6 ноября исполняется 77 лет со дня роковой для Черноморского флота операции «Верп» — набега лидера «Харьков» и двух эсминцев, «Беспощадного» и «Способного», на коммуникации немецко-румынских войск в море южнее Керченского полуострова. Результатом операции явилась гибель всех участвовавших в ней кораблей.
Операция планировалась вследствие безуспешной до этого работы ЧФ на коммуникациях противника, по которым он эвакуировал войска с Кавказа. Ранее корабли ЧФ неоднократно пытались находить и уничтожать конвои противника, но результаты были околонулевыми, ни одного конвоя не удалось даже найти. Набеги, выполняемые для артиллерийских ударов по берегу в ночное время, тоже были безуспешными. И ставка, и главком Кузнецов требовали результатов, и флот попытался их дать, но вместо результатов получилась катастрофа.
По сей день этот провал вызывает споры. Его используют как иллюстрацию неумения флота воевать, как неумение адмиралов налаживать взаимодействие с истребительной авиацией, со штабом фронта, с другой стороны, её же используют как пример неспособности армейских командующих использовать флот правильно, более того, её же используют как пример того, что корабли не могут действовать в районах, где противник имеет мощную авиацию.
На самом деле главная ценность изучения операции «Верп» сегодня – получить понимание произошедшего и, опираясь на него, ответить на те вопросы, которые и сейчас сохраняют значение для развития флота в нашей стране.
Нужен ли надводный флот в такой войне, которая шла на Чёрном море в 1943 году, то есть в отсутствие значимых надводных и подводных сил противника? Могут ли корабли использоваться там, где работает авиация противника? Действительно ли командование ЧФ пренебрегло авиационным прикрытием кораблей? Могли ли наши самолёты защитить корабли? Нужен ли был этот набег вообще? Была это глупость адмиралов или глупость генералов, или же это не было глупостью вообще? Были ли шансы на успех? К сожалению, детальные ответы на эти вопросы не дают даже самые лучшие исследователи. А ведь от них напрямую зависит ответ на принципиальный вопрос: правильно ли Ставка запретила использование надводных кораблей на Чёрном море после этой операции?
Вопрос не праздный. В отличие от давно устаревшей техники и тактики Второй мировой, он актуален и сегодня, так как относится к правильному или неправильному использованию морской силы в принципе. Набеговые операции с артиллерийским обстрелом барж и шаланд в портах мы вряд ли когда-то будем проводить, сейчас просто не то время. А вот нужно ли убирать с ТВД большие надводные корабли при угрозе с воздуха, но при наличии для них множества задач? Вопрос вполне может оказаться актуальным и сейчас. И предыдущий опыт вполне полезен для того, чтобы в нужный момент правильно сориентироваться и в сегодняшней обстановке.
Вспомним ход событий. Замысел операции «Верп» состоял в том, что два эсминца, «Беспощадный» проекта 7 и «Способный» проекта 7-У, а также лидер эсминцев (в дальнейшем – лидер) проекта 1 «Харьков» совместно с авиацией ВВС Черноморского флота должны были совершить набеговую операцию против немецких коммуникаций южнее Керченского полуострова и в портах.
Предполагалось сочетание артиллерийских и бомбовых ударов по порту Феодосия и уничтожение плавсредств и транспортов противника в море. Отдельно «Харькову» была поставлена задача на артиллерийский обстрел Ялты. Для обеспечения эффективности поиска надводных целей и артиллерийского огня операция проводилась в светлое время суток. Командовал отрядом боевых кораблей капитан 2-го ранга Г.П. Негода, командир дивизиона эсминцев, в которые входили корабли. Ночью при выдвижении кораблей к побережью корабли были обнаружены и несколько раз атакованы авиацией и катерами противника. Тем не менее, они продолжили движение к цели. «Харьков», отделившись от отряда, произвёл обстрел Ялты, не добившись никаких результатов.
К тому моменту стало понятно, что в силу утраты внезапности провести операцию по первоначальному плану не получится, и Негода приказал отходить. Собравшись вместе, корабли начали отход. В течение светового дня в ходе нескольких мощных ударов с воздуха весь отряд боевых кораблей был уничтожен. Это была самая крупная одномоментная потеря флота за всю войну. После этого Ставка ВГК запретила выход крупных кораблей в море, и больше в войне они не участвовали. Подробности этой трагедии на сегодня доступны на многих интернет-ресурсах и в литературе, повторяться нет смысла, но стоит дать произошедшему оценку.
А прежде чем дать оценку той трагедии, которая разыгралась в Чёрном море 77 лет назад, нужно развенчать ряд мифов, которые окружают эту операцию в массовом сознании. Они не имеют никакого отношения к реальности, что легко проверяется, но почему-то популярны среди людей, не вникавших в суть вопроса сильно глубоко.
Мифы «Верпа»
Самым главным мифом, касающимся операции «Верп», является то, что авиация бездействовала и не осуществляла прикрытие кораблей в ходе набега и отхода.
К счастью для тех, кто интересуется вопросом по-настоящему, выдающимся отечественным военным историком Мирославом Морозовым была проведена работа по исследованию ряда ключевых моментов операции, главным из которых можно считать использование в ней авиации. Как обычно, М. Морозов использует в качестве источников информации документы, составлявшиеся в ходе боевых действий в штабах соединений, отчёты, донесения, журналы боевых действий и т.д., в данном случае «Отчет о боевых действиях 1-й МТАД ВВС ЧФ в операции Черноморского флота «Верп» 6.10.1943 г.». 1-я МТАД – 1-я минно-торпедная авиационная дивизия ВВС ЧФ. С этого и начнём. Сначала ссылка на статью М. Морозова «Операция «Верп».
И сразу разгром первого мифа: авиация вполне прикрывала корабли, истребительное прикрытие у них было большую часть времени. М. Морозов, отталкиваясь от «Отчёта о боевых действиях», приводит следующий состав сил 1-й МТАД на день операции.
На 6.10.43 г. авиадивизия имела следующий боевой состав на аэродроме Геленджик-2 *:
5 ГАП ** – 18 ИЛ-4, из них в строю – 8
11 ГИАП – 15 Аэрокобра, -//- — 8
36 МТАП – 8 Б-3 -//- — 5
36 МТАП – 4 А-20-Ж, из них в строю – 4
40 АП*** – 24 ПЕ-2 -//- — 14
Кроме того, к операции привлекались истребители П-40 «Киттихок» из состава 7 ИАП 4 ИАД, которые в решении на операцию фигурируют в количестве 8 единиц (при 16 имевшихся).
