Возвращение «Паллады» из автономного плавания в Кронштадт 26 сентября 1833 г. совпало с приходом из Ново-Архангельска транспорта РАК «Америка». Среди встречавших оказался и Государь. Он тепло приветствовал команду и командира «Америки» капитан-лейтенанта Хромченко, которому объявил Высочайшее благоволение.
Коллеги Павла Степановича по службе на Чёрном море ошибались в своих воспоминаниях, когда приводили слова, будто бы сказанные Николаем Павловичем при первой его встрече с капитан-лейтенантом П. С. Нахимовым после этого происшествия: «Ты спас мою эскадру, я это никогда не забуду» [51]. Всё обстояло с точностью до наоборот.
А как было на самом деле? Мне не довелось наткнуться на какие-либо следы расследования происшествия той августовской ночи, видимо, Николай I не дал ему ходу.
Но 26 сентября, когда Император осматривал в Кронштадте возвратившийся из кругосветки транспорт «Америка» и прибывшую из крейсерства «Палладу», то на следующий же день в именном указе объявил Высочайшее благоволение командиру «Америки» капитан-лейтенанту Хромченко, а нижним чинам «Паллады» пожаловал по рублю, по фунту говядины и по чарке вина. Этим же указом командиром «Паллады» назначался командир корвета «Львица» флигель-адъютант Е.И.В. капитан-лейтенант П. А. Моллер, сын тогдашнего Морского министра адмирала Антона Васильевича фон Моллера. Имя Нахимова в указе и приказах в связи с этим даже не упоминается! [52]
Царю о каждом происшествии на море с потерей судов или членов команд составлялись подробные доклады. Нам неизвестно, докладывалось ли ему о роли «Паллады» в предотвращении масштабной катастрофы заплутавшей у российских берегов 2-й флотской дивизии. Наверно, Беллинсгаузен, появившийся в Кронштадте раньше возвращения «Паллады», успел мобилизовать остзейских соплеменников, начиная с адмирала А. В. Моллера, на свою поддержку и представил себя спасителем эскадры в чрезвычайных обстоятельствах той штормовой ночи. А сигналы одного из капитанов эскадры поглотила тьма, и сам он, нарушив устав, покинул без разрешения строй. О весе и влиянии немецкой диаспоры может свидетельствовать и тот факт, что состояние известного управляющего Государственного Банка Империи барона Александра Людвиговича Штиглица оценивалось в половину бюджета страны!
Да и кто он такой этот молодой да ранний Нахимов? Не многовато ли чести уже оказано ему? Пора знать своё место!
Павел Степанович вполне мог сломаться и отступить, повторив судьбу многих талантливых русских самородков, чьё желание честно послужить Отечеству нередко упиралось в стойкое сопротивление кланового сообщества, на чьи корпоративные интересы они, казалось, могли посягать. Но не таков сын гордой смоленской земли, имеющей своим девизом: «Несгибаемый дух всё превозможет!»
Вновь Павел проявил необычайную стойкость духа и самообладание, унаследованные от своих славных предков и родных.
Такое впечатление, что Николай ещё не принял в тот момент для себя решения. Поэтому он отмечает команду фрегата и опускает при этом офицеров, не поощряя их и не подвергая наказанию, пока не завершится следствие, но отстраняет Нахимова и его старшего офицера мичмана А. И. Панфилова от командования «Палладой».
Конечно, Николай при своём посещении Кронштадта мог при желании удостоить командира «Паллады» капитан-лейтенанта Нахимова беседы, чтобы выяснить интересующие его детали и высказать свою оценку происшедшему, ведь он уже имел возможность познакомиться с капитаном фрегата как одним из перспективных своих морских офицеров при смотрах «Наварина» и той же «Паллады» перед уходом эскадры Беллинсгаузена в практическое плавание.
Но своё решение царь отменять не стал.
Как строго взыскивали на флоте за подобные инциденты хорошо видно по истории вице-адмирала П. Я. Шкота. Павел Яковлевич капитан-лейтенантом в 1853 г. вёл транспорт «Неман» из Кронштадта в Петропавловск на Камчатке. В проливе Каттегате у шведских берегов в свирепый шторм транспорт потерпел крушение. В 1854 г. Шкот по решению Морского суда за неосмотрительность, повлекшую за собой гибель транспорта, был уволен с флота с правом возвращения на службу в первом офицерском чине.
