Трофимов Н. Эффект неожиданности. По местам стоять!

В лейтенантские годы время тянется очень долго. Ношение на погонах маленьких звёздочек (по две на каждом), о которых так мечталось во время обучения в Высшем Военно-Морском училище, где-то в глубине души воспринималось как некое оскорбление.

Когда на тебя рычит командир: «Ли-й-ти-нант, млядь, Вас легче убить чем прокормить! Почему я Вас всё время встречаю в кают-компании? Вы что сюда, на флот, прибыли набивать своё чрево? Вас в Вашей деревне не кормили?» — лейтенанту приходится делать виноватые глаза, бормотать что-то неразборчивое и всем своим молодым организмом изображать свою невинность или девственность, а также способность к непорочному зачатию.

Иные, правда, защищались от командирского наезда чёткими «Так точно!», «Никак нет!», «Больше не повторится!», «Виноват!», и далее в таком же роде нарочито громким командным голосом.

Скучать лейтенанту некогда! На каждого прибывающего на корабль после училища лейтенанта его старшие товарищи с превеликим удовольствием спихивали всякие папки с документами, хлопали покровительственно по плечу, приобнимали и радостным голосом сообщали: «Я своё – отмучился! Не плачь, салага, через год или два придёт такой же молодой и красивый летёха и ты ему с таким же удовольствием, как я сейчас, спихнёшь всю эту херню!»

И лейтенанту, которому нужно изучать корабль, сдавать зачёты на самостоятельное управление заведованием, на допуск к дежурству по кораблю, к несению вахты вахтенным офицером на якоре и на ходу, приходится работать в разных комиссиях по списанию, учёту, приему зачётов, рожать кучи ведомостей, актов и другой бумаги, без которой немыслимы наши Вооружённые силы!

И начинает лейтенант крутиться, аки белка в колесе. Самое главное, конечно — это сдать зачёты на допуск к несению дежурства по кораблю! Если тебя допускают к дежурству – то твой неофициальный рейтинг в офицерской среде резко повышается – ты перестаешь быть «паразитом-захребетником». Ведь дежурство по кораблю – это дополнительная нагрузка на офицера и чем больше офицеров допущено к дежурству, тем реже им надо отрываться от своего подразделения – батареи, группы, боевой части.

Мне повезло – я проходил стажировку на пятом курсе училища на скр «Громкий», куда и получил назначение уже офицером.

Поэтому через 19 дней я первый раз заступил дежурить по кораблю, сдав все положенные зачёты. Многие офицеры, да и экипаж в целом, пребывали в изумлении, когда на вечерней поверке зачитали приказ о назначении корабельного дежурства и вахты на следующий день: «Дежурный по кораблю – лейтенант Трофимов Н.А…..» Я был счастлив – служить мне нравилось, я был командиром зенитно-ракетной батареи, на Северном флоте, в легендарной дивизии, в которой ранее служил мой отец, у меня была замечательная любимая жена, сынишка и прекрасная собака – малый пудель Линда абсолютно чёрного цвета.

Времена тогда были совершенно сумасшедшие – флот рос, как на дрожжах, каждый год приходили новенькие, с иголочки, корабли, в полигонах боевой подготовки было тесно от обилия боевых единиц, авиаторы (или сталинские соколы, как мы их называли) устраивали нам звёздные налёты, когда небо гудело от десятков реактивных двигателей, от хлопота вертолётных лопастей и басовитого внушительного гула пропеллеров Ту-95 или Бе-12.