Также некоторое количество вылетов совершили самолёты 11-й ШАД, среди которых были истребители Як-1, но данных по её боевой работе пока нет.
В статье М. Морозова подробно расписано и решение, и последовательность и длительность вылетов авиации, повторяться не будем.
Таким образом, истребительное прикрытие имелось. Другое дело в том, что его не хватило. М. Морозов делает вывод о том, что нужно было привлечь больше авиации. Теоретически да, на практике… Об этом чуть ниже.
Для иллюстрации работы истребителей приведём данные о потерях немецкой авиации в налётах на корабли (из статьи М. Морозова):
Летающая лодка BV-138 «Блом унд Фосс» — 1
МЕ-109 — 2
Ю-87 — 6
Ю-88 – 1
То есть истребители были, противника сбивали (в тексте статьи работа истребителей расписана хорошо), потери наносили. О возможности истребительной авиации ЧФ в принципе решить задачу защиты кораблей при имевшемся плане операции – ниже.
Второй миф о «Верпе», несколько менее популярный, но иногда встречающийся: сама операция не имела смысла, идея набега была глупостью.
На самом деле тезис спорный. Целью набега было нарушение коммуникаций противника, уничтожение его плавсредств и транспортных судов в портах и на море. Можно ли считать эту задачу абсолютно бесполезной? Нет, так как основной задачей морских перевозок противника являлась эвакуация войск с Кавказа в Крым. То есть речь шла именно о уничтожении вражеских войск (если бы удалось «поймать» конвой), военного имущества и оружия. Помимо этого, некоторые перевозимые грузы использовались противником для нужд войск. Также само по себе уничтожение плавсредств и транспортных судов также имело ценность.
Могла ли авиация выполнить эту задачу вообще без привлечения надводных кораблей? Теоретически да, и систематически выполняла: самолёты ЧФ регулярно вылетали на удары по портам и транспортам в море, правда, с низкой эффективностью.
Доводы против набега, конечно, тоже можно найти, но, видимо, стоит упомянуть один принципиальный момент.
Основной авиабомбой в ходе ВОВ была ФАБ-100, которая имела 70 кг взрывчатых веществ. На втором месте по распространённости была ФАБ-250, имевшая 97-100 кг взрывчатого вещества. Обычно на боевой радиус в пару сотен километров таких бомб бралось 6-10, зачастую 8.
Пример из статьи М. Морозова:
9 ПЕ-2 ведущий – капитан Егоров, штурман – капитан Мозжухин, под прикрытием 6 «Аэрокобра» (ведущий – гвардии майор Карасев) имели задачу уничтожения плавсредств в порту и на рейде Феодосия. Взлет 6.15 посадка – 7.55.
В 7.15 нанесли удар с пикирования по плавсредствам на внешнем рейде порта Феодосия. Н=ввода – 4000 м. Н=сбр.=3000 м. Н=высота – 2000 м. БК=180, сброшено 16 ФАБ-250, 20 ФАБ-100. Результат фотографировали.
Указанный перечень бомб означает сброс на противника примерно 3 тонн ВВ, для чего понадобилось 9 бомбардировщиков Пе-2, по 333 кг ВВ на самолёт. При этом подлётное время бомбардировщиков составляло примерно 30 минут, столько же требовалось на обратный путь, плюс осадка группы, заправка, межполётное обслуживание. Конкретно указанный вылет потребовал 1 ч 40 минут в воздухе и как минимум нескольких часов на подготовку к повторному вылету.
Теперь на этом фоне оценим огневую производительность отряда боевых кораблей.
Главным калибром у всех кораблей, участвовавших в операции, являлись 130-мм орудия, способные стрелять в том числе осколочно-фугасными снарядами с количеством ВВ в каждом 3,58 кг или 3,65 кг. Примем для простоты как 3,6.
Таким образом, чтобы обрушить на противника такое же количество ВВ, как девятка Пе-2 за один вылет (на который ушло несколько часов), кораблям нужно было бы выпустить 822 снаряда. У двух эсминцев имелось по четыре 130-мм орудия, а у лидера «Харьков» — пять орудий, что совокупно даёт 13 стволов. 822 снаряда означают примерно 63 снаряда на ствол.
При скорострельности орудия в 7 выстрелов в минуту такое количество снарядов корабли отстреляли бы за 9 с небольшим минут.
При этом живучесть лейнера ствола можно приблизительно оценить в 130 выстрелов. То есть, отстреляв по 64 снаряда на ствол, корабли израсходовали бы только половину ресурса стволов, если бы лейнеры были новые (а перед такими операциями их нужно было бы менять на новые).
Таким образом, общий «настрел», который корабли могли бы себе позволить, был эквивалентен удару минимум 18 бомбардировщиков Пе-2. При этом артиллерийский огонь можно переносить после поражения цели, добиваясь обстрела большего числа целей – это ФАБ-100 и её 70 кг ВВ неделимы, а эквивалентные 19 снарядов могут быть выпущены по нескольким целям.
И вот эта возможность с одной стороны быстро концентрировать огонь, удерживать цель под огнём, а при необходимости огонь переносить, — то качество артиллерии, которое авиабомбами не компенсируется. Но корабль надо подвести к цели на небольшую дистанцию, а значит, обеспечить его защиту от прикрывающей цель авиации противника. Вторым преимуществом кораблей в принципе (вне связи с «Верпом») являлось наличие торпед, которыми можно было атаковать цели в море.
Фактически в приказе на проведение операции указывалось, что при обстреле Феодосии два эсминца должны были израсходовать по 250 снарядов, что было эквивалентно 1,8 тонны ВВ, или, «в пересчёте на Пе-2» — удар 5-6 бомбардировщиков. Расход снарядов «Харькова» здесь не учтён, а все остальные боеприпасы корабли могли бы использовать по обнаруженным плавсредствам в море.
Вопрос встаёт в точности стрельбы, однако из отчёта 1-й МТАД явно следует выделение самолётов на корректировку артогня.
Более того, некоторые цели в тот день были куда более подходящими для кораблей, чем для самолётов. Снова цитата из статьи М. Морозова:
Разведданные: …
7.16 Ш=45.00. Д=35.45 караван до 20 единиц под прикрытием 2 МЕ-110 шел курсом на Феодосию.
Противодействие: сильный огонь 3А и автоматов.
