На этой неделе папа пришел домой и сообщил нам всем приятную новость, что нам выделили участок земли, что он находится в Бадском ущелье и его должны скоро распахать. Сейчас туда надо только доставить трактор, который распашет землю для всех. Чем папа и займется в ближайшие дни.
И вот, в субботу вечером, папа пришел домой счастливый и довольный:
— Все, земля распахана! – радостно оповестил он всех нас, — Завтра мы поедем сажать картошку.
Для этого, у нас сарае, уже были припасены два мешка мелкой картошки для посадки.
Папа планировал сделать погреб в сарае, куда можно будет складывать будущий урожай.
С погребом пока дело не сдвинулось с места, но мы уже знали, что во втором помещении нашего сарая, обязательно будет яма под этот погреб.
Надо только распилить пол и копать, копать и копать для него яму и потом досками зашить стены.
Папа знал, как это делается, и уже несколько раз рассказывал нам, как он сам помогал своему папе строить такой же погреб. Ну, и, конечно, он очень хотел, чтобы этим занимались и мы, его сыновья. Я, вообще то, был не против, хотя Вовка, мой средний брат, не очень радостно воспринял это событие. Ну, а куда деваться, если папа нас, своих сыновей, хочет привлечь к такой важной работе.
Поэтому, сегодня, в субботу все были довольны и счастливы, а я чуть ли не прыгал от радости, что завтра мы поедем в горы, на поля и будем сажать там картошку.
Вечером я с трудом уснул, но утром проснулся самый первый.
Будильник еще не зазвонил, как я уже встал и пошел проверить, сколько же сейчас времени.
В нашей комнате были гиревые часы с маятником. Их надо было заводить каждый день. Для этого одну гирю надо было каждое утро оттягивать до отказа вниз.
Папа как-то раз привез мне конструктор для сборки часов. Его я сам собрал. Получились часы с кукушкой. Но кукушка почему-то перестала выскакивать и куковать. Это было очень хорошо. А то, поначалу, кукушка куковала ночью, каждый час и никому не давала спать.
Ну а часы, все равно шли, хоть и показывали цену масла на Луне. За сутки они убегали на пять минут вперед. Поэтому, мне приходилось каждое утро вставать, подводить гири и корректировать время по часам, которые были на кухне.
Кухонные часы были старинными, и они всегда показывали точное время, несмотря на свой почтенный возраст.
Я пошел посмотреть на кухню, сколько сейчас времени.
Мама услышала, что я встал и тоже поднялась. Она начала готовить завтрак, а я старался помочь ей в этом.
Скорее всего, я мешал ей, но она, при любой возможности, гладила меня по голове и одаривала лучезарной улыбкой.
Потом мы вместе с ней стали собираться к сегодняшнему путешествию.
Я с вечера уже приготовил себе всю одежду, которая бы понадобилась для нашей сегодняшней поездки.
Мама разбудила папу, растолкала Вовку, заставила всех умыться, одеться и мы сели завтракать.
В конце нашего завтрака раздался телефонный звонок.
Папа вышел в коридор и поднял трубку телефона.
Это звонил его шофер дядя Гриша. Он доложил, что машина готова и спрашивал о времени, когда можно будет подъехать.
— Подъезжай, хоть сейчас. Мы уже готовы к выезду, — сказал папа в трубку, а потом скомандовал уже нам, — Всем собираться! Сейчас выезжаем.
Мы сразу же кинулись ко всем сложенным сумкам и через пару минут уже выходили на лестничную площадку.
Мама заперла дверь, и мы все вместе спустились во двор.
Дядя Гриша, к этому времени, уже стоял внизу.
Он вышел из своего знаменитого ГАЗИКА с брезентовым верхом и помог папе сложить все вещи в багажник.
От нашего дома надо было проехать по мосту через речку Ардон, потом надо было доехать по улице до школы, и там начиналась дорога наверх, в Бадское ущелье.
Дорога шла очень круто вверх. Мотор машины натужно гудел, но дядя Гриша уверенно вел ее вверх по неровной грунтовой дороге.
Машину кидало то влево, то вправо. Но, дядя Гриша был очень опытным шофером и, поэтому по узкой, каменистой дороге ехал все выше и выше.
Доехали до первого моста. Не стали останавливаться и пересекли его. Потом был второй мост, третий и четвертый.
После четвертого моста, машина выехала в долину.
Бадское ущелье в этом месте раздавалось, и взгляду открывалась широкая долина с пологими горами по обе ее стороны, где по дну текла река Бадка. Это она сейчас была Бадкой с чистой, прозрачной водой, мирно текшей между громадных валунов. А ранней весной или в конце лета, это был Баддон, который рокотал почти черной водой, перекатывая эти валуны вдоль по руслу своего течения.
