Командир сильно раздосадован. Об этом свидетельствует покрасневшее лицо, с которым он предстал перед курсантским строем. Сколько лет уж миновало, но совершенно явственно ощущаю свою принадлежность к сообществу из сотни молодых балбесов, вытянувшемуся двумя шеренгами в длинном коридоре второго этажа учебного корпуса училища.
— Хуже всех! – начал он свою речь, передвигаясь от человека к человеку, строго оценивая взглядом каждого, — хуже всех в роте!
Поскольку звание «хуже всех в роте» было переходящим и за многими водились грешки различной степени тяжести, можно было ожидать, что выбор падет на любого.
— Хуже всех, …хуже всех в роте, — нараспев повторил капитан-лейтенант, демонстрируя в голосе уже не возмущение, а глубокую скорбь и обиду на одного из своих подопечных.
— Опять нам принес оплеуху курсант Ионов. Опять нам всем краснеть за него…, — ротный горько вздохнул и разрядился фразой, ставшей впоследствии классикой курсантского фольклорного сленга: «Тебе, Вова, не водку пить, а г…о через тряпочку сосать».
Потом, разумеется, «Равняйсь!», «Смирно!», «Курсант Ионов выйти из строя!»….
Не припомню, сколько нарядов он тогда огреб, но морально был казнен без права на помилование.
Указанной экзекуции предшествовали некоторые события в Нижнем парке Петродворца, но об этом чуть позже.
Сначала об Ионове.
Роста он был среднего, худощавый, темноволосый с очень выразительными глазами, казалось отражающими чувства человека, оставленного на необитаемом острове.
Вова охотно воспринимал в курсантской компании все напитки и не отказывался поддержать своим участием любое мероприятие, от простого распития четвертинки в тамбуре электрички, до посещения ресторана за червонец на троих. Основная проблема состояла в дозе. Вова сильно изменялся в процессе выпивки. Сначала он, обычно немногословный, начинал участвовать в разговоре, делая неожиданные и остроумные замечания. На этой фазе с ним было приятно и весело общаться. Потом в его взгляде появлялась некоторая скука, он зевал и неожиданно ложился. Он спал, но сон был слишком глубоким и каким-то аномальным. Пульс слабо прощупывался. Одним словом, — вырубался. Пробуждение наступало только после холодного душа и освобождения желудка.
В результате нескольких смелых экспериментов было установлено, что критическая масса водки для Ионова составляет около 230 грамм. Принятое решение гласило: «Вове стакан без пояска!». Вова не возражал, но никак сам не контролировал дозу, отягощая товарищей этими обязанностями. Он даже себе не наливал и мог сидеть в копании трезвым до тех пор, пока о нем не вспомнят. Так что, если с ним приключалась неприятность, то возникал вопрос: « Какая сволочь Вову напоила?». Одно время его даже опасались брать в компанию, но после того, как Вова на летней стажировке обеспечил дополнительным питанием почти половину взвода, это казалось аморальным.
Дело в том, что одновременно с нами практику в приморском городке проходили выпускницы поварского училища. Мы набирались бесценного опыта на береговом радиокомплексе, а девушки работали в кафешке и нескольких ларьках на набережной. Вечно голодные и безденежные курсанты, разумеется, начали проявлять внимание к феям с пирожками, но удача светила только к Вове. Именно тому, у кого и аппетит — так себе. То ли изможденным видом, то ли потерянным взглядом привлек он внимание пышнотелой начинающей поварихи, но бесплатная кормежка ему и его друзьям была обеспечена на целых три недели. Очередь сопровождать Вову в увольнения расписывалась заранее. Разумеется, кое что из изделий студенток кулинарного техникума было недо- или пере- , но суровая рука голода на то время ослабила свою хватку.
* * *
В тот знаменательный день мне, Андрюхе и Юрке досталось патрулировать в Нижнем парке. И только мы спрятали повязки со штыками, присев отдохнуть в сорокадверке*, как появились ребята в защитного цвета форме с повязками – кировцы, соседи по Петергофу. Это был патруль из конкурентно-дружественного общевойскового училища.
— Мужики, — сказал сержант-третьекурсник, — заберите вашего моряка от фонтана. Его на парапет положили, но может свалиться.
Мы пошли в указанном направлении и в фонтане «Солнце» увидели Ионова. Это была иллюстрация к поговорке: «моряк воды не боится». Он плавал и спал. Голова была на берегу, а остальное тело по закону Архимеда вытесняло воду из бассейна под веселыми фонтанными струями.
