Трофимов Н. Золото

«Тихо журчит вода в гальюне — служба на флоте нравится мне» Стихи из дэмэбового альбома старшего матроса Римантаса Янушайтиса

Североморск был залит ярким солнцем. Стояла та самая редкая-редкая погода, когда в прозрачнейшем воздухе парят ленивые чайки, сопки как в зеркале отражаются в Кольском заливе, нет дуновения даже малейшего ветерка, вода без единой морщинки застыла стеклянной гладью, и только иногда от летящего прямо над поверхностью нырка амальгама залива рассекается пунктиром дорожки, образуемой от взмахов неутомимых крыльев птицы. Пётр Первый в таком случае точно сказал бы:»Парадиз! Истинный парадиз!» А вот приехавший в такую погоду в шестидесятых годах прошлого века Никита Сергеевич Хрущёв сказал на собрании партактива Мурманской области и Северного флота следующую пошлятину: «Здравствуйте, вдвойне дорогие для нашей Родины североморцы и мурманчане!» — и всем северянам срезали двойной оклад до полуторного.

Но что было – то было, а в сейчас по улицам столицы Северного флота фланировали в кремовых рубашках наглаженные корабельные офицеры — была пора отпусков, или кобелиный сезон, когда отправившие своих жён и детей на Юга (именно так – с большой буквы и с ударением на «а») мужики неприкаянно бродили по улицам Сафонова, Сгибнева, Душенова, Северной заставы, все места в ресторанах были заняты, а незамужние женщины становились мгновенно красивыми и временно лучше всех! Ввиду того, что офицеры постарше по праву того, что они постарше, всеми правдами и неправдами старались уехать с Северов в отпуск именно летом, флот оставлялся на растерзание молодому лейтенантскому племени, на кораблях редко можно было увидеть кого-нибудь в звании выше капитан-лейтенанта, соединениями командовали, как правило, начальники штабов, задумчиво мечтающие о том времени, когда они станут командирами бригад, дивизий и вот тогда-то они не будут так плохо поступать со своими заместителями и будут отпускать их в отпуск непременно летом в ущерб своему отдыху и своему семейству! Правда все эти мысли разбивались вдребезги о гранит семейного очага — когда вновь испечённый командир радостно появлялся в доме, обдавая супругу свежим ароматом только что обмытого назначения на командирскую должность, верная боевая подруга, радостно всхлипнув, изрекала: «Ну наконец-то! Хоть чуть-чуть поживём как люди! в отпуск летом поедим! В Хосту! В «Аврору»! Ура!» И быстро-быстро забывались благие намерения отпускать начальника штаба в отпуск летом, а если совесть начинала недовольно шебуршиться и тыкать в сердце ощущением чего-то неправильного, мол, вспомни свои слова, вспомни, как сам мучился, то можно было найти оправдание: «Да я его обязательно отпущу летом в отпуск! Только потом…, чуть попозже…, может в конце августа, в сентябре! Ну уж на крайний случай — обязательно в следующем году…» И отмазка срабатывала, на сердце легчало, и всё катилось по накатанной…

«Умрешь – опять начнёшь сначала, и повторится всё как встарь, ночь ледяная гладь канала, аптека, улица, фонарь.» (У Блока безысходность описана исключительно!). Ничего не меняется в людях! Вот так же на нашей 2-ой дивизии противолодочных кораблей Кольской флотилии разнородных сил Северного флота временно исполняющим обязанности командира дивизии был назначен начальник штаба капитан 1 ранга Геннадий Александрович Ревин. В каюте флагмана был открыт иллюминатор, шторка сдвинута и принайтовлена, пропуская в каюту свежесть прохладного воздуха и солнечные лучи от низко бегущего над горизонтом светила. Ярко сияли надраенные барашки задраек иллюминатора, испуская в самые неожиданные места каюты солнечные зайчики. Геннадий Александрович одну за одной прочитывал принесённые флагсвязистом донесения и телеграммы, писал резолюции, тщательно нанося свою каллиграфическую подпись под чертой, ставил дату и откладывал документ в сторону – теперь он станет руководством к действию для десятков экипажей кораблей нашей дивизии. Прихлёбывая горячий чай из флотского стакана в подстаканнике, он представлял, как после всех этих бумаг пройдёт по стоящим на 7-ом и 8-м причалах кораблям подчинённой ему 10-ой бригады (1155 и 1135М проектов), проверит, как организована служба, какой вид имеют такие родные для него корабли. Конечно, у врио командира дивизии есть масса других важных и неотложных дел, но Г.А. так соскучился за время обучения в Военно-Морской академии по палубам кораблей, по каютам, пахнущим краской и ещё чем-то неуловимым, по коридорам, боевым постам (а каждый корабль обладает своим, неповторимым, запахом, я и сейчас, по прошествии десятилетий, мог бы отличить запах «Резвого» от запаха «Удалого»), что проверка кораблей была для него отдушиной в тесноте и громадности обрушившихся на его плечи важнейших дел по управлению раскиданными по разным заливам и губам Баренцева моря бригадами, штабами, кораблями! Ещё три года назад он сам был командиром прекрасного корабля — гордости Северного флота — большого противолодочного корабля 1-го ранга «Удалой», где теперь и находился он во флагманской каюте по правому борту уже в должности НШ дивизии. А каюта по левому борту — точно такая же, но это каюта первого после Бога человека на корабле — это каюта Командира! Г.А. был первым командиром «Удалого», ходил на нём на первую боевую службу, и именно он заложил на корабле совершенно замечательные традиции морской службы, которые долгие годы позволяли следующим командирам наслаждаться отработанностью действий экипажа, дружескими отношениями в офицерской и мичманской среде, сплочённостью и способностью отдать все силы без остатка за родной корабль.