Вдали виднелись заснеженные пики гор, а слева и справа располагались пологие, поросшие редкими соснами, горы.
***
В свое время, наверное, их было тут много. Но бельгийцы, которые строили поселок и вели разведку полиметаллов в этих районах, безжалостно вырубили все леса, а сосны, оставшиеся только на вершинах, сами со временем засеяли новой порослью склоны гор. И то, они занимали только верхнюю часть пологих склонов.
А летом, это были очень красивые места.
На склонах вырастала сочная, зеленая трава, чуть ли не по пояс мне, мальчишке.
В некоторых местах яркими багровыми пятнами цвели маковые поля.
Везде было бешеное разнотравье. Воздух был насыщен их ароматом, а вокруг стояла тишина. Вокруг был покой.
Чем выше поднимаешься вверх по пологим склонам гор, тем меньше слышался шум Бадки. Вокруг стояла абсолютнейшая тишина. Только раздавался шелест трав и запах хвойных деревьев, когда ты к ним приближался.
А под соснами, это уже, когда мы ходили туда в июле или в августе, было множество грибов. Особенно маслят и рыжиков.
У нас было семейное увлечение собирать грибы. Но это случалось только тогда, когда папа был свободен в выходные дни.
Мы приходили домой с полными сумками и корзинами грибов, и мама всегда готовила из них нам жареху с картошкой.
Остатки она резала на кусочки и вывешивала сушиться в сарае. В сарае можно было держать все, что хочешь. Он был чистый, сделанный из сосновых досок. В нем всегда очень хорошо пахло свежестью и смолой.
Если папа не был занят на работе, то для нас наступал праздник. Мы ходили на рыбалку. Хотя Бадка и была мелкой речкой в летнее время, но в ней водилась форель.
В такие рыбацкие дни иногда удавалось поймать по несколько рыбешек, которые потом мы жарили дома и с удовольствием съедали.
А если папа был занят в свои выходные дни, то он иногда брал меня с собой на рудники.
Там мы ходили по штольням и спускались в шахты на клети.
***
В ущелье было темно из-за отвесных скал, заслоняющих солнце. Там был слышен только рокот необузданного течения Бадки.
Хоть полноводье уже спало, и первая вода после таяния снегов ушла, и Бадка стала намного мельче, но все равно, она грозно шумела. Брызги пены с камней, иной раз, когда мы переезжали через мосты, попадали на лобовые стекла машины.
После выезда в долину, дорога стала уже не такой крутой. ГАЗИК потихоньку ехал, и мы смотрели по сторонам.
Проехали небольшой аул. Единственная улица была бездюдна.
Машина все ехала вперед, выше и выше взбираясь к началу ущелья, туда, где были пики заснеженных гор.
Тут было еще несколько дорог.
Одна из них шла через Бадку, которая в этом места вообще была, как лужа, и поднималась налево наверх, но уже круто. Она с небольшим серпантином шла высоко вверх к сигнальной башне.
Со старинной сигнальной башни нашего поселка ее не было видно, но была вида соседняя. Мальчишки говорили, что с башни, которая у нас была в Мизуре, если залезть на нее, то будет видно еще две соседние и эта, которая была в Бадском ущелье.
Таким образом, горцы предупреждали друг друга о появлении врага, еще в древние времена.
Сейчас эта башня была полуразрушенная. В ней ничего особенного, и интересного не было.
Но, когда машина поравнялась с ней, и мама увидела, что нам уже не сидится в машине, то она попросила дядю Гришу остановиться и выпустила нас с Вовкой со словами:
— Только будьте осторожны. Посмотрите, что находится в башне, и возвращайтесь к машине. Смотрите, не напоритесь на Кощея Бессмертного! – уже шутила она, — Быстрее возвращайтесь! – звонко кричала она нам в след, — Мы сейчас будем сажать картошку, а без вашей помощи нам никак нельзя будет обойтись, — и еще раз добавила, выпуская нас на свободу, — Будьте осторожны!
Это было очень хорошо сказано. Потому что это было стимулом того, что мы были нужными люди при посадке картошки. И что нам не стоит долго задерживаться в башне.
Мы с Вовкой вырвались из машины и помчались к башне.
Подбежав к ее стенам, наш пыл исследователей спал, и мы уже осторожно подошли к обомшелым древним стенам.
Вместо дверей там был только страшный темный провал в стене.
Из башни тянуло сыростью и какой-то непонятной таинственностью. Она все больше и больше призывала нас войти внутрь.