Наверное, мне просто выпал счастливый билет – мы бегали в море, наши 1135-е проекты называли дежурными мотоциклами Баренцева моря, мы искали, стреляли, опять мчались куда-то, опять стреляли, кого-то обеспечивали – то есть делали то, к чему нас готовили в курсантские годы…

Ну и вдруг на нас обрушилось известие – наша флотилия будет подвергнута Генеральной инспекции Министра обороны! Танк, как известно, блоху не давит и орёл муху, извините за выражение, не трахает! Дядьки с большими звёздами на погонах нас, лейтенантов, никоим образом не пугали – разве мог маршал или генерал армии начать лично уестествлять лейтенанта? Нет, конечно! А вот товарищи офицеры рангами повыше нашей лейтенантской братии – те, естественно, впали в жуткую депрессию и волнение. Лейтенанта, по сути своей самого младшего офицера (младшего лейтенанта, представьте, за все годы службы встретить не удалось!), на самой первичной должности, испугать каким бы то ни было наказанием было трудно. Недаром среди пехоцких курсантов гуляла поговорка: «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут!» Вот поэтому впавшие в депрессию и волнение начальники решили показать нам, лейтенантам, мать того самого Кузьмы, чтобы мы не самоуспокоились. О том, что есть такое понятие – берег — мы напрочь забыли.

Командиры радостно объясняли нам в ответ на наши незрелые и политически неграмотные устремления в семью, на берег, в ячейку социалистического общества, что «Если семья мешает службе – брось семью!». Правда, и сами они с корабля не сходили.

Выли мы полярными волками, пугая местную фауну, смотря на такой близкий, но абсолютно не досягаемый Североморск! Командиров своих, сидевших целыми днями и ночами на борту, между собой называли импотентами (ну они же старыми уже были – 32, а то и 33 года от роду!). Готовились к Инспекции мы круглосуточно – даже годки-матросы на всякий случай перечитывали навек заученную «Книжку боевой номер», в которой описывались все его обязанности и действия на все случаи многогранной корабельной жизни. Лица наших больших начальников – командира дивизии и командиров бригад, приобрели землистый оттенок от постоянного недосыпа и нервотрёпки. Когда на бригаду обрушивался шквал по имени Касатонов (это был Командующий нашей Кольской флотилией разнородных сил, контр-адмирал), то на флагманском корабле 2-ой дивизии противолодочных кораблей БПК «Удалой» корабельный пёс и любимец всего экипажа Пушок (или, фамильярно, Пух, Пушара) непостижимым образом исчезал, дематериализовывался сразу же после того, как катер Командующего «АК-010» заходил на внутренний рейд и корабельный горнист начинал играть сигнал «Захождение» — приветствие прибывающему Командующему. Вот пропадал и всё!

Жил он обычно в каюте командира БЧ-1 «Удалого» капитана 3 ранга Володи Житника, но даже он – самый близкий кореш Пуха, терялся в догадках – куда это белое чудовище прячется? Ровно после того, как Касатонов покидал корабль, Пушара неожиданно появлялся и начинал долго и изобретательно брехать вслед уходящему катеру!

Ну, в общем, в том далёком 1984 году, Инспекцию мы провалили. Жернова прошлись по нашим большим и малым начальникам. Были даже и разжалованные из капитанов 2 ранга в капитаны 3 ранга, некоторые из старших офицеров стали младшими (понизили в звании из капитана 3 ранга в капитан-лейтенанты).

Сейчас я не знаю – насколько справедливы были эти наказания? С моей точки зрения – причиной наших провалов было просто несчастливое стечение обстоятельств. Но тот ужас, который начался после того, как нам объявили о проведении в следующем году повторной Генеральной Инспекции МО, не поддавался описанию.

Тогда уже и наши, лейтенантские, лица, ранее украшенные задорным румянцем, приобрели серый оттенок. Знаменитая фраза – «В морях твои дороги!» — была в то время именно про нас. За два своих лейтенантских года я отстрелял 18 зенитных управляемых ракет 9М33 «Оса-М», а каждая ракета по тем временам стоила как новая «Волга»!

Мы научились по малейшей засветочке среди помех на экране СОЦ (станции обнаружения целей) брать на сопровождение атакующие корабль крылатые ракеты, мы были настолько уверены в своей технике, что вместо положенного «Правилами ракетных стрельб» пуска двух ракет серией по крылатой ракете, мы стреляли одиночными пусками, переводя на стрельбовом блоке комбата клювик переключателя режима стрельбы из положения «Полуавтомат» в «Ручное»!

