Прошло полтора года. А ведь не зря, как оказалось, я кубинскую монетку в воду бросил, когда мы на гвардейском БПК «Сообразительный» покидали Гавану. Потому что в декабре следующего года я вновь оказался на Кубе. Сработала примета!
После окончания в 1970 году Черноморского ВВМУ им. П.С.Нахимова я получил назначение на Северный флот. По прибытии к месту службы в октябре месяце я узнал, что уже назначен командиром группы управления №2 ЗРК «Волна» на большой противолодочный корабль 61 проекта «Огневой». А сам корабль в это время находился на боевой службе в Северной Атлантике на Фареро-Исландском противолодочном рубеже.
Буквально в этот же день узнал, что кораблю предстоит деловой заход на Кубу. Добираться до своего места службы предстояло с ближайшей оказией на большом морском танкере «Волхов». Вместе со мной на корабль к новому месту службы так же направлялись начальник РТС Иван Бобин, командир ЗРБ№2 мой однокашник Иван Харланов и прикомандированный к кораблю представитель особого отдела соединения Леонид Балутин.
И вот мы все в сборе на танкере. Вместе с Иваном Харлановым нас разместили в не по-лейтенантски роскошной каюте со старомодной добротной мебелью в носовой надстройке судна. Вскоре заполненный топливом и пресной водой под завязку, грузно осевший в воду танкер «Волхов» начал движение. Северная Атлантика встретила нас жестким штормом, что, в общем-то, совершенно свойственно осенней погоде для этого района Мирового океана. Но такому судну это было все нипочем, впрочем, как и нам, отсыпавшимся круглые сутки, и лично мне на огромном кожаном диване, с перерывом, говоря на военном языке, на прием пищи. Кают-компания судна находилась в кормовой надстройке, и добираться надо было перебежкой по переходному мостику между очередными огромными волнами, которые, несмотря на внушительные размеры судна, захлестывали его корпус. Запомнилось очень доброжелательное отношение к нам членов экипажа. А еще очень вкусное и ароматное абрикосовое варенье, подаваемое к вечернему чаю. На одном из таких вечерних чаепитий нам объявили, что завтра ранним утром предстоит встреча с нашим кораблем и пересадка.
Всю ночь мы с Иваном Харлановым практически не спали. Один из иллюминаторов каюты был отдраен, море упокоилась и вот в ночной мгле мы услышали мощный своеобразный свист газовых турбин нашего «Огневого». Ни с чем не сравнимый звук нареченного нашими западными отнюдь не друзьями «поющего фрегата»! Для меня это были волнительные минуты! Когда мы учились в училище, эти корабли, эти стремительные красавцы, только начали поступать в наш Военно-Морской флот. Мы после четвертого курса провели стодневную летнюю практику на таком корабле — гвардейском БПК «Сообразительный» Черноморского флота с походом на Кубу и в Республику Гвинея и были буквально влюблены в эти корабли. Многие из нас мечтали после училища служить именно на таком корабле. И теперь моя мечта сбывается! Вот он, с едва заметным силуэтом в предутренней темноте с высокими надстройками, стройными мачтами, широкими дымовыми трубами, сверкающий своими ходовыми огнями!
Подошел рабочий барказ, которым командовал бородатый моряк с мужественным моложавым лицом, показавшимся мне знакомым по училищу. После нашего знакомства оказавшийся командиром зенитной ракетной батареи №1 Геннадием Ясницким. Несколько минут перехода барказа по довольно крупной зыби и вот мы у борта корабля. Сначала с помощью шкерта на палубе оказался мой лейтенантский чемодан, между прочим, «живой» до сих пор, именуемый в народе в шутку «мечтой оккупанта» за свою большую вместительность, а следом и я по штормтрапу в страховочной петле, называемой по-морскому огоном, вскарабкался следом за ним. Так в районе Фарерских островов Северной Атлантики весьма необычно началась моя корабельная служба.
Прием дел от моего предшественника, прикомандированного к кораблю до его замены в море, как оказалось, мной, и вступление в должность заняли по времени часа четыре. Т.е. ровно столько, сколько времени понадобилось для приемки от танкера топлива и пресной воды, что никоим образом не соответствовало временным нормативам и положениям действующих документов при сдаче и приеме дел. А что, в Армии и на Флоте они всегда и везде выполнялись? И вот здесь хочу сделать маленькое, но весьма важное отступление. В «шапке» приказа командира корабля о моем вступлении в должность то ли по простоте душевной корабельного писаря, то ли по недогляду, а может быть и незнанию моих старших начальников, было указано место его подписания — Атлантический океан, что впоследствии сыграло со мной злую шутку. Забегая вперед описываемых событий, скажу, что корабль по окончанию боевой службы отправился не к месту своего постоянного базирования в Североморск, а в Ленинград на модернизацию в судостроительном заводе им. А.А.Жданова. Где нам финансовые органы Ленинградской ВМБ выплатили все положенное денежное довольствие за все время боевой службы. И тут оказалось, что мне выплатили ровно столько, как если бы я служил не на северном, а на черноморском или балтийском корабле, т.е. ровно в полтора раза меньше, чем мои сослуживцы. И основанием послужило именно указанное в «шапке» приказа место вступления в должность – Атлантический океан, который никоим образом, согласно соответствующему нормативному документу не отнесен к районам Крайнего Севера. Обманули меня тогда ленинградские финансисты! Самым бессовестным образом обманули. Через 18 лет, когда я был в куда более высоком воинском звании и занимаемой должности, при случае за «рюмкой чая» я поведал эту историю знакомому финансисту. И от него узнал, что выплату денежного довольствия мне должны были произвести не по месту нахождения корабля в момент вступления меня в должность, а по месту, определяемой директивой Генерального штаба ВС его постоянной дислокации, которым тогда являлся Североморск. Но откуда же мне, «зеленому» лейтенанту тогда было знать такие тонкости? И, как говорится, «поезд давно ушел, и его огни растаяли в тумане». Однако вернусь к своей истории.