Но, еще было страшнее заглянуть в проем выломанной двери. Вдруг и вправду оттуда выпрыгнет, какое-нибудь чудище.
Но, переборов страх, я все-таки собрался с духом, и заглянул в проем двери.
Внутри было сыро, темно и на полу что-то валялось. Было очень трудно в темноте рассмотреть, что же именно там было.
Мне было уже страшно войти в эту проломленную дверь, не говоря о том, чтобы подняться по лестнице, которая в темноте вела куда-то вверх.
Поэтому мы с Вовкой быстро отскочили от этой темной двери и побежали наверх к машине.
Она стояла в метрах пятидесяти выше от башни.
Дядя Гриша поставил ее поперек склона.
Тут же были расстелены скатерти, на которые мама выложила на ровной, чуть зазеленевшей полянке, сумки с едой.
Увидев нас с Вовкой, бегущих к ней во весь опор, она расставила руки и, поймав нас обоих, расцеловала со словами:
— Ну, что, исследователи мои? Страшно стало? А это, — она указала на расстеленные скатерти, — Мы потом поедим. А сейчас будем сажать картошку! Пошли! Помощники вы мои! – радостно предложила она нам.
К нам подошло несколько человек. Папа пошел вместе с ними, чтобы они показали ему где он находится наш участок.
Трактор распахал весь склон равномерно, поэтому было очень трудно определить, где чей участок находится.
Землемеры подходили к каждой подъехавшей машине и показывали, куда надо было ехать и где сажать картошку.
После осмотра участка, папа с дядей Гришей вытащили мешки с картошкой, ведра и лопаты.
Сначала я тоже хватанул лопату и копнул ею рыхлую землю. Появилась небольшая лунка. Мама с усмешкой мне посоветовала:
— Глубже копай, — она стояла со мной, наблюдая за моими потугами, — Надо еще глубже копать, — настаивала она
Но, глубже копать у меня уже не получалось.
Она, увидев мое бессилие, отстранила меня, забрала лопату и предложила:
— Давай так. Я буду копать лунки, а ты мне будешь помогать. Будешь складывать в них по две, три картошки. Потом я ее закопаю, и через некоторое время оттуда вырастет росток. Потом нам придется сюда еще раз приехать и окучить эти ростки. А потом мы еще раз приедем сюда и проверим, как тут все растет, и прополем все поле от сорняков. А вот уже осенью мы будем собирать урожай.
Мне было очень интересно, все то, о чем мне рассказывала мама.
Ну, а что такое осенью — это было для меня очень далеко и не понятно. Потому что еще даже не закончилась весна, а мама уже говорила о какой-то осени.
А сейчас я взял ведерко и набрал в него картошки из мешка. Было нелегко таскать его вслед за мамой. Но я крепился и не показывал ей свою усталость.
Мама выкапывала лунки, а я складывал туда картошку. Мама знала, как это делать, потому что она мне недавно рассказывала, что это ее мама точно так же учила, как сажают картошку.
У них тоже был участок, и она вместе со своей мамой в городе Родники Ивановской области там постоянно сажала картошку, которая спасала их от голода во время войны.
Ну, а папа лучше всех знал, как сажать картошку, потому что в Сибири в городе Бийске, где он жил во время войны, никто кроме него этого делать не мог в их семье. Потому что все мужчины были на фронте и в доме он оставался за старшего. Он всегда вспоминал, что когда приехала вся родня из блокадного Ленинграда, то все они были худые, щуплые, вшивые и полуголодные. А картошка, спасла их от голода. Все они тогда питались только ей и хлебом, который продавался по хлебным карточкам.
А сейчас папа взял Вовку себе в помощь и пошел на другой край поля.
Дядя Гриша тоже взял ведро, чтобы кое в чем помочь нам.
И вот мы, я с мамой, папа с Вовкой, и дядя Гриша начали засаживать поле.
Спустя некоторое время мне уже порядком надоело все это дело. Однообразно кидать в лунки картошку и делать всю эту нудную работу, результатов которой в ближайшее время не предвиделись.
Мама, видя, что я уже потерял былой энтузиазм, отпустила меня со словами:
— Ладно уж. Идите с Вовкой погуляйте и посмотрите на наших соседей. Вон там, видишь, и друзья твои школьные, — указала она на соседний участок, — Сбегай, проведай их.
Ну, а я был только рад тому, что меня отпустили.
Как только меня выпустили на свободу, я побежали наверх, посмотреть, кто и что сажает на этом поле.
Недалеко был участок, где папин директор тоже сажал картошку. Около него вертелся мой школьный товарищ Борька.
