Он беспокоен – короткий наш отдых,
Память, как снимок в забытом альбоме….
Помнишь, пел я о дальних походах?
В дальних походах пел я о доме.
Снова за окнами северный ветер
Звёзды, как лодку на волнах качает…
Помнишь, как белыми снами я бредил?
Видишь, как снова не сплю я ночами?
Эта рукопись попала ко мне случайно, хотя, если исходить из постулата, что ничего случайного не бывает, то…. Не знаю, короче.
Был у меня сосед по даче Коротков Виталий Павлович, с которым у нас установились вполне приятельские отношения, поскольку и он, и я в своё время служили на флоте. И не просто на флоте, а на подводных атомных ракетных крейсерах. Правда, Виталий Павлович лет на десять пораньше меня.
Братство подводников, может и не такое шумное, как братство десантников или погранцов, но тоже имеет место быть. Поэтому, уже вечером мы сидели на участке Короткова под яблоней и пили что Бог послал, вспоминая юность.
— Диман, а ты в каком году демобилизовался? – уточнил сосед, разливая по рюмкам.
— В тысяча девятьсот девяносто первом, — отчеканил я, поскольку уж что-что, а год ДМБ запоминается на всю жизнь! В печёнки – селезёнки въедается, в крови растворяется, на сером веществе прожигается большими такими буквами: «ДМБ-91»! – Мы последними были. В той стране….
— Да, — помрачнел Коротков, который, как я уже заметил, явно ностальгировал по советским временам. На веранде у него, например, висел портрет Андропова, а пса звали Лёнькой. Как Виталий Павлович уже успел мне сообщить – в честь Леонида Ильича Брежнева. – Хорошая страна была!
Не желая вступать в какие-либо политические дискуссии, я процитировал строки из запавшего в душу стихотворения:
— …Мы замыкали строй – никто не шёл за нами,
Лишь псы конвойные, да злая солдатня.
— Высоцкий? – встрепенулся Коротков.
— Не, — я помотал головой. – Рокер какой-то.
— Рокеры – шмокеры! – сосед поморщился. – Просрасли Союз! …Ладно, — он вздохнул, — Давай выпьем.
— Третий тост – за тех, кто в море! – вовремя вспомнил я, поднимая рюмку.
— О! Точно!
Виталий Павлович поднялся, следом за ним и я. Мы чокнулись, выпили.
Так вот и познакомились. Через традиционные русские посиделки с бутылочкой – другой.
С тех пор прошло пять лет, мы по-прежнему общались, помогали друг другу, если требовалось, по хозяйству, ну и выпивали время от времени, вспоминая службу. Но тут Коротков вдруг позвонил мне зимой, перед самым Новым годом, и предложил встретиться. Дело было, как вы должно быть понимаете, уже в городе, поскольку, ни он, ни я круглогодично на даче не жили.
— Вот, решил в гости заглянуть, — развёл Виталий Павлович руками, когда я впустил его в квартиру – закутанного в шарф и румяного с мороза. – В неформальной, так сказать, зимней обстановке.
— Ну, и правильно! Проходи! – сделал я приглашающий жест.
Коротков снял с плеча сумку и протянул мне.
— Здесь – главное! Представляешь – шило! Настоящее! Такое в Мурманской области в магазинах продавали, помнишь?
Я, конечно, помнил.
Поэтому достал полулитровую бутылку с этикеткой, на которой значилось: «Спирт этиловый. Питьевой» и восхищённо покачал головой.
— Откуда такое сокровище?
— Да я тут недавно в Питере был, у сослуживца в гостях. Вот он и презентовал. Сам, понимаешь, лет тридцать уже не пьёт, а запасец остался.
— Здорово!
Мы прошли в комнату и устроились за журнальным столиком, на котором я к приходу гостя уже расставил закуску – солёные огурцы, колбаса – ветчина, селёдка. Всё по взрослому.
Коротков потёр руки.
— Ну, давай по первой!
— Не разбавляя? – прищурился я.
Виталий Павлович усмехнулся.
— Шпаки пусть шило разбавляют! А подводники пьют натуральный продукт!
И мы выпили по подводному. То есть, с каменными лицами, не морщась и не тараща глаза, неторопливо влили в себя по пятьдесят грамм девяношестиградусной жидкости, спокойно поставили стопки обратно на стол, выдохнули воздух, занюхали рукавами и только после этого потянулись к закуске.
— Хороша зараза! – констатировал Коротков, когда голосовые связки опять заработали. – Как в молодости, ядрён батон!
— У нас в экипаже, — тут же начал вспоминать я, пережёвывая солёный огурец, — молдаванин один служил. Усы у него были чёрные. Так вот, на третьем году, когда мы начали шило жрать чуть ли ни литрами, они у него, усы в смысле, на кончиках аж позеленели. От спирта.
Гость хохотнул.
— Ага! А на меня, после демобилизации, друганы смотрели как на законченного алкаша! Поскольку все наливали в стакан понемногу, я же – до краёв. И неторопливо так выпивал, не испытывая особого дискомфорта. Что там эта водка после спирта?! Вода!
