Воронов С. Спецназ ВМФ. Три границы

Шел второй год службы. И если первый год называли «без вины виноватые», то второй — «ни то, ни сё». Вто­рая зима прошла в интенсивной классной подготовке. Сдача на классность. Стал понемногу борзеть, с прице­лом на должность начальника радиомастерской. Лич­ное оружие — «Макаров», «Стечкин», «Калашников». В стрельбе был «хорошистом». Пару раз из-за меня пере­стреливали после пробежки. Зато плавал и ориентиро­вался под водой с оценкой «отлично». Потому часто участвовал в группе: и как радист, и как диверсант. Часами мог сидеть в засаде. 24 прыжка с парашютом. Ночью, днем, на землю, на воду. На воду — особый слу­чай. Когда прыгаешь на землю, то парашют с тобой до самого приземления. А на воду? Надо на высоте 3-5 метров от воды отщелкнуть замки строп ПД-47. Он — по ветру, а ты — в воду. Но вот, дистанцию приводнения определить трудно… Я на первом прыжке на воду бух­нулся метров с 10-15. Хорошо, что только запаска была. А если бы на тебе еще и ИДА-П?

Чему еще научился? Стал радистом 2-го класса. При­нимал участие в снятии трех часовых. Семь раз уходил в составе группы на различные учебные задания. Один раз на 14 дней. А мой товарищ Витя Яценко ушел с группой 8 человек. Отсутствовал полтора месяца. Все в группе были четвёртого года службы, и лишь радист — второгодник. Чем занимались — не знал никто. Не при­нято было ни спрашивать, ни рассказывать. Просто — «работали». Редко кое-что узнавали, когда Батя разбор полетов проводил. Строй был четырехугольный (мы на­зывали его «квадригой»). Батя стоял, повернувшись спиной к провинившимся морякам. Частенько на тер­ритории части он ходил в робе с погонами старшины 1-й статьи. Когда Командующий флотом запретил ему прыгать с парашютом, он в этой же робишке, прыгал вместе с нами. Аэродромная команда и не догадыва­лась, кто стоит в общем строю, и кем командует мич­ман Брагин.

Вспоминается незабываемый приезд к нам в Парус­ное дважды Героя Советского Союза Леонова Виктора Николаевича. Он командовал во время войны штурмо­вым развед отряд ом. Первую звезду Героя он получил за боевые действия на Севере, а вторую — за проведение блестящих операций на Дальнем Востоке в корейских портах против японцев.

Никто из именитых разведчиков-диверсантов не про­водил таких дерзких операций, как этот человек, вер­нувшийся с войны в скромном звании капитан-лейте­нанта, но с двумя звёздами Героя Советского Союза на груди. Он много и очень интересно рассказывал о дей­ствиях своего отряда. Многое так и не вошло в литера­турные и мемуарные воспоминания. Особенно нас всех поразил рассказ о взятии в плен несколько тысяч саму­раев. Вот как описывал морской разведчик Виктор Лео­нов, дважды Герой Советского Союза, всего лишь одну боевую операцию, в которой горстка дерзких и храбрых морских разведчиков Тихоокеанского флота, буквально без боя, принудила крупный японский гарнизон сло­жить оружие. Позорно капитулировали три с полови­ной тысячи японских самураев. Внезапно для противника мы высадились на японс­ком аэродроме и вступили в переговоры. После этого нас, десять человек, японцы повезли в штаб к полков­нику, командиру авиационной части, который хотел сделать из нас заложников. Я подключился к разговору тогда, когда почувствовал, что находившегося с нами представителя советского командования капитана 3-го ранга Кулебякина, что называется, «приперли к стен­ке». Глядя в глаза японцу, я сказал, что мы провоевали всю войну на Западе и имеем достаточно опыта, чтобы оценить обстановку, что заложниками мы не будем, а лучше умрем, но умрем вместе со всеми, кто находится в штабе. Разница в том, добавил я, что вы умрете, как крысы, а мы постараемся вырваться отсюда. Герой Со­ветского Союза Митя Соколов сразу встал за спиной японского полковника. Герой Советского Союза Андрей Пшеничных запер дверь на ключ, положил ключ в кар­ман и сел на стул, а Володя Оляшев (после войны — заслуженный мастер спорта) поднял Андрея вместе со стулом и поставил прямо перед японским командиром. Иван Гузенков подошел к окну и доложил, что нахо­димся мы невысоко, а Герой Советского Союза Семен Агафонов, стоя у двери, начал подбрасывать в руке про­тивотанковую гранату. Японцы, правда, не знали, что запала в ней нет. Полковник, забыв о платке, стал вы­тирать пот со лба рукой и спустя некоторое время под­писал акт о капитуляции всего гарнизона».

