Кормёжка учебная и подводная. Киев и окрестности. Свобода в понимании гражданского и военнослужащего. «Довольствуйся малым, и крохи большего покажутся тебе счастьем».
Дураки и дороги. Иллюзия и реальность. Задом-наперёд.
1.
Ну, убийства – убийствами, а завтрак – по расписанию.
Расставшись с Юркой, я вернулся к нашему столу и потянулся за жратвой. Благо – было за чем тянуться.
Это я к тому, что кормёжка на подводном флоте – это вам не армейская «шрапнель» с коровьими копытами и даже не парные котлеты в учебном отряде.
Если бы, скажем, в Киевской учебке нас кормили так, как здесь, на Севере, приспособиться к новому образу жизни было бы гораздо проще!
— Гриш, я тут тебе масло, колбасу и яйца отложил! – радостно сообщил Васька, пододвигая ко мне тарелку.
— Что ты яйца отложил – это хорошо! – буркнул я, вооружаясь ножом и чайной ложкой. – С бакланов пример берёшь?
— А? — не понял он.
Но я уже повернулся к годкам.
— Народ, слышали? В нашей казарме, на втором этаже, этой ночью убийство произошло.
— Че-го? – годок Андрей Соломин посмотрел на меня, как на ненормального. Впрочем, не он один.
— Того! У них чувака из БЧ-5 убили. Генку Козырева.
— Кто убил?!!!
— Это пока неизвестно.
Кононенко прищурился.
— А ты откуда знаешь?
— От Юрки Цыганова. У них камбузный наряд, и их всех сюда согнали. И карасей, и годков. И никуда не выпускают.
— Ничего себе! Как убили-то?
— Голову отрезали и в толчок засунули.
Кононенко издал неприятный горловой звук и заткнулся.
— Во, ё-моё! – высказал общее мнение Соломин. – Теперь понятно, почему они все забегали с утра пораньше!
— Забегаешь тут! – согласился подгодок Олег из Вологды. Он классически окал и чуть было не загремел на губу, будучи верхним вахтенным и делая доклад командиру дивизии, который, оказывается, тоже был из тех краёв. Но вместо того, что бы порадоваться земляку, вице-адмирал решил, что его передразнивают.
(верхний вахтенный – военнослужащий, охраняющий подводную лодку. Стоит с автоматом на пирсе, перед трапом, ведущим на палубу. Вахта обычно длится четыре часа, во время «ветра-раз» или «мороза-раз» сокращается либо до двух часов, либо до часу – в зависимости от вменяемости командования. Сейчас все эти функции выполняют контрактники. Да и вообще, на подводных стратегических ракетоносцах (как, впрочем, на дизелюхах или надводных кораблях) матросов и старшин срочной службы больше нет. Однако описываемые в этом тексте события происходили задолго до того, как появилось такое понятие — «служба по контракту» ).
— Чую – гонять нас будут сегодня по-полной! Как бы откосить?
— Надо с Дорохиным поговорить, — предложил преодолевший приступ тошноты Кононенко. – Он мужик нормальный, скажет, что припахал нас на какую-нибудь работу в казарме.
Эта мысль народу понравилась.
— Да, — согласился Соломин, — хорошо, что он сегодня дежурный!
Серёга неожиданно ткнул в меня пальцем.
— Вон кому клёво! У него вахта ночная! Сейчас, небось, вернёмся в казарму, и ты спать завалишься?!
— А тебе завидно?
— Да мне по фигу! Я только не понимаю, почему я, как карась какой-нибудь, должен на плацу перед штабом жопу себе морозить, а всякие там люксы – ОСНАЗовцы в это время дрыхнуть будут?!
Я прищурился.
— Иди – пожалуйся Антипоровичу. Посмотрю, куда он тебя пошлёт.
Хохол заиграл желваками.
— Может и ты меня пошлёшь?!
— Легко.
— Ну, попробуй!