Когда уже грохотала Крымская война, он в начале 1855 г. направляется в сражающийся Севастополь. Великий князь Константин в сопроводительном письме к Нахимову просит принять участие в судьбе моряка [53]. Павел Степанович, сочувствуя коллеге, оставляет его при себе адъютантом и вскоре убеждается в его превосходных служебных качествах и отваге. Он дважды обращается к начальнику Севастопольского гарнизона генерал-адъютанту Остен-Сакену с ходатайством о возвращении мичману Шкоту чина капитан-лейтенанта. В апреле Шкота производят в лейтенанта, но Нахимов считает необходимым довершить начатое и уже 17 мая обращается к Великому князю Константину Николаевичу, тогда уже Морскому министру, найдя, видимо, единственно уместные и убедительные слова: «Вы знаете лучше, чем кто-нибудь, цену хорошего капитана. …В потере судна легко утешиться, а потеря достойного капитана есть потеря государственная и потому оправдывает мою настойчивость» [54]. Только после этого Павел Яковлевич был восстановлен в чине капитан-лейтенанта, и для флота был сохранен отважный и талантливый офицер, ставший впоследствии известным вице-адмиралом.
Семьи Нахимовых и Шкотов сохраняли дружеские отношения и в конце XIX века. В старых альбомах, вывезенных из нахимовского Волочка в 1922 г. были фотографии с подписью «Нахимовы и Шкоты», «Нахимовы и Керны». Но, к сожалению, именно этот альбом был затерян необязательным вяземским краеведом А. Ф. Евдокимовым.
Никакого детального разбора плавания эскадры в ночь на 18 августа не последовало, суд над Ф. Ф. Беллинсгаузеном, не в пример другим малозначащим происшествиям на флоте, не состоялся. Император пощадил заслуженного морехода, и Фаддей Фаддеевич тихо завершит свою службу на посту Командира Кронштадтского порта.
«А, может, действительно на Балтике во флоте одни «тёткины дети» и остзейских немцев немерено, им бы поближе к Петербургу, ко двору… Это совсем не моя стихия! Пусть брат служит здесь, если того желает. Надо срочно писать Михаилу Петровичу и просить перевести на Черное море. Говорят, что он скоро станет главным командиром Черноморского флота. Только жалко до слез «Палладу», кому она достанется? Сколько сил отдано ей, какая толковая команда в итоге сложилась…», ‒ вот, пожалуй, какие мысли могли посещать тогда капитан-лейтенанта Павла Нахимова.
Здесь вполне уместно привести мнение авторитетного адмирала Белли, высказанного им о немцах в Российском Императорском флоте, спустя почти столетие после истории с «Палладой». Контр-адмирал ВМФ СССР В. А. Белли, бывший капитан-лейтенант Российского Императорского флота, вспоминал о своих коллегах, морских офицерах из прибалтийских немцев. Большинство из них, по его свидетельству, покинули службу уже после февральских событий, подчеркнув тем самым, что служили они не России, которую откровенно презирали, а российскому императору.
После удаления 30 октября 1833 г. П. С. Нахимова (и А. И. Панфилова) с поста на «Палладе» Павел Степанович получит временное назначение на БФ, о котором ни в формулярном списке, ни в общем Морском списке нет никаких сведений до 24 января 1834 г. включительно, когда он будет официально переведён из 4-го в 41-й экипаж ЧФ [55].
Впрочем, Государь не упускал из виду героя Наварина, запомнившегося своей самостоятельностью командира «Паллады». Так имеются сведения из выпущенного в Севастополе карманного сборника крылатых высказываний «Николай I и флот», где автор приводит одну из записей государя на полях очередного доклада о выходе эскадры адмирала Кроули в море в практическое плавание, при этом капитан-лейтенант Нахимов остался на берегу по причине болезни: «Вычесть то, что из расчёта придётся из полученных денег, на кампанию выданных» [56].
А. И. Панфилов (лейтенант с 1830 г.), не без содействия М. П. Лазарева, в 1834 г. также перевёлся на ЧФ. С 1835 г. командует тендером «Луч». Плавает вдоль Кавказской береговой линии, отличится 3.10.1838 г. при высадке десанта в Субаши и будет произведён в капитан-лейтенанта.