Итак, сижу на крыше замка, ставлю телевизионную антенну собственной конструкции (заместитель коман­дира по политчасти достал телевизор). К нам шла циви­лизация. Сигнал «боевой тревоги». Спускаюсь с кры­ши. Под чердаком — радиомастерская. Начальник ра­диомастерской, старшина 2-й статьи Витя Баранчук, уже там. Получаю радиостанцию и рядом в баталерке — ком­бинезон и шлем. Лечу вниз. В арсенале беру свой ПМ, отдельно — обойму с боевыми патронами. В шифрпосту — «балеринку» (шифр-блокнот). В продбаталерке — бор­тпаек на сутки. Стою на месте группы, все выложил для проверки перед собой. Норматив — 20 минут. Все груп­пы стоят в готовности. Батя на часы не смотрит. Что-то толкует со штабными офицерами и инструкторами. Началась проверка и переформирование групп. Меня назначили старшим группы. Это что-то новое — радис­ты не ходили старшими групп. Сказалась нехватка кад­ров. Да и задача, поставленная Батей, оказалась про­стейшей. Мне в группу дали первогодков.

Идут учения «Дружба». Участники — польские, не­мецкие и советские пограничники. От нашей части за­действованы все диверсионные группы с разными зада­чами. Район нашей работы — побережье ГДР (Германс­кой Демократической Республики). Высадка с катеров. Две группы. Основная — пересекает морскую границу в районе города Засниц и минирует железную дорогу. Задача моей группы: гэджет — отвлечь внимание веро­ятного противника на себя, и сдаться в почетный плен. Посадка на машину, и в Балтийск — на катера.

В море осматриваю свою команду. Им всем поменяли АПС на АК-47. Батя перед отправкой на катера, по­смотрел на мое мрачное лицо и с серьезной миной на лице попросил, чтобы я ему лично сообщил, чем немцы будут кормить пойманных нарушителей границы соц­лагеря. Напомнил мне, что я уже месяца два, как «в поле» не работал, а наедал себе филейные части в радиомастерской. Он не может доверить мне работу в боевой группе. Согласен, что положение у меня хуже «губернаторского». Это когда молодого коня подводят к кобылице для задора, а для случки направляют опыт­ного коня. Молодого коня называли «губернатором». Посоветовал, уже с улыбкой, попробовать немецкого пивка. Был за мной такой грех…

На одном из учений в Германской Демократической Республике мы жили и столовались внутри немецкой части. Я обратил внимание на две вещи. Часовые на КПП сменялись каждые два часа и стояли они во всей амуниции: мундир, ранец за спиной, на голове каска, винтовка. И это всё в жаркую погоду. Но сменившись, они, по желанию, могли зайти в кафе.

Зашел и я, как любопытствующий элемент. Бильярд. Пара столиков с шахматными клеточками. Один сто­лик — с журналами и газетами. Пара кресел, пара дива­нов. И маленький бар-магазинчик, где среди обычных военторговских товаров продавалось пиво! За одним из столиков, отдыхающая смена перекидывалась в картиш­ки. Вист. Предложили сыграть. Я согласился с услови­ем: играем на пиво…

Я выиграл. Игра простая. От игрока требуются толь­ко хорошая память, расчёт и некоторый опыт. С 1945-го по 1948 годы я учился в одной школе с немцами в городе Неман (Рагнит). Разговорный немецкий знал. Игру тоже. Немцы за спиной моего противника шепта­лись с подсказками. И я знал почти все его карты. Ос­тальное — дело техники. Проигравший встал, протянул руку и представился: «Коломан» (Голубь). Я то же встал. Пожал, протянутую руку и назвал себя: «Корбл» (Во­рон). Все засмеялись. Но после фразы: «Битте, вормер-кен бир унзере казерне» (пожалуйста, принесите пиво в мою казарму), стало тихо. Пиво принесли в нашу ком­нату-казарму на восемь коек. А там — Батя, нежданно-негаданно…

За час до выхода в точку, я заставил надеть гидро­комбинезоны. Автоматы — прикладом вверх, за спину. Сверху — вещевой мешок.

