На западном берегу Кольского залива, укрывшись среди высоких сопок из серого северного гранита, находится Сайда-губа. Таких укромных местечек на Севере много. Её облюбовали ещё в седые старые времена рыбаки и китобои. Потом, в конце восьмидесятых годов позапрошлого века, на берегу Сайда-губы возникла небольшая финская колония, которая просуществовала практически до Великой Отечественной войны. После Октябрьской революции здесь возник рыбзавод и небольшая фактория предприятия «Мурманрыба». Перед войной там уже проживало около 1000 человек.
Размеренная и спокойная послевоенная жизнь посёлка внезапно резко изменилась. В стране, в силу волюнтаризма и стратегической безграмотности Первого секретаря ЦК КПСС Н.С.Хрущёва, начиналось сокращение состава Вооружённых Сил, в первую очередь коснувшееся Военно-Морского Флота. Флотские начальники были не в силах противостоять прямым указаниям первого лица в СССР. Но они сделали всё, чтобы, по крайней мере, сохранить на будущее наиболее современные и ценные корабли. Не стал исключением и Северный флот. Приказом командующего СФ №076 от 31 августа 1957 г. предписывалось числить сформированной с 18 июля 1957 г. 176-ю бригаду кораблей резерва и консервации 6-ой эскадры Северного флота, в составе управления бригады и кораблей — КР «Мурманск», ЭМ «Отрадный», «Оберегающий», «Отрывистый». Новые, с иголочки, корабли выводились из строя и отправлялись в резерв. В качестве места дислокации 176-й бригады командование Северного флота определило губу Сайда.
В короткий срок пыхтящие паровые буксиры притащили из Североморска и завели в воды губы громадину крейсера проекта 68бис и 2 эсминца великолепного 30бис проекта. «Отрадный» в это время был в море. Длинно свистнув на прощание, буксиры покинули воды Сайды и ушли в губу Ваенгу, оставляя за собой едва заметный дымок из высоких труб. Крейсер уже стоял на бочках, эсминцы пришвартовали к причалам. Сайда зажила новой жизнью. Утром горны играли «Повестку», «Подъём флага», экипажи строились по «Большому сбору», образуя чётко видимые на сером фоне надстроек белые линии из бескозырок и парусиновых роб. Или чёрные линии – когда на построение экипажи выходили в бушлатах или шинелях. Взмывали в высь флагштоков Военно-морские флаги. Не было только на топах мачт длиннющих красных вымпелов с косицами и с маленьким флагом в крыже – знак принадлежности к кораблям первой линии, то есть сдавшим все задачи боевой подготовки и готовым к бою. В Сайде стоял резерв флота. Здесь, пришвартованные друг к другу и к причалам спали и видели сны корабли. И каждый из них ждал и надеялся вновь услышать задорный свист буксира, который придёт именно за ним, за ним, чтобы увести его в Североморск, где он примет вновь полный экипаж и опять начнёт жить той замечательной и славной жизнью, для которой его и создавали руки построивших его людей.
Каждый, кто служил на кораблях и ходил в море, знает, что корабль – это живое существо. У корабля есть своя душа, как это не удивительно будет слышать людям, от флота и моря далёким. Особенно в наш продвинутый 21 век с его повальной компьютеризацией и воинствующим материализмом. Современный человек, прочитав эти строки, насмешливо ухмыльнётся и скажет: «Да ладно Вам…» и обвинит автора в мракобесии и язычестве. «Какая там душа? Да их клепают на верфях поточным способом – и что ж,» — скажет мне оппонент, — «у всех у них есть своя душа?» Я не ставил перед собой задачу навербовать неофитов, поэтому никого убеждать ни в чём не буду. Но если Вы, читатель, спросите о корабельной душе любого, кто чувствовал под ногами дрожь палубы и свист ветра в такелаже, кто вручную выбирал швартовные концы, драил медяшку и сверял часы со склянками – то он, безусловно, на полном серьёзе и ничуть не удивившись кажущейся нелепости вопроса, ответит: «Конечно же, есть!»