Волна от проходившего мимо буксира слегка качнула корабль, и зайчик, отразившись от сталинита иллюминатора, брызнул солнцем в глаза. Г.А. не глядя, по памяти, ткнул пальцем в кнопку ФКП (флагманский командный пункт) на блоке «Лиственницы» (корабельной громкоговорящей связи — КГС) и сказал в стоящий на столе микрофон: «Оперативный дежурный, ко мне флагсвязиста!», собрал документы в стопку и вышел из-за стола. С небольшой задержкой оперативный ответил: «Есть! Есть вызвать связиста…» И как-то неуверенно замолк. НШ насторожился: «Что у вас там такое?» И вдруг кнопка связи с оперативным включилась подсветкой, и срывающийся от волнения голос дежурного сообщил: «Товарищ капитан 1-го ранга, оперативный дежурный Северного флота объявил «Боевую тревогу» сторожевому кораблю «Резвый»! Приказано начать экстренное приготовление к бою и походу!» НШ мгновенно взлетел по трапу на ЦКП корабля, а оттуда — в помещение флагманского командного пункта дивизии. В открытый иллюминатор ФКП донёсся со стороны 8-го причала тревожный звон колоколов громкого боя — дежурный скр «Резвый» играл на корабле «Боевую тревогу». Отпустив клавишу звонковой сигнализации, дежурный по «Резвому» включил все четыре линии корабельной громкоговорящей связи (верхняя палуба, боевые посты, матросская, офицерская) и скомандовал в микрофон «Каштана» (на сторожевиках была установлена КГС предыдущего поколения): «Боевая тревога! Корабль экстренно к бою и походу приготовить! Оповестителям офицерского и мичманского состава построиться — ют правый борт!» Матросы-оповестители получали карточки оповещения и, прижимая к бедру болтающиеся сумки противогазов, как молнии, смазанные жиром, летели в город собирать офицеров и мичманов ушедшей на сход на берег смены. Распорядительный дежурный десятой бригады лихорадочно крутил диск берегового телефона, вызванивая редких счастливцев – обладателей городских телефонов. «Тревога! Тревога!! Тревога!!!» — летели взволнованные послания по проводам, пробираясь через щелчки старых реле на городской АТС, через вечно шипящие скрутки на платах телефонных клеммных коробок по подъездам жилых домов. Оповестители стучали в двери квартир, жали кнопки звонков — «Тащ шант! Тащ сташант! Экстренное… Уходим в море! Сыграли «Боевую…» Гуляющие по городу офицеры всматривались в бегущих – не с их ли корабля бежит оповеститель? И те, кто узнал издалека громыхающего прогарами отличника БПиПП, без раздумий срывали с головы фуражку, нежно зажимали её подмышкой и начинали свой забег воина-спортсмена на длинную дистанцию.