Итак, моя корабельная служба началась. Командование корабля и офицерский состав мне понравились. Отношение доброжелательное, но требовательное и довольно жесткое в плане скорейшей сдачи всех положенных зачетов на самостоятельное управление подразделением, дежурства по кораблю и несению ходовой вахты вахтенным офицером. Никаких поблажек на службе не допускалось, равно, как и не допускалось до сдачи всех зачетов участие в игре «во флотского козла», в которого с азартом «забивали» свободные от вахты офицеры после вечернего чая. Иногда к шумной компании присоединялся и сам командир корабля капитан 3 ранга Олег Борисович Бармасов. Впрочем, за соседним столиком в кают-компании можно было сыграть в шахматы, но к «костяшкам» домино доступа не было. Такие уж были порядки! В сдаче зачета по устройству корабля мне хорошо помог сам командир БЧ-5 Виктор Иванович Яковенко, прикрепив ко мне командира отделения трюмных машинистов, с которым я неоднократно пролез по всем корабельным помещениям. Знающие офицеры мне подсказали коронный вопрос на зачете: «…Ты стоишь в помещении таком-то, в какое помещение провалишься? А если еще раз провалишься, куда попадешь?»
В моей группе управления № 2 ЗРК «Волна» оказалось 13 человек, из них три сверхсрочника, которые были значительно старше меня по возрасту. С благодарностью вспоминаю старшину команды мичмана Климова и техников БЧ-2 главных старшин Ярмолюка и Усика, которые помогали мне в практическом освоении сложной ракетной техники — системы управления «Ятаган». Еще очень помогло то, что в стенах училища нам был дан преподавателем кафедры приборов управления ракетным оружием капитаном 2 ранга М.Н.Максимовым солидный теоретический курс ее устройства и работы. Добрая память осталась и о моряках срочной службы. О таких матросах и старшинах, как Скобелкин, Андрухов и Афонасенко, да и остальные были под стать им. Особенно хорошо запомнился матрос уроженец Тюмени Андрухов. Худощавый, смуглый, с постоянной дерзинкой в глазах. Напичканный в стенах училища наукой партийно-политической и воспитательной работы, я поначалу был со своими моряками крайне официален в обращении, все приказания перед строем и т.п. И этот дисциплинированный и трудолюбивый матрос при такой форме общения всегда почему-то болезненно морщился. Но заведование свое – боевой пост и саму матчасть гироазимутгоризонта «Парус-Б» содержал в идеальном состоянии. И вот, как-то раз в общении со мной один на один, он вдруг обратился ко мне по всей установленной форме с необычной просьбой, мол, чтобы я не отдавал ему приказаний перед строем, а отвел его в сторону и просто попросил, что надо сделать то-то и то-то. И он в лепешку разобьется, но все сделает самым лучшим образом. Для меня это было весьма необычно, но в определенной степени мне это пришлось учесть. И ведь он тоже держал свое слово!
Разместили нас с Иваном Харлановым в 26 каюте, находившейся в кормовой части надстройки корабля. Это была весьма шумная каюта, расположенная в месте расположения поперечного клепанного т.н. скользящего шва в надстройке. На высокой волне корпус корабля из-за большого относительного удлинения не заметно для глаз, но все же изгибался, и этот изгиб компенсировался за счет некоторого скольжения наезжающих друг на друга стыков этого шва. В этом случае носовая переборка каюты представляла собой мембрану, которая в такт сильной килевой качки корабля издавала звук сродни пистолетному выстрелу. За кормовой переборкой каюты находился пост энергетики и живучести (ПЭЖ), громкоговорящая связь в котором была включена на полную громкость и все команды и доклады в ней были слышны не хуже, чем в самом ПЭЖе. А близко расположенные газоходы дымовых труб при отдраенном иллюминаторе дополняли своим характерным звуком эту акустическую картину.
Вообще, несмотря на стремительную красоту и изящество форм корабли этого проекта не отличались хорошей обитаемостью, как, впрочем, и другие корабли того времени постройки. Каюты были размещены по кораблю на свободных от оружия и технических средств местах. А двухместные каюты офицеров БЧ-2 № 7 и 9 вообще находились почти в диаметральной плоскости корабля, и, кроме того, что были буквально крохотными, по этой причине не имели иллюминаторов. Все это вызвано тем, что приоритет в распределении внутреннего пространства корабля, как и во все времена в нашем флоте, отдавался размещению оружия и технических средств. Однако компактными их по нашим временам было назвать никак нельзя. К примеру, элементную базу многочисленных радиотехнических средств корабля, составляли крупногабаритные, с большим тепловыделением электронные лампы и громоздкие электромеханические счетно-решающие приборы. По сравнению с современными радиотехническими устройствами, они вместе с агрегатными и вентиляционными помещениями, занимали большую часть внутреннего объема корабля. Впрочем, тогда это считалось абсолютной нормой и никому не могло прийти в голову, что может быть как-то иначе.
Всего для отечественного Военно-Морского флота было построено 20 таких кораблей, которые достойно несли свою службу на просторах мирового океана. Но только на «Огневом» кают-компания отличалась от всех остальных своим необычным огромным столом серповидной формы посередине, за который одновременно усаживались все без исключения корабельные офицеры, изготовленным при постройке корабля по индивидуальному заказу его первого командира Юрия Васильевича Суздальцева, очень уважаемого моряка во всем нашем флоте.
После нашей пересадки на корабль, его путь лежал в Средиземное море через бурный в это время года Бискайский залив. И свою дурную репутацию он подтвердил сполна! Штормовая погода не отступала от корабля ни на один день перехода.