— Э! –поднял руку Соломин. – Вы, чего, обалдели?! Вы ещё мордобой тут устройте! Мало нам одного оргпериода?!
— Ладно, — буркнул я, вновь возвращаясь к еде.
Как ни странно, у меня аппетит не пропал, хотя сам я на воображение никогда не жаловался, и отрезанную голову в толчке представлял себе очень хорошо. Но никаких рвотных позывов по этому поводу не испытывал. Наверное потому, что жратва для нас тут – одна из самых больших радостей. После бухла. Женщин поблизости нет, с новыми впечатлениями тоже большая проблема; по телевизору смотреть нечего, а то кино, которое нам время от времени крутят, не вызывает ничего, кроме крепкого здорового сна. В большинстве случаев.
Я намазал хлеб маслом, положил на него колбасу, потом сыр, потом печенье, очистил два яйца и принялся завтракать. Запивая кофе.
И тут же вспомнил свой первый завтрак на флоте.
В Киевской учебке ведь как было? Организм, испытывающий жуткие перегрузки, начал перестраиваться под новые условия существования, и еды ему не хватало просто катастрофически.
Одна тогда мечта была: пробраться ночью на камбуз, украсть там батон, разрезать его вдоль, намазать сливочным маслом (сразу – на два пальца, а то и на три!), сверху посыпать сахаром, и всё это тут же сожрать! В принципе, можно даже без сахара.
Ха! Достаточно теперь взглянуть на свою первую флотскую фотографию! Я ведь честно думал, что улыбаюсь, излучая жизнелюбие и оптимизм, а что в итоге получилось? Страшный, худой, как щепка тип, в робе на два размера больше, чем нужно и с осатанелым взглядом.
Ну, ещё бы!
Ад на земле под названием «Киевский учебный отряд» начинался каждый день без пяти шесть. Именно в это время я просыпался и начинал, как все, в ужасе ждать команды «подъём».
Ровно в шесть, откуда-то, из самого тёмного, самого гнусного угла казармы выныривал старший матрос – полторашник Валера Гусев (которого мы, разумеется, за глаза звали Гусём), щёлкал выключателем и вопил: «Рота, подъём!». Невыносимо мерзким голосом.
И начиналась потеха.
Курсанты с грохотом обрушивались на палубу и принимались лихорадочно напяливать на себя форму. Поскольку одеться и встать в строй следовало за сорок пять секунд. Что, на первых двух месяцах службы, да ещё спросонья, да ещё толком не привыкнув к флотским шмоткам, невозможно в принципе. Рукава принимаешь за штанины и наоборот, перекрученный гюйс вместо форменного воротника превращается в удавку, гады – вообще отдельная песня! Вот вы когда-нибудь пытались натянуть на ноги новые, неразношенные ботинки без помощи рожка (или «ложечки», как зовут эту штуку москвичи)? А нам ещё достались гады без шнуровки, с растягивающейся (якобы) резинкой сбоку. В общем, пока это недоразумение на ноги натянешь – всё проклянёшь.
Когда последние аутсайдеры, на ходу напяливая робы, прыгали в строй, Гусь выходил в центральный проход с секундомером в руке и с садисткой ухмылкой на роже. Он на нас даже не смотрел! Он гнусил:
— Плохо, бойцы, плохо! Не уложились! …Рота! …Отбой!
Мы срывались с места и на ходу срывая с себя одежду, неслись назад – к койкам. Снова грохот, сдавленные матюги, хрипы, всхлипы, сопли, скрип пружин.
Лежим.
— Рота, подъём!
И так до трёх раз. В лучшем случае. В худшем – до пяти. В аккурат – до зарядки.
Это – второй круг ада. Поскольку никакой зарядки нет, а есть бег вокруг учебных корпусов. Три круга. Или четыре. Или пять.
Первый раз я подумал, что помру. И во второй раз подумал. И в третий. И вообще – до конца учебки не был до конца уверен, что вернусь с ежедневного утреннего кросса живым и относительно здоровым.