Это цель для кораблей в чистом виде. Корабли имели торпедные аппараты и достаточную для уничтожения такого конвоя артиллерию.
Таким образом, приходится признать, что идея отправить на удар не только самолёты, но и корабли, в принципе была верной. Или как минимум, её нельзя признать полностью ошибочной. А значит, инсинуации на тему бессмысленности операции, которые иногда возникают, стоит отбросить.
В целом нужно отметить, что операция носила характер воздушно-морской, взаимодействие с авиацией предусматривалось весьма тесное, истребительное прикрытие также предусматривалось, и оно сумело нанести авиации противника некоторые потери.
Идеи о том, что корабли не имели никакого прикрытия с воздуха и не нужны были в том месте и в то время, это не более чем мифы, к сожалению, весьма живучие.
Таким образом, делаем первый вывод: причиной катастрофы, случившейся 6 октября 1943 года, явилась не сама идея набега в принципе и не отсутствие авиации вообще.
Причины были в другом.
Прежде чем мы их разберём, стоит ответить на принципиальный вопрос.
Могли ли истребители защитить корабли?
М. Морозов в своей статье указывает следующее:
Теперь попытаемся ответить на два основных вопроса, которые в том или ином виде фигурируют во всех публикациях, связанных с катастрофой 6 октября:
1. Имелись ли возможности у ВВС ЧФ надежно обеспечить корабли от ударов с воздуха при надлежащем планировании операции?
2. Можно ли было экстренно организовать прикрытие эсминцев с 8.40, когда после повреждения лидера «Харьков» стало ясно, что над отрядом нависла угроза уничтожения авиацией противника?
На первый вопрос ответить сравнительно легко. Для надежного ПВО кораблей, исходя из того, что смену истребителей приходилось бы производить каждый час в течение 6-6,5 часов (по плановой таблице с 6.00 до 12.30), а необходимый состав одной смены представлял собой истребительную эскадрилью, потребовалось бы 40-50 исправных истребителей. Именно столько их имелось в составе 11 ГИАП, 9, 25 ИАП и эскадрильи «Киттихауков» 7 ИАП, базировавшихся на аэродроме Геленджик. При этом две трети истребителей входили в состав 9 и 25 ИАП, не подчиненных ни в каком отношении командиру 1 МТАД. Таким образом, следовало либо усилить дивизию, либо оставить руководство задействованной в операции авиацией в руках штаба ВВС флота, который и без того отслеживал ход событий, предпринимая запоздалые шаги к спасению кораблей. Наличным составом сил 1 МТАД действительно могла выставить не более 3-4 истребителей в одной смене, а этого числа хватило только на более-менее успешную борьбу с воздушными разведчиками.
Разобравшись с первым вопросом, мы фактически наполовину ответили на второй. 1 МТАД надежно прикрыть корабли своими силами не могла, потому все зависело от оперативности штаба ВВС флота. Прикрыть корабли было можно, если бы решение об организации максимального истребительного прикрытия было бы принято не позже 10.00, т.е. в течение часа с момента повреждения «Харькова». Этого не сделали, хотя сигнал с «Харькова» «Терплю бедствие» зафиксирован в журнале боевых действий штаба ВВС ЧФ еще в 9.10. В 9.45 по тревоге в воздух подняли 3 «Аэрокобры» и 4 ЛаГГ-3, но только в 11.10 был отдан приказ постоянно прикрывать корабли не менее чем 8 самолетами. Раньше, чем приказание было исполнено, состоялся второй налет, которым был выведен из строя «Беспощадный». Тем не менее, возможность сохранить корабли еще имелась. С 13.40 над кораблями появились самолеты 11 ШАД, но вместо полнокровной эскадрильи «яков» на поле боя имелось только 4 Як-1 и 4 Ил-2. Вместе с тремя «Аэрокобрами» и двумя «Бостонами» три «яка» принимали участие в отражении третьего налета в 14.40. Немцы по итогам двух первых ударов учли, что корабли прикрываются истребителями и потому увеличили состав атакующей группы до 18 бомбардировщиков и 12 истребителей. При таком соотношении сил неудивительно, что наши истребители не смогли прорваться к вражеским бомбардировщикам и предотвратить катастрофу. Спустя полчаса после того, как немцы улетели, число «яков» увеличилось до восьми. К этому времени два корабля уже затонули. С 16 часов экипажи 11 ШАД по непонятной причине вылетов больше не совершали, в результате чего число барражирующих самолетов снова снизилось. К моменту последнего налета над кораблями находилось два Р-39 и два ПЕ-2. Естественно, они не стали помехой для 25 «юнкерсов», прилетевших разделаться с единственным эсминцем!
Увы, но, указывая на то, что, с одной стороны…
Для надежного ПВО кораблей, исходя из того, что смену истребителей приходилось бы производить каждый час в течение 6-6,5 часов (по плановой таблице с 6.00 до 12.30), а необходимый состав одной смены представлял собой истребительную эскадрилью, потребовалось бы 40-50 исправных истребителей. Именно столько их имелось в составе 11 ГИАП, 9, 25 ИАП и эскадрильи «Киттихауков» 7 ИАП, базировавшихся на аэродроме Геленджик.
…а с другой…
Немцы по итогам двух первых ударов учли, что корабли прикрываются истребителями и потому увеличили состав атакующей группы до 18 бомбардировщиков и 12 истребителей. При таком соотношении сил неудивительно, что наши истребители не смогли прорваться к вражеским бомбардировщикам и предотвратить катастрофу.
…Мирослав Эдуардович противоречит сам себе.
Столкнувшись с усиленным истребительным прикрытием в первой половине дня, немцы просто-напросто организовали бы ещё один-два удара, в который отправили бы ещё большее число самолётов. А самолёты у них были. Немцы последовательно наращивали наряд сил для того, чтобы добить корабли. Ничего не помешало бы им начать такое наращивание раньше на один вылет. У противника была инициатива, он сам решал, сколько самолётов поднять на удар, когда и с каким прикрытием. При этом корабли находились в зоне действия немецкой авиации весь световой день.
Конечно, можно смело сказать, что, используй командование ВВС ЧФ больше сил авиации, возможно, часть кораблей бы спаслась. Но, возможно, что и нет. Это само по себе не гарантировало ничего, и возможность прорваться к кораблям через те силы авиации, которые ЧФ было бы под силу там иметь, у немцев бы была в любом случае, и не в одной попытке. Им хватало и сил, и времени.