Какая все же огромная разница – быть на корабле в дальнем походе курсантом, можно сказать, некоторым образом пассажиром, или быть командиром хоть и самого маленького по организационно-штатной структуре, но боевого подразделения! Когда ты отвечаешь за техническую готовность вверенной тебе боевой техники, воинскую дисциплину личного состава и умение им исполнять свои обязанности согласно боевому расписанию корабля. Так получилось, что кормовая система управления «Ятаган» ЗРК «Волна», которая досталась мне в заведование, оказалась одной из самых ранних выпусков. Кроме того, она была восстановлена по техническим параметрам и установлена на корабле после жесточайших климатических и механических нагрузок в процессе периодических испытаний на заводе-изготовителе. В последующем от такой практики установки подобных сложных радиотехнических изделий на боевые корабли отказались, поскольку по этой причине возникали большие проблемы в повседневной эксплуатации из-за частого выхода из строя. Но, по-видимому, наша промышленность в середине шестидесятых годов еще не освоила должным образом серийных выпуск их в необходимом количестве и на строящиеся корабли по новому проекту, каковым являлся и «Огневой» были вынуждены устанавливать и после периодических испытаний. Поэтому, хлопот с ней мне досталось не мало. Почти все время я проводил в центральном посту или в посту высокочастотных блоков, где то там, то тут периодически возникали неисправности, которые надо было оперативно устранять. Лично мне очень помогло то, что еще в школе я увлекался радиолюбительством и уже к ее окончанию смог самостоятельно сделать вполне работоспособный многоламповый всеволновый супергетеродинный радиоприемник уровня второго класса. А еще я был безмерно благодарен нашим училищным преподавателям кафедры радиотехнических средств ракетного оружия, таким, как капитаны 1 ранга Слюсарь, Симхович, Свечников, которые, образно говоря, драли с нас три шкуры, буквально вдалбливая в нас знания радиотехники и специальной радиолокации.
Запомнился один довольно неприятный случай. Один раз пришлось настраивать фокусировку электронно-лучевой трубки индикатора кругового обзора и целеуказания на центральном приборе после замены одной из радиоламп. Для этого пришлось выдвинуть соответствующий блок и отключить блокировку подачи высокого напряжения. А чтобы было удобнее добраться отверткой до регулировочного потенциометра, пришлось залезть с ногами на операторское кресло-вертушку. А, чтобы не упасть на сильной качке, упереться головой в подволок, поскольку обе руки оказались занятыми. Только начал настраивать, как — бах! И я уже прихожу в сознание лежащим на спине на палубе, а мои перепуганные моряки бегают вокруг меня и все спрашивают, жив ли я? Оказалось, что я получил мощный электрический удар постоянным током напряжения 9 киловольт через голову на корпус корабля, так как случайно коснулся локтем одного из плохо заизолированных контактов электронно-лучевой трубки, находящихся под этим напряжением. Но ничего, быстро пришел в себя и, как говорится, отделался легким испугом. Правда, сильно ушибся, когда падал с операторского кресла на палубу. Могло быть куда хуже! Конечно, я сам виноват, поскольку самым грубым образом нарушил меры безопасности обращения с находящимся под высоким напряжением радиотехническим устройством, но что было, то было! Зато этот случай послужил мне уроком на всю жизнь, как и что можно, а, как и что нельзя делать в подобной ситуации.
Но вот, наконец, наш корабль пересек штормовой Бискай с его постоянной изматывающей качкой и идет по Гибралтарскому проливу. Слева по курсу хорошо просматривается огромной глыбой высоченная остроконечная Гибралтарская скала на южной оконечности Пиренейского полуострова. По правому борту африканская сторона практически теряется в морской дымке. Вокруг нас большое количество судов, идущих на вход в Средиземное море и на выход в Атлантический океан. Теперь стала ясна и цель нашего прихода сюда. Кораблю была поставлена задача: с помощью излучателей быстроходных акустических охранителей корабля БОКА-ДУ, осуществлять маскировку наших подводных лодок, которые проходили пролив в подводном положении. Для чего с поставленными охранителями корабль утюжил Гибралтарский пролив в обоих направлениях трое или четверо суток.
