Николай Черкашин
Я стою у ворот Хельсинкского (до 1918 года Гельсингфорсского) морского порта, где сто лет назад был убит командующий Балтийским флотом адмирал Адриан Непенин. Кто и за что выстрелил ему в спину 3 марта 1917 года? В свое время было немало желающих присвоить себе эту черную славу.
«Я убил Непенина!»
«Я убил адмирала Непенина!» — глава из книги бывшего балтийского матроса-большевика Грудачева «Багряным путем гражданской». «Утром… 4 марта на Вокзальной площади меня подозвали трое пожилых матросов из береговой (минной. — Авт.) роты.
- Считай, что революция дает тебе первое серьезное задание. Выполнишь?
- Спрашиваете!
Пока шли в штаб, я узнал, что адмирал Непенин приговорен к расстрелу; приговор должен быть приведен в исполнение сегодня же. Чей приговор? Пожилой матрос сурово, веско ответил:
- Революции. Непенин скрыл телеграмму из Петрограда.
Не выполнить задание революции я не мог. Поднялся на корабль, через вахтенного начальника вызвал адмирала. Непенин ответил отказом. Пришлось опять-таки через вахтенного пригрозить, что выведем адмирала силой.
И вскоре на причал порта с яхты «Кречет», где находился штаб Балтийского флота, сошел командующий адмирал Непенин. Я вглядывался в адмирала, когда он медленно спускался по трапу. Невысокого роста, широкий в плечах, с рыжей бородкой, вислыми усами и бровями он был похож на моржа. Враг всех матросов, а значит, и мой личный враг. Спустя несколько минут приговор революции был приведен в исполнение. Ни у кого из нас четверых не дрогнула рука, ничей револьвер не дал осечки».
В словах матроса — нескрываемая гордость за содеянное. Но много ли в них правды?
«Принимаю торпеду на себя…»
Среди самых блистательных имен российского императорского флота в ХХ веке обязательно упоминание вице-адмирала Адриана Непенина. То, что сделали командир миноносца «Сторожевой» лейтенант Непенин и экипаж при обороне Порт-Артура, навечно вписано в книгу воинской доблести.
«Сторожевому» выпало охранять флагманский броненосец «Севастополь», лишившийся хода. Броненосец стоял как мишень, которую поочередно расстреливали японские торпедоносцы. Когда одна из торпед пошла точно на корабль, лейтенант Непенин подставил под нее борт своего миноносца и спас флагмана…
«Божией милостью Мы Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и проч. И проч.
НАШЕМУ ЛЕЙТЕНАНТУ АДРИАНУ НЕПЕНИНУ
За отличие, оказанное Вами при отражении в ночь с 1 на 2 декабря 1904 года минной атаки на эскадренный броненосец «Севастополь» и лодку «Отважный», когда Вы, командуя миноносцем «Сторожевой», обнаружили действием прожектора нападавшие миноносцы и, несмотря на открытую по Вас стрельбу и выпущенные мины, продолжали светить, чем способствовали успешному отражению атаки, а равно за самоотвержение, проявленное Вами в следующую ночь, когда Вы, жертвуя собой, приняли минную атаку, направленную на «Севастополь», и, невзирая на удар миной в носовую часть, не прекратили огня по неприятелю.
Всемилостивейше пожаловали Вас по удостоению кавалерской думы военного ордена Св. Георгия…»
Но даже самые почетные офицерские награды — ордена Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом и Святого Георгия 4-й степени — лишь малая толика того, что заслуживал этот человек.
Гений шифровального дела
Во время своей второй войны — Первой мировой — адмирал Непенин создал на Балтике мощную разведывательную службу. Официально она называлась службой связи и наблюдения. В ее составе великими стараниями адмирала была сформирована Воздушная дивизия, ставшая прообразом отечественной морской авиации. А звездный его час наступил в самом начале войны — 13 августа 1914 года, когда германский крейсер «Магдебург» сел на камни в русских водах возле маяка Оденсхольм. Экипаж во главе с командиром сдался в плен, а шифровальщик, прижав к груди секретнейшие шифровальные книги в свинцовых переплетах, выбросился за борт. Водолазы нашли его труп и подняли документы стратегической важности.
Для расшифровки немецких кодов Непенин создал «мозговую группу» из нескольких офицеров — «Черный кабинет», который упрятал в эстляндской деревушке Шпитгамн. До самого конца войны офицеры-дешифровальщики не имели права писать частных писем. Характерный для красочного адмиральского языка эпизод рассказывал один из них: «Когда мы приехали в Шпитгамн, осмотрели с ужасом глухомань и спросили: «А жен можно привезти?» Доложили Адриану, а он говорит: «Что? Жен? Никаких жен. Чешитесь о сосны».