К тому же Киев, это вам не Северодвинск, и там летом жарко. Очень. Солнце начинает жарить с самого утра и жарит до вечера, превращая и, без того не особо сложившуюся жизнь в полный абзац!
Правда сама хохловская столица мне понравилась. Да мне в ту пору любой город бы понравился, вплоть до Магадана! Потому-что в городах – свободные люди. Ходят куда хотят, да ещё и с бабами! А мы – исключительно строем и только по плацу. «Курс молодого бойца» называется. Преисподняя на полуострове Рыбацкий (Рибальский, если на мове). ШМАС – школа младших специалистов для ОСНАЗ ВМФ. В/ч 20884.
Сначала – беготня, потом шагистика, потом занятия в классах, снова – строевые занятия, ну и личное время – шестьдесят минут в день. Если получится.
Зато очень быстро понимаешь одну простую штуку. Которую поняли задолго до нас –каторжане на Сибирских рудниках, рабы на галерах и прочие откровенно несвободные люди. Звучит она так: «Довольствуйся малым – и крохи большего покажутся тебе счастьем».
Это хоть и обидно, но всё-таки помогает. Такой, своеобразный спасательный круг для травмированной психики. Разве мог я раньше подумать, что скоммунизденный по случаю на камбузном наряде батон – это то и есть счастье?! Не любовь кинозвезды, не мировая слава, не миллион в кармане, нет! Батон!
Или лишний час сна. Или незапланированный перекур.
…Я посмотрел на тарелки и сделал себе ещё один бутерброд. Уже с тремя кусками колбасы. Карась Васька долил мне кофе.
— Сам-то пожрал? – буркнул я, искоса глянув на подопечного. Тот радостно кивнул и похлопал себя ладонью по брюху.
…Учебка кончилась осенью, и мы принялись собираться на флот. Кто – куда. На Тихоокеанский, на Черноморский, на Балтийский. Кажется даже с Каспийской флотилии покупатели приезжали.
Я ж, как был приписан к Северному, так туда и поехал. Вернее – полетел. На самолёте. Спецрейсом Киев – Мурманск.
Разумеется, старшины в учебке не преминули нас всех запугать. Дескать, кончилась у вас нормальная, человеческая жизнь, сейчас приедете к настоящим годкам и алес капут. Знаете, мол, чем отличаются молодые подводники от нормальных людей? Яйца у вас квадратные. Попадёте на флот – начнут выпрямлять.
Привезли нас в дивизию, в посёлок Гаджиево поздним вечером. На катере. Мой будущий экипаж тогда тоже жил в казарме, и нас – четверых карасей из разных дивизионов ввели в кубрик и бросили, так сказать, на произвол судьбы. И страшных годков.
Сначала ничего не происходило. Мы стояли в полутёмном проходе вцепившись в вещевые мешки и испуганно оглядывались по сторонам. Затем откуда-то появился толстый старый дядька с усами и погонами старшины второй статьи. Он остановился напротив нас и, сунув руки в карманы, поинтересовался:
— Пополнение, что ли?
— Так точно, товарищ старшина второй статьи! – по уставному гаркнул самый перепуганный из нас. Слава Богу – не я.
Старый дядька выпучил глаза.
— Чего-чего?! Это кто тут старшина второй статьи?!
— Э… Но вы же старшина?!
— Меня Серёгой зовут, — прорычал абориген. – У нас тут по званиям и на вы не называют! Понял?
— Так точно!
Годок поморщился.
— Ну, вот чего ты орёшь?! Тут, между прочим, люди спят!
Он огляделся.
— Значит так. Вон там – коечки свободные – занимайте. И укладывайтесь дрыхнуть. Кстати, из Кингисеппа кто-нибудь есть?
Из Кингисеппа никого не было, что старослужащего явно расстроило.
— Не везёт! – сказал он почему-то мне. – Третий год ни одного земляка!