Мы с этим Борькой немного побегали, а потом он обратился к моей сознательности:
— А чего это я буду бегать, когда папа работает? Мне надо с ним работать.
Я с ним согласился:
— Ну, тогда и я пойду помогать своим….
Тогда я подумал:
— Как это так! Борька будет помогать, а я не буду.
Мы с Вовкой вернулись к родителям, чтобы продолжить прежнюю работу.
Покопали еще немножко, после чего мама громко позвала папу и дядю Гришу:
— Мужчины! А не желаете ли перекусить?!
Все устали. Ведь было уже далеко за полдень.
Мама достала еду из сумок, которую она приготовила с вечера, а потом разложила ее по тарелкам, расставленным на расстеленной скатерти.
Когда все было разложено, то мы все дружно принялись за еду.
После еды дядя Гриша с папой закурили и о чем-то стали говорить, а мама их молча слушала.
А нам-то, что было делать?
Рядом стояла машина. Вот мы и залезли в нее.
А так как я уже знал, что такое руль, и где и какие педали находятся, то представлял себя бывалым водителем.
Я уселся на водительское сиденье и принялся крутить рулем.
Я сдернул с места рычаг скоростей, а потом на ручном тормозе нажал блестящую кнопку и тоже сдвинул его с места, и тут…. Машина самопроизвольно покатилась по склону.
Хорошо, что дядя Гриша ее поставил поперек склона. Уклон этого склона был небольшой.
От страха, что она сама куда-то стала ехать, я уже не знал, что мне делать дальше, чтобы ее остановить.
Я ухватился за рукоятку ручного тормоза и принялся со всей силы нажимать его кнопку, предполагая, что от этого машина может остановиться.
На «ГАЗ-69» была рукоятка ручного тормоза и на ней была кнопка. Надо было нажать эту кнопку и потянуть рычаг на себя. Даже можно было не нажимать эту кнопку, а просто дернуть рычаг на себя. Но я уцепился за этот рычаг, со всей силы вжимая только кнопку, предполагая, что машина от этого остановиться.
Но, машина все равно сама куда-то ехала и ехала.
Никогда я не забуду истошного крика мамы…
— Машина поехала!!! Там мальчишки!!!
Ну, а потом уже, как рассказывал папа:
— Гриша вскочил. С какой скоростью он промчался к машине, я не знаю. Но он догнал ее, открыл водительскую дверь, и быстро вскочил в кабину, а потом машина сразу встала.
Дядя Гриша резко распахнул дверь, столкнул меня с сиденья и взвел ручной тормоз. Нажал на педали тормоза и сцепления, и поставил рукоятку передач на скорость. Потом гневно обратился ко мне:
— Вы что наделали? – чуть ли не кричал он.
А что оставалось делать? Я только мямлил:
— А я только тут вот эту ручечку дернул, — хотел дурачком прикинуться я.
— Какую ручечку? — также грозно смотрел на меня дядя Гриша, — Я ж тебе рассказывал, что это не ручечка, а это ручной тормоз. А вот эту, зачем ты дергал? – указал он на рукоятку передач, — Вот эту ручку ты дергал? – продолжал он свой допрос.
Пришлось и тут сознаваться:
— И эту дергал, — все так же виновато бубнил я.
— Зачем ты ее дергал? – гневно отчитывал он меня, — Это же рычаг скоростей. Она же у меня стояла на скорости, а ты ее поставил на нейтралку. Зачем ты это сделал?
Ну, а что было говорить? Уже все было сделано.
Тут к машине подскочила мама. Она распахнула пассажирскую дверь, где скрючившись сидел я. Она схватила меня в свои объятья и, заливаясь слезами, начала причитать надо мной.
— Ты живой? Ой-ё-ёй!!! Нигде не ударился? Ой-ё-ёй!!! А Вова где?
Она еще не успела, и произнести этих слов, как я услышал грозный голос папы, который, скорее всего, напоминал, не голос человека, а был похож на рычание медведя.
— Кто был тут у вас самый главный?
Вовка сразу указал на меня пальцем:
— Это не я. Это все Лешка сделал. Я тут только сидел, — показывал он на заднее сиденье пальцем, где и находился.
Мама с криком оторвалась от меня, перебежала к задней двери и вытащила оттуда Вовку с теми же причитаниями:
— А с тобой все хорошо? Ой-ё-ёй!!! Ты не ушибся? Ой-ё-ёй, — громко во весь голос плакала она.
Когда проем двери освободился, то его полностью загородил папа. Он за шиворот, не обращая внимания на мои вопли, вытащил меня из машины.
Потом несколько раз поддал мне под зад рукой и выдал ощутимого подзатыльника.