          Повторную Инспекцию мы сдали с блеском!

Но жизнь, даже во время подготовки к Инспекции, не прекращается.

В 1985 году был сформирован экипаж нового большого противолодочного корабля «Адмирал Левченко», командиром которого был назначен капитан 3 ранга Юрий Александрович Крысов. Не знаю, чем я ему приглянулся, но вышел ЮрСаныч с ходатайством к комбригу, а потом и к командиру дивизии, о назначении меня в его экипаж на должность помощника командира, то бишь его, Крысова, помощником. Написали на меня представление для назначения на должность, а пока нет приказа Командующего СФ – временно откомандировали в распоряжение командира бпк «Адмирал Левченко», строго-настрого предупредив при этом, что кормовая «Оса-М» скр «Бессменный», на который меня перевели незадолго до этого, должна сиять, как котово яйцо в марте месяце и что сбивать всё, что летит и шевелится, она должна в обязательном порядке.

Что вся эта история с «помощником», понимаете ли, командира – это всё сказки для жертв урагана над Филиппинами. Твоё, лейтенант, понимаете ли, дело – из «Осы» стрелять, а откомандирование к Крысову – это так, факультатив! Такой факультатив рисовал мне вполне радужную перспективу по службе, а посему к исполнению своей новой должности я приступил со всем возможным рвением.

Среди больших плюсов нового положения было: 1) штатом корабля пр.1155 должность помощника командира соответствовала воинскому званию «капитан 3 ранга» (это при моих-то лейтенантских погонах!); 2) корабля как такового ещё не было, а значит не было и любимого личного состава и матчасти; 3) можно было вечером сбегать к семье, ютившейся в съёмной комнате на Душенова, если, конечно, мой «Бессменный» стоял у причала – в моря я в обязательном порядке уходил в своей штатной должности комбата. Ходил я важный и надутый, как дирижабль, при этом везде, где нужно и не нужно представлялся: «Врио помощника бпк «Адмирал Левченко» лейтенант Трофимов!» Причём аббревиатуру «врио» проговаривал очень быстро и невнятно, а то и вообще опускал.

Ввиду отсутствия  корабля командование «Адмирала Левченко» — командир, замполит, старпом, помощник и командиры боевых частей – располагались на корабле, которым ранее командовал ЮрСаныч и где его все любили и уважали – на скр «Резвый».

С большим трудом мне удалось выбить пишущую машинку, подобрать в учебном отряде грамотного писарчука, точнее, его заготовку. Если уже открыт штат войсковой части, если уже назначены на должности офицеры, а у командира уже есть большая круглая печать, то должна быть и канцелярия, в которой должны печататься разного рода приказы. Для этого и нужен писарь простого делопроизводства. Те редкие экземпляры, которые проходили обучение этой специальности в учебном отряде, как правило, оседали в штабах и до кораблей не доходили. Поэтому писарчук на корабле вытачивался из суррогатной заготовки – отбирался наиболее грамотный боец, желательно после первого курса института (тогда Родину было положено защищать всем – даже студентам, они, кстати, занимали наиболее важные и сложные старшинские должности), потом этого бойца сажали в каюте за стол с пишущей машинкой и  газетой «Красная звезда». Кандидату в писаря предстояло от подъёма до отбоя, с перерывами только на приём пищи, перепечатывать эту самую газету. Как правило, лишённый общения, курения и других прелестей жизни кандидат в первопечатники, перепечатав «Красную звезду» от передовицы до подвала последней страницы, становился первоклассной машинисткой-секретуткой, а если нет – на стол клался другой номер этой газеты. Никто из кандидатов дальше второй страницы второго номера не заходил. После чего доставалась папка прошлогодних приказов любого корабля (в долг), и пошла писать губерния! С этого момента жизнь писаря на ближайшие три года была предопределена. Вот и на «Резвом» живенько затрещала пишмашинкой канцелярия бпк «Адмирал Левченко». Писарь – непосредственный подчинённый помощника командира, с ним старались поддерживать самые наилучшие отношения не только старшины и матросы, но и мичмана с офицерами.