Наконец, после выполнения этой задачи корабль начал движение в сторону Кубы. И вдруг на половине пути наше движение остановилось. Было получено приказание: лечь в дрейф и ждать дальнейших распоряжений. Погода установилась идеальная, мерно дышащий гладью и совершенно пустынный океан, смолкнувшие на время мощные газовые турбины корабля, возможность спокойного перемещения по кораблю без всякого «жонглирования» на качке – все это буквально настраивало на умиротворение. Солнечно и тепло. После утомительного перехода у экипажа корабля появилась возможность немного отдохнуть. На гладкой воде было хорошо видно множество некрупных морских черепах. Они были практически без движения, казалось, спали на поверхности воды, некоторые из них лениво проплывали мимо корабля. Никто из нас не пытался объяснить для себя, чего они здесь делают посреди Атлантики, но зато появилось желание поймать хоть несколько этих морских обитателей. Придумали и своеобразный прием для этого. Спускали шлюпку на воду и очень осторожно подходили к спящей черепашке. Мой старшина команды Виктор Климов потихоньку, чтобы не спугнуть, слезал с борта в воду, подплывал к ней, потом подныривал под нее и снизу забрасывал в шлюпку. Один из офицеров корабля, командир зенитной артиллерийской батареи, из т.н. «трехгодичников», призванный на службу из торгового флота, вызвался приготовить из такой черепашки суп, поскольку до этого имел некоторый опыт в подобном кулинарном искусстве. Однако, большинство офицеров, после того, как понаблюдали на камбузе за ее разделкой под поварским ножом, от этого блюда отказались, но мне было известно, что в некоторых странах черепаховый суп очень высоко ценится гурманами и я чисто из любопытства решился все-таки попробовать. Надо сказать, что суп мне понравился! Наверняка он был приготовлен не по классическим ресторанным рецептам, да и заправлен был обыкновенным пшеном, да сушеным луком и такой же морковкой, но все равно вкусно. Словно суп был приготовлен из свинины и курицы одновременно. На некоторых смельчаков нашла напасть: бросать за борт свой берет под видом, что его сдуло с головы ветром, а потом прыгать за ним в воду. Приходилось ставить штормтрап, чтобы они могли вылезти из воды. А получаемые при этом дисциплинарные взыскания никакого воздействия на них не оказывали, так как и без этих взысканий, моряки были полностью загружены несением ходовых вахт и повседневными служебными обязанностями. Но через несколько дней береты вдруг перестали сдуваться ветром за борт, а желающие прыгать за ними в воду вдруг тоже куда-то исчезли. Причиной тому стало появление акул в районе корабля. Все объяснялось просто. За борт с юта корабля выбрасывались пищевые отходы, на них собирались всякие рыбешки, а вслед за ними пришли и эти морские хищницы. Они неторопливо кружили вокруг корабля, выискивая свою жертву и разрезая океанскую гладь выставленным на поверхность спинным плавником. Один из матросов БЧ-5 решил поймать одну из этих акул. И это ему почти удалось: одна из этих огромных прожорливых рыбин попалась на наживку его снасти, но сил вытащить яростно сопротивлявшуюся акулу было совершенно не достаточно даже для нескольких моряков, дружно взявшихся помочь ему. Как всегда бывает в таких случаях: шум, гам, советы, крепкое словцо. И, в итоге, предпосылка к срыву корабельного распорядка дня. Соревнование по «перетягиванию каната» между моряками и акулой прервал старший помощник командира корабля Александр Иванович Коряк, который метнул в нее гранату и она, резко рванувшись от близкого подводного взрыва, сорвалась с крюка и ушла на глубину.
По мере приближения к американскому континенту нас все чаще стали облетать самолеты типа «Нептун» базовой патрульной авиации ВМС США. Очевидно, американцы предполагали, что вместе с кораблем в подводном положении идет и наша атомная подводная лодка. Возможно, так оно и было, но до экипажа корабля подобная информация не доводилась. Поэтому практически всегда при облете корабля американские летчики сбрасывали гидроакустические буи. Из моего центрального поста не было известно, какие фигуры на воде американцы из этих буев там ставили – поле или, к примеру, отсекающий барьер. Но точно знаю, что практически все буи, визуально обнаруженные по маршруту движения корабля, поднимались из воды. Если коротко описать внешне американский авиационный гидроакустический буй, которые мы поднимали, то он представлял собой вертикально полупогруженный в воду цилиндр диаметром сантиметров двадцать и высотой метра в два с торчащей над водой штыревой антенной примерно такой же длины. Из нижней части буя разматывался на несколько десятков метров в глубину моря очень тонкий и прочный кабель, заканчивавшийся гирляндой из пары десятков похожих на игральные шашки чуть большего размера гидрофонов, прикрепленных к капроновой сетке в виде чулка. Благодаря такой конструкции буя с учетом весьма низкого борта корабля в районе шкафута применялся своеобразный прием его подъема из воды на борт. Корабль на малом ходу шел курсом подхода к бую. На баке у форштевня на палубу ложился моряк и следил за буем через носовой клюз. Моя группа управления, располагалась на левом шкафуте в районе шлюпбалки. С леерного ограждения снимались цепочки, и ставился штормтрап. Один из моряков в спасательном жилете и обвязанный страховочным концом становился на верхнюю балясину штормтрапа, а остальные удерживали его от падения в воду. Заблаговременно корабль стопорил ход с расчетом «наезда» на буй и, как только подходил к нему, моряк на баке давал отмашку, резко отворачивал от курса на правый борт, а буй скользил вдоль левого борта. Как только он подходил к шкафуту, стоявший на штормтрапе моряк хватал его за антенну, а мы быстро затаскивали его на палубу вместе с буем и следом как можно быстрее выбирали кабель с гидрофонами. А корабль немедленной полной перекладкой руля влево, отбрасывал корму вправо. Получался маневр корабля, называемый на флоте коордонатом. Прием подъема буев, скажем так, весьма варварский, но вполне успешно работавший. К концу боевой службы в помещении поста «Море» (аппаратуры системы взаимного обмена информацией, так и не установленной на подавляющем большинстве кораблей этого проекта) было складировано около десятка американских гидроакустических буев.
Один раз при облете корабля, американский «Нептун», пролетая вдоль левого борта на очень малой высоте, сбросил в воду большую картонную коробку. Была организована экспедиция на рабочем барказе по подъему ее из воды. В коробке оказались с десяток апельсинов; какие-то узкие и высокие металлические консервные банки с прижатым к верхней крышке колечком, как мы догадались, с пивом; пара-тройка бутылок кока-колы и разбитая, очевидно при ударе об воду, непочатая бутылка виски. Довольно щедрые американские летчики оказались! Учитывая, что мы для них являемся вероятными противниками, как, впрочем, и они для нас. Возникло замешательство – как открыть банки с пивом, поскольку с такой конструкцией никто из нас ранее не сталкивался? Выручил все тот же специалист по приготовлению черепахового супа, имевший и в этом деле опыт в торговом флоте. Мы, привыкшие к советским пол-литровым пивным кружкам, тогда еще и посмеялись: как через такое маленькое отверстие пиво-то пить? Ерунда какая-то!