Предупредил: что бы ни случилось со шлюпкой, леер шлюпочный из рук не выпускать. Опыт есть. Однажды на учениях волной перевернуло шлюпку. Пока добра­лись до берега, вымокли, замерзли. Зубы чечётку выби­вали. Авинкин каждому тогда влил в рот по полстакана спирта.

Катер слегка покачивается на балтийской зыби. Миль за пять от нас работает основная группа с такого же торпедного катера. Спустили шлюпку («резинку»). С борта катера по штормтрапу сползли в шлюпку. Отдаю носовой конец. И вдруг катер без нашей команды дал ход. Шлюпку развернуло, она встала «на попа».

— Держись за леера! — ору.

Катер застопорил ход. Мы все в воде, держимся за шлюпку. Где весла? В это время с катера запрашивают: всё ли в порядке? Отвечаю грубо: «Передай командиру катера, чтобы в «Золотом якоре» (ресторан в г. Балтий­ске) не появлялся. Подругу его лишу невинности, а са­мого кастрирую».

Залезли в шлюпку. Из четырех весел — два. Тихо гре­бем к берегу. Время потеряли. Где-то часа через полто­ра стукнулись в песчаный берег между городками Засниц и Альбек. Тех, кто ворчал и не хотел надевать гид­рокостюмы, отправил собирать щепу — разжечь костер. Выполняю задачу по нашему обнаружению. Сняли гид­рокостюмы. Все упаковали в свернутую шлюпку. При­вязали к мощному обрубку дерева — кусту. Для демас­кировки приказал до пояса снять комбинезоны, под ним белая роба — видно далеко.

Вдруг показалась машина. Едет вдоль берега. Остано­вилась. Полиция. До нас метров пятьдесят. Я пошел к ним, насвистывая на мотив немецкой песни «…был у меня товарищ…» (в русской интерпретации — «…средь нас был юный барабанщик…»). Мотив одинаковый. По­дошел чуть ближе. Спросил, куда едут. Пригласил на рыбный суп через час. Ответили, что едут смотреть пой­манных шпионов. На обратном пути заедут. Уехали.

Даю команду на быстрый сбор. Объясняю салагам, что наши где-то прокололись, что-то не срослось.

Никто ничего не спрашивает. Шлюпку оставляем — подберут. Через дорогу, к лесу — марш-бросок. Проска­киваем лесок, выходим к дороге. Дорога идет на юго-восток. Устраивает. Идем вдоль дороги по тропинке. Время не ждет. Первую деревню пропускаем. На до­рожном указателе высвечивается цифра «20 км». Идем дальше. Никто не ропщет. Это хорошо. Все «в поле» работали. Все знакомо. На дороге указатель, на котором написано «Пушкин-штрассе». Интересно, как сюда по­пал Александр Сергеевич?

Пересекаем какую-то грунтовку. Дальше идем полем. Слева и справа видим дома. Проходим, все тихо. Пере­секаем хорошую трассу. А вот и железная дорога. Ста­вим две мины. Углубились в лес.

Начало светать. Замаскировались. Установил очеред­ность дежурства. Спросил, кто желает со мной прогу­ляться. Вызвался один. Вернулись на шоссе. Чуть про­шли, и уткнулись в указатель. Столб, «26-й км» и на­звание дороги. Обратно на базу вел Саша (так звали на­парника). Нормальный мужик. Вся база спала и часо­вой тоже. Скверно. Сашу поставил в охрану. Сам сел писать шифровку.

Расписания работы с центром связи учений у меня не было. Не выдали, решили, что нам ни к чему. ТУС — таблицу условных сигналов на учения не дали. Ну-ну! Одна надежда на дежурную частоту в Парусном. Где-то там, в нашем маленьком радиоцентре, всегда неслась вахта. Была бы только связь. Накатаю я вам телеграм­мок! Немцам в плен хотели сдать. Лишили ефрейторс­кого рубля. Молока им, видите ли, жалко.