Аппарат для чтения чужих мыслей не придумал даже Жюль Верн. Но Непенин сумел овладеть чудом, о котором во флотских штабах и не мечтали: читать планы врага в ту самую минуту, когда немецкие адмиралы отдавали секретные приказания. Это подлинное чудо разведки было всецело результатом блестящей организаторской работы создателя Шпитгамна и усердного труда его сотрудников, безвестно творивших свое большое дело в затерянном в глуши «скиту»…
Уже в недавние советские времена председатель таллинского клуба историков «Штадт Ревель» Владимир Верзунов помог мне выяснить, что деревушка Шпитгамн была переименована эстонцами в Пыасаспеа. Мы тут же нашли на карте мыс Пыасаспеа, на берегу полуострова Ристи, в каких-то ста километрах от Таллина. Сели в машину. Долго колесили по лесным дорогам, пока не выскочили к старому указателю «Шпитгамн. 3 км». Еще несколько минут — и выбрались из сосняка на песчаное лукоморье. В морской дали виднелись утесы острова Оденсхольма (ныне Осмуссаар), у подножия которого по сей день ржавеют останки крейсера «Магдебург».
А посреди поляны вспахивала небо антенна-качалка радиолокационной станции дальнего воздушного обнаружения.
Шпитгамн -эфирная гавань, заложенная Непениным, — жил, действовал! Правда, последний год, как и весь СССР. «Здесь поразительное по своим радиофизическим свойствам место», — командир радиолокационной роты, который и слыхом не слыхивал об Адриане Непенине, через много десятилетий отдал должное адмиралу.
А мы возвращаемся в мартовский день 1917 года, когда Непенина повели на расправу.
Трава забвения
Советские историки старательно избегали подробностей того, что случилось на русских линкорах в ночь на 4 марта 1917 года. До 1992 года свидетельские строки командира линкора «Андрей Первозванный» Георгия Гадда (они ниже. — Авт.) пролежали в сейфах спецхранов. Об этом больно писать. Но это было в первые дни «бескровной» февральской революции. Корабли вмерзли в лед свеаборгского рейда, и по льду шайки матросов, взбудораженных нечаянной свободой, а больше всего безнаказанностью за любое деяние, переходили от броненосца к броненосцу, от крейсера к крейсеру и «раздували из искры пламя» бунта. Страшного и бессмысленного русского бунта, о котором предупреждал еще Пушкин…
Адмирала Непенина убили выстрелом в спину, в толпе. Кто — неизвестно. Труп выставили на глумление. Воткнули в снег, а в губы вмяли окурок…
Очевидец тех трагических событий лейтенант Тирбах вспоминал:
«В тот же день вечером я, взяв команду штаба и грузовик… поехал и обыскал несколько свалок трупов офицеров, пока в конце концов не нашел тело адмирала… Привез его на береговую квартиру комфлота, обмыл и одел его (у него кроме двух пулевых ран было еще три раны штыковых), заказал гроб и устроил на следующий день похороны… Едва успели мы это сделать, как туда пришла толпа матросов и стала требовать от кладбищенского священника указания могилы Непенина. Но тот сказал, что не знает… Так и осталась могила нетронутой».
Адмирала Непенина убили выстрелом в спину. Кто — неизвестно. Труп выставили на глумление. Воткнули в снег, а в губы вмяли окурок…
На православном кладбище Гельсингфорса похоронены десятки офицеров, убитых в те кровавые дни. Их могилы сохранились и поныне. В 1997 году мы с замечательным историком русского флота Владимиром Лобыцыным разыскали надгробный камень адмирала Адриана Непенина. Рядом — плиты с именами его офицеров, едва проглядывавшие сквозь траву забвения. Не сговариваясь, мы принялись за прополку. А потом разлили по стаканчикам «Столичную» и помянули офицеров, как принято на их Родине…
Взгляд очевидца
Георгий Гадд, Командир линкора «Андрей Первозванный», капитан 1 ранга:
«Я решил выйти к команде, на этот раз один»
Мы пошли… Я шел впереди. Едва только я успел ступить на палубу, как несколько пуль сразу же просвистело над моей головой, и я убедился, что пока выходить нельзя и придется выдерживать осаду. Уже три четверти часа продолжалась эта отвратительная стрельба по офицерам, как вдруг мы услышали крик у люка: «Мичман Р. наверх!». Этот мичман всегда был любимцем команды, и потому я посоветовал ему выйти наверх, так как, очевидно, ему никакой опасности не угрожало, а, наоборот. Вместе с тем он мог помочь и нам, уговаривая команду успокоиться. Но стрельба и после этого продолжалась все время, и, не видя ее конца, я опять решил выйти к команде, но на этот раз один.
Поднявшись по трапу и открыв дверь деревянной надстройки, я увидел против себя одного из матросов корабля с винтовкой, направленной на меня, а за ним стояла толпа человек в сто и угрюмо молчала. Небольшие группы бегали с винтовками по палубе, стреляли и что-то кричали. Я быстро направился к толпе, от которой отделились двое матросов. Идя мне навстречу, они кричали: «Идите скорее к нам, командир!» Вбежав в толпу, я вскочил на возвышение и, пользуясь общим замешательством, обратился к ней с речью: «Матросы, я ваш командир! Я всегда желал вам добра и теперь пришел, чтобы помочь разобраться в том, что творится, и сберечь вас от неверных шагов. Я перед вами один, и вам ничего не стоит меня убить, но выслушайте меня и скажите: чего вы хотите, почему напали на своих офицеров? Что они вам сделали дурного?»