Уже на подходе к Кубе узнаем, что корабль будут облетать наши стратегические бомбардировщики-ракетоносцы Ту-95, которые прилетят с далекой Родины, из-под Энгельса. Действительно, на следующий день на экранах наших корабельных РЛС «Ангара» появились радиолокационные отметки пары воздушных целей, классифицированные с помощью аппаратуры опознавания, как свои. Это они! Все члены экипажа, свободные от ходовой вахты высыпали на верхнюю палубу в ожидании наших самолетов. Наконец минут через 15 они появились в небе. Ни с чем не сравнимым мощным рокотом на все море турбовинтовых двигателей, эти краснозвездные серебристые воздушные гиганты сделали несколько галсов на самой малой высоте вблизи нашего корабля, и, покачав на прощание крыльями, ушли в сторону Кубы. А мы им тоже, чем могли, радостно размахивали, пока они не скрылись из виду. Честно признаюсь, необыкновенное чувство гордости буквально распирало, что вот мы здесь, у берегов самой Америки и сюда, за многие тысячи километров от дома прилетели наши самолеты стратегической авиации. Не знаю, но предполагаю, что и наши летчики по отношению к нам испытали подобные чувства.
8 декабря мы прибыли на Кубу. Ее посещение началось с захода в маленький провинциальный городок Антилья, который расположен в глубине бухты Нипе на северо-восточном побережье острова. Корабль ошвартовался у пустынного Сахарного причала. Удивило, что нас там особенно никто не встречал, а швартовные концы принимали двое или трое темнокожих мужчин довольно затрапезного вида. Но нас это совершенно не смущало. После бесконечной океанской качки очень хотелось просто походить по земной тверди. Сама бухта Нипе произвела впечатление своими огромными размерами с многочисленными стаями пеликанов. Весьма забавно было наблюдать за этими довольно крупными странными птицами, как они хаотично перемещались по воде и периодически, то резко окуная в воду свои огромные клювы, то ныряя, вытаскивали из нее, судя по провисшему кожному мешку в нижней части клюва, здоровенные рыбины. Или вдруг, как по команде, одновременно взлетали и носились с жутким гвалтом всей бесчисленной стаей над водой, выискивая в ней стаю рыбы, а заметив ее, сложив крылья и вытянув и без того длинную шею в одну линию с клювом, стремительно атаковали добычу в крутом пикировании. Как правило, утром после подъема Военно-Морского флага свободных от дежурств, вахт и срочных служебных дел членов экипажа корабля на нескольких автобусах отвозили на великолепный пляж в курортной зоне.
А представитель особого отдела Леонид Балутин, которого мы называли «дядей Леней» по его же личной просьбе, на рабочем барказе в сопровождении моряка-автоматчика отправлялся вглубь бухты, где в акваланге нырял за удивительными внушительных размеров морскими раковинами с несколькими наростами на своей слегка ребристой поверхности в виде растопыренных человеческих пальцев. Сами кубинцы называли их караколи, а мы — просто ракушками. К ужину мы возвращались на корабль, а «дядя Леня» – из своего путешествия на барказе, буквально заваленного этими покрытыми тиной и водорослями и от того совершенно неприглядного вида ракушками с сильным морским запахом.
Курортная зона и пляж находились примерно в получасе езды от городка. Вдоль береговой черты тянулась цепочка утопающих в пальмах одноэтажных коттеджей, перед которыми были разбиты красивые аккуратно подстриженные газоны с яркими цветочными клумбами. Работники советского посольства вместе с ответственными за наш отдых кубинцами размещали нас по этим коттеджам, и нам оставалось только наслаждаться кубинским гостеприимством и природой.
Хорошо запомнилось первое посещение зоны отдыха, когда нас, группу офицеров из 4 или 5 человек разместили в одном из таких коттеджей. Почти всю внутреннюю часть дома занимала большая комната с впечатляющей своими огромными размерами деревянной кроватью посередине. К комнате примыкали крохотная кухонька с газовой плиткой, на которой можно было разве что сварить кофе и маленькая туалетная комната, где кроме хорошо известного нам керамического изделия, рядом располагалось еще нечто сверкающее никелированными частями и тоже керамическое, которого никто из нас никогда в жизни до этого не видел. И нам оставалось только догадываться, для чего оно предназначено. А под самим домом, судя по узкой асфальтированной дороге со съездом к воротам под ним, располагался гараж для легкового автомобиля.
Мы быстренько переоделись, оставили свою форму в коттедже и отправились на пляж. Вода – чистейшая и теплая! Целых 24 градуса! Один лишь небольшой недостаток – слишком соленая, отчего слегка резало в глазах. Но для кубинских офицеров, которые нас, очевидно, охраняли, она казалась холодной. И глядя, как мы бултыхаемся в таком блаженстве, зябко поеживались на берегу. И ведь что удивительно! Океанская вода, которая шла накатом крупными валами, совершенно не смешивалась с ослепительно белым мельчайшим песком.
И вот, накупавшись всласть, заходим в коттедж, а в нем на не большом и не высоком столике для нас чьими-то заботливыми руками был подготовлен настоящий сюрприз: большая бутылка кубинского черного рома Бакарди, с дюжину 330-грамовых бутылочек пива и кока-колы, и горка различных бутербродов на подносе. А на кровати в уголочке мы увидели аккуратно сложенную кубинскую военную форму цвета хаки. В тонкостях разнообразных видов и правил распития столь легендарного кубинского алкоголя мы не разбирались, поэтому сразу приступили к делу сугубо по-русски. Сидим, выпиваем, обмениваемся впечатлениями и ведем оживленный флотский треп – как же без этого?
