В мою палату чуть ли не ворвалась санитарка Валя, известная в кардиологическом отделении как разбитная тетка, потому что матерки у неё вылетали за здорово живешь один за одним. Она швырнула на мою кровать простыню и задорно скомандовала:
— Ну-ка, разголяйся и давай в простыню завертайся, вон у меня коляска стоит, на ней и поедем в реанимацию.
Я был ошарашен, несмотря на то, что мой врач Наталья Николаевна ещё два дня назад говорила мне, что так просто таблетками мою аритмию не собьёшь. Придётся делать дефибриляцию. Но тут это было так неожиданно, что непроизвольно вырвалось:
— Что мне делать в той реанимации?
– Давай-давай, нечего рассуждать, перелатывайся побыстрее. Нас уже там ждут.
А сегодня Наталья Николаевна напоминала мне на утреннем обходе, что мне будут делать дефибриллятор, но что это будет происходить в реанимации, об этом разговора не было. От этого я был несколько удивлен. Но надо — так надо.
Разделся. Валентина выглянула из-за двери и, увидев, что я уже заворачиваюсь в простыню, чуть ли не прокричала на всё отделение:
— А трусняк ты снял?
– Нет, не снял.
– Так сымай его, нечего тебе в нем там делать. Вот у тебя простыня, так ты в нее и завертайся. Да давай быстренько-быстренько ко мне. Мне скоро обед накрывать. Некогда мне тут с тобой возиться.
– А тапки? – я никак не мог сообразить, что же делать дальше, прежде чем отдаться в руки этой горланящей Валентине.
– Нечего тебе там, в тапках делать. Там они тебе не понадобятся, — захохотала та.
Ну. Что делать? Пришлось полностью раздеться, завернуться в простыню, и сесть в коляску.
Валентина вывезла меня из палаты и покатила коляску по отделению до лифта. До лифта было примерно метров десять, но разговорчивая Валентина тут же меня спросила.
— Анекдот про слепого деда знаешь?
— Нет, не знаю, — во всяком случае, мне сейчас было не до анекдотов.
— Ну, так слушай. Решили помыть слепого деда в бане перед операцией, а в этот день в больнице был женский день. А бабы и говорят: «Да что нам этот дед. Чего нам его бояться. Он же слепой, ничего не видит, давай его к нам в баню».
Валентина открыла лифт, закатила коляску в лифт и закрыла за собой двери. А двери здоровые, тяжелые, скрипучие. Они закрылись за нами, как будто отрезая нас от всей предыдущей жизни. Валентина нажала кнопку на панели.
Лифт спустился ниже на этаж, что заставило Валентину на секунду прерваться. Таким же тоном и в таком же ритме, как она и рассказывала анекдот, она продолжала:
— Ты, смотри, не сбеги от меня здесь. Ведь мы сейчас через гинекологию поедем, — чтобы хоть что-то сказать, я попытался вставить хоть пару слов:
— Да, ну тебя со своими шутками. Там ведь только больные тетки. Что мне с ними в гинекологии делать? Мне бы самому оклематься, а ты мне гинекология….
— Ну, так слушай дальше, – не прерывая заданного темпа и не слушая меня, продолжала Валентина. – Привела санитарка из отделения в эту баню деда под рученьки. Усадила его на скамейку. И начала раздевать. Тетки в бане все заорали, завопили, чего ты, мол, привела деда сюда? А санитарка, которая привела мыть деда и говорит им:
— Да не бойтесь вы его, он же слепой.
— А! Ну, если слепой, так пусть моется, — благосклонно разрешили они.
Одна молодуха и говорит:
— Дед. А дед. А руки у тебя как? Не болят?
— Да пока ешо целые, — прошамкал дед. — Не болят ишо.
— Так пошли в парилку, дедушка. Попаришь меня там. А я апозжее и тебя помою.
Взяла молодуха деда под рученьки и повела в парную. Всучила она там дедушке в руки веничек, легла на полог, и направили руки деда себе на спину, чтобы он там веничком прошелся. Ну, дедушка веничком охаживает молодушку. А молодушка и говорит:
— Так-так, дедушка, сюда-сюда-сюда. Ох! Как хорошо охаживаешь, дедушка, — а потом вдруг ойкнула. — Дедушка, так, по-моему, ты не туда….
А дед, пыхтит, и шепчет ей в спинку:
— Туда-туда, внученька. Только ты спокойненько лежи, не шевелись. Только вот ноженьки поширше раздвинь. Так и тебе удобнее будет.
С этими словами Валентина подвезла меня к дверям реанимации и, открыв стеклянную дверь, завезла прямо в палату реанимации.