В свободное от занятий время, офицеры «Левченко» рыскали по кораблям в поисках хороших специалистов, которых желательно было умыкнуть для укомплектования нового корабля. Вечером списки приносились мне, и я быстро писал черновик рапорта командира «Левченко» командиру бригады, а писарчук виртуозно печатал его на машинке. «Первопечатник ты мой, прямо Кирилл и Мефодий вместе с Иваном Фёдоровым в одном лице!» — с нежностью думал я, любуясь плодом своих педагогических талантов. «Давай-давай, лупи по буковкам, у тебя теперь гарантированная гражданская специальность появилась!» — приободрял я писарюгу.

Потом шёл проверять ещё одного своего воспитанника – кандидата в корабельные горнисты. Кандидат на гражданке играл на балалайке, то есть знал ноты. Поэтому ему был выдан горн – такая специальная труба, на которой должны играться корабельные команды. Сыграет горнист одну мелодию – и весь экипаж уже знает, что надо начинать работы, сыграет другую – значит, надо бежать по местам боевой тревоги.

Флот вообще очень любит традиции и ритуалы – поэтому до сих пор в ходу боцманские дудки, корабельные горны и звонковая сигнализация, каждые пол часа отбиваются склянки (производятся удары в корабельный колокол – рынду), причём бить их надо строго по времени – секунда в секунду! Балалаечника запирали в помещении ПОУКБ (помещение подъёмно-опускного устройства и кабель-буксира гидроакустической станции «Вега), в самой корме корабля, потому что от его упражнений по выдуванию нот из непослушного горна в кубрике несколько матросов попросили Начальника медслужбы отправить их в психиатрическое отделение госпиталя. Начмед потребовал у меня прекратить издевательства над командой «Резвого». Я пошёл навстречу пожеланиям моряков (они же ни в чём не виноваты?) и переместил горниста в ПОУКБ. Отдраив тяжёлую дверь, я вдруг радостно замер – среди предсмертных визгов и хрипа убиваемого порося явно прослушивалось некое подобие сигнала «Малый сбор!» Несмотря на распухшие и посиневшие губы, дорогой мой Ростропович местного розлива был, несомненно, доволен и обрадован своим внезапным талантом. Он ещё не знал, что на корабле горнистов должно быть минимум два – а то кто же будет за него играть во время отпуска? Поэтому ему предстояло научить ещё одного Ван Клиберна уже самостоятельно. Вот так музыка уходила в массы!