Вдруг я заметил, что рядом со мной оказался какой-то рабочий, очевидно агитатор, который перебил меня и стал кричать: «Кровопийцы, вы нашу кровь пили, мы вам покажем!..» Я в ответ крикнул: «Пусть он объяснит, кто и чью кровь пил!» Тогда вдруг из толпы раздался голос: «Нам рыбу давали к обеду», а другой добавил: «Нас к вам не допускали офицеры». Я сейчас же ответил: «Неправда, я, ежемесячно опрашивая претензии, всегда говорил, что каждый, кто хочет беседовать лично со мной, может заявить об этом и ему будет назначено время. Правду я говорю?» В ответ на это послышались голоса: «Правда, правда! Они врут. Против вас мы ничего не имеем!» В этот самый момент раздались душераздирающие крики, и я увидел, как на палубу были вытащены два кондуктора с окровавленными головами. Их тут же расстреляли, а потом убийцы подошли к толпе и начали кричать: «Чего вы его слушаете?! Бросайте за борт, нечего там жалеть!..»
Вдруг к нашей толпе стали подходить несколько матросов, крича: «Разойдись! Мы его возьмем на штыки!» Толпа кругом меня как-то разом замерла… От толпы, окружившей меня, отделились человек пятьдесят, и пошли навстречу убийцам: «Не дадим нашего командира в обиду!» Тогда и остальная толпа тоже стала кричать , чтобы меня не трогали. Убийцы отступили… Так как дело происходило на открытом воздухе, а я был без пальто, то совсем продрог. Это заметили окружающие матросы, и один из них предложил мне свою шинель. Но я отклонил предложение, и тогда было решено перейти в ближайший каземат. Там я снова обратился к команде, требуя спасти офицеров. Я предложил ей дать мне слово, что ничья рука больше не поднимется на них; я же пройду к ним и попрошу отдать револьверы, после чего они будут арестованы в адмиральском салоне, и их будет охранять караул. Мне на это ответили: «Нет! Вы будете убиты, не дойдя до них».
Скоро всем офицерам благополучно удалось перебраться ко мне в каземат, и на их бледных лицах можно было прочесть, сколько ужасных моментов им пришлось пережить за этот короткий промежуток времени. Сюда же был приведен тяжелораненый мичман Т. Т. Воробьев. Его посадили на стул, и он на все обращенные к нему вопросы только бессмысленно смеялся. Несчастный мальчик за эти два часа совершенно потерял рассудок. Я попросил младшего врача отвести его в лазарет. Двое матросов вызвались довести и, взяв его под руки, вместе с доктором ушли. Как оказалось после, они по дороге убили его, на глазах у этого врача. Хорошо еще, что пока команда была трезва и с ней можно было разговаривать. Но я очень боялся, что ее научат разгромить погреб с вином, а тогда нас ничто уж не спасет. Поэтому убедил команду поставить часовых у винных погребов. Что касается вахтенного начальника, лейтенанта Г. А. Бубнова, то он был убит во время того, как хотел заставить караул повиноваться себе. Для этого он схватил винтовку у одного из матросов, но в тот же момент был застрелен кем-то с кормового мостика. Потом тела, как адмирала, так и лейтенанта Бубнова были ограблены и свезены в покойницкую.
На следующее утро команда выбрала судовой комитет, в который конечно, вошли все наибольшие мерзавцы и крикуны. Одновременно был составлен и суд, которому было поручено судить всех офицеров. Он не замедлил оправдать оказанное ему доверие и скоро вынес приговор, по которому пять офицеров были приговорены к расстрелу, в том числе и младший доктор, очевидно только за то, что был свидетелем гнусного убийства раненого мичмана Воробьева…»
Минута молчания
Кровь балтийского флота
В ходе революционных событий 28 февраля — 4 марта 1917 г. в Балтийском флоте погибли 95 офицеров. Еще 11 пропали без вести, а четверо покончили с собой.
Среди убитых были адмирал Р.Н. Вирен, вице-адмирал А.И. Непенин, флота генерал-лейтенант В.Н. Протопопов, контр-адмиралы А.Г. Бутаков, А.К. Небольсин и Н.Г. Рейн, флота генерал-майоры Н.В. Стронский и А.К. Гирс и ряд командиров судов.
Некоторые из них пали жертвами давней к ним ненависти. Большинство же было убито по указке организаторов мятежа, чтобы вовлечь матросскую массу в революцию — связав ее кровавой круговой порукой.
P.S.
Медленно и очень скупо мы возвращаем долг памяти адмиралу Адриану Ивановичу Непенину. Вышел роман о нем «Адмирал Непенин и иже с ним». Переиздана биографическая брошюра Бориса Дудорова «Адмирал Непенин». Военный историк Владимир Фотуньянц посвятил адмиралу Непенину свою дипломную работу. На малой родине Непенина в Великих Луках автору этих строк довелось открывать мемориальную доску на доме, где он родился…
Вот и все за сто лет.
Неужели в Пскове, городе, где свято чтут нашу историю, не найдется камня для памятника ТАКОМУ земляку?