Вокруг — чистота, порядок. Всё чисто, аккуратно. Над всеми кроватями висят какие-то приборы.
В палате стояло три пустые кровати, а одна, у окна, была занята каким-то существом.
С первого взгляда было не понятно, что там лежало. То ли это была обезьяна, то ли какое-то скрюченное существо, у которого из носа торчали две трубочки. В руку этого существа была вставлена капельница.
Я с удивлением смотрел на эту неправдоподобную картину. И, при более подробном рассматривании оказалось, что это существо — человек.
Страх божий! Это был скелет — кости, плоская грудь. Непонятно было, кто это — мужчина или женщина. Это было что-то невероятное, но оно дышало.
Я смотрел на эту ужасающую картину, и в голове пронеслась мысль:
— Нет, нет, нет! Не дай бог превратиться в такой овощ.
Чувство омерзения заставило меня отвести взгляд от такого ужасного зрелища. Поэтому я сразу отвернулся.
Валентина подкатила меня к одной из свободных кроватей.
— Вот и твоя кроватка. Вот эта — у стеночки, — указала она на крайнюю кровать. — Давай-ка вставай и ложись на неё. Простыночкой сверху прикройся и жди, сейчас к тебе придёт тётя врач и всё-всё тебе расскажет.
Валентина помогла мне выбраться из коляски и подтолкнула к кровати, а затем, подхватив свой транспорт, исчезла за дверью.
Я лёг на кровать и по совету Валентины, прикрывшись простынёй, принялся ждать.
Лежу на кровати, ничего не делаю. Пялюсь в потолок. Налево, где лежит это странное существо, на которое я стараюсь не смотреть. Но взгляд сам собой так и норовит глянуть туда заново. Существо дышало и что-то бормотало. Оттуда неслись то вздохи, то ахи. Я старался не слушать этого своего невольного «соседа».
Но тут в палату зашла женщина в белом халате. Она ласково посмотрела на меня:
— Ну, как Вы тут? – участливо обратилась она меня.
– Да нормально всё. Лежу вот пока, — стараясь не выдать своих эмоций, так же спокойно ответил я ей.
– Ну, и отлично, — кивнула она. — А теперь подождите пару минут, я к Вам чуть позже подойду, — и вышла из палаты.
Через некоторое время она вернулась, с небольшим стальным подносом в руках. Перетянула мне жгутом руку, сделала укол и вставила «бабочку». Через неё ввела какую-то желтоватую жидкость, сняла жгут с руки, и вновь ушла.
Тут же зашла другая женщина с прибором в руках. Прибор, наверное, был очень тяжелый. Она его плотно прижимала к груди. Затем поставила его на тумбочку справа от моей головы и с облегчением выдохнула:
— Ну и тяжелючий же ты, зараза.
Из прибора торчало множество различных проводов, а сверху лежали два предмета, похожие на утюги с ручками.
Я-то знал, что мне будут делать дефибриляцию, поэтому с интересом разглядывал эти «утюги». Сколько раз я видел их в кино, а в живую – впервые.
Подошла другая женщина еще с каким-то приборчиком. Я понял, что этот приборчик для снятия кардиограмм, потому что из него торчали несколько проводов с присосками.
Женщина подошла к кровати и стала искать глазами, куда бы его поставить. Потом, так же ласково, попросила меня:
— Раздвинь-ка ножки ….
На что я продолжил за неё:
— Солнышко ….
Она весело ухмыльнулась, и так же задорно продолжила:
— Давай-давай, раздвигай, не стесняйся.
Я раздвинул ноги, и она поставила между ними прибор около спинки кровати. Подошёл мужчина в белом аккуратном халате, проверил приборы и их подключение к розеткам. Повертел на них ручки и пощёлкал тумблерами. Видимо, оставшись довольным от произведённых тестов он, одобрительно хмыкнув, вышел.
Затем к кровати быстро подошёл другой врач, уже в тёмно- синем костюме. Он посмотрел на меня, похлопал по щекам, посмотрел на грудь, пощупал руку, приподнял веки глаз и, заглянув в глаза, спокойно и ласково произнёс:
— Ну, мы Вам сейчас сделаем укольчик, Вы заснете, а потом, когда проснетесь, Вас посадят на коляску, и Вы поедете к себе в палату.
— Хорошо, — подтвердил я понимание его объяснений.
Подошла медсестра, ввела мне в «бабочку» уже прозрачную жидкость из шприца.
Опять ко мне подошел врач-мужчина в темно-синем костюме и посоветовал:
— Вы не сопротивляйтесь, если спать хочется, закрывайте глазки и засыпайте.
Я послушался его и закрыл глаза.