Сочиняю: «К сожалению, не имел чести быть пригла­шенным к столу зольдатен. Но могу сообщить, что у немок прекрасные сардельки к тушеной капусте, и коп­ченые свиные ножки к пиву. Правда, моего любимого баварского не оказалось. Зато, какие фрау. В 08.00 по Гринвичу жду машину на 26-м км шоссе (перечисляю, чем загрузить машину). В случае отсутствия машины принимаю решение переходить границу с Польшей са­мостоятельно. Сынок»

Шифрую. Набиваю на перфоленту. Теперь главное — связь. Нет ответного сигнала. Успокаиваю себя. Малень­кий мандраж: кто-то должен дежурить в Парусном. Ура! Есть ответный сигнал. Вступаю в связь. Сигнал хоро­ший. Пару секунд прокрутки и моя радиограмма ушла. Следующий сеанс связи — в начале следующего часа. Хочу спать, но нельзя. Укладываю Сашу. Пацан засы­пает мгновенно. Шарю в рюкзаках. Так и есть: пайков нет — все сожрали. Шоколад оставили. Забираю себе. Ну, хомячки! Слегка зарываю 3 консервные банки — пусть думают, что нас трое. Остатки трапезы засовываю им в рюкзаки. Грубовато расталкиваю спящих пацанов. Выхожу на связь с Парусным. Принимаю радиограмму. Дешифрую: «Не успеваем. Назовите любое удобное вам время и место».

Набираю ответ: «Удобное для нас время и место сооб­щу с территории Польши. Готовьте самолет с грузовым парашютом-пустышкой. Время вылета и координаты сброса сообщу. Начинаю переход границы. Сынок».

На дерево вешаю свои часы, побывавшие в морской воде и переставшие тикать, с надписью на крышке «пы­леводонепроницаемые», а к ним цепляю носок, наби­тый песком с приколотой к нему бумажкой «Ахтунг! Минен!». Ставим три растяжки со взрывпакетами. Пока будут разбираться, мы уже будем далеко. Немцы — ре­бята педантичные и, наверняка, нас запеленговали. Вот и проверимся.

Идем быстро, почти бегом (спортивная ходьба). Я — впереди, тройка салаг — за мной. Саша замыкает. Когда преследователи рядом, промедление и небрежность по­добны бегу трусцой спиной вперед. Быстрее на северо-восток. Запах моря чую по воздуху.

Стоп! Граница. По полосе уходим в сторону моря. Колючая проволока заканчивается у моря. По песку и под шум прибоя переходим на польскую сторону. Неда­леко советская Военно-морская база Свиноустье, на пра­вах аренды у Польши. Тут я немного ориентируюсь: несколько раз был тут на учениях, с выходом из под­водной лодки. Быстро переодеваемся. Комбинезоны в рюкзаки. На нас чистенькие беленькие флотские робишки. Короткий отдых в лесопосадке. Передаю в центр: «Нахожусь на территории Польши. От указанных ра­нее координат пеленг… дистанция… время по ГМТ (сред­нее время по Гринвичу) сброс парашюта. Начал подго­товку к переходу границы СССР. Заливной карп по-польски с краковским пивом — это… расскажу при встре­че. Сынок». Вольный стиль шифровки — это моя ма­ленькая щенячья месть за потерю ефрейторского зва­ния. Батя поймёт. А вот шифровальщики на радиоцен­трах перехвата пусть поломают себе головы. Оружие закутали в комбинезоны, заложили в рюкза­ки. Все по делу, но на головах нет беретов. Выходим в причальную зону. У стенки стоят лагом два катера (наши, родимые), плавбаза и подводная лодка 611-го проекта, которая должна была нас обеспечивать. Что-то там не состыковалось.

Помню, в углу была раньше курилка. Стоит, не спа­лили. Народ в ней, почти одни годки, то есть служащие по четвертому году. Узнается просто — по наличию при­чесок. В те славные времена первые три года службы стриглись только наголо, «под ноль». А четвертому году разрешалось заводить причесоны. А мы носили причес­ки все годы. Водолазам разрешалось. Своих усадил, не доходя метров 10, а сам пошел к курилке.