Выпятив объёмистый живот, с покрасневшим от натуги лицом, бежал старый боцман лет тридцати пяти, катился, вызывая всеобщую зависть, на скейт-борде лейтенант — командир трюмной группы, в джинсах и пёстрой футболке. Быстрой трусцой бежал командир БЧ-5, прямой начальник трюмного — «Я тебе, дерпать твои полуляхи, эту доску на роликах вместе с футболкой засуну потом кое-куда не развальцовывая…!!!» А на корабле в это время шло экстренное приготовление, и бойцы шептались между собой: «Не учебная! Боевая! А ты знаешь, карась, что «Боевую» играют только для боя?». Годки (матросы последнего полугодия службы) стращали молодых, но при этом и у самих на душе становилось неспокойно: редко кому за три года службы приходилось слышать колокола громкого боя, вызванивающие именно «Боевую тревогу»! На «Резвом» воцарилась деловая, но, если честно, немного испуганно-напряжённая атмосфера. Завыли турбины без холодной прокрутки, постепенно набирая обороты, в носовой и кормовой электростанциях принимали нагрузку на дизель-генераторы, боцмана дробной рысью носились по верхней палубе, швартовые команды надевали спасательные жилеты и рукавицы для работы со швартовыми концами (капроновыми веревками толщиной в руку). С берега начали прибывать оповестители и оповещённые ими офицеры и мичманы, а на КП бригады уже готовили для «Резвого» специалистов с других кораблей на случай, если не удастся найти всех штатных членов экипажа. «Баковым на бак, ютовым — на ют, шкафутовым на шкафут! По местам стоять, со швартовов сниматься, убрать дополнительные!» — летели команды над застывшей гладью губы Алыш с тонкой радужной плёнкой от откачанных кем-то за борт льяльных вод с соляркой или маслом.

Командир скр «Резвый» капитан 3 ранга Юрий Васильевич Пискунович нервно мусолил во рту «Кэмел», пытаясь понять, что присходит. Вообще-то, быть командиром достаточно легко. Злые языки говорят, что для этого всего лишь надо уметь громко скомандовать набор из несколько простых слов и предложений, как то: «Смиррр-нааа!», «Я Вас (или вас, в зависимости от количества) выдеру по самое немогу!», «Флаг и гюйс поднять!», а на все остальные случаи жизни есть всеобъемлющая универсальная фраза: «Старпом, что за х@йня?» Последняя фраза предполагает также наличие старпома или лица, его замещающего. Поскольку лицо, его замещающее, в этот момент находилось на юте и предпринимало невероятные усилия для объяснения комендору артустановки номер 2 старшему матросу Акопяну его родословной до седьмого колена (Акопян пытался встать в петлю швартового конца, который в это время заводили на шпиль), то Юрий Васильевич на всякий случай – чтоб служба раем не казалась – несколько раз по возрастающей выдрал вахтенного офицера и успокоился. В конце концов, ведь скоро ему либо объяснят задачу, либо пришлют старшего начальника, который и будет разбираться — кто-куда-зачем-и-сколько.

А лицом, которое замещало старпома, на тот момент был я — дикорастущий командир ракетно-артиллерийской боевой части (БЧ-2) скр «Резвый». Дикорастущий — это меня так за глаза (а порой и прямо в глаза) называли мои сослуживцы за страсть к военной службе и желание стать командующим флотом ещё до тридцати лет. Вразумив, наконец, Акопяна, я оставил ютовую швартовую команду на комбата кормовой «Осы» и побежал проверять готовность корабля к съёмке со швартовов. Вроде бы всё в норме, всё идёт по въевшемуся в самый мозжечок порядку. На ходовом мостике Юрий Васильевич встал у основного машинного телеграфа, и скомандовал в ПЭЖ (пост энергетики и живучести — обитель командира электромеханической боевой части, или Меха, как его могли называть начальники, друзья или командиры других БЧ корабля): «ПЭЖ — Ходовой, проверка основного машинного телеграфа командиром корабля, приказания основного машинного телеграфа – не исполнять! Обе машины самый полный вперёд (руки командира в чёрных перчатках толкнули вперёд до упора блестящие никелем рукоятки телеграфа) — обе машины стоп (рукоятки вертикально вверх) — обе машины назад самый полный (рукоятки до упора назад) — стоп обе!» И вот уже «Резвый», как и положено живому существу, дрожит от нетерпения и желания выскочить на простор, рвануть самым полным ходом, разваливая форштевнем волну на два длинных седых уса и оставляя за собой пенную полосу кильватерного следа. Жеребец в таких случаях, бьёт от нетерпения копытом, а «Резвому» всего лишь разрешили провернуть оба винта (это механик дал пробные обороты машин).

Командир взял в руку трубку аппараты УКВ-ЗАС, нажал на тангенту и, прослушав зуммер, вышел на связь с оперативным дивизии: «Пловец, я — Металл-16, корабль экстренно к бою и походу приготовлен! Прошу поставить боевую задачу!»

(Продолжение следует)