Закончив на сегодня все свои дела, я радостно топал домой. Когда я только подходил к подъезду, на нашу пуделиху Линду нападало безумство – она прыгала на дверь и лаяла, потом забегала опять в комнату и радостно звала мою Ларису к двери: «Там папа идёт!» Как она определяла меня за несколько минут до моего подхода к квартире – уму непостижимо! Когда Лариса открывала дверь, Линда пружинистым прыжком оказывалась у меня на груди, тыкалась холодным мокрым нюхом мне в лицо, лизала мне щёки, извивалась и крутилась в моих руках. Только излив на меня все свои эмоции, Линда допускала меня к Ларисе. Из комнаты выходил или выбегал сынишка и начиналась счастливая семейная идиллия – мы все дома, за окном полярная ночь, впереди долгий ужин с обязательным докладом – что, где и как я сегодня делал, где бывал. Попутно и жена рассказывала свои семейные новости. «Папа выходит из ремонта на Сиросе!» — между делом сказала она. Папа наш в ремонте не нуждался. В воздухе вдруг явственно появился запах дорогого коньяка! Папа Ларисы – Юрий Григорьевич, был старшим механиком (стармехом) на классном белом пароходе – санитарном транспорте «Кубань» на Черноморском флоте. Так как в прошлой своей жизни «Кубань» была круизным лайнером, да и вообще родом из Неметчины, то все свои текущие ремонты и докования проходила исключительно на иностранных верфях. Что было исключительно выгодно экипажу в финансовом плане. Прямо исключительно! Финансисты Черноморского флота орали старыми узбекскими ишаками от зависти, поэтому в ремонт судно шло с максимально сокращённым экипажем. Практически обезлюденный, как «Летучий голландец»! Помню, что сразу же после выпуска из училища тесть попросил меня к себе на борт для встречи с капитаном. «Кубань» вернулась после очередного ремонта с опозданием на 9 дней и финансисты (финики) упёрлись всеми своими ишачьими копытами: «Мы вам, панимашь, за 9 дней боны платить не будем! Разорится, панимашь, наша социалистическая Родина, если всем хитрованам лишние дни оплачивать будет наша страна развитого социализма!» Капитан клялся двенадцатью апостолами и тремя святителями, крестился на портрет Главкома и пытался доказать финикам, что с разобранной донной арматурой, стоя в сухом доке, «Кубань» не могла день в день сбежать из ремонта, дабы ублажить их, фиников. Контракт на ремонт был написан на английском языке, черноморские финики в нем увидели только две даты: постановки на ремонт и планируемого окончания ремонта. Больше ничего из Контракта они понимать не хотели, да и не могли. Капитан «Кубани» от своего стармеха знал, что евойный зять знает аглицкую мову. Поэтому я с почётом был принят в капитанской каюте, на стол лёг толстенный труд – контракт на ремонт ПАС «Кубань» (для иностранцев судно так и оставалось официально пассажирским). Около часа мне потребовалось, чтобы найти в контракте пункт, который позволял верфи удлинить срок ремонта судна на срок не более 10 рабочих дней без применения со стороны Заказчика (то есть – СССР) каких-либо штрафных санкций. В итоговом акте ремонта я также нашел ссылку на применение владельцем судоверфи этого пункта и указанием фактической даты окончания ремонта. Отметив необходимые строки документов маркером-выделителем, который я тогда видел первый раз в жизни, написал на листе бумаги их перевод. Сия нехитрая операция помогла экипажу получить все деньги полностью. Прекрасный греческий коньяк «Metaxa» мы тогда уговорили с капитаном!

Оторвавшись от приятных воспоминаний, я со вздохом поделился с женой своими проблемами: «Из командного состава корабля уже все назначены приказами, один я врио, а числюсь комбатом «Бессменного»!» — «Ну, ничего – дойдёт и до тебя очередь!» — отвечала жена.

Потом мы выходили все вместе выгулять Линду, она ныряла в пушистый белый снег, а мы стояли, обнявшись, и любовались всполохами северного сияния.

Повторную Инспекцию, как я уже говорил, мы отстреляли отлично. Я сбил в роли комбата кормовой «Осы-М» скр «Бессменный» две ракето-мишени. Мой командир корабля капитан 2 ранга Владимир Григорьевич Щупак вызвал меня и сказал: «Буду писать на тебя представление на досрочное присвоение звания старший лейтенант!» Я был окрылён, весь мир вокруг сиял и казался мне площадкой для демонстрации своих талантов.

Но пора везения рано или поздно заканчивается — как-то раз я прибыл к Ю.А.Крысову на доклад. ЮрСаныч сидел с какой-то бумагой в руке и матерился вполголоса. Кивнул мне головой в направлении кресла, я присел. «Твое представление на помощника кадровики развернули назад. Начальник управления кадров флота лично написал: «Возражаю против назначения на должность ПКК с первичной должности.»» — и показал мне подписанное всеми начальниками представление, но с такой уничижительной резолюцией в итоге. В душе что-то оборвалось. «Ты, Никита Александрович, не расстраивайся! Я за тебя ещё поборюсь, буду доказывать в кадрах твою готовность, организую новое представление, а ты пока возвращайся на «Бессменный» — комбриг приказал!» — сказал ЮрСаныч провожая меня до комингса каюты.