• Братва, привет. Питерские есть?
• Есть, — трое ринулись ко мне. И пошел обычный разговор: кто, где, когда и т.п. Земляки, выручайте! Рас­сказываю, что лейтенант наш где-то загулял, братишки на голодный желудок набрались «выборовой», береты пропили, киваю в сторону моих друзей, сидящих в сто­роне. Одним словом, минут через пятнадцать у меня в рюкзаке покоились: хлеб, консервы и пять пилоток «б/у». Прощаюсь с братвой, поднимаю свою четверку «ко­сых» ребят и веду к буксиру. У меня появилось небыва­лое чувство — уверенность в себе или что-то похожее.

Нам пора было на другую сторону бухты — все ближе к границе нашей Родины — СССР. На буксире полно флотского и штатского народа. Переправились. На той стороне действительно расхаживал по причалу, как меня и предупреждали, «Полтора-Ивана» вместе с комендан­тским взводом. «Полтора-Ивана» — это кличка комен­данта базы Свиноустье. Недалеко стоял и пограничный наряд, наш и польский, да еще и с собакой. На фоне всей массы народа мы выделялись своей белой робой. Катерники и подводники носили синюю робу. «Полто­ра-Ивана» посмотрел на нас, чистеньких, кивнул на наше приветствие и милостиво махнул рукой: проходите. Прошли, остановились передохнуть.

Сложили в кучу рюкзаки. Вроде, отдыхаем. Чувствую, нам конец. Пограничники проверяют у старших команд списки и те тихо проходят. А мы пять рыл — белые вороны. Вдруг, слышу, зуммер рации. Секу краем глаза — польский офицер что-то шепчет в трубку. Ну, все ду­маю. Не долетел Серёга вольной птицей на Родину. Подъезжает грузовая машина. Польские и наши погра­ничники спешно запрыгивают в неё. Машина ревет и уходит. Поворачиваюсь к своим: «Вот вам и ответ на вопрос: «Зачем парашют с фантиком?». Спасибо Бате, сподобил».

Не расслабляться, вперед в лесопосадку. Полчаса бы­строй ходьбы по лесу. Все. Привал. Быстро переодева­емся в комбинезоны. Кинул Саше рюкзак с харчами. Сам готовлю рацию к работе. Связь хорошая: «Бате. Заказ остается в силе. Готовьте машину. Координаты кабака сообщу дополнительно. Сынок».

Чередуясь, все хорошо поели. На стоянке оставили растяжки — две ракеты. Выходим к шоссе. Пойдем пеш­ком — нас перехватят. На своих двоих мы не успеем, нужна машина. Будем голосовать. Везет дуракам, пья­ницам и авантюристам. Нам повезло. Не прошло и пяти минут, останавливается пикапчик — миниатюрный гру­зовичок.

— Нам до заязда. Злотых нет, но есть тушенка, — про­тягиваю две банки.

«Заязд» по-польски — это мотель, кафе, заправочная станция при дороге. Кивает. Сажусь рядом, остальные кое-как помещаются в кузовке. Главное — едем. Води­тель музыкально образованный — насвистывает класси­ку, полонез Огинского. А мне вдруг вспомнился анек­дот про польского композитора Станислава Манюшко, который написал знаменитые оперы: «Галька» и «Страш­ный двор». Рассказал водителю анекдот: «Профессор консерватории на лекции, рассказывая о творчестве ком­позитора, произносит: «Манюшко, подняв на высоту «Гальку», показал народу «Страшный двор».

Водитель, взглянул на меня, на дорогу, опять на меня, и вдруг начал трястись от смеха. Сбавил ход. В кузове переполошились. Объяснил, успокоил. Изюминка анек­дота в том, что «галька» на польском языке — это и женское имя, и название женской ночной сорочки.

С хохочущим водителем проехали пару мелких за­язд. А вот то, что надо. Стоят несколько фур. Большое кафе, заправка, пристройки. Проехали метров сто впе­ред. Останавливаю машину, прощаемся. «Бардзе дзень-кую». «До видзеня». («Большое спасибо». «До свида­ния»). Водитель с хохотом уезжает.

Углубляемся в лес. Привал. Связываюсь с Парусным: «Наши координаты: дорога на Варшаву, заязд… Пиво «Варка», что наши «Жигули». Но к пиву дают краков­ские колбаски из рубленой свинины, телятины и беко­на, замаринованные в коньяке. Это скрашивает. Пеньк-ны паненки гордые — не перешагнуть. Сынок».