Теперь разберёмся с тем, как была спланирована и проведена операция безотносительно возможностей истребительной авиации.
План набега и его исполнение
В самом набеге ничего особенного не было, кроме двух нюансов. К операции привлекались большие силы авиации, чего обычно не было. С другой стороны, и это характерная особенность «Верпа», удары кораблей и их отход должны были осуществляться в светлое время суток.
Это было нетипичным решением: в основном из-за опасений авиации противника корабли осуществляли набеговые операции по ночам. Такие операции мало что давали, зато в основном обходились без потерь.
То, что причиной трагической концовки «Верпа» стал именно выбор времени для проведения операции, – очевидный факт.
Время восхода Солнца 6 октября над Керчью – 6.39, за час-полтора до этого уже светло. Заход Солнца – 18.05, и потом ещё около 40 минут цели более-менее различимы на воде.
Затем приходит темнота. Ночью авиация тех лет могла бы атаковать корабли двумя способами: бомбами, предварительно обнаружив цель визуально на «лунной дорожке» и осветив её САБами – световыми авиабомбами, а затем, пока цель наблюдается в световом круге от САБов, накрыть её обычными бомбами с пикирования.
Второй способ – торпедная атака на «лунной дорожке». Так в своё время был повреждён крейсер «Молотов».
Но от САБов корабли могли успешно уклоняться манёвром, выходя из освещённой зоны. Так они делали даже ночью в ходе операции «Верп», это был освоенный и простой манёвр.
Уклониться от атаки торпедоносцев тоже, в принципе, было возможно.
Погода в те дни была ясная, видимость хорошая, но у кораблей имелась аппаратура постановки дымовых завес. То есть ночью шансы противника достать корабль были минимальны.
Было бы логично, что отход, когда противник встревожен и ищет возможность достать корабли, должен выполняться под покровом темноты.
В случае же операции «Верп» атаки должны были проводиться в самом начале дня, с рассветом, и весь световой день, а это более 13 часов с учётом сумерек, три корабля должны были находиться в зоне досягаемости немецкой ударной авиации.
Разведка ЧФ на момент проведения операции оценивала силы противника как 100 самолётов всего из них 20 пикирующих бомбардировщиков. Это оказалась заниженная, неверная оценка, но и такие силы были чрезвычайно опасны.
Встаёт вопрос: как стало возможным применение кораблей в такой опасной зоне днём? На этот счёт есть рад любопытных документов.
Из протокола допроса члена Военного совета ЧФ контр-адмирала Кулакова Николая Михайловича 1 января 1944 года:
«Вопрос: В чем состояло Ваше руководство при разработке плана и подготовки операции?
Ответ: Вместе с командующим флотом я заслушивал обстоятельный доклад заместителя начальника оперативного отдела флота капитана 2-го ранга Ерошенко с участием назначенного руководить операцией капитана 1-го ранга Романова. В процессе заслушивания вносился целый ряд поправок и изменений в схему намеченной операции, а затем был заслушан вторичный доклад и план был утвержден Военным Советом.
Вопрос: Кому принадлежит идея операции?
Ответ: Точно вспомнить не могу, но идею этой операции, по-моему, предложил начальник оперативного отдела Черноморского флота капитан 1-го ранга Мельников. За несколько дней до этого проводилась подобная операция, но действия кораблей и отход от берегов противника осуществлялись в ночное время. При докладе о результатах предшествующей операции народный комиссар Кузнецов раскритиковал ее и указал на необходимость проведения таких операций на рассвете. Это указание наркома было поддержано особенно начальником Главного Морского Штаба вице-адмиралом Степановым, который при этом тоже присутствовал. В итоге доклада был сделан вывод, что ночные операции эффекта не имеют, а поэтому задачи поиска и уничтожения плавсредств противника необходимо перенести на светлое время суток. На основе этого вывода и была разработана операция для 1-го дивизиона миноносцев 5–6 октября 1943 года».
За исключением мелких деталей эти показания соответствовали тому, что говорили другие офицеры. То есть «Верп» замышлялся дневным потому, что ночью эффективность действий кораблей была низкой. Получается, что советские командиры не боялись авиации?
Из протокола допроса командира 21 декабря 1943 года командира эсминца «Беспощадный» капитана 2-го ранга В.А. Пархоменко:
«Командуя миноносцем, я неоднократно принимал участие в операциях надводных кораблей Черноморского флота, причем эти операции проводились, как правило, в ночное время, и сколько-нибудь значительных успехов не давали. Я был сторонником проведения набеговой операции днем. Будучи сторонником дневных операций, я понимал, что наиболее серьезным противником надводных кораблей является авиация и потому противодействие ей со стороны нашей авиации всегда могло гарантировать успех операции. До начала проведения операции 6 октября мы получили данные разведки о том, что в Крыму мало авиации противника. Эти разведданные несколько успокоили, однако я понимал, что недооценивать авиацию противника нельзя».
На самом деле среди советских командиров не возникло никаких возражений по поводу именно дневного набега, более того, эту идею много кто поддержал. В действиях командира дивизиона эсминцев капитана 2-го ранга Г. П. Негоды также прослеживается отсутствие страха перед авиацией противника.
Более того, когда ещё в темноте в предутренние часы 6-го октября корабли были обнаружены противником и даже атакованы с помощью САБов и обычных бомб (безуспешно), Негода продолжил операцию, ведя корабли к цели согласно плану.
По своим полномочиям он не имел права самостоятельно прервать операцию, но он даже сразу не стал сообщать об утрате внезапности, более того, судя по протоколам допросов подчинённых Негоды он особо не опасался. Да он и сам это признаёт.
Вот что он писал в рапорте:
Подобного рода обнаружения кораблей разведкой противника были систематическими в прошлых операциях, поэтому на выполнении операции, считал, не отразятся.
Из протокола допроса командира БЧ-1 эсминца «Беспощадный» Н.Я. Глазунова:
«Вопрос: Встреча с «Харьковом» состоялась в назначенном месте и в назначенное время?
Ответ: Да.
Вопрос: Какова была скорость кораблей на отходе от берега?
Ответ: После соединения на отходе корабли имели скорость 24 узла.
Вопрос: Могли больше?
Ответ: Могли отходить минимум 30 узлами.
Вопрос: Почему же не увеличили скорость?
Ответ: Я могу только предположить наличие благодушия, которое подкреплялось тем, что предшествующие операции проходили без проявления какой-либо активности противника.
