3.
Я дёрнулся и чуть не свалился с баночки.
— Чёрт!
— Мазаев! – рявкнул замполит. – Вы, что, с ума сошли?! Встать!
Пришлось подниматься, ощущая жуткое головокружение.
Да и вообще….
Чувствовал я себя так, словно перепил какой-то гадости. Типа дешёвой бормотухи.
Полищук стоял на том же месте, грозно сдвинув брови.
— Вы чего орёте?!
— Виноват, — пробормотал я, переводя взгляд на стоящего рядом, и тоже изумлённо смотрящего на меня Григорьева.
«Не понял! Он, что, всё ещё отвечает на вопросы замполита?! Я же слушал этого… убийцу и наблюдал за его действиями минут двадцать! Или нет?».
— Старшина второй статьи! – продолжил разоряться Полещук. – Не первый год служите, а ведёте себя, как молодой матрос!
— Карась! – хихикнул кто-то сзади. И тем самым меня спас.
— А ну, встать! – завопил замполит, к несчастью остряка, успевший того и услышать, и заметить.
С места поднялся подгодок Лёшка Орлов из Калининграда. Улыбка медленно сползала с его лица, поскольку он понял, что сейчас начнётся.
— Какой он вам карась?! – Полещук ткнул в меня пальцем. — Он ваш боевой товарищ! Фамилия?
— Мазаев….
— Да не его фамилия!!! – совсем осерчал кап-два. – Ваша!
— Орлов, — буркнул Лёшка. – Матрос Орлов.
— Сколько служите?
— Два года.
— Понятно! – зловещим тоном произнёс замполит, нехорошо прищурившись. – Значит, вы считаете, что старослужащий может помыкать молодыми, заставлять их работать и учинять прочие издевательства?!
— Никак нет! – гаркнул Алексей, выпучив глаза. Похоже, до него начало доходить, что он влип по самые яйца и теперь решил хоть как-то исправить ситуацию. А именно — изобразить из себя тупого служаку.
— Как же – «нет», если вы обозвали старшину второй статьи, между прочим, человека, который выше вас по званию, этим отвратительным словом – «карась»?! А?!
Полищук глянул на меня.
— Садитесь, Мазаев.
— Есть! – откликнулся я, опускаясь на баночку.
— И больше на политинформации не засыпайте!
Заместитель командира по политической части вернулся к разносу несчастного Орлова, я же потёр лоб ладонью, пытаясь окончательно прийти в себя.
Получалось с трудом.
«Может я и в самом деле – уснул?! Бывают же такие… мгновенные сны. Кажется, я где-то об этом читал. Но ведь не сон это был! Точно – не сон. Слишком чётко. Ненормально чётко! И слишком правдоподобно».
Я не знал, что и думать. Я ведь не особый любитель бухла и тем более – наркоты. Мозгу своему привык доверять, и он меня ещё ни разу не подводил.
Так я сидел, пытаясь вернуть себе душевное равновесие, до самого конца политинформации, которая превратилось в гневное обличение Полищуком неуставных взаимоотношений. Потом нас всё-таки отпустили.
Я с чистой совестью потопал спать, и спал, к счастью без всяких зловещих видений, до самого вечера.
Разбудил меня Васька, вернувшийся с камбуза и притащивший оттуда положенную птюху.
— Сегодня тефтели были, — озабоченно сообщил он, раскладывая на тумбочке миски с едой и пакет с хлебом. – С пюре.
— Хорошо, — кивнул я, натягивая форму. – К штабу-то, на построение, вас сегодня гоняли?
Карась тяжело вздохнул.
— Гоняли.
— И чего?
— Да прошли экипажами пару раз по плацу со строевой песней, потом вновь говорили о том, что с сегодняшнего дня вводится организационный период. И что теперь, если скажем, куда-то один отправляешься, то у тебя обязательно разрешение должно быть
Я перестал жевать и посмотрел на подопечного с удивлением.
— Чьё разрешение?!
— Дежурного по экипажу.
— Вот ёп!
Поужинав, я принялся искать дежурного и обнаружил его в курилке.
— Товарищ капитан – лейтенант, — обратился я к нему, по ходу дела тоже закуривая. Повторюсь: Дорохин слыл мужиком умным, потому вытягиваться по стойке смирно и изображать себя деревянного солдата Урфина Джюса с ним было не обязательно. – Мне от вас разрешение нужно.
Командир БЧ-2 посмотрел на меня, как на ненормального.
— Какое ещё разрешение?!
— На передвижение по маршруту: казарма – Учебно-Боевой Центр ОСНАЗ. Мне скоро на вахту идти.
Капитан-лейтенант помрачнел.