Пришел ответ: «Ждите машину, номер …, пароль …».

Часа через четыре, проехав стоянку, остановился во­енный грузовик. Наши. Опознались. Залезаем в кузов, а там — сено. Зарылись и спать! Разбудили нас в каком-то порту. Оказалось, Гданьск. У причала стоял наш зна­комый РЗК «Вазуза». Год назад я выходил на нем в Атлантику. Грузимся.

В кубрике проверяем все, что нам прислали. Переход границы севернее городка Паланга, нарушение грани­цы с моря. Разбираем и готовим снаряжение для под­водной работы: ЛВИ, ИДА, гидрокостюмы, ласты и т.п. Примеряем штатскую одежду. По легенде, мы рыбаки-любители. Все остальное барахло пакуем в резиновые мешки и укладываем в не надутую шлюпку. Сворачива­ем. Перевязываем так, чтобы получился рулет. Опуска­ем его в воду у борта, и с помощью свинцовых водолаз­ных пластин добиваемся отрицательной плавучести. Полдела сделано. Моя вина — я в заявке не указал «Ак­тинию» — пенал для перевозки грузов.

Выходим в море. Чуть раньше я встретился с коман­диром «Вазузы». Он был на инструктаже в штабе уче­ний. Ввёл меня в курс событий. Задачу я уяснил. Выбор десантирования был за мной. Решил: пойдём на ластах — что-то я после купания под Альбеком потерял дове­рие к шлюпке. Обговорили все детали ухода в воду, в том числе, и меры безопасности.

Собираю группу. Объясняю место и действия каждого на последнем этапе учений (Так неожиданно на нас сва­лившегося). Первая часть — это переход корабль—берег. С трапа спускаемся на одном фале в таком порядке: первым иду я, за мной — четвертый. Третий и второй — по бокам пенала. Замыкает первый — Саша. Глубина — пять метров. Сигнал тревоги — все всплываем. От фала не отрываться. Вторая часть — нарушение пограничной полосы, песчаного пляжа. Это пятьдесят-сто метров. В кубрике проверяем все, что нам прислали. Разбираем дыхательные аппараты. Регулируем подачу гелиокис-лородной смеси. Переодеваемся в штатскую одежду. Смеемся: не узнаем друг друга. Спешить некуда — до высадки 12-14 часов. Отдых.

Сигнал с ходового мостика: «До Паланги час хода». Одеваемся и выходим на верхнюю палубу. Проверяю готовность каждого. Переживаю — намучился с ними бегать по земле, а каково будет под водой? На траверзе огни Паланги — народ гуляет. «Вазуза» сбавила ход, сбросила обороты винта. Как и планировал, сходим с трапа и уходим под воду. Вынырнули, вижу четыре по­плавка-головы. Подняли большой палец вверх — все в порядке. Притопили груз. Беру пеленг на берег. Ухо­дим под воду. Идем на глубине 5-6 метров. Фал натя­нут, скорость маленькая, дыхание равномерное. Минут через сорок берег резко стал подниматься и вот, наши головы уже торчат над водой.

Снимаем маски, загубники, ласты. Дышим воздухом и бегом к ближайшим зарослям (это метров 50-70 пляж­ного песка). На жухлой траве разматываем шлюпку. Достаем рюкзаки. В двух резиновых мешках закутаны автоматы, в моем — рация, у Саши — харчи и запасные батареи к рации, в пятом — рыболовные принадлежнос­ти. Снимаем гидрокостюмы, ЛВИ, ИДА и все, что нам уже не нужно. В кустарнике нарезаем несколько десят­ков веточек. Развернутую шлюпку волоком тащим к кромке воды. Обратно — в шлюпке сидят двое по бортам и втыкают ветки в песок. Тяжело, но дотащили ее до лесопосадки. За нами от моря шла глубокая полоса, окан­тованная ветками, скрывшая наши следы. Красота!

Теперь — в лесок и только бегом. Моя команда давно уже не задает мне вопросов, но тут вижу немые взгля­ды: зачем? Мне позже задавали этот вопрос неоднократ­но. Поясняю, что погранцы тоже будут чесать репу: «А зачем?»; мы же, в это время, будем иметь в запасе ми­нут тридцать-сорок. Находим маленькую впадинку и прячем туда шлюпку с оставшимся имуществом. Заки­дали ветками. Поставили две растяжки с взрывпакетами и одну — с ракетой. Кепки — на голову, рюкзаки — за плечи и вперед.