Есть, правда другие показания, о том, что ход был 30-узловым, вот только и это не было максимальной скоростью для этих кораблей. Встретившись в 8 милях от Алушты, эсминцы и лидер «Харьков» отходили с не самой большой скоростью, на которую были способны, да ещё и подбирали сбитых немцев с летающей лодки из воды.
Всё это говорит о том, что моряки не особо опасались авиации. Вернее, опасались, но были уверены, что фатальных последствий от применения немецкой авиации не будет.
Причём, и это важно, имелся консенсус от наркома Кузнецова и далее к командующему ЧФ Владимирскому, и вплоть до командиров кораблей о том, что операция при дневном свете вполне могла быть успешной. Заметим, что это 1943-й год.
Именно эта ошибка фактически стала причиной гибели всех кораблей в ходе операции. Именно её считают главной ошибкой в планировании операции многие исследователи, а злопыхатели намекают на неполноценность советских и русских людей как военных моряков.
Зададим, однако, себе вопрос: могло ли быть такое, что все, кто был вовлечён в операцию в той или иной степени, одновременно сошли с ума и забыли про угрозу с воздуха? Причём забыли, имея боевой опыт: на тот момент пошёл уже третий год войны.
А если нет? Что могло заставить советских командиров так отнестись к угрозе с воздуха, причём всех разом, включая тех, кому уже не в первый раз пришлось рисковать жизнью?
Перебор вариантов даст нам неожиданный, а для кого-то парадоксальный, но фактически единственный разумный ответ, который нельзя свести к чему-то вроде «русские не умеют в морскую войну».
А ответ этот такой: предшествующий боевой опыт не давал командирам всех уровней повода бояться немецкой авиации настолько, насколько её стали бояться после «Верпа».
Это трудно принять, но у нас есть послезнание, а у них его не было. Они оперировали реальными достижениями немецкой авиации.
Угроза с воздуха на Чёрном море до операции «Верп»
В узкотеоретическом ключе вопрос поднимался ранее в статье «Надводные корабли против самолётов. Вторая мировая». Но стоит вкратце осветить его снова.
Насколько немецкая авиация была опасна для надводных кораблей на Чёрном море до того злополучного дня? Потери ЧФ от ударов с воздуха были немалыми, но если мы возьмём крупные корабли, то до операции «Верп» увидим следующую картину:
— ЭМ «Фрунзе» (тип «Новик»). Потоплен в море 21 сентября 1941 года ударом 9 бомбардировщиков. Лежал в дрейфе, спасал экипаж потопленной канонерской лодки «Красная Армения»;
— КРЛ «Червона Украина» (тип «Светлана»). Потоплен 21 ноября 1941 в порту Севастополь. Находясь в базе, отбивал множественные атаки крупных сил авиации, получил обширные повреждения, потерял ход и плавучесть. Экипаж вёл длительную борьбу за живучесть, позже был снят с корабля;
— минзаг «Островский» (бывшее торговое судно). Потоплен 23 марта 1942 года в Туапсе, стоял у пирса;
— ЭМ «Свободный (пр. 7-у). 10 июня 1942 года, потоплен на стоянке в Севастополе;
— ЭМ «Безупречный» (пр. 7). 26 июня 1942 года атакован в море на ходу 20-ю бомбардировщиками, получил несколько прямых попаданий бомбами, затонул;
— лидер «Ташкент». Потоплен 28 июня 1942 года. Получил повреждения при переходе под массированными ударами с воздуха (примерно 90 немецких самолётов сбросили на него около 300 бомб, удары продолжались весь световой день), с помощью других кораблей на буксире пришёл в Новороссийск, погиб при массированном (64 бомбардировщика на всю ВМБ) ударе немецкой авиации по ВМБ Новороссийск, в момент потопления стоял на якоре в базе;
— ЭМ «Бдительный» (пр. 7). 2 июля 1942 года потоплен ударом с воздуха во время стоянки на якоре в Новороссийской бухте;
— минзаг «Коминтерн» (до переоборудования — крейсер «Кагул» типа «Богатырь»). 16 июля 1942 при немецком авианалёте получил серьёзные повреждения на стоянке в Поти, позже расформирован и затоплен. Подлежал ремонту, но из-за потери баз на Чёрном море ремонт оказался невозможен. До этого многократно подвергался атакам с воздуха в море на ходу, отбивал до 10 налётов в сутки, сохранял боеспособность при повреждениях, вызванных попаданиями авиабомб.
Потом была операция «Верп». Итак, посмотрим ещё раз список. Какие выводы из него можно сделать?
А выводы простые: за всю войну от 22 июня 1941 года до злосчастного дня 6 октября 1941 года немцы, атакуя корабль, идущий в открытом море полным ходом, смогли уничтожить только один эсминец – «Безупречный». И всё.
Лидер «Ташкент» удалось вытащить на буксире, крейсер «Молотов» тоже. До этого в ходе разных операций ЧФ, начиная с десанта под Григорьевкой, немцам удавалось серьёзно повреждать корабли, которые потом возвращались в строй и воевали дальше.
Им удавалось уничтожать корабли в базах или на стопе («Фрунзе»), и это у них получалось очень хорошо, но моряки знают: база для корабля самое опасное место, а открытое море опасно куда менее.
А в море – никак. Тот же «Кагул-Коминтерн» в своём последнем походе оказался немецкой авиации не по зубам, пока был в море. Достали его в базе. По зубам без скидок им оказался только «Безупречный», на который на один кинули 20 самолётов. Но, как уже было сказано выше, разведка ЧФ все силы бомбардировочной авиации противника оценивала в 20 самолётов, и иметь дело им пришлось бы, как считало командование, с тремя кораблями и своими истребителями. Если взять уничтожение «Безупречного» как эталон, то получается, что с точки зрения боевого опыта дивизион эсминцев, прикрытый истребителями, должен был быть им не по зубам.
Всё вышеперечисленное – единственное рациональное объяснение того, почему все, реально все участвовавшие в операции в том или ином виде офицеры, отнеслись к немецкой угрозе с воздуха так, как отнеслись. И оно подтверждается тем, что показывали позже участники операции, в том числе и Г. П. Негода.
И это и есть настоящая причина гибели кораблей в ходе операции «Верп». Она состоит в том, что командование ЧФ и офицеры дивизиона эсминцев, да, судя по отчёту 1-й МТАД, и командование ВВС ЧФ отнеслись к противнику так, как он этого заслуживал по результатам предыдущих двух лет войны.