— А, да. Что-то такое сегодня говорили.
— Ага.
Он выкинул окурок в бак, сплюнул.
— Ну, и что я там должен писать?
— Понятия не имею.
— Вот и я тоже! – Дорохин показал мне рукой на дежурку. – Пошли! Сообразим что-нибудь.
Короче, когда я выбрался на улицу, в кармане у меня лежала бумага с совершенно безумным текстом: «Податель сего, старшина второй статьи Мазаев, в 00 часов 00 минут откомандирован в УБЦ ОСНАЗ для осуществления ночной вахты в качестве радиотелеграфиста радиоперехвата, пеленгования и анализа радиоизлучений. По истечении вахты, в 05 часов 30 минут, старшина второй статьи Мазаев проследует по тому же маршруту, только наоборот – от УБЦ ОСНАЗ до казармы. Скорость продвижения вахтенного, а следовательно и время прибытия его сначала в УБЦ, потом в экипаж, зависит от таких факторов, как мороз, ветер, обледенение дороги и прочие погодные условия. Дежурный по экипажу воинской части 26915, капитан-лейтенант Дорохин».
Я ж говорю – командир БЧ-2 был мужиком умным. Следовательно – и чувство юмора у него имелось.
Представив себе рожу начальника патруля, читающего подобную «охранную грамоту», я захихикал.
Впрочем, на улице, как и в прошлую ночь, людей не наблюдалось. Ни патрульных, ни тайком пробирающихся на камбуз карасей, ни тайком выбирающихся из посёлка годков с бухлом.
В основном – всяких деятелей с бербазы. Поскольку подводникам воровать с камбуза мясо и продавать его гражданским либо за водку, либо за спирт, по большому счёту, было необязательно. Шило нам выдавалось совершенно на халяву, для «протирки приборов и оборудования», поэтому мы смотрели на всех прочих алкашей Краснознамённого Северного флота несколько свысока. Наливали спирт, конечно, не нам, в смысле – срочникам, а офицерам и сундукам, но всё равно – хватало всем.
Шило ведь как добывалось?
Вот вам простой пример. Каюта старпома на нашем корабле располагалась в пятом, ракетном отсеке, на верхней палубе. Там, в шкафу, стояла большая – большая стальная ёмкость с живительной влагой, которую старший помощник командира и выдавал страждущим. То есть – командирам боевых частей.
Матросы из БЧ-2, долго ходили вокруг, облизываясь, долго думали и, наконец, придумали. С нижнего уровня, всё точно рассчитав и даже начертив довольно сложные схемы; соответствующим инструментом, они ПРОСВЕРЛИЛИ палубу, просверлили стальную ёмкость, из которой втихую и принялись качать шило.
И если б, перепившись «китайцы», не попались дежурному офицеру, так бы и продолжали «сливать излишки» (как они это назвали).
(ракетчиков из БЧ-2 все именовали именно – «китайцами». Почему? Наверное потому, что их было слишком много. Самая многочисленная боевая часть на ПЛАРБЕ. Зачастую им было просто нечего делать, и в четвёртом – пятом отсеках встречались сундуки, вся деятельность которых заключалось в «протирке оборудования»).
Вспомнив о старпомовской цистерне, я хмыкнул, обогнул соседнею казарму и чуть не упал, поскользнувшись на обледенелом асфальте.
— Твою мать!
Стёр ледяную корку со слезящихся на диком холоде глаз, и стал уже более внимательно смотреть под ноги.
Вот странно. Самое совершенное оружие! Самая крутая в мире техника, самые лучшие (как нам говорят) специалисты, самые умные командиры! А дороги – хуже не придумаешь. Причём, как только к нам какой начальник собирается – из штаба Северного флота, так начинаются дорожные работы. На шоссе сгоняют провинившихся матросиков, арестантов с губы, бербазу и устраивают, типа, ремонт. То есть счищают снег, сбивают ледяную корку (вместе с остатками асфальта), хорошо хоть – сугробы не красят. В уставной белый цвет.
Ну, вот почему нельзя сделать нормальные дороги?! Это же не какой-нибудь там просёлок в колхозе «Кепка Ильича», это – шоссе, ведущее от КПП к гавани, где, между прочим, ПЛАРБЫ стоят! С шестнадцатью ракетами на борту. И каждая такая ракета – с тремя разделяющимися боеголовками, а каждая такая боеголовка – как сто Хиросим.
А мы тут вынуждены скакать через ямы по обледенелым ропакам, рискуя сломать руку или ногу! Или вообще, шею себе свернуть!
Миновав обелиск погибшим подводникам, я всё-таки поднял взгляд и обнаружил, что впереди дорога, да и вообще – весь окружающий мир постепенно исчезают в непонятно откуда наплывшем облаке морозного тумана.