Но пересечь дорогу, которая шла вдоль моря, не успе­ли. В погранзоне тревога. На дороге 5 или 6 машин включили фары так, чтобы освещать промежуток меж­ду друг другом. Дорогу не перейти — увидят. Посылаю одного вправо, другого влево — искать трубу под доро­гой. Я догадался, из-за чего тревога. По плану, через два часа после нашей высадки, должны были застопо­рить ход и двигаться дальше два катера, имитируя вы­садку группы. Радар засек действия катеров, и погра­ничники сыграли тревогу. Находим трубу. Диаметр тру­бы где-то около метра. Согнувшись, пролезаем под до­рогой. По ту сторону дороги большой кустарник. Ва­лимся на траву. Со стороны моря видим, взлетела раке­та, и чуть позже слышим громкий хлопок — сработал взрывпакет. Развертываю рацию, передаю шифровку: «Перешел границу, обнаружен, начинаю ловить рыбу, мои действия? Сынок». Ответ приходит незамедлитель­но: «Начинайте светиться».

Начали. Одного посылаю на край поля к тракторис­ту, якобы разжиться куревом, а заодно задать пару воп­росов: что это за деревня и как дойти до Паланги? Дру­гого посылаю в деревню в магазин. Саша разводит кос­терчик, ставит треногу. В котелок с водой засыпаем со­держимое консервных банок с надписью «уха». Накры­ваем нехитрую рыбацкую поляну: хлеб, тушенка, завт­рак туриста, бумажные стаканчики, бутылка водки «Кристалл». Возвратились посланцы. Магазин закрыт, тракторист не курит.

—         У магазина тебя видели?

—         Да. Там на лавке человек пять баб сидело. Сказали, что откроется минут через пять. Очередь занял.

Видим, как тракторист бросил пахать и быстро по­шел в сторону села. Погранзона. Чужие здесь не ходят. Сейчас все придет в движение. И точно — на трассе оста­навливается машина. Из нее в направлении на наш ды­мок двигаются солдаты. Пятеро. У одного на поводке собака. Быстро наливаю в стаканчики водку.

—         Не пить! Полощем рот и выплевываем!

Костер горит, Саша помешивает палочкой какую-то бурду в котелочке. Раздвигаются кусты. Появляется стар­шина-сверхсрочник, рядом у ног на поводке овчарка.

—         Кто такие? Документы?

Мат. Достаем, предъявляем. У троих — «липовые» паспорта, у двоих — пропуска на завод. По легенде, все мы трудимся на рыбозаводе в Паланге.

— Что, рыбы на заводе не хватает? Мат.

— Хватает, но там водки нет и не та природа.

Старшина связывается с кем-то по рации.

— Пятеро, в гражданском, документы есть, давно сидят, уха сварена, водку жрут.

— Гнать? Так (это уже к нам), минута на сборы — и в деревню на автобус! И чтоб я вас больше здесь не видел! Мат.

Быстрее, чем за минуту мы собрались и двинулись в сторону сельской околицы. Вдруг, из деревушки выле­тает прямо к нам армейский «газик» без тента. Оста­навливается возле нас. Из него выскакивает майор.

— Кто тут «сынок»?

— Я, — тычу в грудь себя пальцем.

— Тебе привет от Бати, — протягивает руку.

Пожимаем друг другу руки. Вот все и закончилось. Подходит старшина с собакой на поводке. Удивленно смотрит на меня. Я быстро достаю рацию из вещмешка. Разбрасываю антенны. Передаю условный сигнал окончания работы. Получаю подтверждение. Сворачиваю рацию. Краем глаза вижу, как майор что-то втолковывает старшине. Лицо у того становится свекловично-помидорного цвета.