— Интересно, а сейчас на северах что-то подобное продают? – я щёлкнул пальцами по этикетке.
— Не знаю, — Коротков погрустнел. – Я ведь, как демобилизовался, в тех краях больше не бывал. Хотя, с удовольствием бы съездил, побродил бы по знакомым местам, повспоминал.
— Да! И я бы тоже! Знаешь, красивее севера я ничего не видел, хотя побывал и в европах всяких, и в Азии, и на островах экзотических! У нас же небо там было невиданное, совершенно невозможное! Всех мыслимых и немыслимых цветов и оттенков!
Тут Виталий Павлович вздрогнул и почему-то посмотрел на меня весьма испуганно. Я тогда не понял почему.
Мы выпили ещё по одной, закусили селёдкой.
— А в автономках икорку красную давали, — ностальгически вздохнул гость. – Помнится на третьем году, как годок, пил уже вино стаканами и бутербродом с икрой закусывал.
— Это что! – отмахнулся я. – Мы, раз в Гаджиево стояли, я тогда полторашником был, а карасей всех припахали в связи с грядущей проверкой из штаба флота. И вот меня вылавливает сундук – интендант, и чуть ли не со слезами на глазах просит почистить продуктовую цистерну, иначе от комиссии влетит по первое число. Дескать, «ты только наведи порядок, а там – сколько вина выпьешь и сколько икры сожрёшь, всё твоё!». Ну, я цистерну убрал, потом прямо там сел перед двумя коробками и пировать начал. Вина отхлебну, потом столовой ложкой икру зачерпну – закушу. Так веришь, потом ещё лет пять на эти яйца элитных рыб смотреть не мог. Пережрал.
— Точно, так всегда и бывает. По закону подлости, — согласился Виталий Павлович, вновь разливая «спирт этиловый питьевой» по рюмкам. – Ну, что? Третий тост у нас традиционный?
— За тех, кто в море! – подтвердил я.
Мы снова выпили, ещё повспоминали молодость, а потом Коротков вдруг сделался серьёзным, подтянул к себе сумку и достал из неё древнюю картонную папку. Самую настоящую, конторскую, с завязанными тесёмками.
— Слушай, Димка, — сказал он, развязывая тесёмки и открывая папку. – Ты ж, вроде, пописываешь, в интернете блог ведёшь?
— Веду, — я удивлённо на него посмотрел. – А откуда такие сведения?
Виталий Павлович нахмурился.
— Ты думаешь, я совсем уж валенок? И компьютера в глаза не видел?
— Да нет, — смутился я, — но ведь мы об этом, кажется, и не говорили никогда?
— Не говорили, — подтвердил гость. – Я на тебя случайно наткнулся. В Дзэне. Там, где ты рассуждал о развитии современных городов.
— А, помню….
— Мне понравилось. Хорошо написано. Не скучно и по делу.
— Спасибо, — пробормотал я и вновь потянулся к бутылке. Всегда смущаюсь, когда меня хвалят.
— Так вот, — продолжил Коротков, доставая из папки толстую пачку не менее старой печатной бумаги, — словом ты явно владеешь, и вот человек… — он потряс пачкой в воздухе, — тоже владел. Прочти, а?
Я в изумлении посмотрел на него.
— А… что это?
— Я тебе лучше расскажу, как этот текст у меня оказался. Только сначала выпьем.
Выпили.
— Я тогда на ДМБ ехал, — продолжил Виталий Павлович, со страдальческим выражением лица пережёвывая кусок колбасы, — поезд Мурманск – Москва. Ну, сам помнишь, что это такое. Плацкарт, всеобщая пьянка, пьяные рожи в тельниках.
— Помню, конечно, — усмехнулся я.
— Вот…. Мы сидели впятером, все из Гаджиево, правда, из разных экипажей. А этот парень, — Коротков постучал пальцем по рукописи, — в соседнем отсеке ехал. Но потом к нам подсел. Я его в посёлке никогда не видел, но там народу много, поэтому не удивительно. И, когда курить в тамбур пошли, познакомились. Он Григорием представился. Григорий Мазаев.
Коротков задумчиво посмотрел на рукопись.
— Сказал, что осназовцем был. Между прочим, как и ты.
— Ничего себе! Уже интересно.
— Ага.
— И чего дальше?
— Дальше мы всей выгородкой напились, — гость перевёл взгляд на бутылку. – Сам понимаешь.
— А то!
— Только Григорий этот трезвым остался. А потом принёс свою сумку, вытащил рукопись и мне показал. Дескать, смотри, я не просто домой еду, я воспоминания с собой везу. О службе. И это – в начале восьмидесятых, когда ни о какой перестройке с гласностью ещё и речи не было! Представляешь?
Я покачал головой.
Да, в Советском Союзе напечатать многостраничной текст на машинке и в гражданской то жизни было непросто. А уж находясь на службе, в абсолютно засекреченной воинской части, где все печатные машинки были на учёте (то есть под контролем Особого отдела) и вовсе невозможно.
— Где он машинку-то достал?!