Крайне неприятная вещь, между прочим. Поскольку обморожение в нём получить – раз плюнуть. Да и по ощущениям – там гораздо холоднее. Градусов на пять, а то и на все десять.
Я, выругавшись, замедлил шаг, но делать нечего – дорога тут всего одна и никуда не свернёшь – придётся переться сквозь это, упавшее на землю, облако.
Шагнув в туман, я словно бы попал в другое измерение. Все звуки исчезли, по глазам резануло морозом (всё остальное было закрыто), шинель мгновенно покрылась инеем.
Правда, видимость осталась относительно неплохой, я видел дорогу (со всеми её ямами и трещинами), сугробы на обочине, расплывающиеся по серому мареву пятна холодного света от прожекторов. Дубак, конечно, был адский, и меня начал бить озноб. Чисто психологический, но от этого не менее мерзкий.
А потом я услышал сзади шаги. Вернее – скрип снега под чьими-то ногами.
Представьте – абсолютная тишина, нарушаемая лишь моим собственным дыханием, вокруг – ледяная сумеречная пустота, и кто-то идёт по той же дороге, в том же направлении.
«Интересно, кого это несёт? Может, патруль в комендатуру возвращается? Да вряд ли. В патруле – три человека, а тут – один. Костя Кожухаро решил проверку в подведомственном подразделении устроить? Тоже сомнительно. Комендант по посёлку передвигается, исключительно – на машине».
Мне стало не по себе. Тем более – мы же не морпехи, мы с оружием не ходим. Нет, автоматы у нас, конечно, есть. На лодке, в специальной выгородке. Их дают верхним вахтенным, что бы те охраняли корабль от злых империалистов. И даже боевые патроны выделяют. В количестве тридцати штук.
«Эх, мне бы сейчас хотя бы парочку! Вместе с «калашом», разумеется!».
Я остановился и развернулся, ожидая, когда неизвестный покажется из тумана.
Ждать пришлось недолго. Через минуту, из белёсой мути вынырнул… тот самый тип в военной форме без знаков различия, и с лицом лагерного доходяги.
Увидев, что я стою, он тоже остановился.
— Ну! – громко произнёс я, оттянув вниз шарф. Влажную кожу сейчас же схватило морозом, но мне было плевать. – Чего по ночам шляемся?! Ты кто, вообще?
Странный тип ничего не ответил, продолжая исподлобья меня разглядывать.
Неприятный у него был взгляд. Мне почему-то сразу вспомнился рассказ Конан Дойла об ожившей мумии, который, помнится, в детстве меня реально напугал.
— Эй! – прорычал я. – Я, кажется, к тебе обращаюсь!
И тут произошло нечто странное.
Неизвестный начал… нет, не пятиться, как пятился бы нормальный человек. Он просто ПОШЁЛ НАЗАД. Словно киноплёнку пустили в обратную сторону. Ещё мгновение – и он исчез в тумане. Только стихающий скрип снега под его ногами, а потом – тишина.
Тут я понял, что с меня хватит, развернулся и чуть ли не бегом ранул в сторону ОСНАЗа, благо – тот был уже недалеко.
С грохотом взлетев на крыльцо и быстро миновав предбанник, я ввалился в рубку, где сорвав перчатки, шапку и шарф, принялся яростно растирать нижнюю часть лица.
Юрка Цыганов, сидящий на своём месте перед приёмником, выпучил глаза.
— Ты че…. Ёп! Да у тебя обморожение!
— Сам знаю! – буркнул я, перемещаясь в угол, где у нас висел кусок зеркала и разглядывая свою физиономию. Вернее – щёки с мёртвенно – белыми пятнами поражённой морозом кожи.
— Растирай, растирай! – озаботился приятель, включая чайник. – Сейчас я тебе чаю налью. Эх, жалко – шила нет!
— Да, шила нет, — мрачно подтвердил я. – А одеколона?
— И одеколона тоже. Всё выпили.
— Алкаши хреновы!
Впрочем, одеколон мы пили вместе. Но не подумайте плохого – не в чистом виде. Сливали его «по ломику».
Не в курсе, как это делается? Элементарно, Ватсон! Берётся «мороз раз» (у нас в предбаннике температура та же, что и на улице – минус сорок пять), берётся лом, которым мы колем лёд на тропинке от дороги до крыльца и ставится в кружку. Затем открывается фанфурик «Шипра», либо «Тройного», и аккуратно сливается по этому самому лому в эту самую кружку. Зачем? Да очень просто! На таком холоде, все масла и косметические добавки, присутствующее в одеколоне, мгновенно «прикипают» к железу, а в посуде оказывается чистый спирт, которому, как говорится «по хрену мороз». Остаётся, конечно, лёгкий запах (призрак запаха), но это нам до балды.