Зашел кубинец в одних плавках. Оказался хозяином формы. Оделся и стал застенчиво переминаться с ноги на ногу. Сказал что-то не понятное для нас по-испански. Мы ему, естественно, предложили выпить за советско-кубинскую дружбу, но он вежливо и настойчиво отказался. Постоял, постоял, опять застенчиво поулыбался и опять что-то сказал нам не понятное. Ушел. Через некоторое время вернулся. А мы уже хорошо захмелели. Это ведь было уже на четвертом месяце боевой службы, от алкоголя-то совсем отвыкли. Картина с кубинцем опять повторяется. Явно, ему что-то от нас было нужно. Стоит, не уходит. Наконец подошел ко мне, сидящему на кровати, поскольку стула у столика мне, как самому молодому, не досталось. И, страшно смущаясь, жестом попросил меня встать, что я и сделал. Потом он приподнял матрац и вытащил из-под него пистолет Макарова. Опять поулыбался, что-то сказал нам благодарным тоном и вышел. Ясное дело, что по такому случаю, мои товарищи незлобно позубоскалили надо мной. Так ведь откуда же мне было знать, что я все время сидел на пистолете этого кубинца?
К слову, не знаю, как сейчас, в то время все кубинские офицеры ходили с личным оружием. Причем, по нему можно было даже проследить некий табель о рангах. Низшие чины ходили со всяким разномастным короткоствольным оружием, вплоть до допотопных револьверов. Кто чином повыше – с пистолетами Макарова. А вот старший офицерский состав – исключительно с автоматическими пистолетами Стечкина. Причем они носили пистолет не так, как у нас, предназначенного для гранатометчиков корабельного десантного взвода, в деревянной кобуре-прикладе на узком ремешке через плечо, а в специальной добротной кожаной кобуре на поясном ремне. И в дополнение к ней на этом же ремне располагались два кожаных подсумка по обойме в каждом. Итого, сразу шестьдесят патронов при себе!
Кстати, алкоголь на пляже после нашего первого заезда старший на борту начальник штаба бригады Георгий Георгиевич Ивков запретил. Кто-то доложил ему, что один из нас, а именно командир электротехнической группы Александр Б., когда, спотыкаясь на каждом шагу, поднимался по сходне при возвращении на корабль, несмотря на нашу дружескую поддержку под руки, чуть не упал в воду. Крепкий кубинский ром в сочетании с пивом под ласковым кубинским солнцем при полной потере «иммунитета» к алкоголю все же сделал свое дело! Но пиво старший начальник все же не отменил, и на пляже даже для личного состава оно не возбранялось.
Так в беззаботном пляжном отдыхе прошло пару дней. В один из них на корабль прибыли два кубинца в сопровождении офицера связи, хорошо говорившего по-русски и представительства нашего посольства. Их целью оказался осмотр подводной части корабля на предмет его возможного минирования. Оказалось, что кубинское руководство располагало сведениями о заброске на территорию Кубы двух диверсионных групп, и оно проявляло крайнюю озабоченность в деле обеспечения безопасности нашей стоянки. Кубинским водолазом, осматривавшим подводную часть корабля, оказался спортсмен по подводному плаванию мирового уровня, чемпион различных международных соревнований. На корабле, в свою очередь, была организована противодиверсионная оборона своими силами и средствами. В четырех местах верхней палубы были выставлены посты вооруженной вахты для борьбы с подводными диверсионными силами и средствами (ПДСС), а дежурному по кораблю выдавались на сутки дежурства десять гранат типа РГ-42, которые он должен был с незакономерным временным интервалом взорвать за бортами корабля. Отмечу, что регулярный осмотр подводной части корпуса корабля кубинскими водолазами проводился и в двух других местах стоянки корабля – в Гаване и в Сьенфуэгосе. 14 декабря наш корабль перешел в порт столицы Кубы Гавану. Надо же! Мы ошвартовались точно на том же самом месте, как и полтора года назад на гвардейском БПК «Сообразительном» во время дружественного визита отряда советских кораблей. Разве мог я тогда об этом предполагать?
В Гаване предстояли примерно такие же мероприятия, которые были и во время того визита. Но, в отличие от курсантских времен, для меня это была уже настоящая флотская служба с несением корабельных нарядов, в частности – вахтенного офицера на юте.
Для экипажа корабля были организованы автобусные экскурсии по Гаване, в двух из которых мне довелось принять участие. Одна из них — по центру Гаваны. И я снова оказался у уже знакомого мне Капитолия.
Но посещения внутренних помещений Капитолия на этот раз для нас организовано не было, зато нам удалось обойти «по коробочке» узкими улицами один из примыкающих к нему кварталов, застроенный, в основном, жилыми домами. Непосредственно выходящие на площадь у Капитолия дома старинной архитектуры имеют сравнительно ухоженный вид, стены которых окрашены в различные, правда, иногда плохо сочетающиеся между собой цвета. Но стоит только пройти вглубь квартала, как картина резко меняется. Обшарпанные с обвалившейся штукатуркой строения, не убранный мусор на улицах и разбитый асфальт, припаркованные допотопные полуразбитые, но еще, по-видимому, способные кое-как передвигаться легковые автомобили, какие-то покосившиеся столбы с провисшими проводами, развешенное прямо над прохожей частью улицы сохнувшее белье. И очень бедно одетые люди, не спеша идущие по своим делам. А некоторые из них, иногда с сигарой, просто сидят на каком-нибудь крыльце или вынесенном из дома стульчике, или на выступе стены и молча, созерцают происходящее вокруг них. Сидящие на корточках и играющие в какую-то игру на асфальте кучки детей. На улицах все как-то полусонно и не спеша. Лично у меня сложилось впечатление, что кубинцы вообще никуда в своей жизни не торопятся. Мне доводилось это уже видеть, но для моих спутников, корабельных офицеров, эта картина произвела весьма гнетущее впечатление. Зато удивил порядок пользования городским транспортом. На автобусной остановке стоит аккуратная, выстроенная «в затылок» очередь пассажиров. Подходит автобус, в него садится ровно столько человек, сколько есть свободных мест на сидениях.