Прибыл на «Бессменный», доложил командиру БЧ-2 о прибытии, тот сочувственно кивнул и бросил: «Да не падай духом, ещё послужим!» И я пошёл служить. Вечером в каюту ко мне зашёл кто-то из лейтенантов моего же года выпуска и стал меня направлять на путь истинный: «Никит, я там видел бумаги на тебя на «досрочно старлея»! Ты чё — с ума сошёл? Нам всем автоматом через три недели по третьей звезде кинут, день в день, а твоё досрочное будет гулять по инстанциям до октября. Пусть тебе и дадут досрочное звание и будешь ты числиться в старлеях с 03 мая 1985, но погоны тебе вручат только в октябре. На хер тебе это нужно?» — «И действительно – зачем?» — подумал я и представил себе картину, когда все мои одногодки будут щеголять в новеньких погонах старших лейтенантов, а я буду продолжать ходить одиноким лейтенантом. Утром я встретил Щупака и попросил его вернуть представление. Владимир Григорьевич внимательно посмотрел на меня и спросил: «Вы хорошо всё обдумали?» — «Так точно, товарищ командир!» — пробормотал я, гладя куда-то на палубу. «Не пожалеете потом?» — «Никак нет!» — «Ну что ж, колхоз – дело добровольное! Представление отзову. Можете быть свободны.» — командир повернулся и пошёл к себе в каюту.

Звание старшего лейтенанта я получил в срок – день в день – 25 июня 1985 года. Отгуляли мы, пообмывали звёздочки, проставились корабельным офицерам и уже стали чувствовать себя настоящими опытными офицерами. Но после нескольких месяцев интересной службы в должности ПКК, хотя и врио, в глубине души копилась какая-то неудовлетворённость.

После Инспекции наступило затишье, совершенно сумасшедшие месяцы подготовки сменились нормальной интенсивной боевой подготовкой, но она уже казалась райским отдыхом по сравнению с прошедшим адом.

В первых числах июля я руководил большой приборкой на шкафуте – это было заведование моей кормовой батареи. Солнце припекало, погоды стояли на редкость прекрасные, журчала в шпигатах вода с пеной, матросы мыли переборки с мылом и наводили безукоризненный порядок. Вдруг на причале появилась одинокая фигура нашего командира дивизии капитана 1 ранга Валерия Васильевича Гришанова. Тут же из каюты выскочил Щупак и, окидывая всё вокруг хозяйским взглядом, побежал на ют, к сходне, где уже стояли дежурный по кораблю и старпом. Я быстро перебежал на левый борт, где к нам был пришвартован скр «Резвый» и крикнул их дежурному: «Комдив на причале!» Тот благодарно кивнул и рванул на ют. Так как на причале висело 4 корабля – «Громкий» и «Задорный» с одной стороны, а «Бессменный» и «Резвый» с другой стороны, то все гадали – куда же идёт комдив?

На всех кораблях командиры были на месте и каждый в душе надеялся, что комдив идёт не к нему. Гришанов запретительно помахал рукой и все присутствующие поняли, что давать 5 длинных звонков, положенных при прибытии комдива, и кричать смирно не следует. Как-то резко уставшим выглядел Валерий Васильевич после Инспекции. Он постоял на торце причала, все ждали, что будет дальше. Комдив вдруг резко развернулся и направился к нам на «Бессменный», пожал руки встречающим его Щупаку и старпому Пясецкому, дежурному по кораблю Мякенькому и проследовал по юту к рубке дежурного, чтобы там перейти на левый борт – «Я на «Резвый», Владимир Григорьевич!» Обращение по имени и отчеству показывало, что комдив в хорошем настроении.