Корабли вообще очень похожи на людей! У них есть свои роддомы – верфи и стапели, имена — названия, документы – этих-то у кораблей вообще гораздо больше, чем у среднестатистического человека, регистрация – порт приписки для гражданских судов (приписки — прописки, правда, даже звучит почти одинаково?), или принадлежность к одному из флотов для военных кораблей (я – москвич, я – североморец, ведь похоже?). У каждого свой путь, своя судьба, своя история – всё, как и у людей. И каждому кораблю, как и человеку, отмерен свой жизненный срок. У одних жизнь проходит размеренно и спокойно, строго по расписанию – от пристани к пристани, от причала к причалу. Жизнь других насыщена событиями, историями, о них слагают легенды, пишут книги, снимают фильмы и мальчишки, забираясь вечером под одеяло, накрывают себя с головой и там, в темноте подкрадывающегося сна, видят себя отважным капитаном на мостике такой легенды. Некоторые корабли удостаиваются высочайшей чести – их ставят на вечную стоянку и жизнь их, в отличие от человека, может продолжаться практически вечно. По всему миру в разных гаванях и бухтах, на реках и озёрах, у причалов и в доках стоят они, овеянные своим прошлым блеском или пороховым дымом своей великой славы, год за годом отдаляясь от тех незабываемых дней и подвигов. У кораблей военных, признаться, больше шансов стать на вечный якорь – они воюют, защищают свою страну, совершают подвиги вместе со своими командирами и экипажами. Суда гражданские реже, но всё-таки тоже становятся живыми памятниками. Как бились в своё время моряки, чтобы не отдавали «на иголки» «Ермака»! Великий ледокол, созданный при непосредственном контроле адмирала Степана Осиповича Макарова, первый, по сути, специально построенный для работы во льдах и плавания в ледовых условиях, для проводки кораблей в тяжёлых льдах. Он прошёл сотни тысяч миль, провел тысячи кораблей и судов, его вклад в развитие океанографии полностью оценить невозможно, а жизнь его закончилась под газовыми резаками рабочих «Вторчермета» (опять-таки по личному распоряжению того самого Н.С. Хрущёва!). И лежат его, «Ермака», ржавые останки в воде недалеко от берега у посёлка Ретинское напротив Североморска. Сейчас на правом берегу Невы в Санкт-Петербурге пришвартован ледокол «Красин» — наследник «Ермака». Судьба его пока туманна, хотя силами энтузиастов ледокол поддерживается в идеальном порядке и состояние его машин и механизмов позволяет выйти в море. Дай Бог, если он будет сохранён для потомков!
В Мурманске у плавпричала Морвокзала навечно (дай-то Бог!) ошвартован первый в мире атомный ледокол «Ленин». У кого-то из высокого начальства хватило ума не утилизировать его, а оставить будущим поколениям ветерана освоения Арктики. На Тихом океане моряки гордятся своим «Красным вымпелом» во Владивостоке, в Санкт-Петербурге рядом с Нахимовским училищем дремлет прошедшая Цусиму, Первую мировую и Великую Отечественную войны «Аврора», у пассажирского причала Новороссийска застыл крейсер «Михаил Кутузов». Прожив яркую и красивую жизнь, они отдыхают на местах своего вечного успокоения.
Но сохранить навечно все корабли при всём желании не удастся. И большую часть всё равно ждёт в конце жизни утилизация, разделка на металл, который, пройдя через очищение огнём – переплавку, может быть, вновь даст жизнь другому кораблю – новому, сверкающему сталинитом иллюминаторов, с устремлёнными в небо мачтами и антеннами, сияющему свежестью краски.
Как человек военный, я не очень хорошо знаком с судьбами гражданских судов. Знаю только о самых-самых известных.