Почему-то я оказался в большой темной комнате. Левый ближний угол в ней был освещен слабым серым светом, а правый дальний угол был темный. В этой комнате стоял длинный-длинный стол. Он овалом вдавался в освещенное место и уходил в бесконечность, куда-то вдаль вправо. Я не поворачивал туда голову, но мне было видно, что там, вдоль этого стола, сидят люди, вереница голов которых растворялась в сгущающейся темноте этой бесконечности.
Я сидел, опустив голову за столом и положив руки на столешницу. Подняв голову, я посмотрел перед собой и был удивлён. Напротив меня сидели Иннин папа и Иннина мама.
Я посмотрел направо. Справа от меня сидели моя мама и мой папа. Я попытался сказать маме что-нибудь хорошее, потому что я её давным-давно не видел, но мама смотрела только на папу, руки их были скрещены и лежали на столе. Они о чем-то разговаривали между собой, как будто меня и рядом не было.
Иннин папа и Иннина мама, точно так же скрестив свои руки на столе, разговаривали между собой. Я попытался им что-то сказать, но из глотки не вырывалось ни единого звука. Я посмотрел направо, затем налево. Все сидели парами и о чём-то разговаривали между собой.
Справа от меня люди сидели тоже парами, но их лица невозможно было различить из-за сгущающейся темноты в конце стола. Но всё-таки я разглядел там своих дедушку и бабушку. Они также о чём-то говорили, скрестив руки на столе, как когда-то в 1983 году в Бодайбо в спальне у родителей.
Все люди сидели вдоль этого длинного серого стола, который всё уходил и уходил в далёкую темень, а я всё смотрел и смотрел туда, стараясь хоть что-то там рассмотреть, но мне, кроме темноты ничего не было видно.
Я даже попытался наклонить голову, чтобы всё-таки увидеть, где же окончание этого длинного стола, но конца его я так не увидел.
Я посмотрел налево от себя – там была бабушка Маруся. В руках у нее был телефон. Я пошарил по карманам. А где же мой телефон? А, вот он, обнаружил я его в кармане куртки.
Я его достал, но телефон был отключен. Я пытался его включить, но кнопка включения не работала и экран у телефона не засветился. Я был так занят включением телефона, что не заметил, как бабушка Маруся встала и подняла ближе к свету свой телефон. Экран его засветился, и раздался телефонный звонок.
Бабушка Маруся голосом, который я давным-давно не слышал, громко произнесла:
— Да, Инна, я тебя слышу, сейчас, сейчас. Подожди. Да, он тут. Да, да, он тут, вот он сидит один. Ты что? Хочешь с ним поговорить?
Мне показалось, что в телефоне прозвучал утвердительный ответ.
— Хорошо. Я передам ему трубку, — так же спокойно продолжила бабушка и передала мне трубку своего телефона, из которого я услышал голос Инны:
— Алечка, родной, ты где?
Я, стараясь говорить спокойно, прошептал:
— Я сам не знаю, где я. Я тут сижу за столом, напротив твои мама с папой, справа от меня мои мама с папой, они о чем-то разговаривают, но мне их не слышно.
Последние слова я произнёс очень громко, чуть ли не крича. Но мои соседи не обращали на меня внимания, и не смотрели в мою сторону. Создавалось такое ощущение, что они меня не слышали совсем.
Я тоже в ответ спросил Инну:
— А ты где?
— Я? Я сейчас. Я сейчас к тебе приду. Подожди. Я тут недалеко. Я к тебе иду. Ты не переживай, мы все равно сейчас встретимся, хорошо? Мы всегда будем вместе.
Ничего не понимая, у меня вырвалось:
— Хорошо. Но где же ты? Я тебя не вижу и не слышу, — я лихорадочно принялся вертеть головой.
А в ответ раздавался, столь родной и близкий мне голос:
— Вот я подхожу к двери, сейчас, подожди, я открою её. Открывай. Я уже здесь!
Раздался звонок в дверь, бабушка Маруся подошла к двери и распахнула её. Из двери брызнул, ослепляя меня неестественно белый свет. Его яркий поток из проёма двери, освещал невероятно ярким белым светом, женскую фигуру.
Я эту фигуру узнаю из миллиона ста тысяч и одного человека, потому что это была именно она. Хотя лица её не было видно, свет шёл из-за её спины, но эта прическа, эти плечи, руки, бедра, ноги….
Это была именно она. Моя неповторимая женщина.
Она была в обычном платье, в розовой кофточке, в которой она когда-то приехала ко мне на судно в Дубай, такой красивой и легкой.