Михаил Петрович сам, вынужденно ушедший с Балтики, прекрасно представлял себе нездоровую обстановку в придворном Балтийском флоте, поэтому он предпримает всё необходимое для перевода на ЧФ талантливых офицеров, проявивших свои очевидные достоинства во время совместной предыдущей службы. Он познал на своём опыте, как ревниво и предвзято относится Балтийская флотская корпорация к тем, кому, по их мнению, незаслуженно повезло, и воспринимают таких как выскочек. Тем более что после Наварина Государь Император потребовал от командования БФ завести должностные инструкции на судах подобно имеющимся на лазаревском «Азове».
Так ещё в письме своему другу капитан-лейтенанту Алексею Антиповичу Шестакову, вышедшему в отставку после боевого ранения, он изливает свою досаду на нравы, царящие на Балтике. По возвращении из Средиземного моря в Кронштадт в мае 1830 г. контр-адмиралу Лазареву в итоге не нашлось места в должности командира одной из 12 флотских бригад БФ, и ему, боевому командиру, вручают ограниченный отряд судов и отправляют на охрану побережья Ботнического залива в кампании с 22 мая по 14 сентября 1831 г.
До этого, у Красной горки столкнулись без серьёзных последствий два корабля ‒ «Азов» и «Великий князь Михаил». «Азовом», состоявшем в отряде контр-адмирала Лазарева, командовал капитан 1-го ранга С. П. Хрущов, а «Михаилом» капитан 1-го ранга Игнатьев. Очевидным виновником этого происшествия, по свидетельству Михаила Петровича в письме А. А. Шестакову, являлся «Михаил», тем не менее, столкновение боевых судов в тихую погоду, в родных водах считалось проступком тяжёлым. Было проведено расследование, и в глазах бесстрастной судебной морской коллегии, лишь «по уважению его особых заслуг», Лазареву посчастливилось избежать расправы.
Заодно и «Азов», первое судно в Российском Императорском флоте, получившее за боевые заслуги право ношения кормового флага со Св. Георгием-Победоносцем, было целенаправленно унижено в глазах Николая Павловича после недавних маневров, где оно неоднократно удостаивалось Высочайшего благоволения Государя за необыкновенную быстроту в движениях и действия парусами на фоне невнятных упражнений балтийских сторожил.
В своих письмах С. Я. Унковскому Михаил Петрович опишет также неприязненную обстановку, в какой оказались наваринские герои, вернувшиеся на Балтийский флот, где правила остзейская камарилья. Сообщает другу, что подлые наши соседи-немцы негодуют теперь на русских с самым зверским остервенением за то, что Россия спасла их Германию в 1812 году. Считает, что пора очистить святую нашу Русь от этого поганизма и выгнать их на свою землю, поскольку много вреда творят они в России и нельзя ожидать, чтобы немец расположен был делать добро русским, ‒ оно не натурально, и надеяться на них нечего. Надобно самим о себе думать.
Характеризуя своих недоброжелателей, в августовском 1830 г. письме Михаил Петрович напишет о сплочённости балтийцев, словно глухой стене: «…Эгоизм у иных столь сильно действует, что никакое предложение, если только не ими самими выдумано, не приемлется, сколь бы, впрочем, полезно оно ни было» [57].
Балтийцы откровенно ревновали к возвышению его, заслуженно осыпанного Высочайшими почестями и наградами, но не имевшего тогда поддержки отца-сенатора, в активе были лишь взаимно уважительные отношения с князем Меншиковым. Михаил Петрович осознаёт, что на Балтике ему не служить и даёт князю согласие на свой перевод на Чёрное море начальником штаба ЧФ.
Николай Павлович, не решающийся что-либо менять в руководстве закосневшего придворного Балтийского флота, поддерживает Меншикова, рассчитывая тем самым изменить безрадостную ситуацию на Чёрном море, где адмирал А. С. Грейг был явно не в состоянии остановить затянувшийся упадок ЧФ.
В середине февраля 1832 г. контр-адмирал М. П. Лазарев приступает к исполнению обязанностей начальника штаба ЧФ в Николаеве (в вице-адмирала он будет произведён спустя 5 лет ‒ в апреле 1833 г.).