— Вот и я о том же, — кивнул Коротков. – Накануне, по пьяной лавочке, как-то не до того было, а утром, когда протрезвел и обнаружил, что Мазаев исчез, забыв свою сумку, очень удивился. Потом же, когда рукопись полистал, и вовсе испугался. Подумал: чёрт его знает! Вдруг провокация какая? Тем более – ничего этот Григорий не боялся. Резал правду-матку, словно скандальный алкаш в магазине! Да и вообще…. – тут мой гость снова посмотрел на пачку бумаги. – Тёмная тут история рассказана. Странная. Хотя во всём остальном – очень правдивая. Жизнь там наша описана. Я имею в виду – флотская жизнь.
Тут он неожиданно хохотнул.
— …И флотская организация! Помнишь присказку? Есть порядок, есть беспорядок, есть бардак, а есть флотская организация.
— Погоди, — поморщился я. – А сам то этот Мазаев куда делся?
Виталий Павлович развёл руками.
— Не знаю. Сошёл, наверное. Хотя говорил, что до Москвы едет. Но почему он рукопись забыл?!
— А что ещё в сумке было?
— Ничего. Совсем ничего. Только рукопись.
Я взял стопку бумаги, прочёл на титульной странице: «Григорий Мазаев. Северный ветер», затем открыл следующую страницу, пробежал глазами первый абзац: «Северодвинск встретил нас сыростью, мокрым снегом, а ещё ветром. Очень сильным, холодным, пробирающим до костей. Северным».
— Хм! – я оторвался от мутноватых букв (что после чёткой компьютерной печати бросалось в глаза) и поднял взгляд на своего гостя. – Хорошо, почитаю. А этот Мазаев так и не обнаружился?
— Увы! – Коротков снова развёл руками. – Я чуть ли не весь поезд прошёл с этой сумкой – всё его искал. А потом уже и в Москву приехали, не до того стало. Сунулся было к проводнику, но тот лишь отмахнулся. Ищи, дескать, своего приятеля сам. Я надеялся Мазаева на перроне встретить, да так и не встретил.
— Понятно. А рукопись ещё кто-нибудь видел? В смысле – читал?
Мой гость нахмурился, помолчал некоторое время, затем всё-таки ответил:
— Нет.
— Вообще никто? – удивился я. – А почему? Если она хорошо написана, как ты говоришь, её во времена перестройки можно было бы опубликовать. Тогда чего только не печатали!
— Понимаешь, — Виталий Павлович тяжело вздохнул, — честно говоря, боюсь.
Я выпучил глаза.
— Чего-чего?!
— Боюсь, — повторил Коротков.
— Думаешь – Мазаев объявится и потребует свою долю?
— Нет, — он помотал головой. – Не этого. Просто знаю – нельзя!
— Мне, тем не менее, ты рукопись принёс….
— Тебе я доверяю. И потом, все мы не вечные, кто знает – что завтра случится. А ты всё-таки помоложе, да и покрепче меня.
— Э! – возмутился я. – Ты чего, помирать собрался?!
— Пока не собираюсь, — вдруг улыбнулся он и снова потянулся к бутылке. – А собираюсь я выпить. За нашего загадочного писателя.
Мы посидели ещё, потом Виталий Павлович собрался и ушёл.
И это была наша последняя встреча. К моему глубокому сожалению.
Потому-как, примерно через неделю, во время Новогодних каникул, мой сосед по даче погиб. А именно – замёрз в сугробе.
Я толком об этом ничего не знаю, поскольку с родственниками Короткова не общался, но та информация, что до меня всё-таки дошла, оказалась, хоть и трагичной, но весьма банальной. В тот день Виталий Павлович выпил с какими-то старыми приятелями, после чего отправился домой пешком, хотя ему и предлагали вызвать такси. Однако он отказался. Сказал – прогуляюсь, дескать, в себя приду. А мороз стоял нешуточный – градусов двадцать пять ниже нуля. Плюс ещё – сильный ветер. Ледяной. Северный.
Тут бы приятелям сообразить, что нельзя отпускать выпившего человека одного, в такой холод, да ещё ночью! Только они сами были уже никакими, и никому из них в голову не пришло остановить Короткова.
Финал истории весьма печален – бывшего подводника нашли рано утром, на лавочке в одном из дворов, уже неживым.
Такая вот глупая смерть.
Я узнал о ней, позвонив по телефону и вместо знакомого голоса услышав женский – глухой и мёртвый. После чего открыл недопитую бутылку спирта (того самого), помянул Виталия Павловича, достал из ящика письменного стола старую папку, развязал тесёмки и принялся читать.
Не знаю, стоило ли оно того, но рукопись оказалась и вправду, весьма странной. И весьма непростой.
Поэтому, почему бы и вам с ней не ознакомиться? Хотя, размещать подобное в своём личном блоге – дурацкий поступок, не находите? Тем не менее, ваш покорный слуга решил рискнуть репутацией.
Ну, а для того, что бы было понятней, я в скобках, курсивом буду расшифровывать некоторые понятия, относящиеся к, так называемому «профессиональному», то есть флотскому жаргону. Поскольку терпеть не могу сносок и расшифровок, отсылающих читателя на последнюю страницу.
Уже интересно.Жду продолжения!!!