Автобус уезжает, а оставшаяся часть очереди терпеливо ждет следующего автобуса. Как-то не по-нашему! Автобус с экскурсией надолго остановился на Площади Революции, где нам была предоставлена возможность свободно погулять по ее огромной территории. Поразил своими размерами памятник революционеру лидеру освободительного движения Кубы от Испании Хосе Марти. Высокий 109-метровой высоты пятиконечный в плане шпиль и фигура сидящего под ним национального героя
В основании памятника находится музей, посвященный истории жизни Хосе Марти и небольшой выставочный зал.
В выставочном зале были размещены некоторые экспонаты военных побед Революционной Кубы. В частности, мы увидели обломки сбитого во время событий Карибского кризиса в октябре 1962 года американского самолета-разведчика У-2 размещенным к тому времени на Кубе советским зенитным ракетным комплексом С-75. Особым предметом гордости кубинцев было представленное нам большое количество различного трофейного стрелкового оружия и военного снаряжения, доставшегося в результате разгрома десанта наемников, высадившегося для свержения Фиделя Кастро на пляже Плайя Хирон на южном побережье Кубы в апреле 1961 года.
Сама Площадь Революции имеет самые большие размеры в мире, на которой 1 мая и 26 июля собирается до полутора миллионов кубинцев на традиционные выступления руководителей кубинской революции.
По периметру самой площади размещены многоэтажные здания с различными государственными учреждениями.
Особо наше внимание привлекло здание Министерства Вооруженных Революционных Сил Кубы с огромным портретом Че Гевары, на фоне которого наши моряки не преминули сфотографироваться.
Следующая экскурсия, на которой мне удалось побывать, была посвящена посещению знаменитой моторной яхты «Гранма». В ноябре 1956 года Фидель Кастро со своими соратниками добрались на ней из Мексики до Кубы и высадились в районе Плайя Лас Колорадес на юго-восточном побережье острова для ведения партизанской войны с целью свержения диктатора Батисты. Поэтому, «Гранму» кубинцы по праву считают своей «Авророй». Сама моторная яхта оказалась совсем не большой. По своим размерам я бы сравнил ее с нашим крейсерским катером, только размерами в четыре-пять раз больше.
Трудно и даже не возможно себе представить, как на этом суденышке, пассажировместимостью всего в двенадцать человек, смогли разместиться восемьдесят два революционера с оружием и военным снаряжением и совершить переход морем свыше 1200 морских миль (более 2200 километров). К моменту нашего посещения «Гранма» была превращена в часть экспозиции Музея революции и расположена на озере одного из парков Гаваны.
Еще запомнилась поездка в Национальный аквариум Кубы. Расположенный на океанском берегу в северо-западной части Гаваны, лично мне он оказался интересен дельфинарием и огромными бассейнами с различными подводными обитателями. Эти бассейны были устроены так, что обитателей морских глубин можно было рассматривать не только сверху, но и с боку. Поэтому, благодаря сплошному остеклению стенок бассейнов, создавалось впечатление собственного присутствия в водной среде, когда мимо тебя проплывают огромные акулы и черепахи. А на самой довольно большой территории аквариума были весьма оригинально размещены различные морские артефакты.
В один из стояночных дней корабля в Гаване, на его борт прибыла необычная группа посетителей, которую возглавляла Председатель Совета Национальностей Верховного Совета СССР Ядгар Насриддинова, которая в это время находилась с официальным дружественным визитом в Республике Куба. Сопровождал ее министр Революционных вооруженных сил Республики Куба Рауль Кастро и другие официальные лица. Для встречи гостей был выстроен почетный караул и организована экскурсия по кораблю, где в роли экскурсовода выступил сам командир корабля Олег Борисович Бармасов.
А после экскурсии на юте корабля было организовано совместное фотографирование почетных гостей с экипажем.
Для этих гостей планировался и обед в кают-компании корабля. Но, по какой-то причине они вежливо отказались, поэтому все пиршество, приготовленное под руководством заведующего столом кают-компании инженером БЧ-2 Юрием Кривенко, досталось нам, корабельным офицерам. К нашему великому удовольствию и ровно такой же досаде организатора обеда, поскольку все весьма скудные корабельные запасы вкусностей, приготовленные для гостей, были нами безжалостно съедены, и на корабле больше ничего из них не осталось для будущих возможных совместных с кубинскими гостями подобных мероприятий. И вот, после вкусного и сытного обеда мы вышли подышать, а кто-то и покурить на традиционное место неофициальных обсуждений офицерами всех корабельных проблем — за второй волнорез по левому борту. А, главное, обменяться впечатлениями о прошедшем мероприятии сегодняшнего дня. Стоим, обсуждаем. И тут подходит наш «дядя Леня» и совершенно спокойным голосом нам объявляет, мол, вот мы здесь безмятежно занимаемся «флотским трепом», а у нас там, в кормовом ПДУ (пост дистанционного управления газовыми турбинами), стреляют! Это сообщение из уст особиста прозвучало для нас даже не как звук выстрела, а как грохот взорвавшейся поблизости бомбы! Установилась минутная тягостная тишина, после чего «дядя Леня» менторским тоном и, не стесняясь в выражениях, рассказал нам, как это произошло. Оказалось, что заведующий корабельным арсеналом по какому-то недоразумению выдал морякам почетного караула вместе с автоматами и магазины с патронами, предназначенные для вооруженных вахтенных ПДСС и по какой-то причине этот «прокол» никто не заметил. После встречи гостей и роспуска строя почетного караула один из его моряков прошел на свой боевой пост в кормовой ПДУ. А у некоторых моряков, как известно, когда при них оружие, ручонки-то их иногда становятся и шаловливыми. Вот и этот моряк пальнул одиночным сдуру. В помещении боевого поста никого не было, а пуля, к счастью, застряла в бортовом теплоизоляционном покрытии и не повредила ничего серьезного. Было бы куда хуже, если она попала бы, к примеру, в электрические кабельные трассы или ГРЩ кормовой электростанции, вызвав короткие замыкания со всеми вытекающими из этого тяжелыми последствиями. Или, срикошетировав от переборок, приборов или устройств, попала бы в самого моряка. Но, обошлось! Выстрела никто не услышал, а перепуганный моряк, чтобы скрыть свой поступок, засунул в магазин между патронами колпачок от авторучки, поскольку стреляную гильзу он найти не смог. Заведующий же корабельным арсеналом, увидев в смотровом отверстии магазина донце последнего патрона и не почувствовав ничего подозрительного, этот магазин и принял. Но, очевидно, недаром наш «дядя Леня» свой хлеб жует и вскоре ему все подробности этого происшествия с оружием стали известны.
