лисицын забулькал из громадного графина во внушительный фужер штрафную Андрею… Новогодние огоньки мигали, музыка гремела, елка переливалась яркими цветами игрушек и гирлянд. Здесь был настоящий праздник Нового года, каким он бывает именно первого января после вчерашних застолий. Обстановка в праздничном зале, как в большой родне — все свои. Север…
Уже поступило предложение от женской компании с соседнего стола продолжить веселье в домашней обстановке, но громкоговоритель в музыкальной паузе объявил, что штормовое предупреждение снято и катера пошли.
— Да и Бог с ними с этими катерами, мы же могли элементарно не услышать, — скорбел любвеобильный Тимофей, — завтра бы и поехали…, — но служака Донцов уже одевался, а разделяться было, естественно, нельзя. Тимофей посылал кому-то воздушные поцелуи и с сожалением пожимал плечами, мол, служба…Его с трудом выволокли на улицу и погнали в порт. Прибыли в экипаж около нуля часов.
Пергамент равнодушно выслушал доклады и, трезвый и грустный, ушел спать.
— Я вам говорил, что никому мы тут…, — бушевал Лисицын, вспоминая красотку из ресторана.
На этом празднование Нового года закончилось. Для этой компании.
Второго января по домам поехала другая смена офицеров и мичманов – Соломин, Анисин, Рашников, мичман Гудимов, боцман Гучкас. Хотя боцман, кажется, и не особенно стремился домой.
У Вацлава в Мурманске была, конечно, куча друзей. Доберется он до дома в поселке у полуострова Рыбачий, или его поглотит в своих объятиях веселый новогодний Мурманск?