Вдруг он остановился и посмотрел наверх, на шкафут, где я стоял, «приложив лапу к уху», то есть отдавая честь высокому начальнику. Гришанов вдруг хитро улыбнулся: «А что ты там Трофимов, делаешь?» Я горохом скатился по трапу вниз на ют, подбежал к комдиву и доложил: «Товарищ капитан 1 ранга! Старший лейтенант Трофимов, руковожу приборкой на заведовании зенитной-ракетной батареи №2!» Тот улыбнулся своей саркастической улыбкой, взял меня за рукав и повёл с собой к трапу «Резвого». Перед трапом я остановился, Валерий Васильевич прошел на «Резвый» и, повернувшись, поманил меня рукой. Я пробежал на соседний корабль и застыл около комдива. Гришанов ещё раз улыбнулся и сказал: «Нет, Трофимов, там (он ткнул указующим перстом в сторону шкафута «Бессменного») не твоё заведование. Твое заведование гораздо больше, и оно вот прямо здесь. Вчера подписан приказ о твоём назначении на должность командира БЧ-2 сторожевого корабля «Резвый»! Поздравляю!» — ошеломил меня комдив.

У командира «Резвого» капитана 3 ранга Пискуновича удивлённо округлились глаза. А стоящий за моей спиной Щупак ощутимо стукнул меня в бок, я очнулся и ответил комдиву: «Служу Советскому Союзу!» Гришанов довольно расплылся в улыбке и продолжил: «Ну и хорошо, что служишь, и служишь хорошо!» — скаламбурил командир дивизии и продолжил, обращаясь уже к Пискуновичу, — «Ну смотри, командир, какого я тебе орла подобрал на должность командира БЧ-2 – доволен? Пойдешь с ним на боевую службу?» Глаза Пискуновича ещё больше округлились и стали похожи на юбилейные полтинники: «Так точно, доволен! Так точно, пойду! А… когда?» — «45 суток на подготовку и вперёд – боевое распоряжение получишь сегодня! А ты, Трофимов, принимай дела командира БЧ-2 немедленно».

Комдив отправился в каюту с Пискуновичем, а я повернулся к Щупаку, который довольно улыбался, рассматривая меня прищуренными глазами. «Спасибо Вам, товарищ командир!» — я тоже расплылся в улыбке. «Ну смотри, адмиралом станешь – не забывай Щупака!» — рассмеялся командир.

Мне было 24 года. Меня назначили командиром ракетно-артиллерийской боевой части первого из кораблей 1135М проекта – скр «Резвый». Теперь я нёс ответственность за две зенитных ракетных батареи комплекса «Оса-М», артиллерийскую батарею из 2-х 100-миллиметровых автоматических орудий АК-100, системы боевой гиростабилизации, пусковые установки реактивных снарядов постановки пассивных помех. В боевой части, кроме меня, командира со штатной категорией «капитан 3 ранга», были трое командиров батарей (категория «старший лейтенант»), трое старшин команд (мичман или старший мичман), а также более двух десятков старшин и матросов.

Оружие, для непосвящённого гражданского человека, было совершенно фантастическое. Каждая «Осиная» батарея представляла собой полностью автоматизированный комплекс обнаружения и уничтожения средств воздушного нападения. В четырёх подпалубных барабанах каждой батареи хранилось по 5 зенитных управляемых ракет (ЗУР). Двухбалочная пусковая установка находилась внутри ракетного погреба и выскакивала наверх с двумя готовыми ракетами только перед самой стрельбой. После пусков установка ныряла обратно в погреб, стыковалась с двумя другими ракетами и вновь поднималась для обстрела следующей цели. Итого в боекомплект двух ракетных батарей входило 40 ЗУР! Батарея обслуживалась всего 5-ю специалистами – комбат, старшина команды (оператор поиска), старший радиомеханик, старший электромеханик и электромеханик. А вот батарея универсального калибра была вообще чем-то невообразимым! Два роботизированных орудия калибра 100 мм стреляли с темпом стрельбы 60 выстрелов в минуту каждый. Вы, читатель, только представьте себе, что ежесекундно корабль выпускал 2 стомилиметровых снаряда, которые летели на дистанцию до 20 километров и имели либо дистанционный взрыватель с точностью подрыва плюс-минус 10 метров дистанции, либо несли в себе маленькую радиолокационную станцию, которая давала команду на подрыв снаряда только в непосредственной близости от цели! Управляла стрельбой сложнейшая автоматизированная система, использовавшая разные диапазоны радиоволн, включая миллиметровый, а также имевшая телевизионный канал, позволявший работать в условиях самых интенсивных помех. В артиллерийском погребе каждой башни находилось по 600 готовых к стрельбе снарядов различного предназначения. Установки ПК-16 (их было 4 штуки) были потомками знаменитых «Катюш», снаряжались 16-ю снарядами постановки пассивных помех каждая. Они при стрельбе формировали ложные цели, на которые должны были уходить вражеские ракеты. А теперь, читатель, представьте себе весь тот груз ответственности, который свалился на плечи молодого старшего лейтенанта!