Мы достали Вову и положили на скамейку, частично отжав брюки и галанку. Дело принимало опасный оборот. Во-первых, Вова мог простудиться и прихватить пневмонию. Было прохладно. Во-вторых, наш взвод уже перевыполнил план по пьянкам раза в два. Ротного вчера таскали в политотдел и распекали с пристрастием. Он потом, как говорят, сидел в старшинской, хватался за сердце и все повторял: «Вот ведь, бёнать…». Мы его могли потерять. А этого не хотелось, так как из известных нам командиров в училище, — наш казался наименее вредным.
Вова, при скромном росте и худобе, был довольно тяжелым. Меняясь по очереди, мы с двух сторон прихватили его под руки и потащили в направлении училища. Он частично пробудился и вяло переставлял нижние конечности, что несколько облегчало задачу. Несколько раз Вова пытался поджать под себя ноги, но, получая заслуженный пинок, снова имитировал походку. Иногда он по-заячьи верещал. Обсуждая по пути насущный вопрос: « Какая сволочь Вову напоила?», вспомнили, что он сегодня увольнялся на час раньше с группой «театралов».
Чтобы выйти в город вперед всех, надо было иметь билет в театр или на концерт. Поэтому на таком построении в 17 часов требовалось предъявить не только короткую стрижку, внешний вид и однотонные носки уставного цвета, но и такой билет на нужную дату. Опытные «театралы» имели штампики и использовали каждый билетик до шести раз, последовательно нанося и выводя оттиски даты хлоркой. Строй любителей культурного времяпрепровождения распространял специфический запах. Самых наглых поклонников сцены с проеденными насквозь вонючими и пожелтевшими бумажками командир молча выгонял из строя. Остальные получали напутствие типа: «Ну, смотрите там. Чтоб без всяких деконорэ-дебальзаков». Что имел наш каплей против французского классика, оставалось тайной, но была понятна его непримиримость ко всяческим безобразиям.
Обменявшись мнениями, мы вспомнили, что у Вовы билет был настоящий и, вроде как, он собирался на концерт Жана Татляна с какой-то девицей. То, что не наши его напоили принесло некоторое облегчение. Собственно, как было дело, мы так и не узнали. Ионов молчал впоследствии, ссылаясь на провал в памяти, и соучастницу так и не выдал.
В таком составе и состоянии через КПП нам было не пройти. Мы доволокли Вову до БПК (банно-прачечный комбинат училища) и успешно перекинули его через забор. Потом нам пришлось темными тропинками доставить тело до роты и, минуя все посты, дотащить до койки, раздеть и уложить. Закончив эту операцию, вернулись в Нижний парк и уже оттуда — назад в училище через главный парадный подъезд с докладом об успешном завершении патрулирования.
И, все бы прошло без последствий, не случись посетить дежурному по училищу нашу роту в тот момент, когда Вова, не приходя в себя, вышел к нему навстречу из кубрика. Не лежалось ему под одеялом. Выглядел он, разумеется, после фонтана и доставки с полетом и волочением – не очень. Кроме того, мы сняли с него мокрую одежду. А мокрое было все. Поэтому голый, бледно-синеватый юноша с закрытыми глазами, двигавшийся навстречу капразу по синусоидной траектории, здорово его удивил. Вызванная дежурная медсестра диагностировала алкогольную интоксикацию и что-то по латыни, после чего Вову отнесли в лазарет. Утром он уже был в роте. Похоже, что ему прочистили не только желудок, но и мозги. Говорил задумчиво и не помнил прошлого. Мы решили ничего ему не рассказывать, но Андрюха не удержался и многозначительно предупредил Вову, что бабы его до добра не доведут. Так, впрочем, потом и оказалось…
После получения звания «хуже всех в роте» Вова больше существенных залетов не имел, получил лейтенантские погоны и отправился отдавать службе остатки молодости и лучшие годы жизни.
* * *
Через несколько десятков лет нашей роте удалось собраться в Петродворце на какую-то круглую дату выпуска из училища. Почти все уже были в запасе, но больше половины сокурсников приехало на сбор. Был там и Вова. Он оказался, как и раньше, немногословен и особого интереса ни к кому не проявлял. В то время, пока другие обнимались, хлопали друг друга по плечам и спинам, Ионов стоял в сторонке и копался в карманах. На банкете я сидел напротив него и видел, что он выпил только рюмку. Потом вдруг огляделся вокруг, бросил взгляд на меня и, словно узнавая, сказал:
«Я тут под Питером одной тренировочной базой руковожу. Если захочешь пострелять или с парашютом…..»
«Или понырять…» — мысленно про себя продолжил я.
Обменялись с ним визитками. Я позвоню, пообещал Вова.
Помнит, однако.
Пока не звонил.
Примечание: * сорокадверка – летнее кафе в парках Петродворца, отличающееся обилием дверей со всех сторон.
Интересно