От этих отеческих прикосновений папиной руки, я чуть ли ни кубарем покатился по склону вниз.
Мама, увидев папину расправу, опять закричала:
— Не трогай! Не бей его! Слава богу, они живые. Зачем ты его трогаешь? – сквозь рыдания кричала она папе.
Она бросила Вовку и кинулась ко мне.
У меня тут же проскочила спасительная мысль:
— Ну, все. Если мама заступилась, значит, лупить больше не будут.
Я осторожно поднял голову и посмотрел на папу, который грозно стоял надо мной.
Тут уже подбежала ко мне мама и, вновь схватив меня в объятья, и принялась ощупывать:
— Ты целый? Целый? Ничего не болит? — все приговаривала она, а ее слезы так и омывали мое лицо.
Немного освободившись от маминых объятий, я только пробубнил:
— Да целый я, мам, целый. Ничего со мной не случилось.
— Ой, как хорошо, что Гриша поставил машину поперек склона, и она не поехала вниз, – по-прежнему причитала мама, — Как хорошо! Ой, Гриша! Какой же ты предусмотрительный….!
Я посмотрел на машину. И точно, если бы машина стояла носом вниз, а склон шел с уклоном вниз примерно в 30 градусов. То она бы по этому склону разогналась а, через метров 100, поле заканчивалось. Потом был крутой обрыв, который шел вниз не меньше, чем на 100 метров. Вот тогда машина бы летела все вот эти 100 метров вниз. И, неизвестно бы было еще, что вообще могло бы остаться от нас.
Это уже потом, когда все сидели и рассуждали о происшедшем событии, обо всем ужасе, который пришлось пережить каждому, были высказаны эти предположения.
Только тогда я понял, какую я совершил ошибку. Как, зачем и почему я полез туда? До сих пор не пойму.
Мама видя, что папа очень сердит на меня и хочет мне оторвать башку, присела возле него, обняла его и ласково попросила:
— Вова, не бей Лешу. Ну, сделал он ошибку. Ну, подумаешь, — она ласково заглянула ему в глаза и поцеловала его, — С кем этого не бывает? Но они же оба живы и оба здоровы. Спасибо Грише, что он успел к ним, — и она с благодарностью посмотрела на дядю Гришу.
Папа пересилил себя, но пообещал маме:
— Ну, ладно…. Я его трогать не буду. Но смотри, – он грозно покачал пальцем перед моим носом, – Еще раз залезешь в машину без моего разрешения, вот тогда тебе уже точно не избежать ни порки, ни всего остального. Понятно? – пальчики у папы были внушительного размера, как, примерно, моих три.
Если представить, что ладонью, составленной из этих пальчиков, будут проводиться воспитательные действия, то…. У меня даже холодок прошел по спине, от ощущения папиной ладони в определенных местах. Поэтому все сразу стало понятно.
А что тут было непонятного? И я с радостью закивал головой, подумав:
— Уф! Все! Лупить не будут….
Но папе ответил покорно и смиренно:
— Да, папа. Я все понял, папа.
Ну, а то, что я понял, то это да. Такой ладошкой мне перепадало не один раз. Поэтому сейчас мне с ней очень не хотелось знакомиться заново.
Через несколько дней папа очень счастливый и довольный вернулся с работы. Он радостно сообщил маме:
— А у нас очередь подходит на машину! Так что можно будет «Москвич» купить. Наша очередь подходит как раз на него.
Тут маму чуть ли не подбросило со стула от папиных слов:
— Никаких машин, ничего больше не будет в этом доме! – чуть ли не закричала она, -Хватит мне того, что они еле живы остались, — кивнула она на нас, — Тебя возят? – уже более спокойно она спросила папу. И, получив утвердительный кивок от него, продолжала, — Вот пусть тебя и возят, а машины в этом доме не будет, — она топнула ногой и, для лучшего понимания, махнула рукой с оттопыренным пальцем.
Решимости ее не было предела и было видно, что от своего она не отступится. Папа сразу это понял. Он только что-то недовольно пробурчал, но подчинился маме.
Так что до конца его рабочей деятельности в нашем доме машины больше никогда не было. Его возили только прикрепленные к нему шоферы.
Папа купил свою первую машину только тогда, когда уже ушел на пенсию. Это был новый «Москвич».
Да! Это был все-таки «Москвич». Вот уж папа его центровал….!
То он ему бампер сломает, то передний, то задний, то фару. То одну, то другую, а то и еще что-нибудь еще….
В конце концов, когда они уже уезжали из Касимова, он с облегчением продал этот «Москвич» и после этого у него никогда больше не было машины.