Я хочу рассказать о корабле военном – об эскадренном миноносце проекта 30бис «Отрадный». Просто потому, что одно время, пока он ещё не был в консервации, на нём служил старпомом, а потом им командовал мой отец, тогда ещё капитан-лейтенант Александр Александрович Трофимов.
Корабли очень похожи на людей. Родившись на верфи, корабль ещё ничего не может – как беспомощный младенец после своего появления на свет. Сначала ему дают имя. А потом начинается детство. Его так же заботливо учат ходить – шаг за шагом. Заселившийся на него экипаж начинает проходить заводские, а потом и государственные испытания. И только когда все убедятся, что корабль здоров, хорошо видит и слышит, умеет ходить потихонечку, его выпускают в жизнь. А дальше, как и у человека, начинается учёба – вместе со своим экипажем он учится маневрировать в бухтах, заливах и проливах, фьордах, учится ходить в разную погоду, днём, ночью, учится стрелять. Корабль ещё сам не знает, как правильно надо стрелять из всего того, что установлено на его палубе и скрыто под палубой. Он ещё не до конца понимает, зачем ему эти сверхчувствительные антенны, локаторы, гидроакустика и только вместе с людьми, живущими на нём, он постигает то величие разума, которое воплощено в его сущности. Корабль учится быть самим собой! Потом приходит бесшабашная юность и молодость – полный сил и энергии, щегольски покрашенный, гордящийся своей новизной и способностью «вот прямо сейчас, в сию минуту, от причала – в поход, в море, в океан, в бой, в бой, в бой…!!!», корабль рвётся туда, где ему так хорошо, где он может взвыть всеми своими турбинами и полететь, рассекая волну и оставляя за собой бурлящий белой пеной кильватерный след. Пулемётной очередью хлопает на ветру длинный красный вымпел, дрожит на туго натянутом фале флаг, свистит ветер в ажурных переплётах локаторов, а сил ещё много: «Я могу быстрее, командир, давай телеграфы вперёд и вниз, до упора и я побегу 38 узлов, и пусть штурман смотрит с изумлением на окошко лага, пусть не верит, но ведь я ещё молодой, я всё могу, я могу!» Недолгие передышки у причала вызывают лишь досаду – ведь есть еще столько мест в морях и океанах, где надо побывать, показать свой флаг, свою отлаженность, выучку, силу и красоту. И начальство гоняет корабль нещадно, затыкая им все дырки в планах боевой подготовки. На мостике или надстройке начинают появляться красные звёзды за первые места на соединении или на флоте по разным видам подготовки – противолодочной, ракетно-артиллерийской, минно-торпедной… Меняются командиры, получив повышение по службе. Приходят и уходят в запас матросы. Молодые лейтенанты становятся зрелыми офицерами, получают назначения на новые должности, а корабль всё также рвётся в море. Но со временем лицо командира БЧ-5 (электромеханической боевой части) всё чаще начинает посещать озабоченная нахмуренность и на совещаниях он сначала робко, а потом всё настойчивее начинает требовать полноценного времени на планово-предупредительные осмотры и ремонты. На вдруг восставшего против нещадной безостановочной эксплуатации корабля командира БЧ-5 (или механика – на флотском жаргоне) начальство поначалу рыкает, аки лев, на корню пресекая мысли о ремонтах, недвусмысленно намекая ему на подозрения в уклонении от выхода в море: «Что, механик, по берегу и по жене соскучились?» И опять моря, моря, моря, отработка боевых задач, стрельбы, боевые службы… В какой-то момент внезапно корабль начинает чувствовать одышку – уже не так легко ему внезапно, по «Боевой тревоге», по экстренному приготовлению к бою и походу оторваться от родного причала и побежать куда-то по воле требовательного начальства, уже всё чаще щёлкают в щитах электропитания автоматы, обесточивая тот или иной агрегат, насос, систему. Становится привычным долгое сидение «рогатых» и «пассажиров» (то есть специалистов ракетно-артиллерийской боевой части и боевой части управления) перед выдвинутыми из стоек неисправными приборами с тестерами в руках, на столах раскладываются, как замысловатые скатерти, мудрёные электрические схемы, по которым с карандашом ползают по линиям соединений уставшие инженеры, командиры групп и батарей. После «колдования» над схемами и осторожных проверок щупами тестеров неисправности, конечно, отыскиваются, после чего из ЗИПов достаются запасные блоки, реле, платы, панели — и всё начинает работать вновь. Если кораблю повезёт – то через некоторое время его отправят на завод на ремонт – как человека в санаторий! На заводе его обследуют, полечат, кое что заменят, что-то отрегулируют, что-то отремонтируют – и он, так же, как и человек после санатория, уже опять полон взбрыкивающим здоровьем и опять готов наперегонки с дельфинами взрезать упругую гладь моря, разваливая её острым, летящим над волнами форштевнем на два пенных уса, бегущих вдогонку за кораблём, но постепенно уходящих вдаль и пропадающих из глаз. Другим везёт меньше – их гоняют, гоняют, они всегда незаменимы, без них нельзя, «…что – ремонт?!!! Да будет вам ремонт, будет, вот только ещё разок сбегайте с кораблями КПУГ (корабельной поисково-ударной группы) на поиск лодки и потом всё – точно на ремонт!» Но «потом» вдруг выясняется, что некому стоять в дежурстве, «потом» прибывает инспекция Министерства обороны: «Ну как же мы без вас?!!! Командир – это дело чести всего флота, давай напрягай экипаж, что вы, ни моряки что ли?» И экипаж напрягается (ведь это ж дело чести!), корабль из последних сил, напрягая каждую турбину, дизель, систему держится в строю и даже свысока поглядывает на своих более молодых и менее заслуженных однотипных братьев (терпеть не могу постепенно всё более часто употребляющееся слово «систершип» — очередное англосакское новоприобретение в русском языке!). Мол, смотрите на меня – я ещё вас всех перебегаю! Учитесь, пока я с вами! И часто бывает так, что после победных реляций, после очередных наград корабль вдруг ощутит доселе неизвестную боль, когда откажется запускаться турбина, когда начнут по ночам разрывать сон сигналы «Аварийной тревоги» из-за сгоревшего в вентиляторном отделении электродвигателя, из-за поступления в корабельные помещения воды через неисправную забортную арматуру. И на командира, старпома, механика и других командиров боевых частей обрушится «праведный» гнев многозвёздных адмиралов: «А вы где были? Почему не проявили принципиальность? Что – вы докладывали? Докладывать мало! Почему не настояли? Что, за карьеру страшно стало? Вредители!» Корабль отведут к самому дальнему причалу, сопровождая эту печальную процедуру уже привычными обещаниями «вот-вот прямо сейчас и начнём вас ремонтировать! Да конечно же, как же ж можно-то, такой заслуженный корабль, такой отработанный экипаж – ну вот прям щас и в ремонт!» Командиру строго настрого приказывают беречь экипаж, продолжать отработку боевой слаженности и поддерживать корабль в технически исправном состоянии (хотя все сроки технического ресурса уже давным-давно прошли) и быть готовым после быстренького ремонтика показать всем кузькину мать! А дальше всё катится по накатанной схеме – на экипаж потихоньку спихивают все гарнизонные наряды, на уходящие в моря на боевую подготовку корабли сначала откомандировывают, а потом и вовсе переводят лучших специалистов – старшин и матросов, мичманов и офицеров, оставляя корабль без тех, кто ещё был в состоянии поддерживать в нём едва теплящуюся жизнь. И усталый корабль не может понять: «Что это? Что происходит? Не-е-е-т, это не со мной, это просто сон! Так не может быть, ведь я же ещё живой, помогите мне! Я столько для вас сделал, я так люблю жизнь, море! Почему