Майор подходит ко мне и просит, чтобы мы в деревне прошли как настоящие пойманные шпионы. Нет про­блем! Даю команду достать автоматы. Видели бы вы глаза пограничников, когда в считанные секунды у всех четверых в руках оказались автоматы. Ведь минут двад­цать назад они обозревали пятерку местных алкашей. Беру автомат у Саши и даю пару коротких очередей в воздух. Патроны холостые. Киваю остальным, чтобы по очереди повторили. Отстрелялись. Далее объясняю порядок входа в деревню: впереди на газике — майор, за ним, на одном фале, идем цепочкой мы (фал протаски­ваем через брючные ремни). Пограничники по бокам — с оружием наперевес. Кино. Замыкает колонну старши­на с нашими автоматами. На вопрос старшины: «А по­чему я?», я ему пояснил:

— Это чтобы в будущем, встретившись со мной, никогда не употреблял матерных слов.

В таком порядке мы дошли до магазина. На представ­ление сбежалось пол деревни, если не вся. Наконец, за нами приехала машина и мы убыли в расположение штаба учений Белорусского погранокруга.

В штабе суета: идет подготовка докладов, схем, отчет­ных материалов. Наказание невиновных, награждение не участвовавших. Мне выделили стол. Офицер-кура­тор — карту. На карте я проложил весь пройденный нами маршрут, начиная с высадки с катера и по насто­ящий день. Указал все контакты с военными и граж­данскими лицами, места стоянок, точное место заклад­ки двух учебных мин на железной дороге и т.п. Затем ответил на все вопросы, которые возникали у офицеров-пограничников, готовивших большую демонстрацион­ную карту. Когда офицеры ушли, подошел полковник морской авиации.

— Слушай, кто в вашей группе Сынок?

— А что, опять что-нибудь натворил?

— Да нет. Я проиграл Юре (родные и близкие друзья звали нашего командира «Юрой») бутылку армянского коньяка. Не поверил, что ваша группа перейдет от немцев польскую границу.

— Товарищ полковник, а вы знаете, что наш командир коньяк не пьет? Врачи запретили. Зато разрешили по бутылочке пива в день. Любит баварское. А коньяк он кому-нибудь передарит. А вот упаковке «баварского» — он непременно обрадуется. А что он про Сынка-то?

— Сказал, что Сынок — авантюрист, какого свет не видел.

Полковник быстро засобирался и ушел. Я закончил писать подробную пояснительную записку для Бати, и пошел его искать. Нашел его в группе с немецкими и польскими пограничниками. Увидел меня, козырнул собеседникам, подошел ко мне. Прочел мою записку. Вдруг подходят двое солдат и ставят ящик с пивными бутылками. Вслед за ними — уже знакомый мне пол­ковник-летчик.

— Юра! Я тебе проспорил коньяк, но узнав, что ты его не пьешь, достал у немцев ящик твоего любимого пива!

— Кто это сказал?!!! Я вообще не пью пиво! Я пью только коньяк! А вот этот тип (тычет меня в грудь) пьет только пиво, и любимое у него «БАВАРСКОЕ»! Ты почему еще в гражданке?

Оправдываюсь:

— Товарищ командир, иду намедни по коридору шта­ба по ковровой дорожке, а навстречу мне генерал-май­ор. Я кивнул ему, мол, привет. Он мне ответил. Иду дальше. Навстречу генерал-полковник. Я кивнул ему, он мне руку пожал. Иду…

— Воронов, ты меня достал. Топай к своей группе. В машину — и в часть.

По глазам видно, что командир доволен. Все группы, задействованные на учении, справились блестяще. Иду к своим друзьям. Грузимся. Проверяем, все ли на мес­те. В это время те же два бойца тащат ящик с пивом.

— Наш полковник опять проиграл вашему командиру пари. Скажите, у вас какое звание? Лейтенант? — Передай своему полковнику, что старшина на флоте — это лейтенант в пехоте, он поймет. Поехали!

У радистов появился командир отряда старший лейтенант В.П. Канцедал. Через пятнадцать лет мы встретимся в Севастополе. Два капитана 2 ранга. Я — зам. начальника штаба 30-й дивизии противолодочных кораблей, а он — начальник штаба отряда 4-го МРП на острове Первомайском под Очаковым. Встреча прошла на высоком уровне. Помощник начальника штаба по снабжению старший лейтенант Поликарпов нашел бывшую заведующую молочной фермы. Получил у неё письменное объяснение о нашем договоре. Прокуратура сняла с меня обвинение в хищении социалистической собственности. Командир присвоил мне звание старшины 2-й статьи. И Серёга Воронов убыл в, положенный ему по закону, отпуск.

(продолжение следует)