А противник выступил намного лучше, чем когда-либо до и когда-либо после.
Вот в чём было дело. И это же вызвало шок в Ставке. Они привыкли к вполне определённому уровню потерь флота от действий немецкой авиации. А он оказался запредельно более высоким.
Нельзя не сказать и того, что в роковой для наших атаке – той самой, в которой «Харьков» получил три попадания в машинное, немцам во многом повезло. Восемь бомбардировщиков против трёх имеющих зенитные орудия кораблей с парой истребителей в прикрытии не выглядят фатальной силой, но они ей оказались. Промахнись немцы один раз, и корабли бы ушли, даже несмотря на световой день.
Увы, но бросить «Харьков» и отходить на двух эсминцах капитан 2-го ранга Негода не мог. Во-первых, он бы не захотел, просто потому, что там и тогда ситуация совсем не выглядела безнадёжной – успешная буксировка полуразбомбленного «Ташкента» в прошлом опять-таки говорила о том, что всё возможно.
Кроме того, в условиях политической системы СССР 40-х годов просто взять и оставить корабль, который вообще имел ход, просто малый, было проблематично. Это было, скажем так, чревато, хотя главком Н. Г. Кузнецов позже писал, что «Харьков» надо было бросить и спасать два других корабля и людей, но по возвращении судьбу Негоды вполне возможно определил бы совсем другой человек, нежели главком. Этот фактор в те годы игнорировать было нельзя.
Соответственно, те действия на отходе, которые мы сегодня считаем фатальными ошибками (и они ими были), там и тогда таковыми восприниматься не могли – для этого просто не было оснований. Ничего особо нового для моряков ЧФ утром 6 октября 1943 года не происходило, они не раз с честью выходили из подобных ситуаций, а тут ещё и свои истребители над головой…
Когда перспективы стали ясны, было уже поздно что-то делать.
Ирония, но наших моряков подвёл их обширный боевой опыт, выводы из которого внезапно оказались не соответствующими изменившейся реальности.
Некоторые замечания
Анализируя этот набег, стоит разделить вопросы «почему он закончился такими потерями» и «почему он закончился неудачно с точки зрения выполнения боевой задачи». Это два разных вопроса.
Во-первых, немцы ждали набега. Выход кораблей из Туапсе немецкой разведкой был обнаружен заблаговременно. Можно смело обвинить командование ЧФ в недостаточных мерах по обеспечению внезапности и дезинформации противника.
Второй непонятный момент — это обстрел Ялты. Это действие «Харькова» вообще не привело ни к каким результатам, его просто можно было не выполнять. И догадаться о таком «итоге» можно было заранее.
Неясно и то, почему для «Харькова» не был выделен наряд сил авиации, который мог бы корректировать артиллерийский обстрел: предшествующий опыт говорил, что такие обстрелы «вслепую» неэффективны, и в этот раз оказалось то же самое.
Самостоятельные действия «Харькова» были бы куда полезнее, если бы он был отправлен на поиск конвоев и транспортов противника.
Таким образом, в изначальном решении на операцию изъяны всё-таки были, но прямой связи с потерями они не имеют, просто характеризуют уровень командования, саму постановку задач.
Ещё один вопрос – использование дымов кораблями. Не удаётся найти документов, которые что-то говорили бы о постановке кораблями дымовых завес.
Собственно, то, что в ходе планирования операции имела место масса ошибок, очевидно. Она была спланирована неудачно. Но это её неудачное планирование скорее касалось того, как флот собирался добиться выполнения целей операции, а не того, какими потерями она закончилась.
Возможно, Негоде стоило попробовать разделить корабли: если бы эсминцы и «Лидер» отходили бы порознь, то, скорее всего, лидер бы дошёл. Правда, без послезнания трудно обосновать отрыв именно таким образом.
Из действий Г. П. Негоды можно выделить только одну реальную и непростительную ошибку, которую он БЫЛ ОБЯЗАН НЕ СДЕЛАТЬ. Когда «Харьков» потерял ход, а бросить его Негода не мог, надо было брать лидер на буксир «Беспощадным», на котором находился командир отряда, а «Способному» давать приказ отрываться самостоятельно полным ходом и никого не ждать.
Такое решение прямо проистекает из самой сути морской войны, его должен был бы принять любой компетентный командир. Корабли в одном отряде должны иметь возможность двигаться с одной скоростью, держать эсминец, который априори слаб как средство ПВО для охраны калеки «Харькова» и его буксировщика при наличии истребительного прикрытия было в корне неправильно.
С позиций послезнания
Подумаем: как бы могла быть проведена операция? Основным противоречием, попытка разрешить которое оказалась такой дорогой, было то, что корабли могли относительно безопасно действовать ночью, но были неэффективны, а днём, при наличии авиационной корректировки, могли бы наносить противнику урон, стреляя прицельно, но были уязвимы перед авиацией.
Как можно было решить эту проблему? Ответ такой: нужно было провести вывод эсминцев в район боевого применения таким образом, чтобы свои боевые задачи они выполнили бы в самом конце светового дня, а выход из-под авиаудара – уже в темноте.
Это тоже не давало 100-процентных гарантий, но шансы на возвращение без потерь увеличивало в разы.
Кроме того, вызывает сомнения необходимость артиллерийского удара по порту в условиях, когда 1-я МТАД имела бомбардировщики, в том числе тяжёлые.
Было бы куда полезнее, если бы корабли были нацелены на конвои, и, возможно, на уничтожение расположенных недалеко от берега зенитных батарей, тогда как удары по плавсредствам в портах наносила бы авиация.
Впрочем, артиллерийский удар по порту тоже мог бы быть нанесён, но с учётом фактора времени, то есть перед вечерними сумерками.
Сколько немцам нужно было времени на удар по кораблям? В ходе реальной операции «Верп» первая атака произошла в девятом часу утра, что говорит о том, что немцы начали подъём в воздух примерно через час после рассвета. При этом реально они могли взлететь минимум за час до него, видимость уже позволяла атаковать корабли в море, а обнаружены противником они были ещё ночью.
Таким образом, можно смело оценивать время реакции немецкой авиации на появление кораблей в 1-2 часа.
То есть, если бы корабли были обнаружены примерно в 17.00, то к моменту выхода немецких Ju-88, выполнявших доразведку целей, в район нахождения эсминцев, было бы уже темно.