Раза два за время стоянки корабля в Гаване было организовано посещение корабля кубинскими гражданами, собранными в экскурсионные группы. В сопровождении кого-либо из командиров боевых частей одна из таких групп проходила по верхней палубе вокруг надстроек, и после схода ее с корабля, заводили следующую. Запомнилась одна живописная группа посетителей, состоящих из молодых женщин, одетых в белые сарафаны с яркими широкими зелеными полосами по подолу и такими же полосами на рукавах с буфами. На головах у них красовались береты, а на ногах сапожки в стиле «казачок» такого же зеленого цвета. Они совершенно непринужденно себя вели, громко разговаривали и разглядывали все вокруг себя с большим любопытством. Как нам потом объяснили работники нашего посольства, это были регулировщицы уличного движения. Не секрет, что Куба во времена Батисты была курортом и местом развлечения для богатых американцев с большим количеством публичных домов и различных увеселительных заведений. После победы революции Фидель Кастро и его соратники начали борьбу, впрочем, без особого успеха, за искоренение массовой проституции на острове. Было решено приучить жриц любви к труду. Для этого создавались швейные и другие виды женского производства, но физически работать эта категория женщин совершенно не стремилась. Тогда и было принято решение сделать из них регулировщиц уличного движения, которые и пожаловали с экскурсией на наш корабль.
В один из вечеров в здании Главного штаба ВМС Кубы, напротив которого был ошвартован корабль, нам организовали просмотр кинофильмов о повседневной жизни и боевой подготовке кубинских Вооруженных Сил. Очевидно, это были пропагандистские фильмы, но лично на меня они произвели большое впечатление какой-то безудержной лихостью кубинских военнослужащих во владении вверенным им оружием и боевой техникой. Особенно кадрами о кубинских летчиках, которые на пределе своих возможностей проделывали головокружительные пируэты в небе на истребителях МиГ-21 советского производства.
21 декабря закончилось наше пребывание в Гаване, но на самой Кубе оно еще продолжалось. Путь нашего корабля теперь лежал в порт Сьенфуэгос, что находится на южном побережье острова, примерно в 250 километрах к юго-востоку от Гаваны.
Сьенфуэгос расположен на берегу большой бухты, в которую ведет весьма длинный извилистый и узкий пролив, берега которого покрыты тропической зеленью. Корабль проходил этот пролив по боевой тревоге по проходу узкости, поэтому из своего центрального поста я был лишен возможности что-либо увидеть на берегу.
В Сьенфуэгосе нет пляжей в классическом понимании, однако и без пляжа нам был организован великолепный отдых. Для этой цели при каждом приезде нас размещали в очень красивом белом здании старинной французской архитектуры. Теннисные корты, футбольное поле, открытый бассейн с вышками для прыжков в воду. Купаемся, загораем в шезлонгах, гоняем в футбол. В застекленном холле здания с видом на акваторию бухты нам подавали отличное пиво в неограниченном количестве.
Все хорошее когда-нибудь, да и заканчивается. Закончилось и наше без малого трехнедельное пребывание на гостеприимной Кубе и в ее водах. 27 декабря наш корабль покинул Сьенфуэгос и начал движение на родину. Настроение у всех приподнятое. Наконец-то после длительной боевой службы мы возвращаемся, домой.
Дошла очередь и до тех самых ракушек, которые заготовил наш «дядя Леня» при стоянке в бухте Нипе. После скрупулезных подсчетов выяснилось, что их оказалось около тысячи штук, поэтому для каждого члена экипажа их с лихвой хватило. Мы тогда и не знали, что эти ракушки являются достоянием государства Республика Куба и наши действия были, по сути, контрабандой. Впрочем, что бы это изменило! И вот, под руководством старпома, командиры боевых частей произвели дележ и распределение ракушек согласно табелю о рангах. Мне, как командиру группы БЧ-2 досталось целых три ракушки. Вскоре свободные от вахт и корабельных мероприятий счастливые обладатели своей доли «добычи» приступили к работе по очистке ракушек и удалению из нее самого тела. К слову, совсем недавно случайно узнал, что из тела караколи готовится очень вкусное блюдо, которое высоко ценится у гурманов на Западе. Но откуда нам было знать о таких деталях? Да и как их надо готовить? Так что каждый из нас поступал с ракушкой по своему уразумению. Перечислять технологические приемы не буду по эстетическим соображениям. Скажу только, что на неделю-полторы корабль буквально погрузился в, мягко говоря, запах этих ракушек, от описания которого я воздержусь по тем же причинам. Благо свежий ветер зимней Атлантики довольно быстро провентилировал корабль. К великому огорчению, многие моряки загубили свои ракушки, поскольку в спешке или по своему незнанию применили совершенно не подходившие для работы технические жидкости или технологические приемы. Лично мне было не до своих ракушек, поскольку пришлось практически все время, что есть в сутках, проводить на матчасти, которая в условиях чрезвычайно высокой влажности, постоянно выходила из строя. Но когда, наконец, я до своих ракушек все же добрался, уже точно знал, как привести их в состояние той красоты, которую они до этого скрывали.