вы так со мной?» Но на место ушедших с корабля людей со всего флота начинают списывать разгильдяев, негодяев и мерзавцев – потому что командиры ходовых кораблей на совещаниях требуют убрать от них скверну, так как им «некогда воспитанием заниматься – у нас план боевой подготовки горит, вон пусть его на неходовом корабле воспитывают, там на это времени хватит!» И сокращённый экипаж с преобладанием деструктивных элементов медленно, но верно доводит историю корабля до логического конца – до его корабельной смерти. Усталые и обездвиженные корабли тонут у причала, горят, прибывающие многочисленные комиссии требуют представить тонны бумаг с планами учений, воспитательной работы, акты приёма зачётов по всему, чего только не придумает изощрённый мозг штабного проверяльщика, и никто при этом не захочет вспомнить как они все вместе губили этот корабль! И очень-очень-очень кораблю повезёт, если среди всего этого флотского бардака вдруг незаметно прозвучит слово: «Консервация!» Тогда тебя, корабль, ждет не смерть, а полноценный ремонт, отработка задач, а затем долгий-долгий летаргический сон в отдаленной губе, заливе или бухте, когда с тебя выгрузят боезапас, тщательно обмажут смазкой всё оружие и технические средства, рассуют по блокам приборов разноцветные патроны с силикагелем (чтобы влага не вывела из строя контакты), оставят для проживания несколько кают для офицеров и мичманов, самый просторный кубрик для нескольких матросов для проведения периодических работ и осмотров – вот это и будет для тебя, корабль, — консервация!
Впервые рассказ был опубликован на сайте www.goarctic.ru
Аффтар, жги! Давай дальше! А где фото самого автора?
Очень правильно написано. У самого такая-же боль, с годами все равно не проходит. РКР Владивосток, ЭМ Вызывающий. А ещё явление было- когда какой-то корабль объявляется инициатором соцсоревнования. Немедленно с него списываются все явные и потенциальные нарушители воинской дисциплины и офицеры-бездельники. Списываются на другие корабли эскадры, откуда выдергиваются нормальные ребята, из сплаванного, дружного экипажа. Да много чего ещё! Беда наша в том, что помним много! Спасибо!
Владимир, это не беда — что мы помним! Это — наше счастье, что мы помним. И если мы передадим эту память нашим детям — им легче будет жить. Потому, что они будут учиться на нашем опыте. Потому, что и они будут помнить о своих предках, о том пути, который они прошли. Надо помнить!
Лариса! Фото аффтара будет в книге, которую он готовит к выпуску. Если, конечно, аффтар осилит её издание.
Прекрасный рассказ о корабле, о кораблях. Настоящая поэма, посвященная флоту и кораблям!
«Кроме флота, я не знаю другой человеческой организации, которая имела бы такую же притягивающую силу. Флот не отпускает. Свой корабль никогда не забудешь. И всю жизнь будешь жадно искать фотографии своего корабля, смотреть на другие. Наркотик. Да, есть и были и у нас мерзавцы и проходимцы, но у каждого моряка есть в сердце его корабль, его личный корабль, который объединяет и держит по жизни на плаву. Я не встречал моряков, которые бы не любили свой корабль: хоть самый старый и ржавый, хоть самый маленький и хрупкий. Я не знаю подобного отношения к командиру корабля или капитану. Капитан или командир корабля в экипаже по всеобщему согласию имеет табу на критику. Он и корабль в понимании моряка – одно целое. Я знал и совершенно молодых капитанов, юношей в моём нынешнем понятии, и всё равно его авторитет беспрекословен. Да, очень дружно живут десантники и пограничники, танкисты и лётчики. Но ни у кого в мире, ни у одной профессии нет корабля. Корабля, как своего дома, корабля, как кусочка земли, корабля, как укрытия от штормов и невзгод. И понять этот последний вскрик моряка: «Сейчас бы на корабль» может только моряк».