Перешагнув порог, она протянула ко мне руки, как бы предлагая мне их взять. Невольно я сам встал из-за стола и пошел к ней, потянув руки навстречу своему счастью.
Расстояние между нами было на взгляд небольшое – несколько метров, но мы это расстояние преодолевали очень и очень долго. Мне так хотелось, мне очень хотелось прижать мое дорогое создание ближе к своему сердцу, чтобы оно было рядом со мной, что бы мы соединились как можно быстрее.
Мне так хотелось услышать запах ее волос, увидеть всю прелесть её глаз.
И вот…. Наши руки сомкнулись. Я увидел родное для меня лицо, его тонкие черты, красивые глаза. Эти бездонные зеленые озера, которые на меня так ласково смотрели. Кудри ее волос разметались по плечам, и я потрогал их шелк.
Это вызвало во мне желание еще сильнее прижать её к себе. Я обнял её и крепко прижал к себе. Голова её легла мне на плечо, а лицо было приподнято немного вверх – ко мне.
Тут наши губы слились в поцелуе. После этого я облегчённо выдохнул.
— Ну, все, мы вместе. А я так долго тебя ждал, — как будто вырвалось у меня. Ощущение счастья, ощущение яркого света, добра, ласки, которое шло от Инны, заполнило мое сердце и разум. Я смотрел на неё, а вокруг был только яркий, всепоглощающий белый свет. Белое-белое яркое солнце вставало из открытой двери и освещало нас. В моих руках была Инночка.
***
Кто-то хлопал меня по щекам:
— Ну, что, как Вы себя чувствуете? Вы уже проснулись?
С трудом разлепляя глаза, и не желая расставаться с ощущением радости и счастья, которое только что меня посетило, я только пробормотал:
— Да-да, все нормально, все хорошо.
Мне так не хотелось уходить оттуда, от этого счастливого видения, которое только что посетило меня, но я открыл глаза.
По щекам меня хлопала медсестра, которая делала мне укол снотворного, чтобы я заснул.
— Ну, вот и всё, – только и сказала сестра. – Всё прошло благополучно. Не двигайтесь, лежите спокойно. Вам пока нельзя шевелиться.
Я попытался пошутить:
— Я знаю. Вы такие замечательные врачи, что, когда я в ваших руках, со мной не может ничего случиться, – но она как-то отвела глаза в сторону и, не ответив, вышла из палаты.
Я повернул голову налево, стараясь опять рассмотреть это скрюченное странное существо, напоминающее обезьяну, с трубочками, которые входили в дырки носа.
Объем в капельнице у этого существа, уменьшился на одну треть.
— Ага, это значит, что под воздействием этого укола, я спал примерно сорок минут, — промелькнула мысль.
А мне показалось, что это было всего лишь мгновение. Но какое счастливое это было мгновение!
Мне так не хотелось опять возвращаться в эту жизнь. Мне так было хорошо там, откуда я только что вернулся!
Раздался голос разбитной Валентины, та опять вкатилась в палату со своей коляской.
— Ну, что, – бодро сказала она, – готов? Вставай, кутайся в свою простыню и садись.
Я бодро отреагировал на очередной приказ:
— Да, готов я, готов, — и попытался приподняться с кровати.
Тут же ко мне подскочили две медсестры, которые не позволили мне самостоятельно встать, а, осторожно взяв за руки, приподняли с кровати.
— Осторожно, осторожно, — приговаривали они, — не делайте резких движений.
Усадив на кровати, они с тревогой смотрели мне в глаза:
— Ну как, у вас голова не кружится? – спросила одна из них.
Голова не кружилась.
— Нет-нет, — попытался я проконтролировать свои ощущения, — ничего не кружится, все нормально, все хорошо.
Ощущение легкости было и в руках, и в ногах, а сердце билось удивительно ровно. Я прислушался к нему. Перебоев не было. Если час назад перебои возникали после каждого пятого – десятого удара, то сейчас я ничего такого не ощущал.
— Ну, вот и замечательно. Встаньте на ноги, — попросила медсестра.
Я встал на ноги. Медсёстры заботливо укутали меня простыней и помогли сесть в коляску.
Валентина опять так же громогласно провозгласила:
— Ну что, готов ехать через гинекологию?
Я, усмехнувшись, отреагировал на её очередную шутку:
— Да, готов, готов, вези. Только толку от меня в этой гинекологии не будет никакого.
Это было в сентябре 2015 года
Папа Инны — умер в 1985
Мама Инны – умерла в 2003
Моя мама — умерла в 2004
Мой папа – умер в 2003
Мой дедушка — умер в 1996
Моя бабушка – умерла 1991
Бабушка Маруся умерла в 1986 году.