При этом у кораблей было бы около полутора часов на ведение обстрела с помощью самолёта корректировщика, то есть в разы больше, чем нужно на отстрел заданного количества снарядов.
Решение противоречия между дневной и ночной операцией, таким образом, сводилось к внезапному для противника выводе кораблей в район боевого применения в светлое время суток.
Как можно было бы этого добиться? Назначив им коридор, из которого они не должны были бы выходить при переходе в назначенный район, и уничтожая все силы и средства противника силами авиации – той же 1-й МТАД.
Такой порядок действий позволил бы к моменту подхода кораблей к берегу оценить, нужен их огонь по плавсредствам в порту или нет, и перенаправить их сразу на конвои при необходимости, чтобы к наступлению темноты они уже выполнили бы или почти выполнили свою боевую задачу.
Естественно, понять всё это до того, как всё произошло, было невозможно. Поэтому к тем, кто планировал «Верп», нельзя предъявить претензию в том, что они не избрали для себя какой-то похожий образ действий.
Но зато такую претензию можно адресовать Ставке.
Реакция Ставки и её последствия
И вот мы подходим к самому главному моменту – к тому уроку из операции, который до сих пор актуален, даже в нашу ракетно-ядерную эру.
После операции «Верп» Ставка запретила применять крупные надводные корабли и больше они в войне не участвовали.
Встаёт вопрос: а почему, собственно? Из-за потери двух эсминцев и лидера? Но мы только что разобрали причины, более того, прикинули, как примерно можно было в такой ситуации применять корабли, чтобы разом по нескольку единиц не терять.
Вспомним британцев: бой у Куантана, где они потеряли линкор и линейный крейсер, не привёл к тому, что они поставили свои корабли на прикол. Не привела к этому же потеря авианосца «Глориес», не привели потери эсминцев в Средиземном море.
Ставка не просто должна была, она ещё и была в силах предпринять анализ того, что произошло, и разработать правила проведения воздушно-морских операций, которые исключили бы такие вещи в дальнейшем или просто снизили бы риски.
Корабельные пушки понадобились бы под Эльтигеном. Эсминцы и крейсеры совсем не помешали бы ночью на коммуникациях, по которым немцы эвакуировали из Крыма свою 17-я армию.
Флот по-прежнему был нужен и после «Верпа». но вместо этого он был по факту поставлен на прикол.
Зададим cебе вопрос: а если бы флот потерял бы позже, например, «Красный Крым», заставив противника лишиться пяти-шести тысяч солдат, ушедших на дно на разных шаландах, была бы эта потеря оправданной?
Ответ – да, была бы, просто потому, что на уничтожение этих пяти или шести тысяч солдат Красная Армия потом потратила бы и темп, и боеприпасы, и технику, и самое главное – людей. И как минимум не меньше, чем могло бы погибнуть на старом крейсере или эсминце.
Да и с точки зрения банальной справедливости: почему положить полк пехоты в наступлении — это нормально, а старый корабль и народу как в усиленном батальоне — нет?
Но Ставка решила иначе. Выводы сделаны не были, рекомендации тоже, флот был поставлен на прикол, и своего слова, которое он под конец войны на Чёрном море мог бы сказать, не сказал. Для того, чтобы понять насколько провальным оказалось решение Ставки, приведём несколько цитат из немецкой работы «Эвакуация из Крыма в 1944 году»:
В течение 10 мая советские войска продолжали атаки херсонесской позиции. Их удалось отбить. Усилились огонь советской артиллерии и налеты авиации. Большая часть мест для погрузки была расположена в Казачьей и Камышовой бухтах. Поскольку эти пункты находились в центре позиции, они очень хорошо подходили для главных погрузочных пунктов. Как планировал морской комендант Крыма контр-адмирал Шульц, большие транспорты, которые сами не могли подойти к пристаням, должны были становиться у входа в бухты, а погрузка на них должна была осуществляться с паромов 770-го саперно-десантного полка. На всех мысах стояли легкие и тяжелые зенитные батареи 9-й зенитно-артиллерийской дивизии. Наибольшую опасность при погрузке представляли бы советские надводные силы, но большие корабли советского Черноморского флота, как и раньше, не вмешивались в проведение эвакуации.
При этом важный момент: немцы не могли рассчитывать на авиацию.
1 мая в 00:33 радиограмма 10-й дивизии охранения дала информацию морскому коменданту о нахождении конвоев. После этого в 03:00 можно было рассчитывать на подход конвоя «Овидиу», в который входило вспомогательное судно «Романия» (3150 брт). Прихода конвоев «Райер» и «Профет» можно было ожидать только около 10:00, «Астра» — в полдень, «Пионир» и семи KFK — после полудня, «Флиге», «Краутер» и «Волга» — вечером. Конвои «Бухе», «Айхе» и «Розе» должны были подойти в ночь с 11 на 12 мая. Прикрытие этих конвоев осуществлялось с территории Румынии дальними истребителями, совершившими с этой целью 80 самолето-вылетов. При этом было возможно обеспечить постоянное присутствие над Херсонесом лишь 4 самолетов Bf-110, но это было лучше, чем ничего.
А потом погода вообще ухудшилась, и теоретически флот мог бы применить даже линкор.
Морской комендант возлагал большие надежды на эту ночь, так как сгустившаяся темнота не позволяла противнику вести прицельный артиллерийский огонь и ограничивала возможности советской авиации. Однако спускавшийся с суши туман сильно затруднял ориентировку. Причалы едва можно было различить, искусственное же освещение вышло из строя. Поэтому тем более необходимо было подвести конвой как можно ближе к берегу. Вскоре «Дакия» была найдена, встречена БДБ и паромами Зибеля, после чего с большими трудностями подведена ближе к берегу. Потом связь морского коменданта с «Дакией» была снова потеряна. Он не мог установить связь и с другими конвоями. Поэтому многие корабли, особенно мелкие, с плохим навигационным оборудованием, после долгого похода из Констанцы не могли доложить своего точного местоположения, заблудились в тумане у берега и не подошли к местам погрузки. Всего в последнюю ночь у Херсонеса находилось 60 кораблей, из них только некоторые смогли загрузиться. Погрузка осуществлялась под руководством офицеров 1-й десантной флотилии без помех всюду, где корабли подходили для погрузки.