Тут я решился.
— Това… то есть, Сергей, а отбой будет?
Он явно не понял.
— Какой ещё отбой?
— Ну… по команде.
— Может тебе ещё колыбельную спеть, воин? – годок явно развеселился. – Или сказку почитать?
— Не, — помотал головой я. – Сказку не надо. А подъём?
— Чего – подъём?
— Он тут за сорок пять секунд?
Сергей заржал.
— Ага. За пять. Не бзди, тебя разбудят. Завтрак не проспишь.
— А потом – на подводную лодку пойдём?
Старослужащий поморщился, как от зубной боли.
— На корабль! Запомнил? Ты ещё наше железо подлодкой обзови! Во ведь понаприсылают на флот дебилов, учи их тут!
— А, – я кивнул на окна казармы, которые выходили в сторону бухты, – наш корабль отсюда виден? Посмотреть можно?
Он пожал плечами.
— Гляди, конечно.
Мы, сняв шинели и перетащив аттестаты (аттестат – вещевой мешок с комплектом формы на все сезоны. Зачастую служил объектом повышенного интереса старослужащих, желающих разжиться новыми шмотками. Особенно – в преддверии ДМБ. С этим командование усиленно боролось, но не всегда успешно) к койкам, подошли к окну и выглянули наружу.
И ничего не поняли.
Поскольку увидели вместо подводных лодок, какие-то гигантские тёмные прямоугольники. В советских фильмах, книгах и на советском телевиденье, как правило демонстрируется одна единственная модель лодки – небольшой, со скошенной, как бы треугольной рубкой. Всё остальное – дико засекречено. Особенно – атомные ракетные крейсера с баллистическими ракетами. Их изображений нигде нет, и не предвидится. Поскольку садиться за разглашение государственной тайны вряд ли кто захочет. Были уже прецеденты.
— Ну, как? – поинтересовался подошедший сзади Сергей. – Вон наша лодка, видите, справа? Рядом с буксиром. Шестьсот шестьдесят седьмой проект. БДР. Ещё её «кальмаром» называют.
— А что у неё сзади, в смысле – за рубкой? – спросил один из нас, самый дальнозоркий. – Типа горба?
Годок хмыкнул.
— Горб и есть. Ракетная палуба. Да завтра сами всё увидите.
Я расстелил койку, перекинул личные вещи в тумбочку, сел и снова уставился на окна. За ними светили мощные прожектора, стучали двигатели, гудели краны.
Нас никто не бил, никто над нами не издевался, не отнимал последнее, да и вообще…. Одно отсутствие команды «отбой» уже было великой радостью. Свободой. Вернее – той, её «крохой», которая заставляла смотреть на жизнь уже не столь мрачно.
А утром вообще начался праздник. Поскольку нас, вечно голодных, думающих только о еде (ведь не о бабах даже – о ЕДЕ!), повели на камбуз, где ждал завтрак. Не «учебный», а самый настоящий.
Мы – караси, сели за стол и квадратными глазами уставились на тарелки с немыслимой, непередаваемой красотой – с колбасой (полукопчёной), с сыром, с варёными яйцами, сливочным маслом, белым хлебом, печеньем, вареньем….
Годки, с некоторыми из которых мы уже успели познакомиться, лениво принялись за еду, и лишь затем обратили внимание на нас.
— Э! – удивился здоровенный старослужащий в вылинявшей робе, с усами, как у Богдана Хмельницкого, откусывая от огромного бутерброда, — а вы чего сидите, как засватанные?! Вы жрать то собираетесь?
— А… можно? – один из вновь прибывших, показал глазами на тарелки.
— Чего можно?
— Ну, это… Еду брать?
Кто-то, кажется, из полторашников усмехнулся.
— Нужно! Карась должен много есть, что бы… что?
— Хорошо работать! – проворчал Сергей, намазывая на сыр… варенье. – Ешьте, бакланы!