Мы начали интенсивную подготовку к боевой службе. Боевая служба – это, я вам скажу по секрету, мечта каждого флотского офицера! Боевая – это значило, что вместо бесконечных береговых нарядов, чистки причала и береговой территории, выделений на всяческие хозработы, караулов и совершенно дурацких мероприятий типа собрания партийного или комсомольского актива, экипаж получал возможность заниматься именно тем, для чего он и был предназначен а именно – войной! Сам термин «Боевая служба» означал следующее: «Боевая служба – это вид деятельности ВМФ ВС СССР, заключающийся в выполнении боевых задач в мирное время».

Боевая служба представляет собой высшую форму поддержания военно-морских сил в боевой готовности в мирное время и предусматривает плановое развёртывание сил флота для обеспечения интересов страны в отдаленных районах мира. Мы готовились серьёзно. Изучали вероятного противника, учили матросов определять издалека по силуэту тип вражеского корабля и его принадлежность, отрабатывали навыки операторов и готовились к борьбе за живучесть. И мы мечтали в ближайшее время убежать из Североморска в Средиземное море! За пять дней до выхода, когда мы уже мысленно распрощались с родными и близкими (а многие семьи фактически уехали из Североморска), пришёл приказ, суть которого заключалась в следующем: «Пельмени разлепить, мясо в исходное!» Вместо нас на боевую службу отправили черноморский корабль! Для нас продолжилась нормальненькая такая жизнь корабля постоянной готовности – организационные периоды, проверки-проверки-проверки различного уровня штабами и управлениями, строевая подготовка на причале, конкурсы строевой песни, строевые смотры, и масса других мероприятий, делающих жизнь в базе невыносимой и гнусной. 

А потом вдруг всё закрутилось со скоростью гироскопа и нас, без лишних треволнений, в конце зимы выпихнули на боевую службу, дав на подготовку всего три недели. И вот уже «Како-Земля» (Кольский залив) остался за кормой, истерика последних дней осталась позади, на ходовом мостике в командирском кресле сладко подрёмывал командир капитан 3 ранга Пискунович Юрий Васильевич, а в роли вахтенного офицера тихо и безнадёжно подвывал ПКС (помощник командира по снабжению), не успевший получить всё полагающееся по снабжению продовольствие. Надежда была только на встречи с танкерами, которые должны были нас снабжать топливом и водой на переходе в Средиземное море.

Отработанный экипаж нёс вахту на ходу, в каюте командиров БЧ-2 и БЧ-3 собрались все «бычки» (так на корабельном жаргоне именовали командиров БЧ) и пытались поймать на антенну малогабаритного телевизора, выдвинутую в иллюминатор каюты, какую-нибудь эротическую передачу. Такой желанной передачи нам найти не удалось, что начало подрывать нашу веру в разврат и сексуальную революцию за рубежами нашей социалистической Родины. Мы шли «за угол», то есть за линию Нордкап – Медвежий, чтобы потом свалиться вниз, по Атлантике, через Бискайский залив к Гибралтару.