Зато потом от ломика несёт так, что хоть святых выноси! Особенно, когда потеплеет. Тогда посылаем молодых за УБЦ мыть его с мылом. Под удивлёнными, мягко говоря, взглядами караульных с гауптвахты.
— Где ты обморозиться-то успел? – поинтересовался Цыганов, наливая мне чай.
— Я опять того типа видел.
— Какого типа?… А, того, что вчера у нас под окном стоял?
— Угу. Он за мной шёл.
— Серьёзно?
— Серьёзно. И вообще, — я перестал растирать лицо, которое уже буквально горело, взял кружку, отхлебнул, — убийство в вашей казарме и появление этого прыгуна, похоже как-то взаимосвязаны.
— С чего ты так решил?! – поразился Юрка.
— Слишком уж явное совпадение. Хотя убийца не он. Разве-что пробрался к вам в казарму и напялил офицерский мундир….
Цыганов совсем растерялся.
— Э…. Мундир?
Пришлось ему рассказывать о своём видении.
Приятель долго переваривал, потом осторожно спросил:
— Ты сам-то во всё это веришь?
Я усмехнулся.
— Койка Козырева стояла у вас во втором кубрике, справа, у самого окна?
Юрка похлопал глазами.
— Ну… да….
— А откуда я это знаю?
— Хм!
Он яростно потёр лоб, какое-то время думал, затем вновь поднял взгляд.
— Может быть ты, когда ко мне заходил, видел Генку в казарме и чисто подсознательно запомнил. А потом у тебя в видении это и всплыло.
— Нет, — я покачал головой. – Во-первых в ваш второй кубрик я никогда не заглядывал, во-вторых с Козыревым был просто не знаком. Видел, конечно, но мельком, как и всех прочих. С чего бы я стал запоминать то место, где он спит?
Цыганов опять задумался.
— Так ты говоришь, видел рукав с повязкой дежурного?
— Да. Кстати, кто у вас в ночь убийства дежурил?
— Старший лейтенант Пономарёв. Из БЧ-7.
Тут до Юрки дошло, и он замахал на меня руками.
— С ума сошёл?! Этот летёха зелёный, как новогодняя ёлка, да и вообще – мухи не обидит! К тому же, он в ту ночь дрых!
— Откуда ты знаешь?
— Да я ещё на вахту не свалил, когда он в дежурке харю придавил. Сам видел!
— Ну и что? Ты свалил, а он проснулся и отправился Козыреву голову отпиливать. Может быть такое?
— Нет! Я тебе говорю: Пономарёв на подобное не способен! Скорее я поверю, что этот… твой прыгун, забравшись в казарму, напялил его мундир. …Хотя тоже не получается. Летёха прямо в нём дрых. К тому же зачем бы это убийце понадобилось?
— Для маскировки, — высказал предположение я.
Цыганов фыркнул.
— Бред! В казарме все спали. От кого прятаться-то?!
— А дневальный?
— И дневальный спал. Ты чего, не знаешь, как это делается?!
— Знаю, — я вздохнул и выглянул в окно, будучи уверенным, что снова увижу под ним странного типа с голодным лицом и в форме без погон.
Однако рядом с УБЦ никого не было.
Я повернулся к приятелю.
— Юрк, ты когда-нибудь пробовал двигаться задом?
— Разумеется.
— Нет, ты не понял. Не пятиться, а именно шагать! Только не вперёд, а назад, и с такой же скоростью. Если не быстрее.
Цыганов неуверенно усмехнулся.
— Это невозможно.
— Точно – невозможно?
Теперь в окно, на дорогу, посмотрел и Юрка тоже.
— Жаль – на улице мороз. А то можно бы было попробовать.
— Угу. Однако мне почему-то кажется, что у нас бы не получилось. И ни у кого бы не получилось. Слишком это… неестественно, что ли? Тем не менее наш прыгун именно так и двигался. Быстро, чётко, но жопой вперёд.
— Интересно, — Цыганов отвернулся от окна и снова включил чайник. – У нас тут из цирковых артистов никто не служит?
— Не! Дело не в этом! Вот ты, если видишь пущенную задом – наперёд киноплёнку, ты движения тех, кто на неё снят, как воспринимаешь?
— Не знаю. В основном, конечно, это просто смешно.
— То есть ты видишь, что подобные перемещения ненормальны?
— Ну… да.
— Вот и прыгун двигался НЕНОРМАЛЬНО. Только мне было совсем не весело.