Быть может, в тумане было бы найдено больше судов, если бы морской комендант направил другие торпедные катера, находившиеся в его распоряжении, отыскать их и подвести к Херсонесу. Но он не мог принять такого решения, так как флотилия торпедных катеров была единственным боевым подразделением, которое имелось в его распоряжении на случай отражения советских надводных сил. Атака советскими эсминцами конвоя под погрузкой или во время возвращения этой ночью или утром означала бы новую катастрофу.
Но никакой катастрофы у немцев не произошло, решением Ставки корабли продолжали стоять в базах. И это при том, что «Верп», по сути, был ПРОСТО НЕУДАЧЕЙ, не более того.
Решением Ставки флот не помог в уничтожении немецких сил, эвакуирующихся из Крыма.
Хотя мог бы и должен был.
Итогом стала эвакуация из Крыма огромного количества войск: по немецким данным, за всё время эвакуации с апреля 1944 года — 130 000 человек. Но даже если цифры завышены, то речь в любом случае идёт о десятках тысяч солдат. И виной этому во многом стало решение Ставки.
В чём причина такого странного решения? Ведь из-за погрома советской авиации в 1941 году ей не запретили летать, а из-за уничтожения более чем 20 000 советских танков в первые пять месяцев войны Ставка не запретила их применять.
Причина проста как божий день: непонимание значения флота как инструмента войны.
Согласно и классическим теориям морской мощи, и наработкам советских военных теоретиков 20-х и ранних 30-х годов, господство на море есть господство на коммуникациях, во-первых, а во-вторых, достижение такового есть основная задача надводных сил флота.
В послевоенных наставлениях по морским операциям мы тоже можем найти подобные положения.
Но с 1933 по 1939 годы для морского офицера произнесение вслух слов «господство на море» могло означать расстрел. Для многих – означало. Очень кратко проблема поднималась в статье «Строим флот. Теория и предназначение». Подробно и профессионально вопрос рассматривался в очерке «Судьбы доктрин и теорий» капитана 1-го ранга М. Монакова и ряда других авторов в «Морском сборнике» в начале 90-х годов. С одной стороны, это никогда не дало бы подготовиться к войне – и флот к ней не подготовился.
С другой, отсутствие понимания значения морской мощи и её природы у высшего военно-политического руководства СССР привело к непониманию того, какое значение имеет флот в нужное время в нужном месте.
Последнее, в свою очередь, помешало оценить риски и плюсы от продолжения войны на море. Корабль — дорогой и большой, это символ, терять его жалко, а то, сколько жизней «на земле» экономит работа такого корабля на коммуникациях, человек с «сухопутным мышлением» понять просто не в состоянии.
А если бы понимал, понял бы и то, что лучше рискнуть кораблём, чем упустить хотя бы дивизию. В итоге рисковать не стали и упустили армию.
За уничтожение эвакуированных из Крыма немцев Красной Армии пришлось заплатить немалую цену.
Но это не была цена победы – это была цена нежелания высшего военного руководства понять предназначение военно-морского флота и его значимость.
Если бы не это, то Ставка дала бы «Верпу» правильную оценку: всего лишь плохо спланированная и одновременно неудачная операция с большими потерями, не более того. Повод лучше планировать операции.
Выводы для нашего времени
Сегодня, спустя 77 лет, можно констатировать: урок впрок не пошёл. Ни в Генштабе, ни в народе нет ни малейшего желания разбираться во всех этих нюансах.
Более того, налицо аналогии с прошлым, причём весьма пугающие.
В тридцатых годах флот по политическим причинам не мог готовиться к войне должным образом: основа правильной теории его применения была объявлена буржуазным пережитком, а её носители подвергались физическому уничтожению. Для тех, кто не совсем понимает, приведём аналогию: это как если бы в современной России за призывы учиться стрелять из танковых пушек не только с места, но и с ходу, отправляли бы на пожизненное. Могла бы армия готовиться в к войне в таких обстоятельствах? Нет.
Сегодня флот не может готовиться к войне. Ему периодически «подкидывают» новые корабли, но начать отрабатывать подготовку к боевым задачам зачастую невозможно. Нет возможности обучиться поиску и уничтожению современных мин, потому, что нет ни одного современного противоминного комплекса, нет возможности отработать взаимодействие хотя бы имеющихся кораблей и морской авиации, потому что для этого сначала придётся признать, что сейчас это взаимодействие отсутствует, — а у нас нельзя признавать, что что-то отсутствует, нет возможности отработать ПЛО, потому что нечем, нет возможности отработать торпедную стрельбу в условиях, приближённых к реальным, потому что имеющиеся торпеды в таких условиях просто не будут работать.
А ещё обо всём этом нельзя сказать: можно говорить только о том, как у нас всё хорошо, здорово и замечательно, и вообще, если завтра война, если завтра в поход, если вражья сила нагрянет, как один человек, весь российский народ за свободную Родину встанет. Как в 1941-м, один в один.
Да, сегодня за предложения не чистить ружья кирпичом и учиться воевать так, как завещал Ленин, «настоящим образом», не стреляют, а просто увольняют. Но результат такой же, по крайней мере, на флоте — точно.
Параллельно, как и в 30-х, когда вместо флота у нас были ВМС РККА, сегодня у нас де-факто не флот, а морские части сухопутных войск, подчинённые генералам из сухопутных войск. Вменяемой теории боевого применения ВМФ в стране нет, понимания политическим руководством возможностей флота как вида ВС нет, а у армейских генералов, отвечающих за оборону страны (в том числе и с моря, как ни странно) есть принципиальное нежелание вникать во все эти вещи, странным образом сочетающееся с желанием этими вещами управлять. И это тоже роднит текущее положение с годами, предшествующими Великой Отечественной, и с ней самой.
А из этого в итоге следует простой вывод. Раз у нас всё «как тогда», то и воевать мы будет «как тогда». Вот только противник у нас будет совсем другой.
В таких условиях новые трагедии, подобные операции «Верп», просто неизбежны. Но важно не это, а то, что неизбежны и их последствия, которые потом придётся решать руками и жизнями 19-летних срочников. Как выпуск немцев из Крыма. Более того, в «континентальной державе» из этого опять окажется невозможно сделать никакие выводы. Мы будем бегать по этому залитому кровью замкнутому кругу вечно.
Главный урок операции «Верп» сегодня, как ни странно, в том, что мы обречены повторить и её саму, и, что самое главное, её последствия. И хорошо, если один раз, и если этот один раз в наш ядерный век не окажется последним.
Автор: Александр Тимохин